726. "Колонна Иахим существует в лице одного очень значительного человека. ... Она существует в толстовстве. Толстой явился человеком, который, по существу, хотел отвлечь всех людей от внешней жизни и целиком обратить на внутреннее. ... Я говорил о Толстом в одной из первых лекций. ... Эта лекция была показана одним из наших друзей Толстому. Он понял первые 2/3, но не последнюю треть, ибо в ней говорилось о реинкарнации и карме. Этого он не понял".
     "Другая колонна, Боас, также нашла свое историческое выражение в наше время. Ее односторонность состоит в искании духовности только во внешнем мире. Несколько десятков лет тому назад это выступило в Америке, где явился, так сказать, антипод Толстого — Кили, перед душой которого встал идеал: построить мотор, двигающийся не с помощью пара или электричества, а с помощью воли, возбуждаемой человеческой речью ... или же вообще душевной жизнью людей. Это было еще идеалом, и слава Богу, ибо чем была бы эта война, если бы этот идеал осуществился!" 169 (3)

    
     5. Золотая легенда. Сет посетил Рай. Это означает, что он был посвященным и смог оглянуться на время, когда Сам Бог соединял в человеке древо жизни и древо познания: красную и синюю кровь. Ныне древо синей крови — древо смерти, красной — выражение "я" и низшего я-познания. Древо, выросшее из уст Адама (из человека), — это Манас, Буддхи и Атма. Два древа красной и синей крови изображены на апокалиптической печати. На красной колонне стоит буква "J" и слова:
    
     Jm reinen Gedanken findest du
    
     Das Selbst, das sich Halten Kann,
    
     Wandelst zum bilde den Gedanken,
    
     Erlebest du die schaffende Weishein.
    
     "Кто над этим медитирует, тот с помощью сил своих мыслей своей красной колонне крови напечатлевает силу, ведущую к определенной цели: к науке".
    
     На синей колонне стоит буква "В" и слова:
    
     Verdichtest du das Gefuhl zum Licht,
    
     Offenbarst du die formende Kraft.
    
     Verdinglichst du den Willen zum Weltensein.
    
     So schaffest du im Wesen.
     Одно слово относится к познанию, другое — к жизни. Формообразующая сила сначала "открывается" в смысле первого изречения; "магической становится она только в смысле второго изречения". 284 с.64-66

Пяти-, шести- и семиконечная звезда. Треугольник

     69. "Пентаграмма — это знак пятичленного человека, далее — это знак хранения тайны, а также знак того, что лежит в основе родовой души розы". 96(9)

     265, с.228-229
     "С вершиной, направленной вверх, пентаграмма является знаком белой магии; она выражает развитие сил Солнца. С вершиной, направленной вниз, она есть знак черной магии, выражает влияние наихудших сил Земли. Черный маг концентрирует свою волю на определенном человеке, на которого хочет оказать влияние, и благодаря этому пробуждает в нем совершенно определенные мыслеобразы".
     Перевернутая пентаграмма есть "знак черной магии". "Черная магия втягивает с помощью (обращенной вниз) вершины низшие силы из Земли и через два верхних рога посылает свою злую волю, дурные влияния в окружающий мир, чтобы силы природы и души эгоистически поставить на служение своим ложным целям". 266-1, с. 168, 184
     Пятиугольник в пентаграмме определяется величиной сил физического тела, и в нем особенно действуют Ангелы; пять вершин — эф. тело, и там действуют Архангелы; круг — астр. тело, и там действуют Архаи. 266-2, с. 205-206

     72а. "В Мироздании нет ни одной точки, которая не обладала бы силой. В человеческом глазу деятельны (по треугольнику) Атма-Буддхи-Манас". Глаз в треугольнике. "Даже ночью символ действует на нас, удаляет хаотические впечатления дня". 266-1, с. 396
     "В человеческом глазу оформлено действие Атма, Буддхи и Манаса". 266-2, с.111

"С этим символом мне следует мыслить о моем высшем Я, находящемся вне меня, о том, как оно действует на троичность: мышление, чувствование и воление".
     Отвлекаясь от всех трех течений в фигуре Y, мы даем возникнуть в нас высшей троичности
     266-1, с. 386, 500

     102. "h — это, собственно говоря, не буква, как другие, но h образует некое колебательное, скачкообразное движение в окружении". Когда вы произносите гласные, то всегда в них присутствует: аh, ih, еh. "Это означает, что гласные делают скачок в космос". 209(6)
     Буквы санскрита состоят из прямых и кривых линий. "Кривые линии — неудовлетворенность чем-то, антипатия, прямые линии — симпатия".
     А — это буква удивления; R — качения, излучения. "Там вверху пребывает нечто, оно шлет мне сюда, на Землю что-то такое, что, являясь мне утром, вызывает удивление:... RA. Да, именно так древние египтяне называли солнечного Бога"... 265, с. 275, 276
     С И связано переживание легкой радости. Поэтому смех выражается так: хи — хи. В Е чувствуется: я пугаюсь чего-то, мне это не подходит, я переживаю что-то вроде легкого страха. Л — это когда что-то исчезает, что-то уплывает. В Вавилоне Бога называли EL.
     В О переживается внезапное удивление, которому я не могу противится. А — это удивление, которое принимается охотно; при звуке О хочется отступить назад. Х (H, CH) — это дыхание. И(I) — указание на то, чему человек рад. М — человек хочет сам куда-то идти. С М выходит дыхание и человек чувствует, как сам идет вместе с ним; итак М — это уход. (Э)ЕЛЬ (EL) — это в ветре приходящий дух; Х — дыхание, тонкий дух, действующий как дыхание. И — легкая радость. Так получаем мы: ELOHIM.
     Умляут означает, что дело становится неясным. Например Bruder (брат) — тут мы имеем указание на личность. Когда же речь идет о братьях (Bruder), то тут не все ясно, я должен одного отличить от другого.
     Кто на Земле может удивляться? — Только человек. Поэтому в древнееврейском Алеф (a) означает просто "человек". 265, с. 275 — 278
     "i — вводит в Божественное в нас;
     ei — откровение Божественного;
     a — выход вовне в Божественное;
     o — объятие откровенных форм;
     ц — выражает непостижимое формы, перед чем благочестие робко отступает назад;
     u — божественный мир, покой;
     e — преодоление трудностей". 266-2, с. 118


     i - устремление к Божеству, к Мировой душе;
     ei - благоговение перед Божеством;
     а - величие Божества;
     i - стремление в выси;
     ае - несколько уменьшенное величие;
     о - постижение, ( объятие ) Божества;
     ц - трепет перед Божеством;
     u - успокоение в Божестве."
     266-1, с. 253-254
     " Я есмь Альфа и Омега, или ИАО. Истинное значение змеи, кусающей себя за хвост.IAO лежит в основе атлантического TAU. 266-1, с.405


     ch (k) — формируется
     im — cознательным становящееся".
     "IACHIN — cлово творения, призывающее духовных существ в мире. Действует оздоравливающе, внутренне согревающе, даруя силу".
     На фронтоне Дельфийского храма стояло Е, что означает "ты есмь". Плутарх говорил, что это приветствие Божества входящим в храм. Дельфийское Е означает число 5, половину Зодиака (ночную). Гностики использовали его в слове "Целитель" (Спаситель). Оно встречается в талисманах ранних христиан. 266-2, с. 127-128

3. Хтонические Мистерии. Элевзин

     14. "Мистерии др.Греции, распались на два рода, из которых один занимался тем, что человечес­кое чувство возводило в духовные миры, к мировому водительству и мировой ориентации в духе; другой род занимался тайнами природы, господствующими в природе, пребывающими в земной власти силами и суще­ствами. При полном посвящении проходили через оба рода Мистерий. И затем ученикам говорилось, что они восприняли как тайны Отца, мистерии Зевса, так и тайны Матери, тайны Деметры. И если вы огляне­тесь на те времена, то найдете там рядом с восходящим в высокие сферы, пусть даже с некоторой абст­рактностью, но достигающим высоких сфер духовным воззрением другое, идущее вглубь, а прежде всего — что особенно важно — соединение обоих воззрений.
     На эту связь обоих воззрений, что человек определенные материи внешней природы несет в себе, а не­которые другие материи природы он в себе не несет, чему сегодня придают мало значения, — на это в Хтонических Мистериях Греции обращали глубочайшее внимание. Вы знаете, человек несет в себе железо, а также другие металлы: кальций, магний, натрий и т.д. Но иных металлов он в себе не несет ... с т. зр. внешнего исследования он в себе не несет ни свинца, ни меди, ни ртути, ни олова, ни серебра, ни золота.
     Здесь была большая загадка для посвященных греческих Мистерий ... Существовала глубокая убежден­ность в том, что человек — это малый мир, микрокосм. И тем не менее, в нем как будто бы не бы­ло таких металлов как свинец, олово, ртуть, серебро, золото.
     О посвященных др.Греции в действительности можно сказать, что их мнение об этом было таково: так только кажется. Ибо они были глубоко пронизаны знанием, что человек является истинным микро­космом, т.е. что он несет в себе все, что открывается в мире. Заглянем немного в душу греческо­го посвященного. Он, напр., воспитывался так — я должен здесь в нескольких предложениях выразить то, что было длительным воспитанием, однако вы меня поймете, — что ему говорилось: посмотри, как Земля сегодня повсюду содержит в себе железо — оно содержится и в человеке; некогда, во времена, когда Земля не была Землей, но находилась в предыдущем планетном состоянии, была еще Луной или Солнцем, она также содержала в себе свинец, олово и т.д., и все существа, принимавшие участие в предыдущем образовании Земли, принимали участие и в этих металлах и в их силах, как сегодня человек принимает участие в силе железа. Но в тех преобразованиях, которые испытал древний облик Земли, только железо осталось в такой плотности и силе, что человек смог пронизать им себя. Другие металлы хотя и сохранились в Земле, но не в таком виде, чтобы человек мог быть ими пронизан непосредственно. Однако они содержатся во всем мировом пространстве, относящемся к человеку, но в исключительно тонком состоянии
     Когда я рассматриваю кусок свинца, то это известный серый металл. У него определенная плотность, его можно взять в руки. Но этот же самый свинец встречается в Земле как свинцовая руда, в бесконечно тонком состоянии он содержится во всем относящемся к человеку мировом пространстве и имеет там свое значение. Повсюду в этом мировом пространстве, также и там, где, по-видимому, нет никакого свинца, излучаются его силы, и человек соприкасается с силами свинца, но не через свое физ. тело а через эф.тело. ... Далее ученик греческих Хтонический Мистерий узнавал, что как Земля бесконечно богата железом, так что житель другой планеты мог бы назвать ее железным царством — по богатству же­леза ей родственен только Марс, — так Сатурн богат свинцом. Чем для Земли является железо, тем для Сатурна является свинец. И было необходимо усвоить — это изучал ученик Хтонический Мистерий в Греции, — что однажды, когда произошло отделение Сатурна от всеобщего планетного образования, каким некогда была Земля ... произошло особое разделение свинца. Сатурн, так сказать, взял свинец с собой и благо­даря своим планетарным жизненным силам и своему планетарному теплу удержал его в таком состоянии, что смог всю планетную систему, куда входит ведь и Земля, пронизать этими тонко рассеянными силами свинца. ...
     Ученик узнавал: наши органы чувств, а именно глаза, могли бы заполнить всего человека, не дать ему прийти к самостоятельности. Человек только бы видел, но не смог бы об увиденном размышлять, не смог бы отступить от увиденного и сказать: я вижу. Он был бы весь заполнен зрением, если бы не было этого действия свинца. Действие свинца делает человека самостоятельным в себе, противопоставляет его как Я способности воспринимать внешний мир, живущий в нем. И эти силы свинца сначала вступают в эф. тело человека, а затем оттуда некоторым образом пропитывают собой его физ.тело. Благодаря этому человек получает способность вспоминать, получает силы памяти.
     И то был великий момент, когда греческий ученик Хтонических Мистерий после того, как он научался понимать такие вещи, приводился к следующему. Ему с возможно большей праздничностью показывалась субстанция свинца. Его чувства тогда направлялись к Сатурну. Перед его душой проводилось родство Сатур­на с земным свинцом. Ему тогда говорилось: каким ты видишь свинец, таким его хранит в себе Зем­ля. Но Земля в своем настоящем состоянии не может дать свинцу непосредственно такую форму, чтобы он мог действовать в человеке. Сатурн же с его совсем другим, тепловым состоянием, с его внутренними жизненными силами излучает свинец в планетарное пространство, и благодаря этому ты являешься самосто­ятельным человеком, ты являешься человеком, способным вспоминать. Подумай о том, что ты являешься человеком только благодаря тому, что ты сегодня еще знаешь то, что знал 10-20 лет назад. Подумай то­лько о том, какой ущерб потерпело бы твое человеческое, если бы ты не носил в себе того, что в тебе было 10-20 лет тому назад. Сила твоего эго тогда бы расщепилась, если бы в тебе в полной мере не при­сутствовала сила воспоминания. Ты обязан им тому, что лучится в тебя от далекого Сатурна. Это сила, которая в земном свинце приходит к покою и в спокойном состоянии больше уже не может действовать на человека. ...
     Колоссальное впечатление производило это на ученика, когда с большой праздничностью, но серьезно, не с сентиментальной праздничностью, ему преподносились подобные вещи. А затем он также учился пони­мать: да, если бы действовали только эти силы свинца-Сатурна, если бы только силы свинца-Сатурна давали человеку я-способность, способность воспоминания, то он полностью был бы отчужден (от Земли) Космосом. ... Он стал бы в некотором роде отшельником в земном бытии, инспирируемым в воспоминаниях Сатурном.
     И здесь ученик узнавал, что этой силе Сатурна должны быть противопоставлены другие силы: силы Лу­ны. Представим себе, что эти силы действуют одна навстречу другой из противоположных направлений, сливаясь одна с другой на Земле, т.е. подступая к человеку. Что Сатурн дает человеку — это берет Луна; что Сатурн берет у человека — это дает Луна. Как Земля имеет в железе силу, которую человек может внутренне перерабатывать в себе, как Сатурн имеет силу в свинце, так Луна имеет силу в серебре.
     Также и серебро в том состоянии, в котором оно находится на Земле, не может входить в человека. Но вся сфера, которую занимает Луна, фактически пронизана тонко распределенным серебром. Луна дейст­вует тогда, когда ее свет приходит в направлении от созвездия Льва. Тогда человек через действие сил серебра получает противодействие воздействию сил свинца Сатурна и, т.обр., не отчуждается макрокосмосом, несмотря на то, что из Мироздания он милос­тиво инспирируется силами воспоминания. И то был особый праздничный мо­мент, когда в одну из ночей, когда Сатурн и Луна т.обр. стояли напротив друг друга и были видны, греческому ученику объяснялось: посмотри вверх на кругообращающийся Сатурн. Ему ты обязан тем, что является замкнутым в тебе человеком. И посмотри на другую сторону, на сверкающую серебром Луну. Ей ты обязан тем, что можешь выносить силы Сатурна, не растворяясь при этом в космосе.
     Видите ли, т.обр. — в непосредственной связи человека с космосом — в Греции занимались тем, карикатура на что позже была названа астрологи­ей. ... Затем ... когда все это глубоко вписывалось в душу ученика он, например в Мистериях Элевзина, как это вообще было принято — вы это видели при описании мною других Мистерий, напр. Гибернийских, — приводился к двум статуям. Одна их них представля­ла собой Отчее Божество, Которое было окружено планетными и солнечными знаками. Эта отчая статуя явля­ла ученику, напр., сияющий Сатурн, но сияющий так, что ученик вспоминал: да, это свинцовое сияние космоса, — как с Луной он вспоминал: да, это серебряное сияние Луны; и так в связи с каждой отдельной пла­нетой. Т.обр., в статуе, представляющей Отчее, являлось то, что как тайны сияло от планетного окружения Земли, что было родственно отдельным металлам Земли, ставшим внутри Земли непригодными для челове­ческого внутреннего.
     Смотри, говорилось ученику, здесь перед тобой Отец Мира. Отец Мира несет в Сатурне свинец, в Юпи­тере — олово, в Марсе — родственное земным существам железо, но совсем в другом состоянии, в Солнце — сияющее золото, в Венере — сияюще-текущую медь, в Меркурии — сияющую ртуть, в Луне — сияющее серебро. Ты несешь в себе только то из металлического, что смог усвоить из планетарных состояний, в которых Земля пребывала ранее. В настоящем состоянии ты можешь усвоить только железо. Но, как земной чело­век, ты не являешь собой целого. То, что показывает тебе Отец, встающий перед тобой в металлах, — это не может существовать в тебе сегодня в земном бытии, ты должен это получать из космоса. В Отце ты имеешь свое другое, когда ты берешь себя как человека, проходящего через планетарные преобразования Земли. Только тогда ты являешься целым человеком. Здесь, на Земле, ты стоишь как часть человека. Другое несет Отец вокруг Своей головы и в Своих руках перед тобой. Ты являешься лишь тем, что несет Тот, Кто стоит здесь перед тобой. ... Те металлы, которые ты теперь знаешь на Земле, являются трупами прежних сущностей металлов. ... И в духе, как в реальном видении, статуя истинных Мистерий Элевзина станови­лась живой и протягивала (другой статуе) женскому облику, который стоял рядом, то, чем тогда были ме­таллы. Женский облик брал эти прежние облики металлов — в видении ученика — и обволакивал их тем, что Земля, как таковая, может дать из себя.
     Так созерцал ученик этот удивительный процесс: здесь сияла, опять-таки, символически, из рук Отчей статуи, металлическая масса, а к ней подступало то, чем была Земля: например, известь и т.п. камни вы­ступали навстречу тому, что здесь сияло, и окружали металлические излияния земной субстанцией, когда с любовью протянутые руки Материнской статуи принимали то, что Отчая статуя протягивала как ме­таллическую силу Материнской статуе. Переживание производило огромное, потрясающее впечатление, ибо в нем человек видел взаимодействие космического с земным в ходе эонов. И человек учился правильным образом ощущать то, что являет Земля.
     Рассмотрите однажды металлическое, находящееся в Земле. Оно кристаллизовано, окружено некоего рода корой, происходящей из Земли. Металлическое приходит из космоса; идущее от Земли приемлет с любовью приходящее из космоса. ... Таков один из аспектов "матерей", к которым нисходит Фауст. Он нисхо­дит в то же время в доземные времена Земли, чтобы видеть то, как материнская Земля воспринимала в себя отчее даяние Космоса. Через все это в учениках Элевзинских Мистерий внутренне возбуждалось сочувствие с Космосом, внутреннее сердечное знание того, чем, собственно, в действительности являются природные продукты и природные процессы на Земле. ...
     Когда греческий ученик проделывал все это, когда совершалось подобное душевное углубление перед Отчей и Материнской статуями, где в его душе представа­ли идущие навстречу друг другу силы Космоса и силы Земли, тогда он вводился, так оказать, в сокровен­нейшее святилище. Там перед ним вставал образ: женский облик с младенцем, сосущим грудь. И тогда его вводили в понимание слов: и это есть Бог Якхос, который однажды придет. Так греческий ученик учился заранее понимать Христианство.
     Опять-таки, Христос спиритуально представлялся посвящаемым в Элевзине. В то время Христа дол­жны были познавать как Грядущего, как Того, Кто был еще ребенком. Мировым ребенком и должен был снача­ла возрастать в Космосе. Телестами называли посвящаемых: теми, кто должен смотреть на цель зем­ного развития. А затем пришел большой перелом. Пришел перелом, со всей остротой выразившийся также и в истории в переходе от Платона к Аристотелю". 232 (10)

     26. В исходной точке новой духовной жизни, импульсируя эту жизнь, стоят Мистерии Ирландского остро­ва, Мистерии Гибернии. Необычайно трудно проникнуть в Акаша-Хронике к тому, что там отпечатлели эти Мистерии. "Если посмотреть на подготовление, через которое сначала должен был пройти посвящаемый в Гибернии, то оно состояло из двух вещей. Первая заключалась в "том, что подготовляемый подводился душевно ко всем трудностям познания вообще. Все, что, я бы сказал, может составить муки познания, на том пути познания, который еще не идет в глубины бытия, но который состоит просто в том, что обычные ду­ховные силы, которыми человек обладает в повседневном сознании, напрягаются так сильно, как это только возможно, — все те трудности, которые встречает обычное сознание на этом пути познания, они ставились перед учениками душевно. Ученики должны были пройти через все сомнения, все муки, через всю внутреннюю борьбу и частые неудачи в этой борьбе, через заблуждения даже с хорошей логикой и диалекти­кой. Они должны были проделать все, что человек ощущает в трудностях, если он действительно хочет од­нажды завоевать познание, а затем высказать его.
     Вы чувствуете, дорогие друзья, что мы, по сути, имеем тут дело с чем-то двояким — с необходимостью завоевать истину и высказать, сформулировать ее. Если человек серьезным образом идет путем познания, то у него есть чувство, что все то, что можно втиснуть в слова, уже не является целиком истинным, но перемежается подводными камня­ми и ловушками. ... Затем делалось понятным второе — и ученики, опять-таки, душевно, испытывали это, — что могло стать познанием на обычном пути познания, а именно: как мало ... логика, диалектика, риторика могут привнести к человеческому счастью. Но, с др. ст. ученикам объяснялось, что человек, если он хочет держаться в жизни прямо, должен подступить к тому, что ему определенным образом несет радость, счастье. Итак, с одной стороны, они подводились к пропасти и постоянно побуждались к сомнению, как если бы они должны были ждать, пока им будет построен мост через каждую отдельную пропасть. И они так силь­но посвящались в сомнения и трудности познания, что, будучи проведенными от этого подготовления к действительному вступлению в мировые тайны, приходили даже к такому заключению: если подобное возможно, тогда мы хотим отказаться от познания, тогда мы хотим отказаться от всего, что не может принести чело­веку счастья".
     "Далее, когда ученики оказывались подготовленными для указанной степени, они подводились к двум колоссальным статуям, к двум огромным, величественным статуям. Одна была величественной благодаря внешней пространственной величине, другая была такой же большой, но кроме того она впечатляла своим особым видом. Одна статуя представляла мужской облик, другая — женский.
     В связи с этими статуями ученики должны были пережить в своем роде приход мирового Слова. В некото­ром роде обе эти статуи должны были стать внешними буквами, с помощью которых ученики должны были начать расшифровывать мировые тайны, встающие перед человеком.
     Мужская статуя была из совершенно эластичного материала. И она была такая, что при нажатии вдавли­валась в любом месте; ученикам предлагалось надавить ее повсюду. И тогда выяснялось, что она внутри полая. Она оказывалась, по сути, лишь оболочкой статуи, но сделанной из эластичного материала, и пос­ле того, как ее переставали надавливать, она тотчас же снова восстанавливала свою форму. Над статуей, над головой статуи, весьма характерной, находилось нечто, выражавшее собой Солнце. Вся голова была такой, что человек видел: она, собственно, должна была бы вся быть как душевный глаз, микрокосмически представлять содержание всего Макрокосмоса. И эта манифестация всего Макрокосмоса должна была бы через Солнце выражаться в этой колоссальной голове.
     Я могу лишь схематически набросать здесь эти статуи. Одна из них производила такое впечатление: здесь Макрокосмос действует через Солнце и формирует человеческую голову. Другая статуя была такой, что взгляд ученика сначала падал на нечто такое, что являло собой некоего рода световое тело, являло сияние, идущее вовнутрь. И в этом обрамлении ученик затем видел женский облик, повсюду находящийся под влиянием этого излучения; у него возникало чувство, что голова рождается из этого сияния. Голова имела нечто неотчетливое. Эта статуя состояла из другой ... пластичной субстанции, не эластичной, а пластичной, исключительно мягкой субстанции. Ученику предлагалось надавить также и на нее. И когда он надавливал, то оставалась вмятина". Но когда в соответствующей церемонии ученик через некоторое время подводился к статуе, то вновь находил ее целой.
     "От второй статуи возникало впечатление: она полностью находится под влиянием лунных сил, которые пронизывают организм и дают из организма произрасти голове. Ученики получали исключительно сильное впечатление от того, что они здесь переживали. Статуя все снова восстанавливалась. И часто группа уче­ников приводилась на небольшое время к этой статуе. И когда их приводили к статуе, то кругом в первый раз царила полная тишина. К статуе их подводили посвященные и оставляли там; дверь в храм закрывалась, и ученики предоставлялись своему одиночеству.
     Затем наступал момент, когда каждый ученик уходил в себя и побуждался испытать статую, чтобы по­чувствовать эластичное одной статуи и пластичное другой, на которой сохранялась сделанная им вмятина. Затем он оставался один о самим собой и с впечатлением от того, что, как я сказал, сильно, очень силь­но воздействовало на него. И благодаря всему тому, что ученик проделал на пути вначале и о чем я уже говорил, он переживал все трудности познания, все трудности, я хотел бы сказать, блаженства. Да, пере­жить подобное означает больше, чем когда это выражается только в словах ... такое переживание означа­ет, что человек прошел через всю шкалу ощущений. И ощущения приводили к тому, что ученик, будучи подведенным к обеим статуям, испытывал страстное желание являвшееся ему как большая загадка каким-либо образом в своей душе разрешить, подойти к тому, чего собственно хочет эта загадочность, с одной стороны, загадочность вообще, какой ее встречает человек, а с другой — загадочность, заложенная в этих образах и во всем роде отношения самого человека к ним. Все это действовало глубочайшим, чрезвычайно глубоким образом на учеников. Перед статуями мы, можно сказать, всей своей душой и всем своим духом превращались в колоссальный вопрос. ... Все в них спрашивало. Рассудок спрашивал, сердце спрашивало, воля спрашивала, все, все спрашивало.
     Подобные вещи, представавшие наглядно в древ­ние времена, нет больше нужды прежним образом вводить в посвящение, но современный человек должен учи­ться проходить эту шкалу ощущений, чтобы действительно приблизиться к истине, которая потом вводит в тайны мира. Ибо, если для современного ученика правильным является подобные вещи проделывать на внут­реннем, внешне не наблюдаемом пути развития, то при этом остается обязательным также и для современ­ного ученика проходить через ту же шкалу ощущений, через внутренние медитативные переживания дать этим ощущениям проникнуть в себя. ...
     Когда все описанное проделывалось, ученика подводили к некоего рода испытанию через совместное действие всего предыдущего: с одной ст., бралось вообще все, что было проделано в процессе подготовления на обычном пути познания и пути блаженства, а с другой — то, что стало в них большим вопросом всей души и даже всего человека. Это должно было теперь взаимодействовать.


     И вот, когда вну­треннее ученика ощущало это сов­местно, когда во внутреннем это вы­ступало в совмест­ном действии, тогда, насколько это было возможно в то время, ученику сообщалось о тайнах мира, о микрокосмосе, о Макрокосмо­се, сообщалось не­что о тех связях, которых мы как раз касаемся в этих лекциях, которые также составляли содержание Мисте­рий Артемиды в Эфесе. Часть из них сообщалась во время испыта­ния. Благодаря этому стоявшее в душах учеников большим вопросом поднималось еще выше. И ученик действительно, я бы сказал, в этой форме вопроса, через колоссальное углубление, которое получала душа, переживая, перенося все это ... подводился к духовному миру. Со своим ощущением он фактически входил в область, которую переживала душа, когда чувствовала в себе: теперь я стою на Пороге сокровенных сил. ... Когда ученики проходили через эти испытания, их опять приводили к статуям. И тогда они получали совершенно особое впечатление, встряхивавшее все их внутреннее. То впечатление я могу вам представить, только воспроизведя на современном немецком языке употреблявшееся на том древнем языке.
     Итак, когда ученики продвигались так далеко, как я это охарактеризовал, то их снова по одному под­водили к статуям. Но теперь посвящающий жрец, инициатор, оставался с учеником в храме. И ученик ви­дел, снова еще раз в абсолютной тишине вслушавшись в то, что могла ему сказать собственная душа ... посвящающего жреца восходящим над головой одной из статуй. При этом Солнце как бы отступало вдаль, и в этом пространстве между Солнцем и статуей являлся жрец, как бы закрывая собой Солнце. Статуи были очень большими, и жрец выглядел довольно маленьким над головой первой из них, как бы закрывая со­бой Солнце. И затем, как бы действуя из музыкально-гармонического — музыкально-гармоническим начина­лась церемония, — раздавалась речь посвятителя. И на той стадии, где тогда находился ученик, это явля­лось ему так, что слова, звучавшие из уст посвятителя, как бы говорились самой статуей. Слова звучали так:
     Я есмь образ мира.
     Смотри, как мне недостает бытия.
     Я живу в твоем познании,
     Я стану в тебе теперь исповеданием.
     И это опять-таки, как вы можете себе пред­ставить, производило мощное впечатление на ученика. ... Когда все это проходило через его душу, он был внутренне готов всей своей душой уцепиться за этот образ, за то, что было мировой силой, символизированной в этом образе, он мог тогда жить в этом, передать себя этому. И он был готов к тому, чтобы ощущать исходившее из уст жреца, которое являлось ему так, как если бы статуя была буквой, представлявшей ученику то, смысл чего был выражен в приведенных четырех строках.
     Когда жрец возвращался вниз, ученик снова погружался в безмолвную тишину; жрец уходил, и ученик оставался один. Через некоторое время приходил другой посвятитель; он являлся над второй статуей, и опять как бы из музыкально-гармонического являлся голос жреца-посвятителя, он произносил слова, ко­торые я могу передать вам так:
     Я есмь образ мира,
     Смотри, как истинности мне недостает.
     Коль ты отважишься жить со мною,
     То я стану для тебя удовольствием.
     И ученик теперь, после всех подготовлений, после того, как он был приведен к внутреннему счастью, к страстному желанию внутренней полноты, после того, как он че­рез все, что должен был пережить, приходил к тому, чтобы ощутить необходимость однажды подойти к этой полной радости внутренней полноте, он приходил теперь, услышав то, что звучало от второй статуи, не только к тому, чтобы рассматривать, но и действительно рассматривал мировые могущества, говорившие через вторую статую, как те, которым он хочет отдать себя.
     Посвятитель исчезал. Ученик снова оставался один. И во время этой одинокой тишины он ощущал — по меньшей мере это кажется так, что каждый это ощущал — нечто такое, что можно выразить следующим обра­зом: я стою на Пороге духовного мира. Здесь, в физическом мире, нечто называют познанием, до в духов­ном мире это не имеет никакой ценности. И трудности, которые человек имеет здесь, в физическом мире, в связи с познанием, обретаемым здесь, — они являются физическим отображением утраты им ценностей в сверхчувственном духовном мире. И ученик при этом также переживал: многое здесь, в физическом мире, обращается к человеку, ты же должен отказаться от внутренней полноты радости и идти некоего рода аскетическим путем, чтобы войти в духовный мир. Однако это, собственно говоря, иллюзия, это, собственно говоря, заблуждение. Ибо являющееся во второй статуе говорит выразительно само о себе: смотри, как истинности мне недостает. ... Таковы были ощущения, отчасти вызывавшие в ученике сознание, что он постигает физический мир, проходя через многие заблуждения и преодолевая их. Но случались также и ощущения, которые по временам были подобны внутренне действующему пламени, так что человек чувствовал себя словно поврежденным внутренним огнем, словно внутренне уничтоженным. И душа колебалась между од­ним ощущением и другим, туда и обратно. Ученик, так сказать, испытывался на весах познания-счастья.
     И в то время, как он проделывал все это внутренне, статуи как бы начинали говорить сами. Он достигал в некотором роде внутреннего слова, и статуи как бы говорили сами. Одна из них говорила:
     Я есмь познание. Но то, что я есмь, — это не бытие.
     И теперь к ученику приходило, я бы сказал, излучающее страх чувство: все, что он имел в идеях, — это только идеи, в этом нет никакого бытия. Человек напрягает голову — так чувствовал ученик, — и хотя он приходит к идеям, но бы­тия в них нет нигде. Идеи — это лишь видимость. Затем как бы начинала говорить и вторая статуя; она говорила:
     "Я есмь фантазия. Но то, что я есмь, — это не истина.
     Так представали перед учеником обе статуи". Я прошу вас понять все это правильно. Здесь не дается догм, не выра­жается каких-либо истин познания, но здесь даны переживания ученика в святилищах Гибернии. Что там переживал ученик — только это изложено здесь.
     "Все это переживал ученик в абсолютном одиночестве. Его внутренние переживания были столь сильны, что его лицо становилось совсем неподвижным. Оно больше не действовало. Через некоторое время он бо­льше не видел статуй. Но он читал на том месте, где он их раньше видел, нечто, написанное огненными письменами, что являлось тем не менее внешне-физически, и он видел это с потрясающей отчетливостью. На том месте, где ранее была голова статуи познания, он видел слово НАУКА, а там, где была голо­ва другой статуи, — слово ИСКУССТВО.
     Пройдя через все это, ученик выходил из храма. Возле храма стояли оба посвятителя. Один из них брал ученика за голову и поворачивал к тому, что ему показывал другой: образ Христа. При этом произно­сились слова призыва. Жрец, показывавший изображение Христа, говорил ему:
     Восприми Слово и Силу Этого Существа
     В свое сердце.
     А другой жрец говорил:
     И от Него восприми, Что тебе оба облика Дать желают:
     науку и искусство.
     Таковы были, так сказать, первые два акта посвящения в Гибернии, где ученики особым образом приводились к действительному ощущению внутрен­ней сути Христианства, и это исключительно глубоко отпечатлевалось в душах учеников, после чего они могли далее идти своим путем познания". (Лекция 7)
     "Когда ученик отдавался впечатлению от мужской статуи ... то он переживал род душевного оцепенения, которое проявлялось все более и более ... А затем ученик как бы чувствовал, что бывшее в нем оцепеневшим, т.е. он сам, вбирает­ся Мирозданием; он чувствовал себя как бы ввергнутым в дали Мироздания. И он мог сказать себе: миро­здание восприняло меня.
     Но затем приходило — это не было увяданием сознания, а становлением его другим, — затем приходило нечто особенное. Когда ученик достаточно долгое время переживал оцепенение, эту взятость себя Ми­розданием, — а посвятители заботились о том, чтобы оно длилось достаточно долго, — он говорил себе при­мерно следующее: лучи Солнца, лучи звезд притягивают меня во все Мироздание, но я, собственно, остаюсь сосредоточенным в себе. И когда ученик достаточно долго проделывал это, то приходил к примечательно­му воззрению. Теперь впервые он, собственно, осознавал, для чего было нужно это сознание, наступавшее во время оцепенения, ибо теперь, в зависимости от его переживаний в созвучии с чем-либо иным, он по­лучал многочисленные впечатления от зимних ландшафтов. Зимние ландшафты вставали перед ним в духе, ландшафты, в которых он всматривался в завихрения снежных хлопьев, наполнявших воздух — все, как ска­зано, в духе, — или ландшафты, где он всматривался в леса, где на деревьях лежал снег, и т.п. ... И он чувствовал внутреннюю общность, напр., его глаза с ландшафтом. Он чувствовал, как если бы в каждом глазу весь этот ландшафт, который он обозревал, был деятелен, как если бы он действовал повсюду в глазу, как если бы глаз был внутренним зеркалом для того, что являлось вовне.
     Но он чувствовал еще следующее: он чувствовал себя не как единство, он чувствовал, по сути говоря, свое Я столько же размноженным, сколько он имел чувств. Он чувствовал свое Я удвенадцатиренным. И из того, что он чувствовал Я удвенадцатиренным, в нем возникало своеобразное переживание, он говорил: здесь присутствует мое Я, оно смотрит сквозь мои глаза; здесь присутствует Я, оно действует в моем чувстве мысли, в моем чувстве речи, в моем осязании, в моем чувстве жизни; я, со­бственно, расчленен в мире. — И от этого возникала живая тоска по соединению с сущностью из Иерархии Ан­гелов, чтобы в этом соединении с сущностью из Иерархии Ангелов получить силу и власть для овладения Я, расчлененным в отдельных переживаниях чувств. И из всего этого в Я восходило переживание: почему я имею органы чувств?
     В конце концов у ученика возникало ощущение, как все, связанное с органами чувств и продол­жением их вовнутрь, внутрь человека, родственно с действительным окружением человека на Земле. ... из всех этих переживаний ученик получал совокупное постижение своей души. схватывал ее всю целиком. Это совокупное постижение души со­стояло из ряда частей.
     Я проделал, говорил себе ученик, в моем мистериальном странствии то, что в Мироздании является про­шлым. Массы снега и льда моей волшебной зимы показали мне, сколь убийственные силы действуют в Мироздании. Я познал импульс уничтожения в Мироздании. И мое оцепенение во время моего мистериального странствия возвещало о том, что я должен всмотреться в имеющиеся в Мироздании силы, приходящие из про­шлого в настоящее, но в настоящем оказывающиеся мертвыми мировыми силами. — Это сообщалось ученику че­рез отзвук его переживаний в мужской статуе.
     Затем он подводился к тому, чтобы в его переживаниях возник отзвук пластической статуи. И тогда он как бы множился внутренне не в оцепенении, окоченении, а во внутреннем жаре, в лихорадке души, в вос­паленном состоянии, которое действовало примерно так, что вещи, которые так сильно могли воздейство­вать на душу, поскольку были внутренними, начинались вообще с телесного комплекса симптомов. Ученик ощущал это так, как если бы был внутренне стеснен, как если бы все в нем было сильно сдавлено: дыхание, кровь по всему телу. В большом страхе ученик впадал в глубокое внутреннее душевное страда­ние. И в этом глубоком внутреннем страдании в нем возникало сомнение в том, что он должен был делать. Рождавшееся тогда в душевном страдании можно в какой-то мере выразить такими словами: во мне что-то есть, что происходит от моей телесности в обычной земной жизни. Оно должно быть преодолено. Мое зем­ное Я должно быть преодолено. — Это сильно жило в сознании ученика.
     Затем, когда он достаточно долго преодолевал, проходил через этот внутренний жар, внутреннюю нужду, через чувство, что нужно преодолеть земное "я", тогда в нем наступало нечто такое, о чем он знал, что это не прежнее состояние сознания, а хорошо известное ему состояние сознания сна со сновидениями.
     Если действовавшее из оцепенения сопровождалось отчетливым чувством, что это состояние сознания, кото­рого он не знал в обычной жизни, то теперь он мог о своем сознании сказать: оно есть род сновидения. ...
     В то же время ученик теперь осознавал: что как волшебное лето выступало или выступает перед его со­знанием в беспрерывном изменении — это переходит как импульс в далекое будущее Мироздания. Но теперь он чувствовал себя не так, как прежде, расчлененным, размноженным по органам чувств; нет, теперь он чувствовал себя внутренне соединенным в единстве, он чувствовал себя сосредоточенным в своем сердце. И это было кульминацией, высшей точкой того, через что он проходил: эта сосредоточенность в сердце.
     И это было кульминацией, высшей точкой того, через что он проходил: эта сосредоточенность в сердце, это внутреннее самопостижение, самообладание, чувство своего родства во внутреннейшем существе челове­ческой природы не с летом, каким человек видит его внешне, но со сновидением об этом лете. И правиль­ным образом ученик говорил себе: в сновидении о лете, которое я переживаю внутренне в моем человечес­ком существе, в нем заложено будущее.
     Когда ученик проделывал все это, то к нему приходило переживание, что оба эти состояния следуют од­но за другим. Он всматривался, скажем, в ландшафт, состоящий из лугов, прудов, маленьких озер. Он всма­тривался в лед и снег, которые превращались в вихрящийся падающий снег, как бы в туман из снега, кото­рый все более и более утончался и истаивал в ничто. И когда это истаивало в ничто, ученик чувствовал себя как бы в пустом мировом пространстве, и в этот момент на этом месте выступал летний сон. И ученик сознавал: теперь моей собственной душевной жизни касаются прошлое и будущее. ... В ледяных кристаллах зимы мы имеем внешний знак продолжающегося отмирания духа в материи. Мы, как люди, не предрасположены видеть умирающий дух символизированным в снеге и льде во внешней природе, если этому не предшествует инициация. Если же она совершается, то мы видим это превращение в ничто, а из него возникает сновидение о природе, содержащее семя мирового будущего. Но ученик должен стоять внутри мировой смерти и мирового рождения. Ибо если человек не стоял бы внутри этого — как уже сказано, я описываю вам только опыт ученика в посвящении Гибернии, — если бы человек не стоял внутри этого, то действительные процессы, в которые ученик всмат­ривался через рождающееся из оцепенения новое сознание, были бы действительной мировой смертью, и сно­видения за мировой смертью не последовало бы. У прошлого не было бы будущего. Сатурн, Солнце, Луна, Земля были бы здесь, но не было бы Юпитера, Венеры, Вулкана. Чтобы это будущее космоса вчленилось в прошлое, для этого необходимо, чтобы между прошлым и будущим стоял человек. Это сознавал уче­ник из того, что он переживал".
     Посвятитель выражал это ученику в изречении. О состоянии оцепенения он говорил:
     В далях ты должен учиться,
     Как в синеве эфирных далей
     Бытие мира исчезает
     И вновь в тебе себя находит".
     "Другое ощущение под влиянием второй статуи выражалось так:
     В глубине решить ты должен
     Из горячечного зла,
     Как истина воспламеняется
     И через тебя в бытии утверждается".
     Ранее ученику на месте первой статуи представало позна­ние, но лишенное бытия, как лишь идеи, вырабатываемые на Земле. Но теперь в отзвуке являлось, что человек может най­ти бытие для познания, потеряв себя в далях мира: "В далях должен ты учиться...". Ученик ощущал, как он соединяется с синими далями эфира, где Земля превращает­ся в ничто. Ощущать ничто он учился на волшебных зимних ландшафтах. И теперь он знал, что в этих да­лях сохраняется только человек. А чтобы мир имел будущее, человек должен зло преодолеть добром в сво­ей природе: "В глубине решить ты должен...". Ученик прошел через влечение удовлетвориться не истиной, а фантазией о мире, субъективными образами. В сновидениях о лете он понял, что в фантазиях из внутре­ннего вырастают имагинации, имагинации растений. С одними образами фантазий он остается чужд окруже­нию. Имагинациями же он врастает в мир растений, животных, в мир людей. Навстречу всему встреченному вовне тогда изнутри восходит нечто, связанное с ним.
     "Эта двоякая связь с миром встает перед учеником в действительном внутреннем грандиозном ощущении как отзвук обеих статуй. И ученик, т.обр., действительно учился, с одной стороны, простирать свою душу в да­ли мира, а с другой — сходить в глуби своего внутреннего, где это внутреннее не действует с той вяло­стью, с какой оно действует в обычном сознании, но где внутреннее действует так, как если бы оно ста­ло наполовину действительностью, а именно прозревалось бы, потрясалось бы, проколдовывалось бы снови­дениями. Ученик учился всю интенсивность внутреннего импульса приводить в связь со всей интенсивнос­тью внешнего импульса. Из родства с зимними и летними ландшафтами он получал разъяснения о природе и о собственной самости. И он глубоко роднился с внешней природой и со своей самостью".
     Перед ним выступало все то, что он имел как переживания до нисхождения из духовных миров на Землю. При повторении состояния выхода в дали он уже не чувствовал, будто бы его высасывают лучи Солнца и лучи звезд. Но он чувствовал, что достигает середины бытия между смертью и новым рождением.
     "Затем ученик учился внутренне раздельно переживать обе статуи и каждое состояние все более отчет­ливо. А когда для него становилась ясной и живой возникающая в сердце взаимосвязь, когда в его созна­нии живо вставала середина жизни между смертью и последним рождением, тогда посвятитель говорил ему:
     Научись духовно созерцать зимнее бытие,
     И ты узришь доземное.
     Научись духовно сновидеть летнее бытие.
     И тебе будет дано пережить послеземное".
     Обратите особое внимание на колоссальную разницу, содержащуюся в этих изречениях. Когда ученик достаточно долго проделывал описанные упражнения, то его внутрен­няя сила и энергия углублялись, и он мог идти дальше.
     "Все это ученик переживал в состоянии оцепенения, а затем по указанию посвятителя он разливался до эфирных далей, до границ пространственного бытия. Там, на этих границах, к нему подступало пережива­ние астрального, которое в те времена куда живее, значительнее, энергичнее соединялось с человеческим существом, чем теперь. Человек прежде внутренне был более чувствительным, поэтому он и проходил дру­гое обучение, чем теперь".
     "Ученику Гибернийских Мистерий в высшей степени прививалась способность при излиянии в синие эфир­ные дали, при втекании астрального света прежде всего не чувствовать себя, но в своем сознании чувст­вовать мощный мир, о котором он мог сказать следующее: я живу целиком в некоем элементе с другими су­ществами. И этим элементом является, по сути говоря, чистое природное добро. Ибо повсюду я чувствую, как из этого элемента нечто струится в меня — простите, что я воспользуюсь оборотом, который было бы правомерным употребить лишь позже, — а я плаваю, подобно рыбе, в воде, сам при этом состоя лишь из теку­чих, легких элементов; во всем планетарном элементе я чувствую приятное струение в себе со всех сто­рон. Ученик, собственно, чувствовал, как со всех сторон к нему струится астральное, формируя и строя его. Этот элемент есть чистое природное добро — мог бы он сказать о нем, — поскольку он повсюду дает мне нечто. Я, собственно, окружен одним добром. Добро, добро повсюду, природное добро окружает меня.
     Но это природное добро, оно является не только добром, но творческим добром, ибо оно своими силами в то же время делает то, что я есмь, дает мне облик, поддерживает меня, когда я в этом элементе плаваю, парю и тку. Таково было получаемое здесь естественно-моральное впечатление". Если понюхать розу и ска­зать, что из нее струится добро, распространенное по всей планете, и оно сообщается моему обонянию, то мы получим слабую тень того, что составляло переживание бытия др.Солнца. Будучи приведенным к бытию одних чувств в глазах, в ушах, в чувстве вкуса и т.д., при утрате всего остального организма, ученик переживал бытие др.Сатурна. Вживаясь во внутреннее сдавливания, в чувство тепла, ученик Гибернии пере­носился сознанием в бытие Юпитера, которое возникает из Земли. И он чувствовал не только физическое, но также и душевное тепло. "Ибо мы станем людьми Юпитера только благодаря тому, что свяжем физическое тепловое с душевным тепловым.... Излияние любви и тепла станет нераздельным". Когда же ученик переживал душевное страдание, ощущал необходимость преодолеть собственное "я", поскольку оно может стать источником зла, то переживаемое им физически-душевное тепло начинало светиться. Ученику открывалась тайна душевного блистания света. И так он входил в будущее бытие Венеры.
     "А затем, когда все, пережитое раньше, ученик чувствовал слившимся воедино в своем сердце ... тогда все, что он вообще переживал в своей душе, являло себя в то же время как переживание плане­ты. Человек имеет мысли; мысль не остается внутри человеческой кожи: она начинает звучать, она стано­вится словом. Все, чем живет человек, формируется в слове. Слово распространяется на планете Вулкан. Все в Вулкане является говорящим, живым словом. Слово звучит к слову, слово объясняется словом, слово говорит слову, слово учится понимать слово. Человек чувствует себя как понимающее мир слово, как слово-мир понимающее слово. И когда это в образе вставало перед посвящаемым в Гибернии, он сознавал себя в бытии Вулкана". Таковы были великие Мистерии Гибер­нии. Человек познавал в них себя как микрокосмос, как духовно-душевно-физическое существо в связи с Макрокосмосом. Он познавал становление, созидание и прохождение, метаморфозу Макрокосмоса.
     "Расцвет Мистерий Гибернии предшествовал Мистерии Голгофы. И особенность этих больших Мистерий со­стояла в том, что в них о Христе говорилось как о Грядущем, как позже о Нем говорилось как о Прошед­шем через прошлые события. И когда при первом посвящении ученик выходил из храма и ему показывали об­раз Христа, то этим хотели сказать: все, что составляет становление Земли, склоняется к Событию Гол­гофы. Это тогда представлялось как будущее.
     На этом, прошедшем позже через многие испытания острове было место больших Мистерий, место Христи­анских Мистерий до Мистерии Голгофы, в которых правомерным образом еще до Мистерии Голгофы человек велся к духовному взгляду на Мистерию Голгофы.
     А когда наступила Мистерия Голгофы, в то время, когда в Палестине произошли примечательные собы­тия ... в Гибернийских Мистериях и в их общине, т.е. в народе, принадлежавшем к ним, был отпразднован большой праздник. И что действительно случилось в Палестине — это стократно образно — но так, что об­раз не был памятью о происшедшем — было воспроизведено на Гибернийском острове. ... На Гибернийском острове человечество пережило Мистерию Голгофы духовно".
     "Началось время, в которое люди все более и более принимали только физически увиденное, и они бо­льше не принимали вещи за истинные, если они не были связаны с физически увиденным. Так мудрость, пришедшая из Гибер

нии, больше не чувствовалась в ее субстанциональности. Искусство, пришедшее из Гибер­нии, больше не чувствовалось в его космической истине. ... стало необходимым чувственно наглядное в качестве модели — таково, собственно, и искусство Рафаэля. — тогда как Гибернийское искусство исходи­ло из того, чтобы духовное, спиритуальное осуществлялось непосредственно через художественные средства".
     "Когда в Акаше-эволюции человек приближается к образам Гибернийских Мистерий, то он ощущает, как нечто как бы отталкивает его, что-то как бы удерживает его силы на расстоянии, не дает его душе приблизиться к себе. И чем ближе человек к этому подходит, тем более оно затемняется ... в Гибернийс­ких Мистериях человечеству дан последовательный исход древних божественно-духовных сил. Но когда Гибернийские Мистерии сошли в теневое бытие, они были в то же время духовно окружены плотным валом, чтобы нельзя было изучать их пассивным образом, чтобы к ним нельзя было приблизиться иначе, как только пробудив в себе спиритуальную активность, т.е. став настоящим человеком нового времени". 232 (9)

     1091а. "Семь слов могут вызвать в нас тепло и свет, над ними нужно медитировать, отвлекшись от мира:

форма	сила	число
гармония	слово	мысль
	Я"

     265, с. 288
     "Святое слово (JACHIN) следует произносить по складам, как это делается, когда дают толкование слова. Оно происходит из праязыка, и кто в мыслях обменивается им с другим человеком, может перенести на него целительные силы". Если вы встретили человека, страдающего сильным недомоганием, борющегося с болезнью, "то задайте ему внутренне (про себя) вопрос: а ты знаешь святое слово? Направьте вопрос мысленно и представьте себе, что он отвечает, и таким образом обменяйтесь с ним буквами, двумя слогами. При этом из гортани изойдет поток и окажет благотворное влияние на другого человека, не затрагивая его свободной воли". 265, с. 287
     В 18-й тетради дополнений к ИПН дан рецепт, как избавиться от полевых мышей, насекомых, мешающих сельскому хозяйству. Д. 18, с. 36