232. "Ныне представляется невозможной чисто эстетическая культура". Прежде, в эпоху Гeте-Шиллера, "существовало то, что мы можем назвать эстетической совестью; это было тогда решающим вопросом жизни. Красота, вкус, художественное ощущение были тогда столь серьeзными и важными вопросами, как ныне политика и свобода. Искусство рассматривалось как нечто такое, чему надлежало играть решающую роль в приводном колесе культуры. Ныне это стало иначе". Толстой от искусства переходит к проповеди и социальному реформаторству.
     Рафаэль, Данте, даже Гомер — они выросли из своего времени, из жизни своей эпохи. Но так больше не было после смерти Гeте. Люди начинают, например, творить из одних только мыслей, вне связи с "духовной субстанцией своего времени". Вырастает пропасть между искусством и жизнью. Нашему времени стали чужды воззрения Шиллера, Гeте. 51(17,24)

254. "Где стоит знак , мы находимся теперь (см.рис.). Мы ещe не совсем христиане, и семитические по своей природе включения присутствуют здесь с самых ранних пор, но они представляют собой не что иное, как разлагающий фермент. Вовсе не случайным является то, что люди, которые благодаря своему острому, ясному, но совершенно материалистическому мышлению оказали в последнее время сильнейшее влияние на массы европейцев — Маркс и Лассаль, — были евреями.

И не случайно также, что умы, которые действовали синтетически, созидательно, а не рассудочно, разрушительно, такие, как Бисмарк, Геккель и т.п., являются малыми мыслителями, неопытны и к тому же тупоумны в отношении всех высоких дел человечества. Они суть эмбрионы становящейся культуры. Геккель несeт в себе нечто такое, что надлежит отделить как своего рода культурный послед. Позитивное в нeм — эмбрионально, а оболочки — от материалистической кормилицы XIX века. Именно в позитивном Геккеля я вижу нечто могущее развиваться. В наше время имеются двоякого рода мыслеформы, восходящие, но еще эмбриональные: у Геккеля в зоологии — Гeте-шиллеровскому (направлению) надлежит эту форму оплодотворить, затем у Фехнера в психологии — эту форму надлежит оплодотворить теософии; второе — это Бисмарк в культурной политике —Толстой может оплодотворить эту форму".
     Всe остальное является отмирающим, разлагающимся: чисто аналитическое мышление в зоологии, ботанике и медицине; Вундт и его приверженцы в психологии; социал-демократия и либерализм в политике. Вся наша теология, юриспруденция, педагогика наполнены элементами разложения. Дети, благодаря педагогике, отравляются ядом разложения уже в детском саду. И это разложение наилучшим образом свидетельствует о себе тем, что детские сады стали необходимостью, несущей смерть жизни больших городов... дрессировка рассудка совершенно незаметно подступает к тому, что должно быть значительным только в созерцании. И особенно плохо, что наши т.наз. "педагоги" придерживаются как раз того мнения, что дрессировка рассудка должна быть наглядной. Наглядное воспитание — это ужаснейший препарат для рассудка". 262 с.62-63

1241. "В то время как Толстой выражает собой полную люциферизацию старой восточной культуры, западная культура стоит целиком под знаком Аримана". И особенно симптоматичен для нее инженер Кили* . Мотор Кили хотя и мало удачен в первом варианте, поскольку разработан исходя из простого инстинкта, но на этом пути возможно слияние механически-материального с духовным. 197(19)

_______________________________________
* Джон Воррель Кили, американский инженер (См. о нём лекцию от 1.12.1918).

1242. "Если Карнеги требует от отдельной души того, что делает ее жизнеспособной во внешней жизни, то Толстой хочет дать отдельной душе то, что она может найти в глубоких истоках духовного существа". 57 с.238

1436. 1840-1870 гг. "В России нас встречают В.А.Жуковский, Александр Грибоедов, Александр Пушкин, М.Ю.Лермонтов, поэты, пропитавшие культуру своего народа западноевропейским духом. Пушкин — насквозь романтик, поэт большой лирической силы и высокого идеализма в понимании мира; Лермонтов — энергичная индивидуальность со значительными изобразительными способностями. В Боденштадте он обрел незаурядного переводчика (на нем.). Алексей Васильевич Кольцов взлелеял русские народные песни, но и у него повсюду просматривается культурное влияние Запада. Поэзии, вырастающей чисто из почвы русскости, в этот период еще не существует”.
     1870-1900 гг. "Через большое духовное сотрясение проходит в это время также и русская духовная жизнь.
     ... Дух народа теперь углубляется и ищет, как из глубин собственного национального существа возвести себе его созерцания. Также и здесь критика идет впереди, открывая новые пути. В В.Белинском Россия имеет эстетика и философа большого духовного кругозора и высоких целей. Говоря чисто логически, его критической деятельности недостает последовательности. Белинский был человеком непрестанного поиска, он хотел привести к ясности спутанные понятия и темные желания своего народа. Поэтому он больше руководствовался своим уверенным ощущением, чем какими-либо абстрактными идеями. Сколь бездонно глубок и в то же время сновидчески сбивчив Дух народа, показывают творения Николая Гоголя, выдвинувшего ужаснейшие обвинения против своего отечества, обвинения, из которых говорит глубокая сердечная любовь. Мистическое чувство лежит в основе его представлений; неутомимо толкает оно его вперед без того, чтобы он видел перед собой какую-либо ясную цель. В Н.Некрасове, Иване Тургеневе, Иване Гончарове и в Ф.М.Достоевском это сумеречное тяготение перерабатывается постепенно в ясность. Правда, Тургенев остается все же под сильным влиянием западно-европейских идей. В тонких образах он изображает прежде всего страдающих людей, не способных по той или иной причине справиться с жизнью. Гончаров и Писемский изображают жизнь русского общества без широкого взгляда на какое-либо мировоззрение. Достоевский — гениальный психолог. Он нисходит в глубины душевной жизни и в блестящих, правда, порой довольно ужасных образах разоблачает человеческое внутреннее. Его "Преступление и наказание" во всей Европе ощущают как образец психологического романа. Представителем совершенно русской духовной жизни является граф Лев Толстой. От романиста потрясающе большой силы ("Война и мир" 1872, "Анна Каренина" 1877) он развивается до пророка новой формы религии, которая свои корни ищет где-то в пра-христианской древности и поднимается к жизненному идеалу полнейшей бессамостности". 33 с.79, 111-112.

1444. Современная журналистика говорит о больших людях, таких как Гете, Шиллер, Достоевский, в одинаковом смысле. Однако если сравнить такие вещи, как "Вильгельм Майстер" и "Братья Карамазовы", то с эстетической точки зрения вторую вещь следует назвать литературой с черного хода.
     Не подлежит сомнению величие Толстого. И все же, наравне с этим, тот, кто внимательно читал его первые большие произведения, когда они стали переводиться на немецкий язык, мог бы сказать себе: да, здесь перед нами большой дух с Востока, но он с горчайшей ненавистью и с полнейшим презрением говорит о немецком. — И если этого не касались в самом начале, то только потому, что в первых переводах кое-что было опущено или заменено чем-то другим. Мы живем в такое время, когда суждение должно быть конкретным и острым. В эти дни разгорается ненависть между народами, и следует знать, как эта ненависть развивалась. 167(1)

1445. Толстой: "... представитель современности, выросший из нее и отвергший ее". 57 с.229

1447. "Толстой явил собой односторонность, проявившуюся в полном заглушении внешней жизни. И как болезненно, как бесконечно болезненно ощущается то, что он является такой односторонностью. Подумайте о чудовищном контрасте между воззрениями Толстого, под властью которых находится большая часть интеллектуальной России, и тем, что в эти дни ползет к нам оттуда. О, это один из ужаснейших контрастов, какие только можно себе представить". 169(3)
     Бердяев исходит из одного предрассудка, который показывает, что он не имеет ни малейшего представления о том, "что русский Восток готовит для 6-ой послеатлантической эпохи. ... Он находит удивительным тот факт — а как русский философ он должен это знать, — что в России, в отличие от цивилизованного западного мира, когда дело касается философии, совершенно неправильный смысл вкладывается в то, что на Западе называют истиной. ... в России философскую истину принимают лишь постольку, поскольку она служит жизни, поскольку она нужна для непосредственного понимания жизни. Например, социалист интересуется философией постольку, поскольку надеется, что та или иная философия может оправдать его социализм. Также ортодоксальный богослов интересуется какой-либо философией иначе, чем западный теолог не потому, что философия содержит истину, а потому, что она может дать ему основание, оправдание его ортодоксальной веры и т. п. ... Постижение жизни, с точки зрения философии в настоящее время неправомерно, но в этом содержится семя будущего постижения". 186(9)

     552. "Толстой не признает самоцели искусства. Люди должны понимать друг друга, любить и помогать друг другу; и в этом для него цель всякой культуры. Искусство должно быть лишь средством для осуществления той высокой цели. ... Оно должно ощущения и чувства передавать от человека к человеку, как слово делает это в отношении опыта и мыслей. ... Я думаю, что Толстой упускает из виду каково происхождение искусства. Для художника дело прежде всего заключается не в сообщении". Видя явление или человека, я испытываю побуждение в духе создать его образ. Моя фантазия делает это, сообразуясь с моими склонностями. Я пользуюсь какими-то средствами сообразно моим способностям. Моя фантазия толкает меня к образу, который я изображаю. Художник желает создать нечто новое из себя в дополнение к тому, что проникает в него извне. Поэтому он и художник. Если говорить о действии искусства на культуру, то Толстой, может быть, и прав. "Но правомерность искусства как такового независима от его действия и должна искаться в первоначальных потребностях человеческой природы".
     Фантазия. "Она творит не вслед за природой, но наравне с природной истиной более высокую художественную истину". Природную истину выражают лишь те, кому не хватает фантазии. Требуют природной истины в произведении искусства те, кому не хватает эстетической культуры. "Они знают лишь то истинное, которое они переживают ежедневно. И когда они стоят перед произведением искусства, то спрашивают: согласуется ли оно с тем, что мы знаем как истину? Человек с эстетической культурой знает иное истинное, чем всеобщедействительное. И он имеет это другое истинное в искусстве". 30, с. 373, 376

     722. "Величие Льва Толстого в том, что он указал, что идеалы могут проистекать не извне, из материального мира, а из души". "... столп идеализма Толстой..." 53 (5,14)

     723. Толстой. "Он исходит от искусства (достигая в нем высочайшего), а затем становится проповедником и социальным реформатором. ... покидает искусство и ищет других средств, чтобы говорить к ощущениям своих современников". 51 (17)

     728. "В Толстом мы видим, как концентрированно выступило то, что некогда было величественным, а теперь пришло в полный упадок, что представляет собой интересный феномен, но не имеет ни малейшего значения для современности. ... До войны (1914 г.) о нем еще можно было говорить как о современнике. С войной это ушло в прошлое и для современности не имеет никакого значения". 197 (9)

     654. "Куда бы мы ни взглянули, повсюду мы видим господство формы. Дарвин представил блестящие примеры этого. Что исследовал Дарвин и в своем учении завещал человечеству? — Возникновение и превращение животных и растительных форм в борьбе за существование. ... Взгляд Дарвина направлен на развитие формы, на развитие внешнего облика, и он чувствует невозможность проникнуть в то, что эту форму оживляет. Эту жизнь он берет как данную, эту жизнь он не хочет объяснять". Культура формы господствует и в социологии. Но форма должна быть обновлена, в нее должно войти новое семя жизни. Интересно в этой связи творчество Толстого. В отличие от западного натурализма (Золя), Толстой повсюду в своих романах ищет живую душу. Его основной вопрос: что такое жизнь в ее различных формах, в ее тысячекратном многообразии? 53(5)

Мифы древнего Египта

     7. "Египетская легенда называет Гермеса мудрым советником Озириса". Гермес — греческое имя; египтяне звали eго Тот. 60(2)
     "Египетская книга Тота состояла из 78 карт, заключавших в себе мировые тайны. В египетском посвящении о них знали немало. Игровые карты произошли от тех карт. Такие названия, как король, рыцарь, дозорный на башне, полководец имеют оккультный смысл". Символ Тарота . В книге Тота заключены все тайны мира от его начала до конца, от альфы до омеги. Вычитать их из карт можно, сумев разложить их в нужном порядке и взаимосвязи. В образах выражена жизнь, приходящая к смерти и вновь возрождающаяся. Та мудрость, заключенная в числах и образах, играла большую роль еще в средние века, например у Раймунда Луллия; сегодня от нее почти ничего не осталось. 265, с. 361-362

     449. "Когда Брентано в своей философии так описывает сущность души, что в его описании отчетливо выступает сущность созерцающего познания, то эта философия является полнейшим оправданием Антропософии. И в Брентано нужно видеть философского исследователя, который на своем пути достиг врат Антропософии, но не захотел этих врат открыть, поскольку естественнонаучный образ мышления, который он себе выработал, породил в нем веру, что открыв их, он достигнет пропасти ненаучности". 21(3)