4. Человек и сущность Земли

158а. "Человек бессмертен, если он этого хочет".266-1, с.420
     "Высшие Иерархии действуют на человека извне. Извне до границ круга действуют Духи Формы, Движения, Мудрости, Троны, Херувимы, Серафимы, а также злые силы. Архаи действуют внутри круга до пентаграммы, вдоль силовых потоков человека действуют до пятиугольника. Ангелы пронизывают человека целиком".266-2, с. 196

426. "Огненное слово возвещают апостолы и чувствуют себя вестниками Божества. Поэтому парит Святой Дух над ними в форме огненных языков. Они подготовляют человечество к восприятию Логоса. Великий Посвященный, Христос Иисус, сделал почин. Затем следует Святой Дух и оплодотворяет астр. тела, чтобы они стали зрелы и смогли сделать свои эф. тела бессмертными. Если это достигается, то Принцип Христа вступает в человека. ...Каждый человек достигнет этой точки в середине 6-й коренной расы. Ныне же человек подвержен смерти, поскольку его эф. тело не достигло бессмертия". 93 (14)

Книга

272. В Библии трижды говорится о "книге". В первой книге Моисея (5; 1) говорится: "Вот книга рода человеческого". (В русском переводе вместо слова "книга" стоит "родословие Адама". — Сост.). Во второй раз слово "книга" встречается в первом Евангелии в 1-й главе: "Вот книга рождения Иисуса Христа". (В русском переводе опять стоит "родословие"). В третий раз слово "книга" встречается в Апокалипсисе (5; 1): "И видел я в деснице у Сидящего на престоле книгу, написанную внутри и отвне, запечатанную семью печатями".
     В древности слово "книга" употреблялось в смысле следования чего-то одного за другим, что наследуется через кровь. В книгу записывается то, что движется во времени, это хроника, история. "Книга жизни, заложенная в человечество, в которой записывается, что происходит с "я" человека при движении от одной культурной эпохи к другой, что дает ему каждое время, — эта книга написана в душах людей, и с нее будут сняты печати после войны всех против всех... В этой книге зарегистрированы культурные эпохи. Как через поколения регистрируются рождения в церковных книгах, так делается это и здесь, только теперь в книгу заносится то, что человек выработал духовно. ...Благодаря тому, что человек жил в индийской культурной эпохе с настроением, отталкивающим его от физического мира и направляющим его взор к духовному, он одержит победу над физически-чувственным в первую эпоху после войны всех против всех. Человек окажется победителем благодаря тому, что он усвоил, записал в свою душу в первой культуре. И далее: что во второй культуре было преодолением материи персами, — это преодоление во второй эпохе после войны всех против всех встает как меч, который означает инструмент победы над внешним миром. Что человек усвоил в вавилоно-египетскую культуру, научившись все обмерять, — это выступает после войны всех против всех как обозначенное весами. А 4-я культура указывает нам на важнейшее, что было усвоено благодаря явлению Христа Иисуса: на духовную жизнь, на бессмертное Я. Все, что не усвоит бессмертия, что обречено на смерть, — отпадет, так будет в 4-й период после войны всех против всех".
     "Те, кто понял "Я-Есмь" и Его призыв, они победили смерть, они спиритуализировали интеллигенцию. И то, чем они стали, больше нет нужды символизировать в виде лошади. ...они выступают в белых одеждах, в оболочке бессмертия, — те, кто воспринял вечную, духовную жизнь".104 (4)

Душа сознательная

186. "Позволяя ожить внутри себя независимой истине и добру, человек поднимается выше простой души ощущающей. Ее начинает пронизывать светом вечный Дух. В ней восходит свет, который не преходящ. Поскольку душа живет в этом свете, она причастна вечному. Она соединяет свое собственное бытие с веч­ным бытием. Что душа несет в себе как истину и добро, то в ней бессмертно. — Что в душе вспыхивает как вечное, мы назовем здесь душой сознательной. — О сознании можно говорить также и при низших душевных движениях. Самое обыденное ощущение есть и у животного. Под душой сознательной мы разуемеем ядро человеческого созна­ния, т.е. душу в душе. Т.обр., душа сознательная, как особый член души, отличается от души рассудочной. Эта последняя все еще запутана в ощущениях, порывах, аффектах и т.д. Каждый че­ловек знает, что истинным ему, прежде всего, кажется то, что он предпочитает из своих ощущений, и т.п. Но лишь та истина пребывающа, которая освободилась от всякого привкуса таких ощущений, симпатий, антипатий и т.д. Истина остается истиной, хотя бы все личные чувства вос­ставали против нее. Та часть души, в которой живет эта истина, должна быть названа душой созна­тельной".9 (6)

521. "Когда мы живем здесь, то через Венеру и Меркурий встаем в отношение к духовному миру. Можно сказать: когда мы через рождение воплощаемся в физический мир, то мы в него вступаем через Сатурн и Юпитер; когда мы живем от рождения до смерти, то в нас действуют Венера и Меркурий и подго­товляют нас ко вступлению через смерть в сверхчувственный мир. В действительности Меркурий и Венера имеют такое же отношение к нашему бессмертию после смерти, какое Юпитер и Сатурн — к нашему бессмер­тию до смерти. Это так обстоит потому, что и в космосе мы можем видеть нечто соответствующее духовной орга­низации головы в ее отношении к организации остального человеческого организма".201 (11)

3. Сознание после смерти

741. "Быть "бессмертным" — значит иметь силу сохранить в своем воспоминании прошедшее бытие. Это единственное определение человеческого бессмертия".138 (4)

Воля — мудрость — любовь. Три души

1383. "Три силы пребывают в трех членах человеческой души: воля, мудрость и любовь. В любви пере­живает душа свое отношение ко Христу". "Иудеям через законы (заповеди) была дана воля, ученикам языческих Мистерий была дана мудрость". Но нам звучит также: "Не через волю, не через муд­рость познается Бог". Человек, напр., может через философию узнать, что Божественное действует в ми­ре, и почувствовать себя связанным с мировым целым; но что человек после смерти связан с Мирозданием — этого из философии не узнать. "Бессмертие имеет для людей смысл только в том случае, если через врата смерти они могут пронести сознание".
     "Все, что мы можем сказать о бессмертии, мы можем привести во взаимосвязь с тем, что означает сло­во "любовь". Любовь мы не осваиваем через ... волю, любовь мы не осваиваем через мудрость. Любовь пребывает в сфере чувства... наша человеческая душа уже не душа, если она не может любить.
     Но продумаем еще раз следующее. Мы проходим сквозь врата смерти так, что теряем при этом нашу человеческую индивидуальность, соединяемся со всеобщей Божественностью. Если бы мы затем пребывали в этой Божественности, то мы бы и принадлежали к ней. Мы бы не могли больше любить Бога, мы бы были в Нем Самом. Любовь не имела бы смысла, если бы мы пребывали в Боге. И нам следует признать, что если бы мы не могли проносить свою индивидуальность через смерть, то мы бы должны были в смерти терять любовь, любовь должна была бы исчезнуть вместе с исчезновением индивидуальности. Любить может только одно существо другое, которое отделено от него. И если мы хотим нашу божественную любовь пронести через смерть, то должны через смерть пронести также и нашу индивидуальность; мы должны тогда че­рез смерть пронести то, что воспламеняет в нас любовь... Ни воля, ни мудрость не могут дать человеку того, в чем он нуждается, а ... только любовь".155 (6)

Представление — воспоминание — фантазия

1872. "Это, до некоторой степени, один полюс внешних переживаний в обычном бытии: абстрактные, су­хие, холодные идеи, на которых человек не может ни закрепиться, ни обосновать реальности собственного человеческого существа. В конце концов, новое человечество все-таки не может согреться от декартова: я мыслю — следовательно, существую, ибо, сколько ни думай, из мышления не извлечешь какого-либо бытия. Вторым полюсом внутренних переживании являются представления воспоминания. Кто всерьез занимается психологией, а не теми словосплетениями, которыми ныне в университетах занимаются под видом психологии. Тот знает, что представления воспоминания субстанционально суть то же самое, что и представления фан­тазии, которые мы можем образовывать свободно. ... Мир идей, вплетаемый нами в законы природы, таков, что мы сознаем, что наша воля в образовании мира идей не может действовать через саму себя; она должна соединяться с внутренней логикой, с соответствующим действительности сплетением идей. ... В случае дру­гого полюса, фантазии, также живущей в памяти, мы совсем ясно осознаем: там, внутри, госпосдствует наша воля... а эти фантазии охотно имеют дело с нашим Я, с нашей личностью, с тем, что составляет нашу ре­альность. Мы, конечно, можем возмущаться фантазией или фантастикой, но когда мы чувствуем, что наше Я действует там, внутри, по своему произволу, то мы в то же время чувствуем, что в этих фантазиях со­держится наше Я, наша личность. Это во-первых.
     Во-вторых: в тот момент, когда по причине какого-либо заболевания разрушается непрерывность наших воспоминаний ... в тот же момент разрушается также действительная доброкачественность нашего внутрен­него я-переживания. Таким образом, наше я-переживание, с одной стороны, оказывается не связанным с миром наших идей. С другой же стороны, — мы чувствуем, что я-переживание находится там, внутри, в том, что мы называем нашим миром фантазии, несмотря на то, что мы не можем строить на этом мире фантазии и в определен­ном отношении не должны искать сущностного Я в этом мире фантазии, хотя и знаем, что оно там деятель­но, что оно совсем не может правильным образом жить в нашем сознании, если не придет в связь с этого рода воспоминаниями". Тут большая жизненная загадка. Мир идей является нам то абст­рактно, то образно. Мы, прежде всего, используем его, обдумывая то, что действует на наши чувства: цвет, звук, тепло. Это описано в "Истине и науке" и в "Философии свободы". Но что было бы с нами, если бы чув­ственные восприятия приходили только извне? И каким образом встречаются в наших органах чувств устремляющиеся к нам извне содержания восприятий и противоудар изнутри мира идей? "Отдаваясь миру восприятий, мы, люди, жили бы в нашем эф. теле и вместе с эф. телом — в эфирном мире. Только представьте себе, как вы через глаза отдаетесь миру цвета и живете в эфирных волнах мира цвета... в волнах моря звука, которое, конеч­но, не является эфирным, но выступает таковым, если вы не противопоставляете ему мир идей. Звук в сво­ем первом выступлении для человека является эфирным. Вы плаваете в море воздуха, а потому — в сгущенном эфирном. Это также эфирное — что материально сгущается только до воздуха; звук, т.обр.,есть лишь воздухообразно-материальное выражение эфирного. То же самое относится к свойствам тепла, вкуса, обоня­ния, ко всем свойствам чувств".
     И вот, представьте себе, вы живете в эфирном море как эфирные существа. И, живя так, вы никогда не пришли бы к той человеческой конституции, в которой пребываете между рождением и смертью. И лишь смягчая тон этого эфирного, надламывая его, вы приходите к этой конституции.
     "Но чем мы надламываем эфирное? Чем мы его убиваем? — Противоударами идей. Это действительно происходит так: извне в живой эфирности приходит содержание мира восприятий (см.рис., красное), и мы, как эфирные существа, плавали бы в ней, если бы изнутри не возникал противоудар ми­ра идей (синее), каким он пребывает в нас между рождением и смертью.
     Он убивает эфирное, и мир является нам как физический. Мы имели бы вокруг себя эфирный мир, если бы не убивали его миром идей, не сбрасы­вали его (вниз) до физического облика. Мир идей, каким мы его имеем, как люди, связывается во всей нашей организации со свойствами чувств; он надламывает эти чувственные свойства и низводит их к тому, что мы переживаем как физический мир".
     Такое действие мира идей на эфирный мир приводит к тому, что между рождением и смертью мы пережива­ем мир идей как восходящий изнутри, а не в его истинном облике. В реальности мира идей мы живем до рож­дения и после смерти. "Но что дают нам Боги, посылая нас через рождение в этот мир? — Они дают нам те­невой образ той экзистенции, которой мы обладаем между смертью и новым рождением. Этот теневой образ есть идеи, и они служат нам здесь, чтобы мы вообще могли стать физическими людьми; без этого мы остались бы эфирными существами, плавающими в эфирном море. Мы убиваем нашу эфирную жизнь теневыми об­разами нашей жизни между рождением и смертью".
     Теперь еще раз обратимся ко второму полюсу и спросим себя: "что представляет собой сумма наших вос­поминаний, фантазий-представлений, развивающихся внутри нас? Она представляет собой не что иное, как преобразование того, что жило в нас как сила роста, прежде чем оно метаморфизировалось в силу воспоми­нания, в силу фантазии. Что внизу, в теле, живет как сила роста, становится духовно-душевной силой вос­поминания, когда оно эмансипируется от телесности. Вы ведь знаете, что до 7 лет, до смены зубов в че­ловеке является та сила, которая позже образует в душевной памяти хорошо очерченные воспоминания; она работает формообразующе над телом. Что, наконец, растут зубы — это то же самое, что живет в нас как способности воспоминаний-представлений. Короче говоря, живущее в нас как фантазмы является той же самой силой, что вызывает наш рост, лежит в основе нашего органического становления".
     Но мы вырываем эту фантазмообразующую силу из нашего организма. Если же мы оставили бы ее там, то все, над чем мы госпосдствуем нашим Я, перекатывалось бы в нас волнами. "Вы не смогли бы сказать: я хочу, — но вы чувствовали бы, как катится в вас кровь; вы не говорили бы: я беру ручку, — но вы чувствовали бы механизм мускулов вашей руки. Вы чувствовали бы себя живущими внутри мира, если бы не могли оторвать мир фантазмов от вашего организма. Вы потеряли бы самостоятельность. Что жило бы, двигалось в вас, было бы лишь продолжением внутри вашей кожи того же, что пребывает вне ее. Человек мог бы сказать себе: вне моей кожи из определенных сил растет трава, внутри моей кожи растут моя селезенка, печень; но я не ощу­тил бы здесь разницы, не будь я в состоянии вырвать мои фантазмы из того, что организующе действует во мне. Вовне я ничего не разрываю, там я воспринимаю существ в их целостности. Внутри моей кожи я отделяю мир моих фантазмов. Благодаря этому я прихожу к самостоятельности. Благодаря этому вообще становится возможным найти ложе, подоснову для самости в человеке. Таков другой полюс внутренних переживаний.
     Мы должны умерщвлять жизнь наших чувств миром идей, чтобы быть в состоянии поставить себя в физичес­кий мир, т.к. иначе, подобно спектрам, мы плавали бы в эфирном мире. С др.стороны, мы должны внутренне мир фантазмов отрывать от нашего органического свершения, т.к. в противном случае мы попросту стали бы членами природы, подобно растущему дереву ... Как одним полюсом, идейным полюсом, мы связаны с перио­дом до рождения, так другим — полюсом фантазмов, в котором живет воля, мы связаны с посмертным. С нерожденностью мы связаны миром идей, с бессмертием — миром фантазмов ... которые, когда мы проходим врата смерти, слагаются в организованный космос, и в нем мы затем ткем, живем после смерти".198 (13)

1169. "В ходе последних столетий понемногу образовались три идеи, которые в том виде, в каком они выступили в среде людей, являются лишь абстрактными идеями. Кант назвал их неправильно, Гете — правильно. Эти три идеи Кант назвал так: Бог, Свобода и Бессмертие; Гете назвал их правильно: Бог, Добродетель и Бессмертие". В XIV, ХV веках эти вещи брались конкретнее; тогда в алхимическом эксперименте пытались наблюдать действие Бога в процессе. "За подобными вещами таится нечто совсем конкретное. Этот камень мудрых (у алхимиков) должен был дать человеку возможность стать добродетельным, но мыс­лилось это более материально. Он должен был также повести человека к переживанию бессмертия, поста­вить его в такое отношение к Мирозданию, чтобы он в себе пережил то, что простирается за рождение и смерть. ... Теперь Бога хотят понять через абстрактную теологию; добродетель также только абстракт­на. ... спекулируют о том, что в человеке может быть бессмертным".
     "Но в определенных братствах Запада хранят связь с древними преданиями и пытаются использовать их соответствующим образом, поставить на служение групповому эгоизму. Необходимо еще раз указать на эти вещи. Естественно, когда из того угла Запада об этом говорится в открытой, экзотерической литературе, то в абстрактном смысле говорится о Боге, добродетели или свободе и бессмертии. В самих же кругах посвященных знают, что все это только спекуляции, одни абстракции. ... В соответствующих школах эти слова переводятся для посвященных. Бог переводится как "золото", и затем пытаются проникнуть в тайну, которую можно обозначить как тайну золота. Ибо золото — это представитель солнечного в самой земной коре, золото таит в себе значительную тайну. В действительности золото материально находится в таком отношении к другим видам материи, как в мыслях мысль о Боге относится к другим мыслям. Дело заключается лишь в том, как постигать эти мысли.
     В связи с этим стоит и использование в смысле группового эгоизма мистерии рождения. Через это стремятся достичь действительно космического понимания".
     "Мироздание в курице наколдовывает яйцо. Но это прежде всего связано с тайной Солнца, а рассматривая по-земному — с тайной золота".
     "Добродетель в тех школах не называют добродетелью, но просто здоровьем и стремятся познать те космические констелляции, которые стоят в связи со здоровьем и болезнью человека. А познавая косми­ческие констелляции, познают и отдельные субстанции на земной поверхности, соки и т. д., которые, опять-таки, связаны со здоровьем и болезнью. С определенной стороны наука о здоровье все более будет принимать материальную форму, хотя стоять она будет на спиритуальной основе.
     С той стороны будут знать, что не в абстрактных учениях о всяческих этиче­ских принципах заложено то, благодаря чему человек может стать хорошим, но что человек может стать хорошим благодаря тому, что он, скажем, при определенной звездной констелляции примет медь, а при другой — мышьяковистый ангидрид. Вы можете себе представить, как люди, настроенные в духе груп­пового эгоизма, могут использовать это, исходя из принципа власти! Нужно лишь утаить это знание от других и тогда оно станет лучшим средством господства над большими массами людей. Ведь нет нужды го­ворить об этих вещах, а достаточно, например, создать новое лакомство, окрасить его соответствующим образом и обеспечить сбыт в нужном направлении, и тогда будет вызвано необходимое, если эти вещи берут материалистически. Нужно только хорошо знать, что в разных материальных субстанциях коренится духовное действие. ... Подобным же образом с той стороны подходят и к проблеме бессмертия. Эта про­блема бессмертия путем использования космических констелляций также может быть введена в материалистический фарватер. Тогда вместо различных спекуляций о бессмертии достигают особого рода бессмертия. Представим себе, имеют какую-либо ложу братьев — а пока там не получается, учатся воздействовать на физ. тело, чтобы этим искусственно продлить жизнь, — в этой ложе готовятся своей душой проделать такие вещи, с помощью которых и после смерти можно остаться с “братьями”, соучаст­вовать там силами, которые тогда получают в распоряжение. Бессмертие в этих кругах называют поэтому просто продлением жизни. От всех подобных вещей вы ведь уже видите внешние знаки. ... Читали ли вы книгу под названием "Бесчинства умерших"? (Избранные эссе Прентрика Мульфорда, переведенные с английского сэром Галахадом. Изд. Мюнхен). Описанное там идет в том направлении. Пока все стоит в начале, а потому всяче­ски охраняется групповым эгоизмом как очень эзотерическое. Но все эти вещи возможны, если их ввести в материалистический фарватер, если такие абстрактные идеи, как Бог, Добродетель и Бессмертие свести к конкретным идеям золота, здоровья и продления жизни, если в групповом эгоистическом смысле восполь­зоваться тем, что я изложил как большие проблемы 5-ой послеатлантической эпохи". 178(9)

     5. "Рождение (сверхчувственного человека) имеет отношение к тому, что сегодня называют наукой; смерть — к тому, что — до некоторой степени — называется религией. ... Через рождение приходят к предсуществованию ... через смерть — к существованию после смерти. Религия более обращена к этой последней стороне ... Наука, отрицая сверхчувственного человека, становится материалистической; религия, отказываясь рассматривать сверхчувственного человека, порывает с наукой. Из современности между ними нет моста".
     "С одной стороны, нужно снова искать внутреннего человека, который может быть найден в нас на пути, описанном в "Как достигнуть познания высших миров?" Другая же сторона состоит в том, что мы должны в новой форме искать то, что нам могут сказать звезды. В новой форме мы можем это найти только в том случае, если имеющееся в человеке снова сможем привести в непосредственное отношение к макрокосмосу. В соответствии с этим составлена такая книга, как мой "Очерк тайноведения". Здесь снова ищется возможность перекинуть мост между человеком и макрокосмосом, когда ...эволюция человека связывается с тем в макрокосмосе, к чему эта эволюция принадлежит, когда определенные стадии развития человека связываются с определенными процессами в макрокосмосе. Отсюда в нашей антропософски ориентированной Духовной науке берут начало два направления: поиск сверхчувственного человека и тайн макрокосмоса. Этим снова возводится мост между религией и наукой". 180 (1)

     60. "Бессмертие — возможность вожделения. Нерожденность — понимание человека — нахождение Бога". 83, с. 319
     61. "Именно это необходимо понять настоящему времени: что действительным христианином можно стать только в полной свободе, не будучи принужденным историческими документами. ... доказательство Христианства следует искать в духовном мире". 179 (6)

     173б. "В естествознании стремятся к чистым феноменам, поэтому теряют человека. В эксперименте строй природы ставится перед душой сообразно человеческому рассудку. Так получают чистую природу. Но возникают образования, означающие смерть душевного. Созерцание природы благодаря душе формируется так, что само душевное, собственно, уничтожается. Эксперимент формирует убивающее душу; в созерцании возникающего, становящегося душевное заглушается; оно выключается. Можно стремиться либо к одной лишь ясности, тогда из природы изгоняется дух, либо — к постижению действительного, тогда дух заглушает рассматривающую душу. В последнем случае приходится отказаться от истинного познания, как в случае человека; в первом случае достигают познания, соответствующего минеральному царству, но движутся в лишенный дей-ствительности мир.
     Естествознание дает призраки действительности или не действительные порождения рассудка.
     Такой подход оказывается несостоятельным в случае мышления о начале вещей. Тут следует обратиться к духу, но приходят к тому, из чего изгнан дух: к бессущностным призракам. Или ищут конец — тогда приходят к смерти. В начале следует искать сверхдушевное, а в конце — происходящее из человека космическое.
     Социальная жизнь должна опираться на человекознание, основанное, в свою очередь, на интересе к человеку. Здесь опирающееся на природный порядок знание излишне. ... Социальное воспитание ... должно преследовать цель прекратить естественнонаучное мышление о человеке. Оно должно втекать в любовь и созерцать через любовь. В истинной социальной жизни не должно быть слепой любви, а созерцание не должно быть безжизненным. Как только в природознание примешивается созерцание, человек становится фантастом; как только к нему желают примешать любовь, сам человек делается бездуховным.
     Религиозная жизнь обращается к сверхчувственному, но в ней не должно господствовать знание о сверхчувственном. ... Если мудрость должна войти в религию, то это должно произойти через личность. Религия должна исходить из почитания, социальное — из любящего человекопознания, наука — из познания.
     Ученый нуждается в пути к тому, чего он не находит в себе; стоящий в социальной жизни — к тому, что шевелится и волнуется в нем, когда он стоит перед человеком; религиозный человек должен в себе найти то, что должно быть предметом религии. Религиозный водитель ведет индивидуального человека к чему-то такому, что уже связано с ним, он должен говорить с ним о том, что имеет к нему отношение; водитель к социальному ведет человека к тому, что в человеке возникает благодаря другому человеку; водитель к мудрости ведет к чему-то чуждому человеку, благодаря чему тот впервые должен чем-то стать.
     В вопросе о бессмертии:
     1) для религиозного человека: я укажу тебе, благодаря чему ты являешься бессмертным;
     2) для социального человека: я укажу тебе, как следует тебе относиться к бессмертному существу человека;
     3) для ученого: я укажу тебе мир, где ты являешься бессмертным". Д. 45, с. 18-20

     218. "Вейсман, биолог второй половины XIX в., обнаружил, что в любом живом организме самым существенным является взаимное действие органов друг на друга (у низших существ — разных частей тела). Знание этих взаимных влияний позволяет нам понять, как живет организм, но вначале ничто не выдает того, что он смертен. Когда изучают только организм, говорит Вейсман, то не находят ничего, что указывало бы на возможность смерти. Единственное доказательство, что организм должен умереть, — это труп. Это говорит о том, что живого существа недостаточно для того, чтобы дать нам идею о смерти. В то же время, труп приносит нам доказательство того, что в организме есть нечто, приводящее его к смерти.
     Но, прибавляет Вейсман, есть целый мир органических существ, где никогда не бывает трупов, — это одноклеточные существа. Действительно, у них не существует трупов, они только делятся.
     Когда размножается одноклеточное существо, то оно разделяется на две части; затем каждая из двух новых клеток, в свою очередь, разделяется на две, и т.д. Превращения у этих существ происходят так, что никогда не образуется трупа. Одноклеточные существа, заключает Вейсман, бессмертны. Эта идея о бессмертии одноклеточных существ создала эпоху в биологии XIX в. Почему же считали их бессмертными? — Потому что среди них не находят трупов и что только вид трупа может дать идею смерти. Из этого логически следует, что живые существа, не оставляющие трупов, бессмертны". Однако "как только появляется тенденция к разделению, то это значит, что начинается умирание". 326 (5)

     387. "Когда смотрят на животное и на человека и на их детство, то обнаруживают — если развивают взгляд на глубинную сущность, — что животное и человек, какими они пребывают здесь, в мире, где мы живем между рождением и смертью, не являются законченными существами, не завершают свою жизнь, как она обусловлена их внутренней сутью. Кто правильно рассматривает животное, кто может его созерцать с полной внутренне живой силой познания, тот узнает, что животное не бессмертно. ... Групповая Душа простирается за пределы индивидуальной жизни животного; но то, что находится" здесь, на Земле, как животное ... это умирает". 188 (3)

     232. "Человек, причастный мудрости Мистерий, как грек, сознавал, истинное бессмертие души. Если же он не был к ней причастен, как Аристотель, то он мог сказать — что, собственно, не является правдой по отношению к высокой истине...: если у человека отнять руку, то он больше не полноценный человек, и еще менее того — если отнять обе руки, если же отнять все тело, как это делает смерть, то больше нет совершенного человека. Поэтому для Аристотеля душа, пройдя врата смерти, не является больше совершенным человеком, т.к. лишена органов, с помощью которых можно приходить в какое-либо отношение с окружением. Такова идея Аристотеля о бессмертии. О ней верно пишет Франц Брентано". 176(1)

     273. "Развитие человечества принесло индивидуальное, личное бессмертие, и в схоластике доминиканцы были теми, кто первыми подчеркивали это личное бессмертие". 237(11)

     337. "Оправдания я-сознания в бытии мира — в совершенно ином смысле, чем Спиноза, — ищет Готфрид Вильгельм Лейбниц (1646-1716). Его исходная точка зрения аналогична точке зрения Бруно, поскольку он мыслит душу, или "я", как монаду. Лейбниц находит в душе самосознание, т.е. знание души о самой себе, т.е. откровение "я". В душе может мыслить и ощущать лишь она сама. Ибо каким образом могла бы душа знать о себе нечто, если бы познающее было чем-либо иным? Но она может быть лишь простым, а не сложным существом. Ибо части ее могли и должны были бы знать друг о друге; душа же знает о себе лишь как единая о единой. Таким образом, душа есть простое, замкнутое в себе, представляющее существо, монада. Но в эту монаду не может войти ничто существующее вне ее. Ибо в ней может быть действенной лишь она сама. Все ее переживания, представления и т.д. есть результат ее собственной деятельности. Иную деятельность в себе она могла бы воспринять, лишь сопротивляясь этой деятельности, т.е. в своем сопротивлении она восприняла бы лишь самое себя. Таким образом, в эту монаду не может войти ничто внешнее. Лейбниц выражает это так: монада не имеет окон. Согласно Лейбницу, все действительные существа суть монады. И поистине существуют только монады. Только эти различные монады обладают различной интенсивностью душевной жизни. Существуют монады с совершенно смутной внутренней жизнью, которые как бы спят, такие, которые как бы грезят, затем бодрствующие, человеческие монады, вплоть до высшей степени напряженности внутренней жизни божественной первичной монады. Если человек в своем чувственном созерцании не видит монад, то это происходит оттого, что он не видит их наподобие того, как он бывает иногда неспособен отличить рой мух вдали от облака тумана. Что видят чувства человека, есть как бы туманный образ, создаваемый находящимися рядом друг с другом монадами.
     Внутренние жизни монад совпадают подобно тому, как часы показывают одинаковое время, несмотря на то, что не действуют друг на друга. Таков образ мира, к которому приходит Лейбниц, ибо он должен построить его так, чтобы в нем могла утвердить себя, как действительность, самосознающая жизнь "я". Это образ мира, целиком созданный из самого "я".
     Согласно Лейбницу, чувственная жизнь человека создана таким образом, что душевная монада вступает в связь с другими монадами, обладающими более смутным, сновидческим, сонным самосознанием. Суммой таких монад является тело; с ним связана единая бодрствующая душевная монада. В смерти эта центральная монада отделяется от других и продолжает самостоятельное бытие". 18(15)

     92. "Фактически возможно благодаря особому обучению безмерно продлить жизнь, если научиться больше не жить в своем физ.теле. Но кто захочет представить себе, что адепта не постигает смерть в обычном смысле слова, тот будет неправ. Ложным было бы и представление того, кто полагает, что на адепта не мо­жет свалиться камень и убить его. Хотя обычно такое случается тогда, когда адепт это допускает. Не в физической смерти заключается здесь дело, а в следующем. Физическая смерть того, кто познал "камень мудрых" является лишь внешним событием... Для того, кто тем же образом, как это хотел Калиостро со своими уче­никами, понимает, как употребить "камень мудрых", для того смерть лишь видимость. Она не составляет то­гда особенно важного отрезка в его жизни; она тогда является значимой лишь для других, кто наблюдает адепта, и они тогда говорят, что он умер. Он же в действительности совсем не умирает. Более того, дело обстоит так, что он научается все те процессы, что внезапно разыгрываются в его физ.теле в момент смер­ти, постоянно осуществлять во время жизни. С телом адепта уже во время жизни происходит все то, что в ином случае происходит только в смерти. Смерть тогда более невозможна, ибо человек учится жить без физ. тела. Он слагает старое физ.тело тем же образом, как снимают дождевой плащ, и надевает новое, как наде­вают плащ". 93 (9)