449. "Обычную Солнечную систему нельзя рисовать в трехмерном пространстве... тот Меркурий, который мы имеем, — это не действительный Меркурий, но его тень, просто его проекция". 201 (11)

     562. "Находить смысл в прекрасном, чувствовать прекрасное означает признавать эф.тело. Отсутствие чувства прекрасного означает пренебрежение эф.телом, непризнание его". 220 (7)

     581. "Художественно построенный звук или картина действуют непосредственно на эф.тело". 93—а (21)

     585. "Дорнахское строение, Гетеанум, было выдержано музыкально. Поэтому с точки зрения архитектуры, пластики, живописи оно пока что было мало понято. Также и возрождающийся Гетеанум будет пониматься с трудом на том основании, что музыкальное, всецело в смысле человеческого развития, должно быть введено в пластически-художественное, в скульптурное.
     Но именно то, на что я указывал, что для человеческого развития является наивысшим, явление облика Христа, да, полного жизни, полного Жизнедуха облика Христа, — это есть то, что в определенном смысле постигалось удивительным образом в живописи, в живописи Ренессанса и в том, что ей предшествовало, и это должно быть найдено через музыкальное.
     Видите ли, тяга к этому уже была. Эта тяга имела место в Рихарде Вагнере. И она в конце концов привела его к "Парсифалю". Но "Парсифаль" в том, что касается волшебства внесения Импульса Христа в физически-чувственный мир, парит, так сказать, лишь в символическом намеке; там, где он хочет быть наиболее христианским, возникает лишь символика: появляется голубь и т.п. Причастие дано лишь символически. В самом музыкальном элементе здесь не достигается того, что в космосе и в земном составляет собственно Импульс Христа.
     Но музыкальное способно этот Импульс Христа в облике звуков, в проодушевленных, проодухотворенных звуках однажды представить миру. Если музыка позволит инспирировать себя антропософской Духовной науке, то она найдет к тому путь, ибо чисто художественно, артистически, через чувство она разгадает, как в звуках может быть симфонически оживлено то, что в космически-теллурическом живет как Импульс Христа, Для этого нужно в углублении музыкального переживания, внутренне доходящем в созерцании до мистического, лишь суметь углубить область терции в мажоре.
     Если ощутить это как нечто такое, что музыкально целиком замкнуто во внутреннем человека, и затем ощутить область квинты в мажоре, ощутить область квинты как то, что содержит в себе нечто окутывающее, содержит в себе нечто от того, что человек, врастая в облик квинты, достигает границ человеческого в космическом, где космическое, звуча, переходит в человеческое, человеческое жаждет выйти в космическое, да, тоскуя, бросается в космическое, —тогда можно именно в музыкальном, через Мистерию, разыгрывающуюся между областями терции и квинты в мажоре, пережить нечто от того, что как внутренне человеческое желает выйти в космическое.
     И если удастся сначала дать зазвучать в септимах-диссонансах жизни в космосе, где септимы-диссонансы говорят как то, что человек может, ощущая, пережить в космосе, когда он находится на пути в различные области духа, и если удастся септимам-диссонансам дать воспарить, унестись так, что они прямо через свое воспарение, рассеяние воспримут нечто определенное, тогда септимы-диссонансы получат, наконец, в воспарении, в рассеянии нечто такое, что представляется музыкальному переживанию как музыкальный небосвод.
     А если затем человек найдет — после того, как для него в переживании мажора уже интимно наметились черты переживания минора, — если он затем найдет в этом воспарении септим-диссонансов, в этом самообразовании септим-диссонансов в некое целое, которое в своей целостности становится почти гармоническим, становится почти консонирующим, созвучным, поскольку оно воспаряет, — если в этом человек обретет возможность в интенсивном миноре выступить из септим-диссонансов, из почти гармонического воспарения септим-диссонансов, найти путь назад в область квинты в миноре, а оттуда пронизать область квинты областью минорных терций, — тогда на этом пути человек породит переживание инкарнации, и именно инкарнации Христа.
     Ибо человек сможет найти в этом чувствовании вне себя, в этой по отношению к космическим ощущениям лишь видимо диссонирующей области септимы, которую он формирует в небосвод, когда он как бы имеет следующее: если он постиг это в ощущении, а затем указанным образом вернулся назад и нашел как бы в зародыше-облике минорных терций-консонансов возможность представить инкарнацию как нечто музыкальное, тогда, —возвращаясь снова в этой области к мажору, из этого музыкального образования может зазвучать Hallelujah Христу, зазвучать чисто музыкально, лишь из образования звуков. Тогда внутри звуковых образований, в таком формировании звуков человек наворожит непосредственно сверхчувственное, данное музыкальному ощущению.
     Импульс Христа может быть найден в музыкальном. И то растворение симфонического, в котором больше совсем нет музыкального, совсем уже не музыкального, что имеет место у Бетховена, может быть снова возвращено к господству действительно космического в музыкальном элементе.
     Из определенной узости и, я бы сказал, из определенной традиционной ограниченности это все же пытался сделать Брукнер. Но то, как он в этом застрял, выявляет именно симфоническое наследие, где, с одной стороны, оно выступает удивительно, а с другой — в предосязании себя (Sich-vor-tasten) через собственный музыкальный элемент, и при этом в неспособности прийти к полному переживанию этого музыкального элемента, который можно пережить только тем образом, о котором я говорил, когда человек движется вперед в чисто музыкальном и в музыкальном находит квинтэссенцию, сущностное, которое может наколдовывать в звуках мир. ... Однажды дело может прийти к тому, —это зависит только от людей, —дело может прийти к тому, что именно в музыкальном Импульс Христа в истинном облике выступит также и во внешнем откровении. ... И может даже случиться так, что содержание Антропософии однажды как в эхо зазвучит из музыкального, как если бы это эхо было решением христологической загадки". 243 (11)

     600. Два мотива перекрещиваются в "Сикстинской Мадонне". Матерь — "вся она невинность и любовь, и мы как бы видим самую теплую любовь, исходящую от всего, что предстает нам как ее взгляд, лицо, линии фигуры. Свет сверху (ангельские лики идущих к воплощению душ), сгущаясь до чисто светового тела младенца Иисуса, встречается с теплой любовью, идущей снизу; они соприкасаются в держащих Младенца руках. Оба мотива переходят друг в друга, и это дает нашему астр.телу подсознательно, хочет оно этого или нет, если только человек имеет терпение совершенно отдаться этому, чувство: ты обязан навстречу тому, что может открыться из божественных высот, так послать свою любовь, чтобы ты в собственные руки принял это и осуществил в мире, чтобы жизненные импульсы ты получал из духовных миров. Картина представляет собой алтарный образ, и эта мыслеформа может взаимодействовать с общиной; мы имеем дело с двумя мотивами, которые должны возбудить в нас настроение: да окажемся мы способными то, что является законами и деятельностью существ духовного мира, твердо сохранить в мыслях". 284, с. 152

     7. Человек был изгнан из сферы духа, дабы он не вкушал с древа жизни. "Но Христос постоянно дает человеку пищу с древа жизни, и можно постоянно переживать идеи, проникающие из сферы духа непосредственно в человеческую душу. Но их можно переживать только в том случае, если человеческая душа восприняла в себя Христа. Тогда мы имеем нечто иное, чем понятие познания, тогда мы получаем понятие жизни. Если мы зорко следим за Люцифером и Ариманом, несмотря на то что и в дальнейшем они будут давать познанию проникать в нас извне, и наблюдаем, как познание приходит от них, то нам должно стать ясно, какое действие на человеческое бытие оказывается через Мистерию Голгофы, что люди получают идею для жизни". Поэтому незачем, например, исследовать другие религии, чтобы увидеть, совпадают ли они с нашим мировоззрением. "Наша задача применять к ним не идею познания, а идею жизни". Тогда мы увидим, что все они дают разным человеческим душам пищу (не познание), и потому с ними не следует бороться.
     Однако сами религии вступают в спор, в борьбу с наукой, в том числе и с Духовной наукой. "Ибо эти религии еще не хотят избавиться от старого искусителя, они постоянно хотят апеллировать не только к Богу, который сказал людям, что Он хочет дать им жизнь и что они не должны сами вкушать от древа жизни.
     Представители религии хотят не просто апеллировать к Богу, но они еще хотят апеллировать к люциферическому и ариманическому духу и через религию хотят раскрыть глаза для различения добра и зла. Религия хочет стать "познанием". Но она не может им стать, ибо она является жизненной субстанцией. И под влиянием этого искушения, которое постоянно нашептывается им на ухо, отдельные представители религиозных общин полагают, что могут дать познание в своих религиях и борются с идущим вперед научным познанием, в то время как вопрос о познании вообще не должен вставать между религией и наукой". 254 (12)

     591. "Природа аллегорична, но она никогда не позволяет аллегорию познавать непосредственно и навязчиво". Чтобы уметь читать природу, нужно основательно этому научиться. Кто плохо читает природу, у того аллегория безвкусная и даже пошлая. Достигшая вершин искусства аллегория не бросается в глаза (см. Рафаэль,"Святая Цецилия"; Болонья, Пинокотека. Пример плохой аллегории — Франческо Трейни, "Св. Фома Аквинский"; Пиза, соб. Св. Катерины). 292 (1)