16. "Вверх, все выше и выше вверх идут миры богов, вниз — миры, противоположные богам, и человек поставлен в это "вверх" и "вниз". Вплоть до Гете — прочтите "Фауста" — вы найдете остатки сознания о верхе и низе. ... Для человека в прошлом правое и левое было настоящим опытом, настоящим миром наблюдений. Верх и низ — это линии, идущие из бесконечности в бесконечность, или из сознания в бессознательное ... вместе с ощущением правого и левого ощущали связь в мире между смыслом и обликом, между мудростью и формой".
     "И в третьем: вперед и назад — древний человек ощущал вторжение материального в духовное. Верх и низ, правое и левое он ощущал как духовное. Это не могло обладать никаким материальным бытием. ... Человек древности живо ощущал: когда ты растешь, ты мало продвигаешься от земной поверхности вверх и вниз. Когда ты идешь, то можешь свободно двигаться, ты в элементе воли: вперед и назад. Между находится полное свободы движение стоя: вправо и влево".
     Пространство, сотканное с верхом и низом, было для него тем, что как интеллигенция господствовало в мироздании. И участвуя, благодаря росту вверх и вниз, в этой интеллигенции мироздания, человек и себя чувствовал интеллигентным. А в спокойном стоянии и созерцании мира (через переживание левого и правого) ему давалась связь его чувства с мировым чувством. ... Через ходьбу он" вступал своей волей в мировую волю". В этих трех направлениях "людям было дано отображение тройственного Бога: Отца, Сына и Святого Духа или как-либо иначе названной троичности. ... Трехчленное пространство было отображением трехчленного Бога".
     "В развитии религий действительному пониманию троичности предшествует понимание единства Бога... которое того же происхождения, что и понимание троичного Бога через пространство". "Почему древний раввин называл Бога пространством? ... Единое имя Бога для раввина есть также и пространство; пространство и Бог суть одно и то же. Происхождение троичной Божественности подобно происхождению единой Божественности. Оно связано с живым переживанием времени". Еще у Платона и Аристотеля, если их читать внимательно, можно найти живое переживание времени. Это чувство имели гностики, когда говорили о времени не как о линии, идущей из прошлого в будущее, а об эонах, о творцах, бывших ранее, из которых произошло позднейшее. "На предшествующее смотрели как на Божественное по отношению к последующему. "Позже" переживали как не божественное, "ранее" — как Божественное". Но в образе времени, оглядываясь назад и охватывая все более и более всеобъемлю-щее ... ощущали в имагинации отображение единого Бога. Как в трехмерном пространстве переживалось отображение троичного Бога, так время ощущалось отображением единого Бога. Монотеизм лежит в основе древнего переживания времени, основа ощущения Троицы лежит в древнем переживании пространства". Теперь это стало абстракциями. 184 (7)

     211. "Совместное действие Хроноса, Хтона и Зевса, в смысле Ферекида, переживается непосредственно в образе, как человек переживает представление о том, что такое он сам; но оно также переживается во внешнем мире как представление синей или красной краски. Это переживание можно представить себе следующим образом. Направьте взор на огонь, сжигающий вещи. В деятельности огня, теплоты изживается Хронос. Кто созерцает огонь в его деятельности и имеет перед собой действенный образ, а не самостоятельную мысль, тот созерцает Хроноса. Вместе с действенностью огня — не в чувственном огне — он созерцает "время". До рождения мысли иного представления о времени еще не существует. То, что теперь называется "временем", является идеей, выработанной в период мыслительного миросозерцания. Если направить взор на воду, но в форме воздуха или пара, или на расплывающиеся облака, то мы переживаем в образе силу Зевса, пространственно-действенного распространителя; можно было бы также сказать "лучисто простирающегося". А если смотреть на воду, как она превращается в твердое, или на твердое, как оно превращается в жидкое, то видишь Хтона. Хтон есть нечто такое, что впоследствии, в период мыслительного мировоззрения, стало "материей", "веществом"; Зевс стал "эфиром", а также "пространством"; Хронос — "временем".
     Через совместное действие этих трех первооснов возникает, в смысле Ферекида, мир. Благодаря их совместному действию возникают, с одной стороны, чувственные, вещественные миры: огонь, воздух, вода, земля, — а с другой — сумма невидимых, сверхчувственных существ, оживляющих четыре чувственных мира. Зевс, Хронос, Хтон суть существа, в связи с которыми и можно употребить выражения: дух, душа, вещество; но этим на их значение указывается лишь приблизительно. Лишь благодаря взаимосвязи этих трех пра-существ возникают более вещественные царства мира, царства огня, воздуха, воды, земли, а также более душевные и духовные (сверхчувственные) существа. Пользуясь выражением более поздних мировоззрений, Зевса можно назвать "миро-эфиром", Хроноса — "творцом времени", а Хтона — "созидателем вещества", тремя "пра-материями мира". Мы видим их и в "Фаусте" Гете, в сцене второй части, где Фауст вступает на путь к "Матерям".
     "Ферекид уже пытается охватить при помощи жизни мыслей то, что орфики еще целиком удерживали в образе. Поэтому он является той личностью, в отношении которой можно говорить о рождении мира мыслей. Это выражается у Ферекида не столько в мыслительном оформлении орфических представлений, сколько в определенном основном настроении его души — которое затем подобным же образом встречается у некоторых философствующих последователей Ферекида в Греции, — а именно: Ферекид чувствует себя вынужденным видеть первоисточники вещей в добре.
     С мифическими божественными мирами древних времен он это понятие связать не может. Существам того мира приписывались такие душевные качества, которые не совместимы с этим понятием. К своим трем "первоосновам" Ферекид прибавляет понятия добра, совершенства.
     В результате этого с рождением жизни мыслей было связано потрясение душевного ощущения. Не следует упускать из виду это душевное переживание там, где начинается мыслительное миросозерцание. В этом начале нельзя было бы ощутить прогресса, если бы с помощью мысли человек не стремился охватить нечто более совершенное, нежели то, что было достигнуто путем древнего образного переживания".
     Феионей Ферекида — не символическая идея для препятствующих разрушительных мировых сил. Ферекид в своем представлении стоит на границе между образом и мыслью. Он не думает: существуют опустошающие силы, и я представляю их себе в образе Феионея. Подобный процесс мысли не разворачивается в нем и как деятельность фантазии. Он смотрит на препятствующие силы, и перед его душой непосредственно встает Феионей, подобно тому, как перед душой встает красный цвет, когда взор обращается на розу". 18(2)