563. В прошлом процесс человеческого дыхания имел совершенно иной характер и значение. Особенно важным был вдох. Человек не просто вдыхал воздух, но вместе с воздухом в него погружались те или иные мировые формы, а с ними -- и деятельность духовных существ. Эти существа свое физическое отображение имели тогда на Луне. Это были духовные лунные существа. «Т. обр., человек в те древние времена своего развития на Земле втягивал в себя вместе с процессом вдоха духовный лунный космос и побуждал духовных лунных существ к деятельности в себе. То, что я вам рассказываю, было содержанием много изучавшейся в древнейших Мистериях человечества науки и мудрости». Посвященные знали, что этих лунных существ люди втягивают со вдохом ночью. Но поскольку тогда существовало сновидческое ясновидение, состояние, промежуточное между сном и бодрствованием, то, втягивая этих существ, посвященные умели в определенное время дня обретать господство над ними и использовать их для своих целей, для дальнейшего водительства человечества.
     Однако уже за 2­3 тысячелетия до Мистерии Голгофы эта процедура стала затруднительной. «Я бы сказал, посвященные Мистерий стали приходить во все большее замешательство, когда хотели воспользоваться силами лунных существ для водительства человечества. ... Когда, например, уже посвященный египто-халдейской эпохи подступал к лунному существу, чтобы дать ему поручение, сводившееся к тому, что это существо через вдох должно было то, либо другое отпечатать в человеческой душе, то такое существо часто как бы говорило посвященному: в течение дня мы больше не можем найти никакого приюта на Земле, мы находим кров, приют только во время ночи. -- Но давать лунным существам воздействовать на людей окольным путем, ночью, было исключительно опасно, ибо вело к автоматической деятельности. Тогда возникло бы то, что в известной терминологии можно обозначить черномагическим искусством. От него хорошие посвященные, естественно, держались как можно дальше». Тогда получаемое прежде во внутренних силах стали пытаться получать силой внешнего наблюдения, через астрологию.
     «Совсем иначе помогли себе посвященные египетского мира. Они стали искать пути и средства дать лунным существам на Земле приют. ... Раскрыть эту тайну, подвинуть лунных существ снова к нисхождению на Землю несмотря на то, что, согласно пра-древним законам мирового развития, они больше не были к этому предопределены, египетским жрецам удалось благодаря тому, что места захоронения они населили мумиями. Я говорил об этом в других лекциях с иной точки зрения. Сегодня я говорю с данной космическо-исторической точки зрения. Мумифицированный труп человека стал кровом для люциферически образованных лунных богов. Что в более древние времена естественным образом можно было наблюдать благодаря тому, что человек просто встречался с другим человеком и ясновидчески наблюдал его дыхание ... это нашло свои заменитель в тех местах, где духи, не находившие в течение дня нигде приюта в среде человечества и не могшие быть использованными для исторического земного свершения, эти духи неким образом погребались в мумифицированных людей, в мумии. Ибо мумии были местами обитания лунных существ. И когда египетский посвященный с полным пониманием стоял перед мумией, то по мумии он изучал то, что раньше изучалось вовне, в свежей жизни. Он смотрел определенным образом на то, что лунные боги совершали в жилищах, которые им подготовили люди. И таким способом посвященные осознавали то, что они затем через этих лунных богов могли на различнейших путях напечатлевать историческому становлению человечества».
     «В греко-римскую эпоху... вещи стали несколько иными. Тогда вообще прекратилось господствующее положение вдоха. Вдох сохранил свое значение, но он перестал преобладать. Вдох и выдох стали равнозначными процессами для человека. И греческие посвященные в своей работе обращали на это совершенно особое внимание». Греческое искусство порождено переживанием этого удивительного равновесия между вдохом и выдохом.
     «Греки не были предрасположены к тому, чтобы через вдох улавливать лунных существ. Им было свойственно через своих посвященных совсем по-особому приводить в действие тех существ, которые развивались в воздухе, наполовину летая, наполовину плавая, и которые особенно любили в состоянии равновесия качаться между вдохом и выдохом. И когда возвращаются в древние времена греческого развития, в которые инспирированным было то, что позже выступило в более внешней форме, когда возвращаются к тем временам, в которые из еще грандиозно-примитивных форм рождалось греческое изобразительное искусство, греческое трагическое искусство, а также греческая философия, то находят, что посвященные греческих Мистерий обладали даром совершенно по-особому использовать в целях водительства человечества тех существ, которые особенно любили укачиваться в равновесии между человеческим вдохом и выдохом. И, по сути говоря, искусства Аполлона и орфической мудрости не понять, если не знать, что они потому обладали столь особой одушевленностью, что их помощниками были элементарно-демонические существа, двигавшиеся в этом равновесии вдоха в выдоха. Струны лиры Аполлона звучали тем, что можно было наблюдать как танец тех существ, совершаемый между сферой Луны и Земли на равновесии между человеческим вдохом и выдохом, как танец, я бы сказал, на струнах космоса, которые ткутся через равновесие вдоха и выдоха. Подражанием, танцем демонов воздуха было то настроение, которое давали струны лиры Аполлона. Мы должны смотреть в духовный мир, если хотим сообщать о том, что выражалось во внешнем историческом мире. ...
     Скандирование, выработка древней рецитации, выработка гекзаметра покоится на том отношении, в котором ритмический человек, ритм дыхания стоит к ритму циркуляции крови. ... Как прийти к этому гекзаметру? Греческие посвященные занимались этим вопросом совсем конкретно.
     Когда мы вдыхаем, мы воспринимаем в себя колебания космоса и приспосабливаем их к нашему внутреннему человеку. Когда мы выдыхаем, то придаем ритму дыхания нечто от вибрации нашего пульса в циркуляции крови. Т. обр., мы можем сказать: в нашем вдохе пульсирует внешний мир, в нашем выдохе живет пульсация, находящаяся вне нашей собственной крови. Так что в эф. теле человека именно греческие посвященные, которые были обучены этим вещам, могли наблюдать, как вокруг человека в эф. и астр. теле встречаются космический ритм и ритм пульсации, как они переходят один в другой и демоны воздуха танцуют и качаются на них. Такое изучение проводил Гомер, доведя гекзаметр до его высшего расцвета, ибо он рожден из взаимосвязи человека с миром».
     В музеях можно встретить скульптурный портрет Гомера. Обратите внимание как он держит голову. Это осязающее слушание. Он внимательно слушает взаимодействие пульса космоса и человеческого эф. тела, где танцуют существа воздуха, где качается ритмично гекзаметр. И при этом ему не мешает обычный дневной свет, он сгустился для него таким образом, что он осязает его ушами. «Эта голова совершенно не смущена внешним светом. Эта голова целиком предалась Мистерии дыхания. Развить такое ощущение головы Гомера ... было бы куда разумнее, чем доказывать, будто бы Гомера не существовало».
     «В мумиях жили те элементарные духи, без которых посвященные на Земле вряд ли что могли бы поделать с человечеством в социальном отношении. Что было возможно в более древние времена: живущих в человеческом вдохе лунных духов сделать помощниками в духовном водительстве земным развитием, -- это было затем заменено в древнем Египте поселением элементарных духов в мумии.
     Сегодня мы находимся в противоположном положении. Египетские посвященные смотрели на прошлые времена, создав для них некий эрзац. Мы должны смотреть в будущее, куда придут люди, живущие вместе с духовным миром, люди, носящие импульсы морали в своем индивидуальном характере, как я это описал в моей «Философии свободы», где я изложил, как моральные импульсы рождаются в отдельном человеке и из отдельного человека могут действовать в мире. Люди смогут это делать в том случае, если свое дыхание образуют так, что выдыхаемый воздух будет напечатлевать внешней космической жизни отображения этой моральности, этих моральных настроений. Как со вдохом... эфирные формы космоса входили в человека и действовали поддерживающе на его органы, так должно то, что само образуется в человеке, что некоторым образом должно освобождаться как форма его внутренних органов благодаря тому, что он ведет интеллектуальную жизнь, так должно это отпечатлевать себя в выдохе как импульс, должно с выдыхаемым воздухом уходить во внешний космос.
     И когда однажды Земля распылится в мировом пространстве, то тогда должна будет остаться жизнь, образованная в космическом эфире благодаря тому, что моральные импульсы людей которые через моральные интуиции должны будут возникать во все большей мере, пошлют через выдыхаемый воздух свои образы в эфир. Тогда будет новая Земля, планета Юпитер, как она описана в моем «Очерке тайноведения», построенная из сгущенных форм, выдыхаемых людьми в будущее».
     В IV, V столетии по Р.Х. в земной мир пришли из других миров некие элементарные существа. По сравнению с теми лунными существами, что помогали, живя во вдохе или в мумиях, вести человечество в прошлом, эти элементарные существа должны быть названы земными существами. «Эти существа, которые однажды станут большими помощниками индивидуальных людей с их индивидуальными моральными импульсами, станут помощниками в построении новой земной планеты из моральных импульсов людей. Этих помощников мы можем назвать земными духами, элементарными земными духами, ибо они внутренне связаны с земной жизнью. Они ждут от земной жизни, что она станет достаточно активной, чтобы побудить их к деятельности по осуществлению будущего воплощения Земли». Эти существа были замечены в некоторых культовых отправлениях, содержащих в себе остатки старого ясновидения. «Особой тенденцией этих существ является их склонность помогать человеку становиться действительно индивидуальным, -- когда он имеет интенсивные моральные идеи, -- так образовывать весь его организм, чтобы моральные идеи в нем могли стать основой темперамента, характера, образования крови, чтобы можно было все моральные качества, моральные идеи брать из облика крови.
     Значительными помощниками эти элементарные существа могут стать именно для тех людей, которые все более и более приходят к индивидуальной свободе. Но большие препятствия встречают эти существа, колоссальные препятствия. ... Эти существа чувствуют себя особенно смущенными человеческой наследственностью. И когда суеверие человеческой наследственности действует особенно интенсивно, то это встает против всего внутреннего настроения и тенденций этих существ, которые очень страстны. Вы должны принять этот парадокс, ибо об этих существах следует говорить как о людях. Когда Ибсен выступил, например, со своими «Призраками», которыми закреплялось суеверие теории наследственности, тогда эти существа стали просто дикими. И если выразиться несколько образно, то можно сказать: эта всклокоченная голова Ибсена, этот особенный взгляд, эта запущенная борода, искаженные губы, все это сделали с Ибсеном эти существа, ибо они не могли его терпеть за то, что он, как действительно современный дух, затвердил суеверие наследственности».
     Эти существа хотя и не бывают столь бесприютны, как те, что обитали в мумиях, «...но, как заблудившиеся странники, они тычутся повсюду и везде находят состояния, которые им не подходят. Они чувствуют, как их повсюду отталкивают, особенно головы ученых. Сюда они даже и приближаться не хотят. ...им особенно противна вера во всесилие материи».
     Как египетские посвященные заботились о том, как привлечь лунных существ, так нам теперь необходимо подумать о том, как сделать Землю приветливой для этих существ. Хуже всего эти существа переносят механизмы, эту своего рода вторую, но бездуховную Землю. Механизмы заставляют их особенно страдать; а ночной выдох человека сегодня еще совершенно хаотический.
     «Эти существа, которые свой путь должны находить в выдохнутом воздухе, в углекислом воздухе, идущем из человека, находят себя повсюду блокированными тем, что интеллектуализм возводит в мире. И как бы ни противился этому современный человек, как бы он ни желал не иметь этого, у него против этого имеется лишь одно средство: стремиться к одухотворению того, что сам человек делает во внешнем мире. Но для этого современный человек должен быть сначала воспитан. Ему это трудно. Просто интеллигентный человек -- а современный человек ведь очень интеллигентен -- не знает ничего, поскольку одна интеллигентность не помогает знанию. Такой человек окружен машинами, в которых живут лишь отраженные мысли, и ему грозит опасность потерять себя, ничего не знать о себе. Он должен снова наполнить себя некой субстанциональностью. Что этот современный интеллектуальный человек должен себе выработать, чем он должен себя воспитать -- это внутренняя интеллектуальная моральность».
     Поясню сказанное примером. Современный человек весьма горд тем, что он обо всем может говорить. Только что появилась из печати (1921) переписка двух людей: Гершензона и Иванова, которые, находясь в доме отдыха под Москвой и живя в одной комнате, могли слушать только себя, поскольку оба чрезвычайно умны. Потому они писали друг другу письма, сидя по диагонали в небольшой квадратной комнате. В этих письмах не содержится абсолютно ничего. Все, о чем там говориться, это: да, мы стали очень умными, очень-очень умными. И можно изумиться, сколь глупы авторы в своей гордости, хотя они и умны в современном смысле слова. И таких примеров много. Подобные вещи симптоматичны в отношении прогнилости современной духовной жизни, и их нужно различать ясным взором. «В мыслительной жизни людей должна быть воспитана моральность».216 (4)

Мистерии древности и Иоаннов Праздник

632. "Мы можем человеческое сознание представить себе таким, каким оно было у древнего человече­ства — заключенным в эти рамки (заштрихованная часть), — где минеральное и собственно человеческое находились вне области, которую как-то сознавало это древнее человечество, проводившее жизнь вне Мистерий".

     В образах сновидений сопереживалось растительное. Расовую жизнь переживали как то, что связывало с животностью. (Не как всеобщечеловеческое и не как внешний облик). Мистериями в ходе года учре­ждалось нечто такое, "...что людям, по меньшей мере приблизительно, давало, с одной стороны, опыт я-сознания, а с другой — опыт всеобщеминерального. ...через растительное люди поднимались к минеральному, и благодаря этому в древности в определенное время года в них вспыхивало Я. Это было подоб­но вспышке "я" в сновидческом сознании. Вы знаете, что также и в снах собственное "я" сегодняшнего человека выступает подчас их составной частью".
     В вершине лета, что соответствовало современному празднику Иоанна, с помощью определенных отправ­лений, устраиваемых Мистериями, люди получали я-сознание, приходящее извне. Эти отправления носили характер празднеств, сопровождавшихся строго ритмическим хоровым пением, музыкальной рецитацией, пред­ставлениями. Через все это стремились создать настроение, в котором Я вспыхивало в человеческой сфере. Пению же учились у птиц. "Когда в определенное время года поют жаворонки, соловьи, тогда то, что здесь образуется, проникает в космос не через воздух, а через эфирный элемент, вибрирует в кос­мосе до определенной границы; затем эта вибрация движется назад, на Землю, и животный мир воспринимает то, что здесь вибрирует, обратно; только тогда с ним связано существо божественно-духовного Космоса. Так по­сылают соловьи, жаворонки свои голоса в Мироздание, и они эфирно возвращается к ним назад в моменты, когда они не поют, будучи пронизанными Божественно-духовным. Жаворонки посылают свои голоса в мир, и Божественно-духовное, которое участвует в формировании, в образовании всего животного, струится на Землю на волнах возвращающихся назад песен жаворонков и соловьев". Нечто подобное, хотя и не очень красиво, исходит от всего животного мира в космос. Ученики древних Мистерий разучивали для Иоаннова праздника такие песни, такие танцы, которые проникали в космос, конечно, уже не в животном, а в оче­ловеченном облике, как продолжение того, что в мировое пространство посылали животные.
     "И еще нечто включали в себя те празднества: не только танцевальное, не только музыкальное, певческое, но после всего также и — вслушивание. Сначала праздник велся активно, затем он приходил к тому, что люди слушали, что возвращается к ним назад. Большие вопросы ставили они божественно-духовному Космосу своими танцами и пением, всем поэтическим, исполняемым ими. Это струилось некоторым образом в дали космоса, подобно воде, поднимающейся в виде облаков и падающей дождем назад. Так познавались дей­ствия человеческих праздничных отправлений; они возвращались назад, естественно, не в виде дождя, но в виде того, что открывалось как мощь Я". Люди также обладали тонким ощущением удивитель­ных преобразований, происходивших в окружении Земли во время Иоанновых презднеств с воздухом и теплом. Ощущали нечто растительное, тонко ощущали, что совершается в мире растений, когда весь воздух становится другим, когда расцветают растения или даже когда они плодоносят.
     "Итак, этот праздник имел удивительное, интимное человеческое содержание. Он был вопросом к боже­ственно-духовному Мирозданию. Человек потому получал ответ, что он ощущал как плодоносящее, цветущее, зеленеющее Земли, так и нечто растительное, идущее в минеральном воздуха сверху. Поэтому в его сон бытия, в его сновидческое древнее сознание входил также и сон Я. А когда праздник Иоанна кончался и приходили июль, август, тогда люди имели чувство: у нас было Я, но оно осталось на Небе, оно там, вверху, оно говорит только во время Иоанна. Мы осознали, что связаны с Небом. Оно хранит наше Я и показывает его нам, когда открывается большое небесное ок­но; в Иоанново время оно было нам явлено! Но об этом нужно было попросить". Рождественский же празд­ник, напротив, проводили в наибольшем покое, созерцательно, в поучениях.223 (4)

298. "События вроде тех, что связаны с академией Гондишапур, происходят за кулисами внешнего развития мира. Они происходят в сверхчувственном. Люди стоят в связи с ними, но сами события разыгрываются в сверхчувственном. Поэтому, как об этих событиях, так и о событии Мистерии Голгофы мы не должны судить лишь по тому, что происходит на физическом плане. В такого рода событиях, если мы хотим их охарактеризовать, мы должны охватить гораздо более значительные глубины, чем это обычно делают. У человечества осталось нечто от того, что тогда должно было произойти и что было лишь оттеснено, когда вместо чего-то грандиозного выступил фантастический, жалкий ислам. С человечеством нечто случилось. Случилось то, что человечество, на которое подействовал импульс Гондишапура, этот неоперсидский импульс, не в своe время извлечeнный импульс Заратустры, всe человечество, если я могу так выразиться, если я могу выразиться тривиально, внутренне "хрустнуло" вплоть до телесности. Человечество получило тогда импульс, который действует вплоть до физического тела, с которым мы теперь продолжаем рождаться. ... Человечеству была привита та болезнь, которая, если еe привить, приводит к отрицанию Бога-Отца.
     Итак, поймите меня правильно: человечество, поскольку оно является цивилизованным человечеством, несeт сегодня в теле жало. И святой Павел говорит очень много об этом жале. ... Святой Павел говорит об этом пророчески. Он, как особенно продвинутый человек, имел его уже в своe время, другие получили его впервые в VII столетии.
     И это жало стало всe более и более распространяться и делаться всe более значительным. Если вы сегодня знаете человека, который полностью отдан этому жалу, этой болезни — а это жало сидит в физическом, это действительная болезнь, — то он становится атеистом, он отрицает Бога, отрицает Божественное. Задатки к атеизму имеет, собственно, каждый человек, принадлежащий к современной цивилизации, и дело заключается в том, предаeтся ли он этим задаткам. Человек несeт в себе болезнь, которая побуждает его отрицать Божественное, тогда как в действительности, следуя своей природе, он склонен его признавать. Эта его природа, она как бы несколько минерализовалась, сдвинулась назад в развитии, так что мы все носим в себе болезнь богоотрицания. ... Она вызывает более значительную, чем ранее силу притяжения между душой и телом, более значительную, чем это вообще свойственно человеческой природе... и это способно привести к смерти.
     В то время мудрецы Гондишапура хотели — дилетантски этого вновь хотят определeнные тайные общества и в наше время, — хотели ни более ни менее, как сделать человека для этой Земли очень великим, очень мудрым, но, напечатлев эту мудрость, они хотели его душу сделать причастной смерти, чтобы он, проходя врата смерти, не имел склонности принимать участие в духовной жизни и в последующих инкарнациях. Они хотели отрезать человеку пути к дальнейшему развитию, приобрести его для себя, для совсем другого мира, законсервировать его в земной жизни и увести от развития... от Самодуха, Жизнедуха и Духочеловека. ... Мистерией Голгофы человек был убережен от этого родства со смертью. Но если, с одной стороны, некий поток в мировом развитии вызвал более сильное родство с человеческим телом, чем это предназначалось человеку, то Христос, дабы выровнять весы, должен был душу более сильно связать с духом, чем, опять же, это было предопределено. Так что через Мистерию Голгофы человеческая душа ближе подошла к духу, чем это было ей предопределено. Это делает нас способными правильно вглядеться во взаимосвязь Мистерии Голгофы с внутренними силами человеческой природы на протяжении тысячелетий. Необходимо, определeнное человеку Ариманом и Люцифером взаимоотношение между душой и духом, сравнить со взаимоотношениями между душой и духом в случае, если человек хочет исторически правильно подойти к Мистерии Голгофы.
     Католическая церковь, стоящая под сильным влиянием остатков импульса академии Гондишапур, в 869 г. на экуменическом вселенском соборе в Константинополе определила догматически, что не следует верить в дух, поскольку она хотела не объяснять что-либо относительно Мистерии Голгофы, а погрузить еe во тьму. Эта отмена духа католической церковью стоит под непосредственным влиянием импульса Гондишапура".
     Итак, в человеке теперь действуют две силы. Одна душевно роднит его со смертью, другая — с духом. "И мы впервые лишь в том случае не отрицаем Бога, если понимаем себя правильно, когда вновь находим Его через Христа. Как наше тело имеет в себе силу болезни, влекущую к отрицанию Бога, так имеем мы, если в нас есть сила Христа, целящую силу, целящую в результате Мистерии Голгофы. Да, Христос для всех нас поистине является Целителем, Врачевателем той "болезни", что делает человека отрицателем Бога". В наше время в определeнном отношении обновляются как времена Мистерии Голгофы, так и те, что связаны с происшедшим в 333 и в 666 г. Многое теперь, в 5-ю послеатлантическую эпоху, обстоит иначе. Так, если современники апостолов нашли Мистерию Голгофы уже в сверхчувственном мире несколько столетий спустя после своей смерти, то в наше время, сходя к воплощению, мы переживаем ещe за столетие до рождения некий род отражения Мистерии Голгофы. "Все современные люди, рождаясь в физическом мире, приносят с собой некий отблеск Мистерии Голгофы, как отражение того, что было пережито столетие спустя после Мистерии Голгофы. Естественно, те, кто не имеет сверхчувственного видения, не могут непосредственно созерцать этот импульс, но действие его могут пережить все. А если вы этот импульс переживeте, то найдeте ответ на вопрос: как мне найти Христа? ... Христа находят, если имеют следующее переживание. Во-первых, говорят себе: я хочу в самопознании пойти так далеко, как это только возможно для моей индивидуальности. — Никто, если он как современный человек честно стремится к самопознанию, не может сказать себе чего-либо иного, кроме: я не могу постичь того, к чему стремлюсь, с силой моего постижения я остаюсь позади того, к чему стремлюсь. Я ощущаю в моих стремлениях бессилие.
     Это переживание очень важное. Его должен иметь каждый, если он честен по отношению к себе. ... Это чувство бессилия, оно здоровое, ибо является не чем иным, как ощущением болезни, а человек по-настоящему болен только в том случае, если болезнь уже в нeм, а он еe не чувствует. ... Если человек с достаточной силой ощущает это бессилие, тогда приходит перелом, тогда приходит другое переживание. ... Мы можем, с одной стороны, пережить ничтожность бытия (всего, что достижимо через силы нашей телесности), а с другой, — прославление бытия в нас, если мы переступаем через чувство бессилия. Мы можем почувствовать болезнь в нашем бессилии, и мы можем почувствовать Целителя, целящую силу. ... Когда мы чувствуем Целителя, мы чувствуем, что несeм в своей душе нечто такое, что постоянно может восстать из смерти в нашем собственном, внутреннем переживании. Если мы носим в нас эти два переживания, то, значит, мы нашли в нашей собственной душе Христа. ... Ангел Силезский выразил это в значительных словах: "Крест на Голгофе не может тебя от зла спасти, если ты не сумеешь его в себе возвести". Он может быть воздвигнут в человеке, когда тот чувствует два полюса: бессилие благодаря своей телесности и воскресение через свою духовность".
     "Это переживание есть повторение того, что мы столетиями ранее пережили в духовном мире. Так должны мы искать это в его отражении здесь, в нашей душе на физическом плане. Ищите в себе, и вы найдeте бессилие. Ищите далее, и вы найдeте избавление от бессилия, восстание души к духу.
     Но в этом искании не заблудитесь в том, что ныне многообразно выступает как мистика или проповедуется как некое позитивное познание". Когда сегодня, например, Гарнак говорит о Христе, то этими же словами можно говорить и о Боге евреев, и о Боге магометан. "Многие, желающие сегодня будить в людях веру, говорят: я переживаю Бога в себе, — но они переживают только Бога-Отца и при этом в особенном виде, поскольку не замечают, что больны и говорят лишь по традиции. ... Переживание Христа не есть просто переживание Бога в человеческой душе, оно состоит из двух переживаний: из переживания смерти в душе, благодаря телу, и воскресения души, благодаря духу. ... И кто говорит о двух событиях: о бессилии и о воскресении из бессилия, тот говорит о действительном переживании Христа. Но такой человек находится на сверхчувственном пути к Мистерии Голгофы; он сам находит себе силы, чтобы разбудить определeнные сверхчувственные силы, которые приведут его к Мистерии Голгофы. Сегодня, поистине, нет оснований сомневаться в возможности непосредственно самому пережить Христа, ибо человек найдeт Его, если вновь найдeт себя, но из бессилия. Чувство крайней незначительности приходит к нам, если мы о собственных силах размышляем без высокомерия, и это должно предшествовать Импульсу Христа. Умные мистики полагают, что если они могут сказать себе: в своeм "я" я имею высшее Я, я могу найти Божественное Я, — то это есть Христианство. Но это не Христианство. Христианство — в изречении: "Крест на Голгофе не может тебя от зла спасти, если ты не сумеешь его в себе возвести".
     Уже в частностях жизни можно почувствовать, как истинно то, что я сказал. И тогда от этих частностей жизни можно взойти к большому переживанию бессилия и воскресения из бессилия".
     "Я часто говорил вам: не так важно в Духовной науке, что там говорится — ибо и это подпадает судьбе бессилия, — но в ней важно то, как говорится".
     "Мы восстанем от бессилия, которое мы испытываем по отношению к речи, лишь тогда ... когда поймeм, что и уста размыкать мы должны по-христиански. Что в ходе развития возникает из слова, из Логоса будет понято лишь тогда, когда Логос вновь будет связан со Христом, когда мы осознаем: наше тело, становясь инструментом речи, заставляет истину нисходить так, что она отчасти умирает на наших устах. Но мы вновь оживляем еe во Христе, когда осознаeм, что мы должны еe одухотворить, т.е со-мыслить о духе. — Мы должны научиться этому, милые друзья".
     "Слово — это только жесты (гортани), и нужно знать, кто делает эти жесты. ... Здесь находится большая Мистерия самой обыкновенной жизни. ... В будущем станут смотреть не только на личность говорящего, но и на всю человечески-духовную взаимосвязь". 182(7)

307а. Католическая церковь много внимания уделяет речи, рекомендует делать упражнения. "Иезуит должен даже учиться рецитировать и скандировать, изучать, как следует строить предложение, что подготовить в его первой части, если во второй желаешь в чем-то убеждать"... 345, с. 23

Пение и речь. Поэзия

     619. "Лишь когда серьезно рассмотрят участие эф.тела в пении, придет преобразовательный импульс, способный обеспечить успех педагогике пения, основывающейся на наших принципах. ... Поющий должен иметь чувство не столько движения органов, сколько воздуха в себе и вокруг себя, того, что делает этот воздух в своем движении. Эмансипация сознательного переживания тона в воздухе от переживания тона в органе — это есть то, что должно следовать из правильного познания духовно-научных основ педагогики пения". Также и при рецитации дело заключается в осознании элементарного, окутывающего окружения, когда человек говорит художественно. Говорящий должен чувствовать звук речи в воздухе как живое существо, как звук, обладающий подтоном. Особенно легкий пример для рецитации дан в 7-й картине "Врат посвящения". 161 (1)

     620. "Пение является воспроизведением того, что уже имеется в мире. Когда человек поет, он приводит к выражению значительную мудрость, из которой построен мир. Но не следует забывать, что в пении человек соединяет космическое, последовательность звуков, с человеческим словом. Поэтому в пение входит нечто неестественное. Это можно уже ощутить, воспринимая невзаимопринадлежащие звук и содержание поэзии. Было бы уже некоторым прогрессом, если бы смогло далее развиваться то, что мы теперь начали: удержание строки просто в рецитации и оживление мелодией рифмованного слова. ... Только благодаря этому возникло бы чистое разделение между звуковым, тоновым и словесным поэзии...". 293 (3)

     640а. "Из звука человеческие органы сформированы таким образом, что могут действовать духовно. Когда это духовное формы органа нисходит в физический чувственный мир, то становится дыханием, которое не формирует орган, а только удерживает формы в жизни. Но дыхание творит ухо, которое слышит вплетенный в воздух звук".
     "В человеческой речи соединяются мысль и воля. Мысль есть не художественный элемент. Поэтому речь тем больше теряет художественный характер, чем цивилизованнее она становится. Она тогда становится выражением мыслей, обслуживающих, с одной стороны, познание, а с другой — социальные отношения. Истинный художник, поэт, борется с нехудожественным мыслительным элементом в речи. Он ищет, какую форму дать связям звуков и слов, чтобы в их основе пребывали такт, гармония, ритм, аллитерация, музыкальный или имагинативный тематический мотив. Так делает он речь выразителем воли, т. е. всего человека.
     И этот элемент воли господствует во всем существе эвритмии". Д. 8, с. 11-13

     1218. "В то время, как антропософские познания вносились в Общество ... Мария фон Сиверс и я ве­ли сообща работу в области художественного элемента, предназначенного судьбой играть роль оживляющего элемента в антропософском Движении. Предметом работы была, с одной стороны, рецита­ция с ее уклоном к драматическому искусству. Эта работа была необходима для придания антропософс­кому Движению правильного содержания".
     "Я всегда ощущал глубочайшее удовлетворение при виде того, как оживляется антропософское Движе­ние благодаря непрестанному погружению в искусство. Для того, чтобы охватить идеями сущность духовного и оформить ее в идеях, необходима подвижность, деятельность идей. А ее и дает наполнение души искусством.
     Чувствовалась великая необходимость охранить Общество от вторжения той внутренней неправды, ко­торая связана с ложной сентиментальностью. Духовному движению всегда грозит это вторжение. Если же лекция оживляется подвижными идеями, которыми лектор обязан своей жизни в искусстве, то этим самым изгоняется всякая исходящая из сентиментальности внутренняя неправда, таящаяся в слушателе. Элемент искусства, хотя и поддерживаемый ощущением и чувством, но стремящийся в своем оформлении и созерца­нии к светлой ясности, может стать действенным противовесом всякой ложной сентиментальности.И я по­этому ощущал как особенно благоприятный знак судьбы для антропософского Движения, что мне была да­рована судьбой в Марии фон Сиверс сподвижница, которая, будучи глубочайшим образом предрасположен­ной к этому, умела с полным пониманием работать над этим художественным, опирающимся на чувство, но отнюдь не сентиментальным элементом". 28 (гл.37)
     Из письма к Э.Марион (07.01.1921): "... нападки на меня становятся все злобнее" 263/1, с. 58
     "Однако до чего мучительно быть вынужденным так часто говорить". 263/1, с. 62
     По поводу книги Э. Больдта "От Лютера к Штайнеру": "... трагично, что с британо-шовинистической точки зрения книга трактует меня как немецкого шовиниста, в то время как немецкие шовинисты неистово, демонстративно свирепствуют против меня. Сдается, что и в Антропософском Обществе все также впадает в хаос". 263-1, с. 165