Воплощение культуры 5-й эпохи

181. "В определенном отношении мы, вообще, могли бы сказать: Гамлет, учившийся в Виттенберге и определeнную духовную конституцию, полученную из этого обучения, увeзший к себе домой, Гамлет, каким его изображает Шекспир, может в определeнном смысле рассматриваться — конечно, всемирно-исторически — как ученик Фауста. В нeм мы находим нечто такое, что мы можем в более верном смысле назвать ученичeством у Фауста, чем то, что у самого Гeте мы встречаем как (фамулуса) ученика Фауста".
     В Виттенберге Гамлет может стать, как и Фауст, профессором. Но далее, смотрите, каким образом Гамлет приходит к своей задаче: ему является дух отца, т.е. он имеет дело с действительным духовным миром. Но он хорошо учился в Виттенберге и человеческий мозг может рассматривать как книгу. Гамлет — верный ученик интеллектуализма, но, с другой стороны, связан с духом. Оба импульса действуют в его душе. Но всe это дано поэтически, и для комментаторов остаeтся широкое поле для суждений. Пытаются умно понять "Гамлета". Имеет ли там явление духа объективное значение или это лишь образ? И почему духа видит один Гамлет?
     Для Кальдерона реальность духа была совершенно достоверной. Иное — для Шекспира. Он живeт в иную эпоху и уже не может столь резко проводить границу между объективным и субъективным духом. Вопрос об объективности одного и субъективности другого прекращается в тот момент, когда познают объективность человеческого внутреннего мира и субъктивность внешнего мира. Но именно в этой полной жизни рассеянности удерживает Шекспир изображаемое им в "Гамлете", а также, например, в "Макбете". Мы видим, что поэзия Шекспира выступает на переходе от 4-й к 5-й послеатлантической эпохе".
     "Интересно, например, посмотреть, как среди шекспировских произведений Гамлет — чистейшее явление личности — выражает в монологах всю сумеречность переходного времени. Если хотят понять Гамлета с точки зрения XVII-XVIII столетия, то должны спросить: где жизненные и мировые загадки волнуются в душе Гамлета? — Указывается на Виттенберг, на то место, откуда приходит и Фауст. К подобным же вопросам приходят, рассматривая "Макбета"; но в "Лире" уже встаeт человеческое. Здесь вопросы уже не удаляются от сферы земного к духовному, здесь они возвращаются в человека, делаются его субъективным состоянием, но одновременно делают его безумным". Шекспир пытается изобразить, что именно из подсознательных мятежных народных сил ведeт к интеллектуальной ясности, особенно активно возраставшей с эпохи Елизаветы именно в том углу цивилизованного мира. За драмами Шекспира следует эпоха интеллектуализма.
     Интеллектуалистической эпохе предшествуют старые силы рыцарей и королей, как это изображено Гeте в "Геце фон Берлихенгене", когда были нужнее руки, чeм голова. Гeте здесь "...выступает как духовный революционер. Он отрицает дух, как французская революция отрицала политику". Он восстаeт против того, что идeт на смену миру Геца, — против интеллектуализма, который, например, выражает Вольтер. Вольтер называл Шекспира пьяным дикарeм. Всe это необходимо принять во внимание, чтобы понять характер перехода от 4-й к 5-й послеатлантической эпохе.
     Эпоху интеллектуализма остро переживает Шиллер. И хотя он не видит духов, но во Франце Мооре ("Разбойники") действительно изображает сам ариманический принцип. "Ему противостоит люциферический принцип в Карле Мооре. Во Франце Мооре мы видим представителя того, против чего протестовал сам Шиллер. Вновь это тот же мир, против которого выступил Гeте в "Геце фон Берлихингене", только Шиллер поступает по-другому, как это позже было выражено в "Коварстве и любви".
     Так видим мы в Средней Европе такие умы, как Гeте и Шиллер, которые пишут иначе, чем Шекспир. Они не позволяют происходящему просто переходить в то, что затем может остаться, но изображают то, что тогда было, однако, по их мнению, должно было принять совсем другое развитие. Таким образом, чего они хотели, — не было, а против того, что имелось на физическом плане, они восставали в своей духовной революции. ... Если всe это попробовать как-то выразить графически, то можно нарисовать примерно следующее:

у Шекспира образ таков, что действие протекает по-земному (синее), а то, что он берет из прошлого, в этом продолжает действовать духовное, и оно действует далее (красное) и переходит в современность, где образуются факты всемирно-исторического движения.
     У Гeте и Шиллера мы находим их предчувствие древнего времени (красное), когда ещe было могущественно духовное 4-й послеатлантической эпохи, и это они просто ввели в свои интуиции, в свою духовность, в то время как происходившее на земле (синее), они постигали в борьбе".
     "Теперь взглянем на Восток, на Восток Европы. Туда мы должны смотреть иным образом. Кто описывает лишь внешние факты и совершенно не понимает того, что жило в душах Гeте, Шиллера и, естественно, многих других, тот хотя и может описывать внешние факты, но не то, что разыгрывается из духовных миров, которые существуют всегда, но существуют в головах людей. Во Франции на политической почве, на физическом плане разыгрывается революционная борьба. В Германии это не проникает до физического плана, но через человеческие души приходит к тому, что трепещет в этих душах. Но всe это рассмотрение нельзя распространить на восток, поскольку там всe обстоит по-другому. И понять это можно, лишь подойдя к изучению вопроса антропософски. Ибо на Востоке жившее в душах Гeте и Шиллера, хотя и жило также и на земле, волновалось через земные души, но при этом пребывало в высших мирах и к своему выражению на земле не приходило.
     Если разыгрывавшиеся между духом Гeте и Шиллера в физическом мире вы захотите исследовать в его следовании в Россию, то вы должны будете описать это так, как описывались войны во времена Атиллы, когда рассказывали о том, что разыгрывалось над головами людей в воздушном пространстве, где духи вели борьбу между собой.
     Что выступило в Средней Европе через Гeте и Шиллера — у Шиллера, когда он писал "Разбойников", у Гeте, когда он писал "Геца фон Берлихенгена", — на Востоке вы это найдeте как духовный факт, как развeртывающийся над физическим миром в духовном мире факт. Если вы захотите найти поступки, образующие параллель таким произведениям, как "Разбойники" и "Гец", то должны искать их у духов в сверхчувственном мире; вы не сможете найти их на физическом плане. Таким образом, на Востоке это обстоит так:

подобно облакам, развeртывающимся над физическим планом, получаем мы понятие о том, что здесь имеет место, а внизу, совершенно не затронутое этим, разыгрывается происходящее на физическом плане.
     И можно сказать: известно, как держался и как мог держаться западный человек, ставший учеником Фауста, поскольку существует Гамлет. Русского Гамлета быть не может. А может быть, всe-таки может? — Да, перед духовным взором его можно иметь, если представить себе, что в то время, как Фауст учил в Виттенберге — я имею в виду гeтевского Фауста, а не исторический факт, но который столь же достоверен, как историческое изложение, — Гамлет слушал его и записывал всe, также и то, что говорил ему дух, что в Дании есть подлецы и т.д., т.е. всe, в чeм нуждается книга мозга — подумайте еще о том, что сделал Шекспир из того, что дал Сакс Грамматикус* , где всe обстоит иначе и где нет никакой исходной точки для того, чтобы Шекспир действительно создал ученика Фауста, — если представить себе, что здесь ещe имеется ангельское существо, принадлежащее ко всему этому. Итак, в то время, как Гамлет сидел на школьной скамье, а Фауст стоял на кафедре, среди них находился Ангел, относящийся к ним; он-то и улетел затем на Восток. Там, на Востоке, он, со своей стороны, развил иное, что явилось параллелью тому, что в поступках Гамлета могло разыграться на Западе.
     Я не думаю, что можно действительно проницательно понять величайший перелом, произошедший при переходе от 4-й к 5-й послеатлантической эпохе, если наблюдать лишь внешние факты".210(11)

_______________________________
     * Датский летописец, умер в 1204 г.

1367. "Столетиями действовало воззрение, что истинно научным является лишь то, что выразимо на латинском языке. И, собственно, лишь в ХVIII столетии впервые выступило требование народного языка". Отношение к нему в разных частях Европы было различно. Там, где действие латинского было сильно, например во Франции, народное, так сказать, попало в паз латинского в измененном только виде. Это было во многом обусловлено характером господствовавших там социальных связей. В Средней Европе латинский язык не был принят. Народный язык там был иной. Поэтому народные массы, не изучавшие латинского, не имели никакой связи с наукой, а те, кто знал латинский, занимались наукой и при этом должны были в это время становиться совсем другими людьми, чем они были в быту, где говорили на ненаучном языке. Это вело к внутреннему раздвоению. Народная речь в Европе не содержала в себе никакого материализма, его содержал латинский язык.
     "Среднеевропейская речь никак не могла уравняться, найти гармонию с тем, что в латинском было основой образования. Это исключительно серьезный вопрос, интенсивно выступающий до настоящего времени". Вот один пример. В университетах изучают политэкономию, выросшую из юридических представлений, которые суть целиком дитя латинского. Думать юридически — значит думать латински. Поэтому современная экономическая наука не имеет содержания, не имеет связи с действительностью, поскольку вся она соткана лишь из понятий. Когда я читал курс лекций по политэкономии, где все говорилось исходя из хозяйственной жизни, то студенты не могли связать это с тем, что попросту сплетено (т. е. с официальной наукой. — Сост.). В Средней Европе сформировалось в конце концов мнение: все, что может быть внесено в латинские формы выражения — научно, выраженное на народном языке — есть суеверие. На Востоке Европы латинский решительно отвергли. "Запад воспринял в себя латинское. Средняя Европа от латинского стала больной". 225(6)

1458."Под позорным внешним игом в душах неразвитых жителей Восточной Европы развиваются будущие времена. Примечательно, что уже в IX в. от остальной Европы на Восток было отодвинуто то, что должно было остаться незапятнанным Западом, что позднее приняло форму русского царства и внутренне удивительным образом сохранило прошлое и в оболочке прошлого, старого, как в коконе, подготовляло новое для будущей культуры. Мистериальный культ, можно сказать, еще существует в среде русского народа, мистериальные представления живут у русского народа, которому мало понятны абстрактные религиозные представления Запада. Этот народ во многом наполнен, самым глубочайшим образом наполнен внутренне-культовыми формами, тем, что человеческую душу в образной форме переносит к Божественному. Внутри собственной души чувствует человек на Востоке то, о чем западная религия говорит как о "Роntifex", т. е. как о строителе моста к духовному. Но на Востоке человек с древности сохранил столь много, сколько необходимо для того, чтобы не соприкасаясь с новым, с материализмом, по меньшей мере сохранить свободным мост в духовное". 182(4)

Культура Самодуха

1465."Народы Востока (русский народ) чувствуют инстинктивно, что они принадлежат к другому культурному потоку. Они чувствуют, что должны ждать. Но ни один человек не ждет охотно, если размышляет из своего современного сознания. Однако они должны ждать и сознательно воспринимать то, что составляет европейскую культуру". 157(13)

1467."Что характерно для Самодуха? Он подходит к человеку и погружается в него. К Я человек стремится; он также стремится и к трем членам души; а Самодух сам погружается в человека. Однажды действительный Самодух погрузится в людей на Востоке... но для этого необходимо подготовление ... подготовление к восприниманию. И что другое, по сути говоря, делал русский народ кроме воспринимания? ... Сначала было воспринято византийское Христианство, которое низошло, подобно облаку и затем распростерлось вширь; при Петре I была воспринята западноевропейская культура. Русское тогда будет в своем истинном элементе, когда продвинется столь далеко, что поймет: то, чем обладает Западная Европа, должно быть воспринято, подобно тому, как германцы восприняли Христианство или в лице Гете восприняли греческое. Так должно продолжаться еще до определенного времени. Но поскольку против того, что должны воспринимать люди на Востоке, восстает их физ. тело, то и весь Восток восстает против того, что к нему должно прийти. А прийти должен Самодух. "Идущее же с Запада — не Самодух. Но через идущее оттуда души подготовляются к восприниманию. Поэтому как русский смотрит на других людей? — Как на "противостояших", как на тех, кто парит на крыльях своего сознания. Поэтому, если все другие люди для итальянца чужие, француза — варвары, британца — конкуренты, немца — противники, то для русского они — еретики. Поэтому до сего времени русские, по сути говоря, ведут только религиозные войны!" 157(2)

1468."Необходима куда большая сила, чтобы некоторым образом предохранить интеллигенцию от натиска инстинктов, чем та, что необходима для упражнения врожденной, инстинктивной интеллигенции. В первом случае необходима большая сила. И ее обретают, если можно так выразиться, с помощью неких "устройств" в развитии западного человечества. Вы возьмите только одно обстоятельство, что Россия во многих отношениях отстает от тех течений культурной жизни, которые имеют место на Западе. ... Вспомните наступивший в IX в. и завершившийся в Х в. раскол церкви, как ранний облик Христианства был отодвинут на Восток и там застыл, сделался консервативным. ... Запад же тем временем свое Христианство развивал далее. Кое-что из этого также проникло на Восток. ... С другой стороны на Восток, с Востока же, было внесено татарство". 186(10)

Россия и Европа

1478."Часто рассказывается, будто однажды русско-славянское население обратилось к варягам и сказало: наша земля прекрасна, но порядка в ней нет, придите и наведите порядок! Учредите у нас некий род государства! — Этот добродушный рассказ, который как будто бы означает исходный пункт русской истории, есть не более, чем легенда, абсолютно лишенная всякого исторического основания. Такого никогда не было. На самом деле варяги вторглись как завоеватели и никто их не звал. И тем не менее эта легенда имеет большее историческое значение, чем подлинные исторические события. Ибо она носит пророческий характер, говорит о том, что только еще произойдет, а не о том, что было в прошлом. Что должно развиться на Востоке, может быть развито благодаря тому, что способности восточных народов будут приложены к принятию созданного культурой Запада, чтобы разрабатывать дальше, дать оплодотворить себя тем, что создал Запад. Это составит в будущем задачу восточных народов. Вкратце можно так охарактеризовать сущность русского народа. Если мы действительно рассматриваем народ, а не то ложное сообщество, которое теперь управляет русским народом, то нам должно стать ясно, что русская душа одарена широчайшим образом, что она, в сущности, одарена всем; но когда она начнет все более и более развертывать свою миссию в развитии мира и человечества, то обнаружится, что в среде человечества должно быть еще нечто такое, что можно назвать одаренностью без продуктивной силы. Одаренность будет все более и более возрастать. Для среднеевропейца характерно, что одаренность он соединяет с духовной силой, так что образуется "тот, кто всегда старается стремиться..." Он интимно живет со своим народным Духом; что он хочет понять — он тут же старается воспроизвести; это грандиозно выразилось в философии Фихте, где Я, дабы понять себя, хочет постоянно производить (лишь позднее поймут величие этой философии).
     Все это, так отличающее среднеевропейца, представляет собой полярную противоположность существующему в Восточной Европе. Русские души исключительно восприимчивы, они исключительно одарены для восприятия, и если в отношении их говорят о производстве, то заблуждаются. Они призваны к тому, чтобы развивать одаренность без производства. ... В будущем раздастся призыв с Востока к Западу: у нас прекрасная земля, но порядка в ней нет — ибо беспорядок будет только возрастать, — придите и наведите порядок! — Европа призвана к тому, чтобы духовное производство вносить на Восток. И происходящее теперь есть неразумное противоборство с тем, что в будущем все равно должно произойти. ... Было бы наибольшим несчастьем, если бы Восток Европы, если бы Россия одержала победу в этом процессе; это было бы большим несчастьем не для Средней Европы, но для самой России, наибольшим несчастьем, если его рассматривать внутренне. Так стоим мы перед трагическим моментом исторического развития человечества, когда Восток всеми силами стремится к тому, о чем в будущем станет сожалеть. Ибо ему грозит полный упадок, если он не позволит оплодотворить себя духовной жизнью того, что для него является Западом, непосредственно граничащим с ним Западом. Запад же в дальнейшем развитии своей культуры должен произвести то, что является живой духовной жизнью, а не просто идеализмом. ... Эта живая духовная жизнь станет как бы духовным Солнцем, которое будет двигаться с запада на восток, в направлении, противоположном физическому Солнцу. И обыкновенный русский человек будет все более понимать, сколь малого он может достичь через самого себя ... сколь большой грех совершает он, производя насилие над западноевропейской культурой. Примечательные проблески этого мы можем уже ощутить. Я имею в виду некое выступающее на Востоке и невозможное на Западе мировоззрение, которое не назовешь иначе, как мировоззрением босяков, некоего рода философией босяков... мировоззрение тех, которые абсолютно не верят, что человек может иметь еще нечто кроме того, что странствует от рождения до смерти". (Далее д-р Штайнер в лекции читает для иллюстрации отрывок из "На дне" Горького. Отрывок, в свою очередь, взят из книги Мережковского "Поход черни"). 159(6)

1479.Мережковский говорит о Чехове, что тот "просмотрел Европу, просмотрел мир". "Русский интеллектуал Мережковский просмотрел Гетеанизм, просмотрел духовный облик Гете!" 64 с.44

1490."Ужасные знаки выступают в наше время, и человечеству надлежит сделать усилия, чтобы эти знаки понять. Событие 1914 г. превращается в событие мировое, и, вероятно, лишь его началом следует считать войну между Антантой и среднеевропейскими силами. Но за тем, что так названо, господствует существенно иное — противостоят один другому совсем иные враги! И в наши дни о себе возвещают серьезнейший симптом позади того, что господствует вокруг нас как война между Антантой и средними силами, возвещает о себе симптом, заключающийся в печальном столкновении между собой населения Северной и Южной России; это серьезнейший симптом". 179(8)