231. "Имеется один оккультный тезис, который гласит: Лишь тогда люди смогут породить на экспериментальном столе живое существо, подобно тому, как они сегодня производят минеральные предметы, когда лабораторный стол станет алтарем, а химическая процедура — сакраментальным действием". В противном случае это будет черной магией. Ибо возникающее таким путем существо будет нести на себе отпечаток того, кто стоит за лабораторным столом. 104 (10)

     232. "Будет так, что лабораторный стол станет алтарем, перед которым испытание (экзамен) человека будет состоять в том, что при разложении воды на кислород и водород в нем должны будут развиваться чувства, соответствующие тем, которые ощущают Боги, когда это происходит. Это приведет человека во внутреннюю связь с нижним Деваханом". 130 (7)

     261. "Атомы — это ... чистейшая фантазия. Нигде вовне их нет. Почему же человек все-таки говорит об атомах? —Потому, что свою нервную систему он построил себе из отдельных шариков (ганглий) и проецирует это вовне. Внешний атомистический мир — это суть не что иное, как проецированная вовне мертвая нервная система. ... Поэтому наука всегда будет хотеть быть атомистической, так как она исходит из нервной субстанции.
     Науке противополагается все то, что как мистика, религия и т.п. исходит из крови. Это последнее хочет единства. ... В мире не существовало бы спора между наукой и религией, если бы его не было в человеческой природе — спора между нервной субстанцией и субстанцией крови. Примирение может быть найдено благодаря правильному способу соединения себя с тем, что как Существо Христа пронизало Землю со времени Мистерии Голгофы". 169 (2)

Химия

     271. "Если бы мы достигли возможности перенести в область объективного рассмотрения сумму личных переживаний, происходящих из эф.тела, то родилась бы наука о химии, полностью соответствующая своей достоверностью и точностью нашей современной физике, потому что химия до сих пор не слишком точна и весьма неопределенна в формулах, употребляемых ею для провозглашения своих собственных законов. Конечная цель химии — осуществить для эф.тела то, что физика сделала для тела физического. Химия говорит: когда два тела объединяются, чтобы сформировать третье, у которого могут быть качества и свойства, совершенно отличные от свойств составляющих его элементов, то явно что-то происходит. Но если не оставаться с самыми простыми и удобными идеями, то надо признаться, что о происходящем в химических соединениях знают очень мало. ... Говорят, что водород состоит из молекул или, если предпочитают выражаться иначе, из атомов; кислород также. Атомы или молекулы смешиваются и остаются связанными между собой. Вот и все. Забывают о внутреннем опыте; в этой области продвинуты меньше, чем физики, которые, по крайней мере, могут что-то измерять, взвешивать (поскольку, в конце концов, физика всегда приходит к подобным подсчетам); все сводится к гипотезам. Еще в наши дни это остается в силе для некоторой части химии. По отношению к глубокой природе химических соединений и явлений строимые теории, в сущности, — только гипотезы.
     Химия сможет достичь того уровня, который уже достигла физика, только в тот день, когда, полностью поняв создавшееся положение (поскольку внутренний опыт и древнее ясновидение больше не пригодны), приложат усилия к тому, чтобы сознательно найти отношения, связывающие человека с законами и явлениями химии. Конечно, к этому можно прийти только тогда, когда люди поймут, что нельзя изолировать человека от изучаемого явления, о какой бы науке ни шла речь: о химии, физике или иной области познания". 326 (7)

     286. "Когда мы воспринимаем звук, цвет и т.д., то мы имеем только отображение реальности; эта реальность воспринимается нами, когда мы находимся вне нашего тела. Опыт о первичных качествах человек получает во время бодрствования в самом себе, а их отображение он видит во внешнем мире. Если он считает, что они существуют только во внешнем мире, то там он получает только их отображение, а не реальность, которая находится в нем самом.


     Этим отображением являются математические, геометрические и арифметические качества вещей".
     Перпендикулярные линии: тела физическое и эфирное. Заштрихованное: астр.тело и "я".
     Иначе обстоит дело с качествами вторичными. Их реальность человек может воспринять только вне своих физ. и эф. тел. Он проектирует в самого себя только их образы. Это происходит оттого, что в современную научную эпоху человек потерял сознание этого двойного соотношения, что он ищет во внешнем мире математические формулы, числа и т.д. ... там, где они только образы абстракций, а вторичные качества он ищет в самом себе, т.е. там, где они тоже только видимость, где их истинное существо от него ускользает".
     "Парацельс или ван Гельмонт обладали четким сознанием, что духовное существо человека активно, когда он воспринимает звук или цвет. Но поскольку в бодрственном состоянии это духовное существо соединено с телом физическим, то формируется только образ истинного цвета или звука. И когда человек их ищет только в физ.теле, то у него по необходимости возникает нереальная (неправильная) идея, концепция, сводящая все к формам чисто механического движения и к математике. Для того, чтобы реально узнать их, не надо ставить физические опыты относительно того, что происходит в человеческом организме, когда воспринимают звук, но надо представить себе, каким способом может человек получить опыт вне своих физ. и эф. тел. Такая идея не приходит в голову ученым современной научной эпохи, так как люди этого времени не имеют желания научиться познавать человеческую природу всю целиком, истинное ядро человеческого существа. Вот почему они не находят первичных качеств вещей в самом человеке, который остается для них неизвестным, а во внешнем мире не обнаруживают вторичных качеств, потому что они забыли, что к нему принадлежит и человек.
     Как первичные качества — математика, механика — находятся внутри человека, так качества вторичные находятся в мире, внешнем по отношению к человеку.
     Не требуется становиться ясновидящим, чтобы постичь все это. Хотя указания, полученные в этой области путем ясновидения, являются основными, все же здоровое познание самого себя может с абсолютной точностью привести ум к тем же результатам. Забывают, чем на самом деле является человек, что его тело полностью проникнуто духом. Забывают, что в состоянии бодрствования дух должен полностью вверяться, предавать себя телу, если он хочет понять в нем законы математики. Также забывают, что дух должен сосредоточиться в самом себе, сделаться независимым, освободиться от тела, чтобы прийти ко вторичным качествам вещей". 326 (6)

     287. "По существу, Галилей открыл закон падения тел. Главным достижением, установленным этим законом, является определение пути, проходимого падающим телом в первую секунду этого падения. В прежнее время к видению падающего камня человек прибавлял впечатление от той скорости, которую он должен был бы развить сам, если бы побежал с той же скоростью. Галилей наблюдал падающий камень, однако у него больше не было внутреннего опыта падения".
     "Чем же под влиянием Галилея стал этот закон инерции? Тело, — лучше бы сказать точка, — не находящееся под каким-нибудь внешним воздействием и предоставленное самому себе, движется в пространстве с постоянной скоростью. ... Оно инертно. Само по себе оно не делает никаких усилий, чтобы изменить свое положение. Измерив его скорость в секунду и констатировав, что оно проходит тот же путь в каждую последующую секунду, можно сказать, что оно инертно. Но прежде все это ощущалось иначе. Говорили себе: как внутренне ощутить, что же такое это тело, каждую секунду пробегающее один и тот же путь? И находили, что для достижения этого надо было именно пребывать в состоянии инерции, которую ничто не нарушает. Это действительно нереальное, идеальное состояние, которое человек может достичь только в очень слабой степени. Но можно заметить, что лица, внутренне инертные, пассивные всегда имеют склонность повторять те же самые поступки.
     С ХУ в. направление, принятое идеями, можно резюмировать следующим образом: человек забывает свой внутренний опыт о вещах. Он начал с того, что потерял внутреннее ощущение своего собственного организма. То, что такой человек, как Галилей, сделал в отношении закона падения тел или закона инерции, — все это распространили в другие области". 326 (7)

Человек и наука

     209. "Для меня наука, в конце концов, есть ответ на большой вопрос: что означает мое "я" по отношению к Универсуму?". 38 с. 158.

     210. "В последние столетия греко-латинского развития и до середины ХУ столетия человечество все более и более склонялось ко взиранию на совершенно чуждое миру Божественно-духовное и утратило возможность познавать само человеческое в его божественном происхождении. Затем пришло время, когда человечество обратило взор на подчеловеческое, на то, что составляет природный принцип". 198 (13)

     228. "В наше время именно ученое образование возводит непреодолимые внутренние препятствия для принятия теософских истин". И если все же искать их преодоления, то они, прежде всего, пролегают через профессиональную деятельность ученых. 264 с. 41

     644. "Всеобщая основа бытия излилась в мир, она в нем как бы растворилась. В мышлении она является нам в своей самой совершенной форме, какой она является сама по себе и для себя. Поэтому, когда мышление что-либо связует и выносит какое-либо суждение, то здесь само излившееся в него содержание мировой основы устанавливает ту или иную связь. В мышлении нам не даются утверждения о какой-то потусторонней основе мира, но она сама субстанционально влита в это мышление. Мы имеем непосредственное прозрение в реальные, а не только в формальные основания того, почему выносится то или иное суждение. Суждение решает не о чем-то чуждом, а о своем собственном содержании. Нашим воззрением поэтому обосновывается истинное знание. Наша теория познания — действительно критическая. Согласно нашему воззрению, не только относительно откровения не может быть допущено ничего такого, для чего внутри мышления нет реальных оснований, но и опыт должен быть познан внутри мышления не только как явление, но и как нечто действенное. Посредством нашего мышления мы поднимаемся от лицезрения действительности как произведенной, к лицезрению ее как производящей".
     "Так сущность вещи обнаруживается лишь тогда, когда она приведена в отношение с человеком. Ибо только в последнем является для каждой вещи ее сущность. Этим обосновывается релятивизм как мировоззрение, как такое направление мышления, которое признает, что все вещи мы видим в том свете, который дается им самим человеком. Это воззрение носит также название антропоморфизма. Оно имеет много сторонников. Большинство из них однако полагает, что благодаря этой особенности нашего познания мы отчуждены от объективного бытия, каким оно является само по себе и в себе. Они думают, что мы воспринимаем все эти вещи через очки субъективности. Наше воззрение показывает нам как раз обратное. Мы должны смотреть на вещи через эти очки, если хотим проникнуть к их сущности. Мир знаком нам не только таким, каким он нам является, но он и является нам таким — правда только для мыслящего наблюдения, — каков он есть. Тот образ действительности, набросок которого человек создает в науке, есть ее последний истинный образ". 2(14)

     645. "Борьба между Гете и Ньютоном есть ... вопрос всего мировоззрения. Кто придерживается того взгляда, что о природе можно сделать какие-либо выводы путем экспериментов, отделенных от человека, тот должен остановиться на почве ньютоновского учения о красках. Таково мнение современной физики" 18(8)

     686. "Сущность природы состоит в том, что закон и явление в ней разделены, и последнее управляется первым; между тем как сущность свободы состоит в том, что оба совпадают, так что действующее непосредственно изживает себя в действии и содеянное само регулирует себя.
     Поэтому гуманитарные науки — это, по преимуществу, науки о свободе. Идея свободы должна быть их средоточием, господствующей идеей. Эстетические письма Шиллера потому и стоят на такой высоте, что они стремятся найти сущность красоты в идее свободы, что они проникнуты началом свободы.
     Дух занимает во всеобщности, в мировом целом лишь то место, которое он дает себе как индивидуум. Если в органике всегда надо иметь в виду всеобщее, идею типов, то в гуманитарных науках необходимо утверждать идею личности. Здесь дело идет не об идее, какой она изживается во всеобщности (в типе), но об идее, какой она выступает в отдельном существе (в индивидууме). Конечно, важна не случайная, отдельная, та или иная личность, а личность вообще, и притом личность, не как развивающаяся из самой себя в отдельные формы и лишь таким образом достигающая чувственного бытия, но как самодовлеющая. в себе самой завершенная, в себе самой находящая свое назначение".
     "В гуманитарных науках наше сознание имеет дело с самим духовным содержанием: с духом отдельного человека, с созданиями культуры, литературы, со сменяющими друг друга научными воззрениями, с созданиями искусства. Духом постигается духовное же. Здесь уже сама действительность содержит в себе принадлежащее миру идей, ту закономерность, которая иначе выступает лишь в духовном постижении. Что в науках о природе появляется лишь как результат размышления над предметами, здесь является порожденным им. Наука здесь играет другую роль; сущность содержится в объекте уже и без ее работы. Мы имеем дело с деяниями, творениями, идеями человека. Это есть разъяснение, даваемое человеком самому себе и своему человеческому роду. Науке здесь надлежит выполнять иную миссию, чем в отношении природы.
     И миссия эта, опять-таки, выступает сперва как человеческая потребность. Подобно тому как необходимость найти для природной действительности ее идею, выступает сначала как потребность нашего духа, так и задача гуманитарных наук появляется сначала как человеческое стремление. И мы снова встречаем здесь объективный факт, который возвещает о себе как субъективная потребность". 2(17)