Общий очерк

114. Др.Луна выступает из состояния "мирового сна" как единое тело. На ней происходят повторение древнего сатурнического, затем солнечного развития, но в изменившихся условиях. Затем Духи Движения приносят в жертву свое астральное тело. Благодаря этой жертве человеческое существо приобретает первые душевные качества, с помощью которых испытывает удовольствие и неудовольствие от процессов внутри себя. Духи Формы видоизменяют эти чувства так, что в человеке появляются "первые признаки желания и вожделения". Однако они лишены "внутренней жизни и самостоятельности".
     Физическое на др.Луне уплотняется до "воды", понимаемой как "жидкая форма бытия"; т.обр., физ.тело человека включает в себя отныне вещественность трех родов: тепловую, воздушную и водную.
     На Луне проявляется двоякое отставание в виде двух царств Бытия. Низшее из них образуют существа, остановившиеся на ступени Сатурна, — у них лишь одно физическое тело; второе образуют существа, не способные включать в себя самостоятельное астральное тело. Отставшие царства пронизывают и человека. Из Луны выделяется мировое тело, "как возрожденное и утонченное Солнце"; оно берет с собой лишь "теплоту" и "воздух". Выделение Солнца позволяет Иерархиям беспрепятственно проходить свое высокое развитие, чему помешала бы плотная вещественность воды. Благодаря этому они могут сильнее дейстовать на Луну. С нею остались связанными Духи Формы. "Они закрепляют вожделения и природу желаний", благодаря чему водное уплотняется до "тягуче-жидкой" формы; уплотняются также и воздушные, и тепловые образования.
     "Всякое развитие основано на том, что сначала из окружающей жизни отделяется самостоятельное существо; потом в отделившемся существе, как бы через отражение, запечатлевается окружающее, а затем это отделившееся существо самостоятельно развивается дальше". Так это было и на Луне. Солнечные существа имели собственную жизнь, отраженную лунными процессами. Но потам произошло нечто особенное, имевшее огромное значение для всего последующего развития. Отставшие существа "завладевают находящейся в их распоряжении стихией воли (наследием Престолов)" и развивают свою, независимую от солнечной жизнь. В это вовлекается и "царство предков человека".
     Вся Луна в это время состояла из растительно-минеральной массы. Ее покрывало второе царство — растение-животных. "И сам человек мог быть обозначен как человеко-животное". Но его облик облагораживали существа Солнца, возвышая его над лунной жизнью; они давали ему также силы самому работать над своей природой. Духи Формы делали его приспособленным к лунной жизни. В человеке было две природы. Та, в которой действовали отпавшие духи, была самостоятельнее, чем первая, в которой жили солнечные существа. Между обеими природами возникла борьба. Солнечные существа внесли в нее равновесие, сделав "вещественную организацию, которая обусловливала самостоятельное мировое сознание, преходящей и подверженной разрушению". Выделяя из себя эту организацию, человек совершенно отдавался солнечной жизни; потом лунная часть вновь восстанавливалась.
     Духи Личности на др.Луне поднимаются к инспиративному сознанию, Архангелы — к имагинативному. Первые оказывают действие на астральное тело человека, вторые — на эфирное. Астральное тело благодаря этому получает характер личности, может относить к себе переживаемые им радости и страдания. В нем еще нет сознания "я есмь", но оно чувствует себя несомым духовном окружением. Эфирное тело все более развивает внутреннюю жизнедеятельность. Возникают процессы роста, питания. Последнее одновременно было и родом дыхания, поскольку растение-животные, служившие пищей, были не плотнее "густого пара". Дыхание состояло во вбирании в себя и излиянии теплоты. Астральное тело позволяло сопровождать эти процессы дыхания и питания чувствами. Процесс представления был в человеке Луны близок к размножению. Окружающий мир не воздействовал на чувства непосредственно, а рождал образы в смутном сознании. Эти образы можно сравнить со сновидениями, только соответствовали они внешним событиям и могли служить руководством к действию, подобно современным восприятиям. В этих образах появляются и существа Иерархий: в растительно-животном царстве — Духи Личности, в минерально-растительном — Архангелы. Ангелов человек переживает в связи с физическим, в виде эфиро-душевных образований. Сообразно образам слагались все внутренние процессы. Это были созидающие силы. Человек стал "отображением процессов своего сознания".
     Но постепенно в природе человека стали образовываться члены, уклонявшиеся от влияния образного сознания. "Эта часть человеческого существа все более и более живет жизнью, пробуждаемой Солнцем. Другая часть выступает из первой наподобие своего рода головы. Она подвижна в самой себе, пластична и слагается сообразно смутной жизни человеческого сознания". Но обе части тесно связаны между собой. Человеческие существа начинают то попадать в сферу солнечного влияния, то отвращаться от него, для чего Луна приходит в движение вокруг Солнца.
     Ангелы на др.Луне проходят свою "человеческую" ступень. Они пользуются зачатками человеческих органов чувств и совершенствуют их. Сам же человек живет то в смутном сознании отданности солнечному бытию, то в более ясном сознании предоставленности самому себе. Эти состояния подобны сну и бодрствованию, а также жизни на Земле после рождения и после смерти. В солнечные периоды человек в своем астральном и эфирном телах являл собой образование, подобное изумительному музыкальному инструменту, "на струнах которого звучали Мистерии Вселенной". В лунное время вместо гармоний Вселенной вставали образные представления. В это время оживали органы в физическом и эфирном телах, стоявших под непосредственной властью сознания, а те части, форму которым давали солнечные существа, постепенно засыхали и распадались. "И как бы из могилы своей прежней телесности вставал заново внутренне сложившийся, хотя еще и невзрачный в этой форме, человек". Под влиянием солнечных существ и их гармоний тело вновь слагалось в своем совершенстве, и процесс повторялся. Ядро человеческой сущности переходило от одного сознания к другому; рождением и смертью это еще назвать нельзя. Человек производил не новое существо, а самого себя в новом образе.
     Ангела человек переживал как род группового "Я". Человек ощущал, что в солнечные периоды он становится как бы единым с ним, но теряет его из виду, а в лунные бывает тесно связанным с ним в образном сознании. Ангелы чувствовали себя как бы умноженными в человеческих существах, отраженными в них, и этому служили человеческие органы чувств. В астральном теле указанное отражение рождало сумеречное лунное сознание. В физическом теле деятельность Ангела выразилась в закладке нервной системы, представлявшей собой продолжение органов чувств внутрь человека..
     Итак, Духи Личности рождают в человеческом астральном теле самостоятельность. Благодаря этому человек, когда Солнце не светит ему, может углубиться в себя, работать над собой. Архангелы сообщают эфирному телу род воспоминания, благодаря чему и в обновленном теле человек чувствует себя тем же самым. Ангелы делают физическое тело "выражением ставшего самостоятельным астрального тела". В солнечное время физ. и эф. тела слагаются под влиянием Духов Формы и Духов Движения, действующих с Солнца. В результате всего этого в человеке вырабатывается зачаток Самодуха (Манас). По мере перехода лунного эона в духовное состояние Духи Мудрости одушевляют человека мудростью, его эфирное тело получает зачаток души рассудочной. Духи Движения пробуждают астральное тело, что выражается в рождении души ощущающей. "Эти зачатки души ощущающей и души рассудочной являются выражением Самодуха. ...а он означает их высшее единство и гармонию". Мудрость напечатлевается всем царствам др.Луны, и они вновь соединяются с Солнцем. Наша Земля есть потомок этого "Космоса Мудрости".13 (4)

Атлантида

238. На Атлантиде человек был окружен тяжелыми массами густого тумана, который, "... был деятельным, так что все вокруг вас говорило артикулированной речью, подобно тому, как позже заговорили человеческие уста. Ваши души были способны тогда понимать мудрость, звучавшую из журчания ручьев, из шелеста волн, из шума ветра в листве дерев". Речь элементов возвещала утром человеку, что ему надлежит сделать. О больших событиях вещали раскаты грома. А когда душа в покое вслушивалась в себя, ей звучал основной или промежуточный тон, проходящий через все. "Повсюду могла она слышать его на древней Атлантиде: на севере, юге, востоке, западе". Это был звук (Тоn) великого духа: Тао.
     "Ваши первые тела состояли из материи древней огненной страны — Шаль Мале (Лемурия. — Сост.). И окружали вас огненные туманы и испарения. В ту эпоху, когда ваша душа нисходила на Землю из лона Бога, она приходила не просто во внутреннюю связь с мудростью окружавших ее элементов, но магически связывалась с волей элементов. Субстанционально она состояла из той самой воли Божества, из которой возникали и окружающие ее огненные элементы. И магически ваша воля действовала на те элементы. Когда ваша воля была кроткой и члены тогдашнего тела простирались над огненной массой, элементы усмирялись. Когда же воля становилась дикой, то элементы бесновались в диком беспорядке. А поскольку воля больших человеческих масс становилась злой, то она приводила в неистовое беснование всю массу земли. Так из-за злой воли людей погибла Шаль-Мале. Лишь малая часть людей спаслась в Атлантиде. То была великая огненная проба человечества..."265, с. 211-212
     В Атлантическую эпоху, особенно в первый ее период, у людей отсутствовал логический рассудок, умение делать вычисления, на чем зиждется все, что мы теперь производим. "Зато они обладали очень развитой памятью. Эта память была их главной отличительной духовной способностью. Они считали, например, не так, как мы, усваивая себе определенные правила и затем применяя их. Таблица умножения была чем-то совершенно неизвестным в первые атлантические времена... Современный человек имеет то преимущество перед атлантом, что обладает логическим рассудком и способностью соображения. Зато у него отстала память. Теперь люди мыслят в понятиях; атлант мыслил в образах. И когда в душе его возникал какой-нибудь образ, то он припоминал многие другие подобные же образы, пережитые раньше, и этим руководствовался в своем суждении. Поэтому и обучение тогда было иным, чем в позднейшие времена. Оно не стремилось к тому, чтобы вооружить ребенка правилами или изощрить его рассудок. Ребенка учили жизни при помощи наглядных образов, так что, когда ему впоследствии приходилось действовать при тех или иных обстоятельствах, он мог пользоваться большим запасом воспоминаний. ...Попадая в совершенно новые условия атлант был всегда вынужден действовать наугад... Такая система воспитания придавала всей жизни отпечаток однородности. На протяжении очень долгого времени все совершалось в том же однообразном порядке. Верная память не допускала ничего, хотя бы отдаленно напоминавшего быстрый ход нашего современного прогресса. Атланты делали то, что они уже видели прежде. Они ничего не выдумывали, они только вспоминали. Авторитетом считался не тот, кто много учился, но кто много пережил и мог поэтому многое помнить. В атлантическую эпоху было невозможно, чтобы решение какого-нибудь важного вопроса было предоставлено человеку, еще не достигшему определенного возраста. Доверяли только тому, кто мог оглянуться на долголетний опыт.
     Сказанное здесь не относится к посвященным и их школам. Ибо они всегда опережают уровень развития своей эпохи". 11 (1)

431. "Человеческое астр.тело несет в себе все силы чувствований, чувств. Силы чувств живут в астр.теле так, что астр.тело эти силы приводит к физической действительности через то, что в основе человека заложено как воздушный организм. А когда мы переходим к эфирному организму ... в нем содер­жатся представления, поскольку они носят образный характер; и это действует через организм жидкос­тей".202 (10)

1522. На др. Луне развилось образное сознание. "Образ" лишь похож, а не подобен своему предмету. Но сознание, развиваемое на Земле, рождает представления, которые в определенном отношении "подобны" предметам, к которым они относятся. Поэтому "предметным" называется земное сознание. Разо­вьется же оно во время 4-ой рунды.262 с. 81

1610в. Когда человек думает, в его ауре возникают затвердения, мысли. У одного они остаются, у другого постоянно меняются. Когда один не понимает другого, это означает, что у него мыслеформы слишком твердые и не могут воспринять новые мысли. Если мысли образные, то взаимопонимание достигается без труда. 266-1, с. 409

Как следует мыслить?

1625. "Что является просто содержанием Духовной науки — не есть, собственно, существенное, важное. Дело заключается в том образе, каким человек должен мыслить, чтобы признать Духовную науку". Есть два рода мышления. Один все расчленяет, дробит. Он задает тон в естествознании. Другой род мышления тяготеет к выработке ясно выраженных образов, насыщенных в своих контурах красками. Это мышление ведет в сверхчувственный мир. При первом роде мышления человек мыслит с ариманическими духами, и они проникают в его душу. Второй род мышления представлен в моих книгах, лекциях, в колоннах, капителях, в формах Гетеанума. Это метаморфизированное, гетевское мышление. С этим мышлением вы никогда не поте­ряете себя в различных духовных существах, которые хотят обрести на вас влияние. "Импульс Христа нахо­дится на прямой линии, формообразующей мышление". Расчленяющим мышлением не понять Евангелий. Пример тому — современная протестантская теология.187 (8)

1637. "Образное мышление вырабатывается не через минеральное царство, а через царство, называе­мое третьим элементарным царством".197 (1)

1739. "В человеческой способности воспоминания живет личное отражение космической силы... Но эта космическая сила деятельна еще и теперь. Она действует в подосновах человеческой жизни как сила роста, как оживля­ющий импульс. Здесь она действует своей большей частью. И она отделяет от себя лишь маленькую часть, которая вступает как деятельность в душу сознательную. Там эта часть действует как сила воспоминания. Эту си­лу воспоминания нужно увидеть в правильном свете.
     Когда в современную эпоху космического становления человек воспринимает внешними чувствами, то это восприятие есть мгновенное вспыхивание в сознании мировых образов. Вспыхивание происходит, ког­да органы чувств направлены на внешний мир; оно просветляет сознание, и оно исчезает, когда органы чувств более не обращены на внешний мир.
     Вспыхивающее в человеческой душе не смеет обладать деятельностью. Ибо если бы человек вовремя не удалил этого из своего сознания, то потерял бы себя в содержании сознания. Лишь на короткое вре­мя, в так называемых световых следах, которые так интересовали Гете, смеет жить в сознании "свечение" через восприятие. Это содержание сознания также не смеет застыть в бытии; оно должно оставаться образом. Оно так же мало смеет стать реальным, как образ в зеркале.
     В том, что изживалось бы в сознании как реальность, человек так же потерял бы себя, как и в том, что имело бы длительность благодаря себе самому. И там он больше не мог бы быть самим собой.
     Чувственное восприятие внешнего мира есть внутренняя живопись человеческой души; живопись без веще­ства живописи, живопись в становлении и прехождении духа. Как радуга в природе возникает и проходит, не оставляя следа, так возникает и проходит восприятие, без того, чтобы оно благодаря собственному существу оставило воспоминания.
     Но одновременно с каждым восприятием между человеческой душой и внешним миром протекает другой процесс. Он протекает в более глубокой части душевной жизни, там, где действуют силы роста,им­пульсы жизни. В этой части душевной жизни при восприятии запечатлевается не только преходящий образ, но и длящееся реальное отображение. ... оно, как содержание Вселенной, связано с бытием челове­ка. В то время, как это совершается, он так же мало может потерять себя, как и тогда, когда он, минуя полное сознание, растет, питается.
     Душа снова живописует, но теперь уже прошлое, живущее в собственном человеческом внутреннем. Снова не смеет в сознании, при этом живописании, создаваться что-либо длительно-реальное, а лишь возникающий и преходящий образ. Так связаны в человеческой душе воспринимающее представление и воспо­минание.
     Но силы воспоминания имеют постоянное стремление быть большим, чем они могут быть, если человек не хочет потерять себя как самосознающее существо. Ибо силы воспоминания суть остатки прош­лого в становлении человека и как таковые вступают в область Люцифера. Последний имеет стремление так уплотнить в человеческом существе впечатления внешнего мира, чтобы они постоянно светили в сознании как представления. Это люциферическое устремление увенчалось бы успехом, если бы ему не противодейст­вовала сила Михаэля. Живописуемому во внутреннем свете она не дает застыть в бытии, но сохраняет его в возникающем и преходящем образе. Избыточная сила, которая, однако, через Люцифера устремляется из человеческого внутреннего, она в эпоху Михаэля будет обращена в имагинирующую силу. Ибо постепенно во всеобщее интеллектуальное сознание человечества войдет сила имагинации.
     При этом человек не отяготит свое современное сознание длящейся реальностью: оно останется действен­ным в возникающих и преходящих образах. Но своими имагинациями человек проникнет в более высокий мир духа, подобно тому, как он своими воспоминаниями проникает в свою собственную человеческую сущность. Человек не удерживает в себе имагинаций; они начертаны в космическом бытии, и оттуда он все снова мо­жет считывать их в жизни образных представлений.
     Так принимается духовным миром то, что Михаэль во внутреннем человека охраняет от застывания. Переживаемое человеком силой сознательного процесса имагинации — становится в то же время мировым со­держанием.
     Что это может быть так — есть результат Мистерии Голгофы. Сила Христа запечатлевает в космосе има­гинации человека, сила Христа, связанная с Землей. Пока она не была связана с Землей, а извне действо­вала на Землю как сила Солнца, все импульсы роста и жизни уходили во внутреннее человека. Человек об­разовывался и поддерживался ими из космоса. С тех пор, как Импульс Христа живет с Землей, человек в своей самосознающей сущности вновь возвращается космосу. В том факте, что человек в своем мгновенном представлении живет не в бытии, а лишь в отражении бытия, в образном бытии, заложена возмо­жность раскрытия свободы. Всякое бытие в сознании — принуждающе. Однако образ не может принуж­дать. Если благодаря несомому им впечатлению нечто должно произойти, то оно должно произойти совсем независимо от него. Человек становится свободным благодаря тому, что своей душой сознатель­ной поднимается из бытия и всплывает небытийно в образности.
     Тогда возникает важный вопрос: не теряет ли человек бытия, покидая его частью своего существа и впа­дая в небытие? Здесь снова имеет место один из моментов, когда при рассмотрении мира стоишь перед од­ной из великих загадок. Переживаемое в сознании как представление, возникло из космоса. В от­ношении космоса человек впадает в небытие. В представлении он освобождает себя ото всех сил космоса. Он живописует космос, вне которого он находится. Однако, если бы было только это, то в челове­ческом существе на один космический момент вспыхнула бы свобода, и в этот же момент человеческая сущность растворилась бы. Но становясь в представлении свободным от космоса, человек все же в несоз­нательной душевной жизни причислен к своим предыдущим земным жизням и к жизням между смертью и новым рождением. Как сознательный человек, он находится в образном бытии, а своим бессознательным он пребыва­ет в духовной реальности. В то время как он в современном Я переживает свободу, его прошлое Я удерживает его в бытии. По отношению к бытию человек в представлении совершенно от­дается тому, чем он стал благодаря космическому и земному прошлому.
     В человеческом развитии здесь указано на бездну "ничто", через которую человек перепрыгивает, стано­вясь свободным существом. Деятельность Михаэля и Импульс Христа делают возможным этот прыжок".26 (162-164)

Интуиция. Инстинкт

1834. "Если вы хотите изобразить схематически жизнь Я в теле и сделаете это следующим образом:
1) бодрствование — образное познание;
2) сновидение — инспирированное чувство;
3) сон — интуитивированная, или интуитивная, воля,
— то вы сможете понять, почему интуитивное, о чем люди говорят инстинктивно, выступает тем легче в образном познании повседневности, чем ближе лежащее инспирированное чувство". Но та схема дана неверно. Ее нужно сделать по-другому. "Тогда вы скажете себе: в направлении стрелки I (рис.) образное познание нисходит в инспирации и снова восходит из интуиции (стрелка II). Но это познание, указанное стрелкой I, есть нисхождение в тело.
     А теперь рассмотрите себя. Вот вы спокойно сидите или стоите и предаетесь только мысленному познанию, рассмотрению внешнего ми­ра. Здесь вы живете в образе. А то, что Я переживает в процессах, нисходит в тело: сначала в чувства, а потом в волю. Что содержится в чувстве, вы не принимаете во внимание. Когда же вы начинаете хо­дить, начинаете действовать, то внешне вы сначала рассматриваете не чувство, а волю. И здесь при нисхождении в тело и при восхождении из него в направлении стрелки (II) интуитивная воля оказывается ближе к образному сознанию, чем сновидческое инспирированное чувство. — В этом случае названное в моей книге "Как достигнуть познания высших миров?" интуицией, спутано с поверхностной интуицией обыч­ного сознания". Гете написал вторую часть "Фауста" уже будучи ста­рым. Он тогда диктовал его, а секретарь записывал. Если бы Гете пи­сал сам, то стихи не были бы столь отчеканенными. Он диктовал, рас­хаживая взад-вперед. "И когда это бессознательное волевое действие он развивал в ходьбе, из его интуиции нечто теснилось наружу и во внешней деятельности открывалось как то, что другой записывал на бумагу".293 (6)

Роль симпатии и антипатии в процессах душевной жизни

1843. "Представление имеет образный характер. И кто ищет в представлении характер бытия, кто ищет в нем действительное существование, тот подпадает большой иллюзии". Наш глаз или желудок обла­дают элементом бытия, но ими нельзя представлять. Они идентифицируют себя с элементом бытия. Вернее будет сказать: я мыслю — значит не существую. "И мы должны представить себе, что также и в мыслительной деятельности мы имеем лишь образную деятельность. Т.обр.,все, что является лишь движением в пред­ставлении, есть движение образов. Но образы могут быть лишь образами чего-то, не могут быть просто об­разами в себе. ... Представление — это образ всех переживаний, пережитых нами до рождения, вернее до зачатия". Ваша жизнь до рождения отражается, как в зеркале, в жизни после рождения — и это есть представления. "Для самой себя воля не имеет никакого содержания. ... Она есть не что иное, как зародыш в нас того, что будет существовать после смерти в духовно-душевной реальности. ... Я прошу вас иметь в виду это различие между зародышем и образом. Ибо зародыш есть нечто сверхреальное, образ — нереальное".
     "Мы носим в себе силу антипатии и с помощью ее превращаем элемент, идущий из (состояния) до рожде­ния, в простой образ представления. А с тем, что как волевая реальность после смерти лучится в наше бытие, мы соединяемся как с симпатией. Эту пару, симпатию и антипатию, мы не осознаем непосредственно, но они живут в нас бессознательно, и они-то и означают наши чувства, что постоянно слагаются из ритма, из взаимной игры симпатии и антипатии.
     Мы развиваем в нас мир чувств, постоянную взаимную игру — диастола, систола — между симпатией и антипатией. ... Антипатия постоянно превращается в нашей душев­ной жизни в представляемое; симпатия, с др.стороны, превращает нам душевную жизнь в то, что мы знаем как наши волевые деяния, в зародышевое того, что после смерти является духовной реальностью. Здесь мы приходим к реальному пониманию духовно-душевной жизни: мы творим зародыш душевной жизни как ритм симпатии и антипатии.
     Что отражаете вы в антипатии? Вы отражаете в ней целую жизнь, которую прожили, целый мир, которым обладали до рождения или до зачатия. Это имеет в существенном познавательный характер. ... Это по­знание встречает антипатию и ослабляется ею до образа представления. ... Когда вы теперь представляе­те, то каждое такое представление встречает антипатию, и если антипатия достаточно сильна, то возника­ет образ представления, память. Т.обр., память есть не что иное, как результат господствующей в нас антипатии. Вы имеете здесь взаимосвязь между чисто чувственным, антипатией, которая неопределенно от­ражается назад, и определенным отражением, отражением — теперь образным — совершённой деятельности вос­приятия в памяти. Память — это лишь возросшая антипатия. У вас не было бы никакой памяти, если бы к своим представлениям вы испытывали столь большую симпатию, что "проглатывали" бы их; только отвраще­ние к представлениям обеспечивает вам память... Когда вы представили образно, отбросили это в память и утвердили образное, то возникает понятие. ... Если же достаточно сильна симпатия, то из нее возникает фантазия. ... А если вы развиваете достаточно сильную фантазию — что в обычной жизни происходит лишь бессознательно — если она становится настолько сильной, что пронизывает вас целиком вплоть до органов чувств, то вы тогда обычно приходите к имагинациям, с помощью которых представляете внешние вещи ... Что, напр., мел вы ощущаете белым — происходит от применения воли, которая через симпатию и фанта­зию стала имагинацией. Зато когда вы образуете понятие, то это имеет совсем другое происхождение, по­нятие исходит из памяти. ...
     Все душевное ...все, что выражается в антипатии, памяти и понятии, отпечатывается, открывается в телесном. Это связано в телесной организации с нервами. Когда в теле образовалась нервная организация, то все там действовало из состояния до рождения. ... Это творило нервы. ... Еще в человеке постоянно обра­зуется нечто такое, что постоянно имеет тенденцию одухотворяться. Но поскольку человек хочет утвердить­ся хотя и в большой, но в эгоистической любви, в теле, то это не может одухотвориться; оно растекается в телесности. Мы имеем в нас нечто материальное, но из материального состояния оно постоянно хочет перейти в духовное состояние. Мы не даем этому одухотвориться; поэтому мы уничтожаем его в тот момент, когда оно хочет одухотвориться. И это есть кровь — противоположность нервов.
     Эти два полюса должны составлять основу педагогики.

293 (2)

Тайна речи

1844. "Другая важная для нас встреча симпатии и антипатии происходит в середине человека... в груд­ной системе. При этом опять-таки деятельным оказывается весь человек, ибо когда симпатия и антипатия встречаются в нашей груди, то мы это осознаем. Но вы также знаете, что эта встреча выражается в том, что мы, скажем, при некоторых впечатлениях совершаем рефлексивные движения: не размышляя о том, угрожа­ет ли нам опасность, отскакиваем инстинктивно. Такие более подсознательные рефлексивные движения отража­ются затем в мозгу, в душе, и благодаря этому целое снова приобретает образный характер. Мы со­провождаем образами то, что разыгрывается в нашей грудной организации между симпатией и антипатией. Поэтому мы не особенно распознаем, что это покоится на встрече симпатии с антипатией. Но в груди происходит нечто такое, что исключительно сильно связано со всей жизнью человека. ...
     Деятельности симпатии в нашем человеке груди мы даем постоянно взаимодействовать с деятельностью космической антипатии. Ре­зультатом этого является человеческая речь. В мозгу явственным аккомпанементом этой встречи симпатии и антипатии в груди является понимание речи. Мы следуем за речью с пониманием. Во время речи, по сути говоря, имеет место деятельность, совершающаяся в груди и идущая параллельно деятельности, совершаю­щейся в голове; только деятельность в груди более реальна; в голове она ослаблена до образа. ... По­этому вы легко можете видеть, что речь, как и чувства, покоится, по сути, на постоянном ритме де­ятельности симпатии и антипатии. Речь, прежде всего, коренится в чувстве. И что речь обладает совпада­ющим с мыслями содержанием — это происходит оттого, что чувственное содержание мы сопровождаем позна­вательным содержанием, содержанием представления. Речь поймут только тогда, когда действительно по­знают ее как коренящуюся в человеческом чувстве".
     Двояким образом речь коренится в человеческом чувстве. В одном случае она содержится в чувствах, которые человек несет навстречу миру. Напр., изумление часто сопровождают звуком "О", страх — звуком "У", удивление — звуком "А", желание противостать чему-либо — звуком "Е" (или Э), приближение, слияние в единстве — "И". Весь чувственный процесс такого рода — душевный, покоящийся на симпатии и не встреча­ющий никакой антипатии извне. Симпатия смыкается с антипатией, когда мы гласные сводим к согласным. Наш язык, нёбо, губы существуют для проявления антипатии, для удержания вещей. Речь, состоящая из гла­сных, содержит в себе музыкальное, состоящая из согласных, — пластическое, живописное. "В речи находит­ся истинный синтез, истинное соединение музыкального с пластическим элементом в человеке".294 (2)

Процессы в организме и память

1870.
"Все происходящее в физических глазах является чем-то косвенным. Происходящее там есть, собственно, игра процессов в Я и астр.организме. Я хочу изобразить это желтым, как пронизание глаза Я — что, естественно, идет затем далее в организм, — а красным — пронизание организма астраль­ным". Теперь рассмотрим систему почек (темно-синее). Она состоит из водного элемента и твердых частей (воды 90%). "Система почек является исходным пунктом водного, которое существует не только в виде выделений почек, но проходит через весь организм и среди прочего входит также и в глаза. ... это не мертвое водное, но живое водное. Вы бы получили совершенно ложное представление о том, что в человеке является жидким, водным, если бы пожелали представить себе в живом человеческом организме (синее) водное наподобие того, как оно течет в ручье. В ручье мы имеем дело с мертвой водой, в человеческом организме — с живой жидкостью. Жива не только плазменная жидкость, но жи­во все жидкое в человеческом организме. И в этом жидком повсюду тонко рас­творены твердые составные части, о которых было сказано ранее; как бы на волнах жидкого они несутся в разные места, в том числе и в глаза. Опять­-таки, на волнах внутренней жидкости излучается эфирный организм человека в глаза. В глазах встречается двоякое. Эфирный организм человека (синее) на­полняет глаза и глазной нерв; и то, что теперь струится в этой наполненной эфирным организмом жидкости, есть астральный образ, возникающий в челове­ческом астр. теле (красное). А это (желтое) является тем, что возникает благода­ря Я. Это струится сюда и далее.
     В результате в человеческом глазу, а также и в глазном нерве сходятся впечатления, идущие извне, которые сначала возникли в Я и в астр. теле, а оттуда выступили внутри физ. и эф. тел".
     "Голова образована как отображение тех космических переживаний, которые человек проделал в доземном бытии и удержал в виде пластических формообразующих сил. От головы ребенка исходят все пластические, формирующие облик мира силы. Из нее из­лучается в остальной организм то, благодаря чему человек во время роста пластически соответствующим образом формирует свои органы.
     Итак, исходящее из головы — это вообще лишь пластические формирующие силы. И когда в голову прони­кает нечто такое, что выступает в процессе зрения, то тотчас же это воспринимается как образующая сила, которая хочет формировать. Что здесь входит через глаза — это хочет в человеке внутренне принять об­лик. Прежде всего оно хочет нервы, систему нервов образовать так, чтобы некоторым образом во внутреннем человека возникал род отображения того, что было здесь как внешнее впечатление. ... сверху вниз, от чувств внутрь идет образующая сила. Она хочет человека неким тонким образом превратить в статую. ... Этому противится иная сила (снизу вверх). ... Она постоянно растворяет то, что хочет сформироваться. ... Постоянно имеет место некий род влияния, которое солевую субстанцию, в ином случае растворяющую­ся, определенным образом спекает, так что она хочет стать твердой солью. Итак, постоянно имеется тен­денция к образованию облика. А снизу идет тенденция, растворяющая его.
     Этот процесс, совершающийся через встречу астрального с эфирным, приходящим на волнах жидкого на­встречу астральному, он неизмеримо важен, в нем заключена, по сути говоря, вся человеческая жизнь. Ибо представьте себе, вам сегодня что-то сообщили. Это является впечатлением. Оно пришло иным чувст­венным путем, чем тот, на котором вы видите красную поверхность, но оно также является впечатлением. Что вам сообщено — это хочет, опять-таки, стать в вас обликом. И если оно станет обликом, то оно останется в вас как воспоминание. И если ваша голова особенно способна осоливать все впечатления, то тогда вы об­ладаете удивительной памятью. Вы можете, как автомат, регистрировать все, что вам когда-либо сообща­лось. Но у большинства людей это не так, поскольку у них сильна тенденция все снова растворять. Что как жидкостное излучение противостоит с эф. телом пластическим формирующим силам, оно постоянно раст­воряет их. Это теплый поток, который постоянно растворяет".
     Если человек запоминает как автомат, то он не самостоятелен, тогда вспоминает не он. В действите­льности это хорошо — когда происходит растворение, — что впечатление проникает в жидкое, но не созда­ет твердых образований. Тогда все остается в астр. теле. Человек засыпает, выходит с астр. телом и Я, и снова просыпается, и снова засыпает. Так происходит 3-4 раза. "Впервые лишь после четвертого сна растворяющие силы ослабевают, и тогда твердо оседает то, что этот пластический образ, который там внутри больше не растворяется, делает основой для представлений-воспоминаний, для памяти".
     "Если вы вспоминаете только вчерашнее, то это дело вашего астр. тела. "Но если человек забыл что-то на 4-й день, то, значит, растворяющая сила была достаточно крепкой и на 4-й день, и тогда она растворила все". Тогда мы забудем непременно.
     В трехчленном человеке (головы, ритма и конечностей) развитие в голове идет наиболее медленно. И если для какого-либо впечатления нужна, скажем, секунда, то со стороны системы почек успевает прийти четыре атаки растворения. Это выражается в том, что за одно дыхание наш пульс делает четыре удара. "Дыхательная система является тем, что, действуя из ритмической системы в голову, приносит ей в четы­ре раза замедленный темп. ... И в том, как это выражается через в четыре раза более медленный темп головы, в этом заложено все оплотневание. что в состоянии превратить человека в статую". Встреча впечатлений, идущих извне и из системы почек, совершается в ритмах дыхания и циркуляции крови. Потому и приходится на каж­дое впечатление четыре растворяющие атаки снизу, и потому же необходимо четыре сна, чтобы импульс из­вне достаточно окреп.
     "Если человек закроет глаза, сознательно притупит мозг и посмотрит на то, что струится от почек, то обнаружит имагинации, плывущие по живой воде; так предстает в имагинации собственное внутреннее". Если почки нездоровы, то слишком сильное излучение идет в живую воду, и тогда в имагинации выступает субъективное, выражающее заболевание почек.
     "Глазной нерв способен постоянно создавать в глазу контурные образования. Сосудистая оболочка с кровью хочет их постоянно растворять.
     Происходит это не так грубо, как обычно себе представляют, но так, что артерии глаза идут своим пу­тем, а потом вчленяют в себя вены, и не бывает так, чтобы одно примыкало к другому. Именно в глазу ар­терии проходят так, что кровь некоторым образом изливается из них, а затем вбирается венами; в глазу возникает некое легкое протекание и вбирание назад. Это ложное и грубое воззрение, когда считают, что артериальная кровь непосредственно приходит в венозную. Это не так. Возникает тонкое излияние и снова втягивание. И в том, что здесь возникает как такое излияние, вибрирует ритм циркуляции; а в нерве, который сюда подходит, в нем вибрирует ритм дыхания. В глазу же одно переходит в другое.
     Итак, зрение состоит в том, что эти два ритма сталкиваются в глазу. Если бы они были одинаковы, мы не могли бы ви­деть". Это подобно тому, как если бы вы пошли медленнее, чем идет повозка, и почувствовали, что ее что-то тянет. Свое Я вы чувствуете потому, что голова движется в 4 раза медленнее, чем остальной организм. Нарушение этого ритма 1: 4 обусловливает болезни. Одни из них вызываются чрезмерным преобладанием процесса растворения, другие — затвердения. Возникают, например, судороги. (Далее дано опи­сание причин возникновения некоторых детских заболеваний. — Сост.).
     В замедленном ритме действует ариманическое, в ускоренном — люциферическое. Это представлено в де­ревянной скульптурной группе. Ариман там находится в отвердевших формах, Люцифер — в закругляющихся.218(3)

Представление — воспоминание

1871. "Можно заметить такую тенденцию: Я помрачается, когда помрачается чувственное восприя­тие. Когда к чувственным восприятиям мы присоединяем представления, то проникаем нашим Я в наше астр. тело. Так что можно сказать: как жизнь в чувственных восприятиях связана с переживанием Я, так жизнь представлений связана с астр. телом.
     Прежде всего это помрачение Я выражается в том — и это, собственно, наиболее значительное, на что следует обратить внимание, если хотят понять, о чем я здесь говорю, — что мы, оставаясь при восприятиях чувств, имеем нечто совершенно индивидуальное. Комплекс чувственных восприятий, который мы получаем от самих себя, их никто другой не может получить точнее нас самих... и в этом совершенно индивидуальном мы получаем в то же время наше я-переживание. Поскольку мы восходим к переживаниям представ­лений, мы, в то же время, получаем силу приходить к чему-то более всеобщему, например, можем образовы­вать абстракции, которые затем в том же самом облике можем сообщать другим, и другие могут понять то же, что и мы. ... Но это выражается уже в том, что Я замутняется, когда от переживаний чувств мы продвигаемся вверх к переживанию представлений. Хотя, в то же время, мы уходим глубже в себя: и это также является непосредственным переживанием. Но когда развиваются представления — или, лучше сказать, то, что в нас разыгрывается для их возникновения, и что мы сегодня оставим в стороне, — то из представлений возникают воспоминания. Представления, собственно говоря, сначала исчезают из нашего сознания. Из ка­ких-то подоснов — сегодня мы оставим это без разъяснения — возникают факты, вследствие которых мы мо­жем вызвать те же самые представления.
     Это единственное, что мы можем утверждать. Неправомерно говорить, что представления гуляют где-то в подсознании, пока мы их не вызовем вновь, может быть через годы. ... Но мы также знаем, что предста­вления, которые человек образует в связи с чувственными переживаниями, преходящи, и что если даже это порой стушевывается, то должна быть развита внутренняя сила, которую можно пережить, когда прошедшее переживание в воспоминании снова становится представлением. Что здесь становится побуждением к воспо­минанию-представлению — это сидит в нас глубже, чем обычные, связанные с чувственными ощущениями пред­ставления. Это в нашей организации основанное воспоминание-представление; оно связано с тем, чем мы являемся как временные существа. Мы знаем, что представления по-разному вспоминаются в зависимости от того, насколько далеко в прошлом они находятся. ... Во всяком случае, живущее в представлении, свя­занном с чувственным восприятием, втянуто во временной поток, в котором живем мы сами. Определенные ощущения, которые мы имеем, когда всплывают воспоминания, говорят нам, как воспоминание связано со всей нашей организацией. Мы знаем также, как в различном возрасте сила воспоминания бывает большей и меньшей.
     Если мы исследуем эти факты, то сможем сказать себе, что как сила представления связана с астр. телом, так сила воспоминания связана с эф. телом. ... память образует одно с эф. телом, как жизнь пред­ставлений — одно с астр. телом, как чувственные восприятия — одно с Я. Во всяком случае, лежащее в основе представлений берется во временной поток нашего бытия. Не только развитие нашего роста между рождением и смертью находится в определенном временном потоке, но и то, что изживается в виде воспоминания, и мы чувствуем их взаимопринадлежность".
     Особенно в патологических случаях можно наблюдать связь нарушений памяти с нарушениями роста и питания, также связанными между собой. Существует и связь воспоминаний с физ. телом. Если вы привыкли совер­шать какое-либо непроизвольное движение пальцем, то всегда можно найти комплекс переживаний, приведший к этому. Переживания слишком сильно отпечатлелись в физ. теле, им же следовало отпечатлеться только в астр. теле. "Если же они слишком сильно отпечатлеваются в физ. теле, то тогда они встают под влияние вос­поминаний. Но такого не должно быть. Имагинативное наблюдение показывает нам, что действующее в памяти, в эф. теле является некоего рода развитием движения. В физ. теле это скапливается, застаивается. Это не должно целиком пронизывать физ. тело; оно должно физ. телом отталкиваться".
     "Вот действует чувственное восприятие. Сначала его воспринимает Я. Когда оно вживается в астр. тело, к нему присоединяется представление, действует сила, делающая возможным последующее воспоминание, когда это переживается как движение в эф. теле. Но вот все это должно скопиться, задержаться, не пронизывать далее целиком физ. тело. В физ. теле возникает — вначале, естественно, целиком бессознательно — от того, что живет в воспоминании, образ. Этот образ совсем не подобен тому, чем было воспоминание, — тут имеет место метаморфоза; но образ возникает. Так что можно сказать: как с эф. телом связана память, так с физ. телом связан действительный внутренний образ. Всегда, когда в физ. теле запруживается движение, исходя­щее из эф. тела, ему напечатлевается образ; этот образ, естественно, может быть постигнут имагинативным представлением. Тогда становится видно, как действительно физ. тело становится носителем всех этих образов".
     "Этот образ есть последнее, к чему приходят внешние переживания. Другим является представление; вос­поминание — это проходной момент. Переживаемое нами во внешнем мире не должно просто проходить сквозь нас. Мы должны быть изолятором; мы должны это задерживать, что в конце концов и делает наше физ. тело. Наше астр. тело изменяет это, делает бледным в представлении; наше эф. тело вбирает все его содержание и сохраняет лишь одну возможность вызвать это вновь. Но произведенное в нас действием, отпечаталось в нас образно. С этим мы живем далее. Но мы не должны пропускать это сквозь нас. Предположим, что мы пропускали бы сквозь себя представления, так что они не отталкивались бы эластично эф. телом: они тогда проходили бы сквозь эф. тело, сквозь физ. тело. Тогда мы барахтались бы в окружающем мире, как нам это повелевали бы делать внешние события". В нас вспыхивало бы желание подражать всему, что попадало бы в поле нашего зрения.
     Рассмотрим человека с другой стороны. Для внешнего наблюдения нет разницы между движением нас самих и неодушевленных предметов. Тогда речь идет лишь о перемене места. "И это, в конечном счете, и есть, по сути, то, что мы имеем в сознании от нашего движения в обычной жизни; ибо мы должны различать между намерением совершить движение и действительным движением".
     Движущийся человек развивает силу (возьмем одно это). "Итак, когда мы представляем себя в движении и смотрим на физ. тело, то можем здесь гово­рить только о силе". Но перейдем к внутренним процессам. Там становится необходимой еще материя: для сил роста, питания, воспроизводства. Происходящее здесь мы должны искать в эф. теле. Внешние силы жёст­ки, например, вес тела. Опустим тело в воду, оно потеряет в весе столько, сколько весит вытесненная им вода. Но внутренние силы подвижны; они могут простираться и сжиматься. "Каждая сила, так можно сказать (продолжая закон Архимеда), связываясь с эфирными силами, теряет столько от своей жесткости, неподвижности, сколько эфирные силы приносят ей навстречу поглощающих сил (Saugkraften). Эфирные силы стано­вятся движением, они тогда деятельны в растительном организме ... но также и в животном, и в человече­ском организме.
     Но пойдем далее от эф. тела к астрельному; также и во внешнем наблюдении пойдем от растения к живот­ному. Тут бывшее в силах роста внутренней подвижной силой, освобождается, внутренне освобожда­ется подобно тому, как я описывал освобождение силы с семи лет, со сменой зубов. Так что происходящее здесь больше не связано с силами твердого тела. Что здесь внешне выражает себя как свободные силы, яв­ляется у животного и человека силами инстинкта. Так проникаем мы к астр. телу, и то, что здесь внизу выступает как сила, является инстинктом. — Проникая до Я, инстинкт становится волей.

Я:	чувственное восприятие	Воля
Астральное тело:	жизнь представлений	Инстинкт
Эфирное тело:	память	Силы роста
Физическое тело:	образ	Сила

     ... Для внешнего взгляда физ. тело представляет собой силовую организацию. И если его наблюдать пра­вильно, то оно, фактически, состоит из взаимодействия сил с образами. ... если вы рассмотрите взаимо­действие идущего сверху и снизу ... т.е. идущие колебаниями вниз представления и идущие снизу вверх процессы питания, роста, дыхания, то вы получите живой образ эф. тела, и, опять-таки, если вы обдумаете все то, что вы переживаете сами, когда в вас деятельны инстинкты, когда вы хорошо поймете, как инстинкты действуют в циркуляции крови, в дыхании, во всей ритми­ческой системе, как инстинкты зависят от нашего воспитания, то вы получите живое действие того, что является астр. телом.

И когда, наконец, вы обдумаете взаимную игру волевых актов ... с восприятиями чувств, то вы получите живой образ того, что здесь как Я вживается в сознание". "Внешним миром воз­буждаются чувственные восприятия (см. схему, синее), но внутри этих чувственных восприятий живет Я (оранжевое)". "Это Я живет, собственно говоря, во внешнем мире и напол­няет нас через восприятия чувств, а далее наполняет нас, ко­гда в чувственные восприятия (оранжевое), проникая до астр. тела, вчленяются представления (желтое). ... Это иллюзия, будто наше Я пребывает внутри ... физического организма. Оно из внешнего мира относится к этому физическому организму таким образом, что как бы протягивает свои щупальца в наше внутреннее, преж­де всего в представления, т.е. к астр. телу или до астр. тела.
     Рассмотрим точнее мир воспоминаний. Воспоминания восходят из нашего внутреннего. Когда они восходят внутри, то в первую очередь представляют собой деятельность в эф. теле, которая и возбуждает пред­ставления в астр. теле (стрелки). Но в конце концов представления должны происходить из того, что в физ. теле является образами.
     Теперь заметьте себе, что — исходя из физ. тела — к эф. телу устремляется возбуждение, лежащее в ос­нове воспоминания, и в нем пребывает Я. Все это можно нарисовать так, что схематически я мыслю Я не только здесь, внешне, но также пребывающим в физ. теле (красноватое) и из физ. тела возбуждающим вос­поминания (зеленое), которые затем делаются представлениями (желтое)... Когда я принимаю во внимание воспоминания, то я должен пребывающее здесь, наверху, как Я, заложить также и в физ. тело. Я обособлено для себя, а, с другой стороны, наполняет физ. тело. ... А теперь обратите вни­мание на следующий процесс. Представьте себе, что вы встретили на улице человека и у вас возникло чувственное восприятие этого человека. Ваше Я внутри, и там высту­пает воспоминание: вы вновь узнаете человека. Воспоминание пришло из­нутри, а извне — чувственное восприятие. И они сцепляются". Феномен такого сцепления был известен древним духоиспытателям. Они его изображали в виде змеи, кусающей свой хвост. Но истоки подобных символов теперь мало кто знает, а без того в них нет смысла.
     "В действительности Я — это поток, который приносит телу чувственные возбуждения. Тело отражает их назад, и прежде всего то, в чем сидит само Я. Я, собственно, здесь, но также и во внешнем ми­ре. Оно в физ. теле, но и отражается им. Человек воспринимает не свое действительное Я, а отражение. Он воспринимает отраженное излучение, когда ощущает: это отражение". "Это нужно представить себе как образ: душа находится во внутреннем вращательном движении. Это предстает созерцанию".206(12,13. VIII)

Представление — воспоминание — фантазия

1872. "Это, до некоторой степени, один полюс внешних переживаний в обычном бытии: абстрактные, су­хие, холодные идеи, на которых человек не может ни закрепиться, ни обосновать реальности собственного человеческого существа. В конце концов, новое человечество все-таки не может согреться от декартова: я мыслю — следовательно, существую, ибо, сколько ни думай, из мышления не извлечешь какого-либо бытия. Вторым полюсом внутренних переживании являются представления воспоминания. Кто всерьез занимается психологией, а не теми словосплетениями, которыми ныне в университетах занимаются под видом психологии. Тот знает, что представления воспоминания субстанционально суть то же самое, что и представления фан­тазии, которые мы можем образовывать свободно. ... Мир идей, вплетаемый нами в законы природы, таков, что мы сознаем, что наша воля в образовании мира идей не может действовать через саму себя; она должна соединяться с внутренней логикой, с соответствующим действительности сплетением идей. ... В случае дру­гого полюса, фантазии, также живущей в памяти, мы совсем ясно осознаем: там, внутри, госпосдствует наша воля... а эти фантазии охотно имеют дело с нашим Я, с нашей личностью, с тем, что составляет нашу ре­альность. Мы, конечно, можем возмущаться фантазией или фантастикой, но когда мы чувствуем, что наше Я действует там, внутри, по своему произволу, то мы в то же время чувствуем, что в этих фантазиях со­держится наше Я, наша личность. Это во-первых.
     Во-вторых: в тот момент, когда по причине какого-либо заболевания разрушается непрерывность наших воспоминаний ... в тот же момент разрушается также действительная доброкачественность нашего внутрен­него я-переживания. Таким образом, наше я-переживание, с одной стороны, оказывается не связанным с миром наших идей. С другой же стороны, — мы чувствуем, что я-переживание находится там, внутри, в том, что мы называем нашим миром фантазии, несмотря на то, что мы не можем строить на этом мире фантазии и в определен­ном отношении не должны искать сущностного Я в этом мире фантазии, хотя и знаем, что оно там деятель­но, что оно совсем не может правильным образом жить в нашем сознании, если не придет в связь с этого рода воспоминаниями". Тут большая жизненная загадка. Мир идей является нам то абст­рактно, то образно. Мы, прежде всего, используем его, обдумывая то, что действует на наши чувства: цвет, звук, тепло. Это описано в "Истине и науке" и в "Философии свободы". Но что было бы с нами, если бы чув­ственные восприятия приходили только извне? И каким образом встречаются в наших органах чувств устремляющиеся к нам извне содержания восприятий и противоудар изнутри мира идей? "Отдаваясь миру восприятий, мы, люди, жили бы в нашем эф. теле и вместе с эф. телом — в эфирном мире. Только представьте себе, как вы через глаза отдаетесь миру цвета и живете в эфирных волнах мира цвета... в волнах моря звука, которое, конеч­но, не является эфирным, но выступает таковым, если вы не противопоставляете ему мир идей. Звук в сво­ем первом выступлении для человека является эфирным. Вы плаваете в море воздуха, а потому — в сгущенном эфирном. Это также эфирное — что материально сгущается только до воздуха; звук, т.обр.,есть лишь воздухообразно-материальное выражение эфирного. То же самое относится к свойствам тепла, вкуса, обоня­ния, ко всем свойствам чувств".
     И вот, представьте себе, вы живете в эфирном море как эфирные существа. И, живя так, вы никогда не пришли бы к той человеческой конституции, в которой пребываете между рождением и смертью. И лишь смягчая тон этого эфирного, надламывая его, вы приходите к этой конституции.
     "Но чем мы надламываем эфирное? Чем мы его убиваем? — Противоударами идей. Это действительно происходит так: извне в живой эфирности приходит содержание мира восприятий (см.рис., красное), и мы, как эфирные существа, плавали бы в ней, если бы изнутри не возникал противоудар ми­ра идей (синее), каким он пребывает в нас между рождением и смертью.
     Он убивает эфирное, и мир является нам как физический. Мы имели бы вокруг себя эфирный мир, если бы не убивали его миром идей, не сбрасы­вали его (вниз) до физического облика. Мир идей, каким мы его имеем, как люди, связывается во всей нашей организации со свойствами чувств; он надламывает эти чувственные свойства и низводит их к тому, что мы переживаем как физический мир".
     Такое действие мира идей на эфирный мир приводит к тому, что между рождением и смертью мы пережива­ем мир идей как восходящий изнутри, а не в его истинном облике. В реальности мира идей мы живем до рож­дения и после смерти. "Но что дают нам Боги, посылая нас через рождение в этот мир? — Они дают нам те­невой образ той экзистенции, которой мы обладаем между смертью и новым рождением. Этот теневой образ есть идеи, и они служат нам здесь, чтобы мы вообще могли стать физическими людьми; без этого мы остались бы эфирными существами, плавающими в эфирном море. Мы убиваем нашу эфирную жизнь теневыми об­разами нашей жизни между рождением и смертью".
     Теперь еще раз обратимся ко второму полюсу и спросим себя: "что представляет собой сумма наших вос­поминаний, фантазий-представлений, развивающихся внутри нас? Она представляет собой не что иное, как преобразование того, что жило в нас как сила роста, прежде чем оно метаморфизировалось в силу воспоми­нания, в силу фантазии. Что внизу, в теле, живет как сила роста, становится духовно-душевной силой вос­поминания, когда оно эмансипируется от телесности. Вы ведь знаете, что до 7 лет, до смены зубов в че­ловеке является та сила, которая позже образует в душевной памяти хорошо очерченные воспоминания; она работает формообразующе над телом. Что, наконец, растут зубы — это то же самое, что живет в нас как способности воспоминаний-представлений. Короче говоря, живущее в нас как фантазмы является той же самой силой, что вызывает наш рост, лежит в основе нашего органического становления".
     Но мы вырываем эту фантазмообразующую силу из нашего организма. Если же мы оставили бы ее там, то все, над чем мы госпосдствуем нашим Я, перекатывалось бы в нас волнами. "Вы не смогли бы сказать: я хочу, — но вы чувствовали бы, как катится в вас кровь; вы не говорили бы: я беру ручку, — но вы чувствовали бы механизм мускулов вашей руки. Вы чувствовали бы себя живущими внутри мира, если бы не могли оторвать мир фантазмов от вашего организма. Вы потеряли бы самостоятельность. Что жило бы, двигалось в вас, было бы лишь продолжением внутри вашей кожи того же, что пребывает вне ее. Человек мог бы сказать себе: вне моей кожи из определенных сил растет трава, внутри моей кожи растут моя селезенка, печень; но я не ощу­тил бы здесь разницы, не будь я в состоянии вырвать мои фантазмы из того, что организующе действует во мне. Вовне я ничего не разрываю, там я воспринимаю существ в их целостности. Внутри моей кожи я отделяю мир моих фантазмов. Благодаря этому я прихожу к самостоятельности. Благодаря этому вообще становится возможным найти ложе, подоснову для самости в человеке. Таков другой полюс внутренних переживаний.
     Мы должны умерщвлять жизнь наших чувств миром идей, чтобы быть в состоянии поставить себя в физичес­кий мир, т.к. иначе, подобно спектрам, мы плавали бы в эфирном мире. С др.стороны, мы должны внутренне мир фантазмов отрывать от нашего органического свершения, т.к. в противном случае мы попросту стали бы членами природы, подобно растущему дереву ... Как одним полюсом, идейным полюсом, мы связаны с перио­дом до рождения, так другим — полюсом фантазмов, в котором живет воля, мы связаны с посмертным. С нерожденностью мы связаны миром идей, с бессмертием — миром фантазмов ... которые, когда мы проходим врата смерти, слагаются в организованный космос, и в нем мы затем ткем, живем после смерти".198 (13)

XII. ДУША МЕЖДУ ФИЗИЧЕСКИМ И СВЕРХЧУВСТВЕННЫМ

Кругооборот тела, души и духа

1908. "Только благодаря тому, что мы в бодрственную жизнь представлений некоторым образом вли­ваем воспоминания, что мы обладаем состояниями, в которых мы не имеем переживаний, состояниями сна во время от засыпания до пробуждения, мы ведемся назад в самих себя. И также неопределенная память о том, что мы хотим, т.е. нечто сновидческое, играющее в нашем сознательном бытии, дает нам я-чувство, наш я-импульс. В обычном сознании мы не переживаем его в полном сознании, мы переживаем его как толчок, идущий из нашей организации в сознание, этот я-импульс. С другой стороны, мы переживаем его благодаря тому, что от засыпания до пробуждения мы с нашим Я, не вступающим в обычное сознание, и с нашим астр. телом, которое также не вступает в обычное сознание, встречаемся с космосом и в наше сознание ударяет то, что мы как затемнение этого сознания переживаем от засыпания до пробуждения".
     Но что ввергает нас в сон? Сон наступает благодаря тому, что "...в воле мы развиваем органическую дея­тельность". Душевное действует в воле вплоть до мышц, как бы тонет в них и делается бессознательным. "Это исходит от потребностей, от телесных условий, из того, что мы в обычной жизни осознаём наше Я.
     Это происходит оттого, что мы носим на себе тело, которое, когда должна быть исполнена воля, прибе­гает к душе, которое, когда оно развиваемые им в воле силы хочет уравновесить, похищает душу в бессо­знательное сна, чтобы способствовать полному сознанию, собственно, пребывающего в бессознательности Я... Мы утопаем в телесно-физическом, когда в это телесно-физическое изливаем наш дух, а прежде — нашу душу. ... Мы чувствуем себя сильно, когда душа изливается в тело.
     Мы чувствуем себя не сильно, а бодрственно, когда обладаем представлениями и чувственными восприятия­ми. Иметь представления и чувственные восприятия означает жить вне тела. ... человек живет в духовном мире уже тогда, когда имеет чувственные восприятия и образует представления. ... Физический аппарат (чувства) не переживается; духовное, совершающееся в нем, — вот что переживается. По своей сути со­держание восприятий вообще духовно. Только, как мы уже видели, в представлениях мы простираем деятельность чувств в организацию нервов. Деятельность нервов состоит в отмирании. Органическая деятельность непременно должна быть выключена, когда мы хотим представлять. Поэтому в чувственных восприятиях и представлениях мы живем в духовном. Но мы также, как люди, живущие от рождения до смерти, живем в ду­ховном благодаря тому, что от этой жизни мы получаем только образы. Это своеобразное явление, что ду­ховное, осознаваемое нами в представлениях, в чувственных представлениях, предстает только в образах. ... В представлениях мы сознательны, они, как таковые, носят абстрактный характер, они не являются интенсивно насыщенными образами. ... Но они серы только для нашего сознания. В действительности все представления, развиваемые человеком, содержат имагинации. ...

     Имея представления, вы имеете имагинации. Только представления остаются в сознании, а имагинации соскальзывают вниз и живут во всеобщей витальности вашего организма, во всеобщей жизнедеятельности. ... Мы обладаем чувственными восприятиями (см.рис., красное), затем в нас есть деятельность представлений (синее, зеленое), которую мы образуем из чувственных восприятий, и так получается голова Януса. Спереди она есть бледные представления, приходящие в сознание; сзади она есть имагинации, но они не приходят в сознание. Имагинации идут вниз, в организм и образуют всеобщую жизнедеятельность... они живут в сердце, в мозгу, в легких, повсюду. ... Благодаря этому все происходит так удивительно: здесь у нас — нарисованное красным и синим — дух в образе ... мы переживаем это душевно. Та­ким образом, дух является духом, когда он обращен вперед; назад, будучи обращенным к организму (зе­леное), он является душой. Но в душевном он начинает утопать в полубессознательном и бессознательном и соединяться с телесным.
     За бессознательной душевной деятельностью исчезают имагинации. А с другой стороны выступает телесность. Но она пребывает в ночи сознания, тонет во сне и, лишь посылая волю в сознание, выявляет себя. Эта воля толкает нас с другой стороны; она делает нас сильными и дает нам переживание действительности. Но это переживание действительности и в наивысшем заявляет о себе как чувство. Мы видим здесь сны о действительности, но в бодрственном сознании ее нет. Так что между рождением и смертью мы дорогой ценой платим за наше бытие в духе: дух переживаем в образе, в образе чувственных восприятий, в образе представлений".
     "Но все телесное построено духом. И когда человек образует свои имагинации, он переживает эту лежащую на заднем плане жизнь имагинаций. Далее он переживает позади душевного то, что в обычном сознании пребывает как чувство. Чувство он сначала переживает сознательно. А за чувством находится инспирация". С каждым чувством вы получаете инспирацию, но она уходит в телесность, как имагинация — в жизненность. Инспирация нужна там для ды­хательной, для ритмической деятельности. За волей стоит интуиция.

"Восприятия чувств.
представления:	духовное переживание, но в образах, имагинации соскальзывают в жизненность
Чувства:	душевные переживания, но сновидческие,инспирация соскальзывает в ритмическую деятельность
Воля:	телесно-физические переживания, но во сне, интуиция соскальзывает в деятельность обмена веществ и движения."

     И только предметное познание мы шлем в образной форме, как духовную деятельность. А поскольку это просто образы, то они могут соединяться с образами внешнего мира". Итак, душевное действует в голове, в нервно-чувственной организации, когда органическое там отмирает. В деятельности желез душевное не касается физического, железы его отделяют. В мышцах и костях ду­шевное полностью связано с физическим.
     Имагинации, инспирации и интуиции реально присутствуют в нашей телесной деятельности, когда мы схватываем образы духа. "Когда дух погружается в телесность, когда он посылает в нее инспирацию, то он снова выступает на поверхности, проникает через жизненные импульсы вовне, цвет, прежде всего, дает человеческой коже, инкарнат, образует то, что называется человеческой физиономией, выявляется в благородном строении лба, в форме губ, подбородка, носа и т.д. Этот дух, погружающийся как инспирация, является нам, действуя сквозь ступени жизни, в покоящемся человеке". Походка, жестикуляция выражают интуитивное действие духа, когда он присутствует в теле не как дух, а как образование тепла, как хими­ческие процессы разложения, происходящие во время человеческой деятельности. Дух, погружаясь в челове­ка, в его формах вновь соединяет его с миром. И так замыкается кругооборот.208(18)

2. Становление "Я есмь"

От греческой драмы к Мистерии Голгофы

179. "Грек ещe не обладал таким воззрением на мир, как мы. Он хотя и мог развивать такие же понятия и идеи о мире, как мы, но он мог, в то же самое время, всерьeз принимать те воззрения, которые ещe давались в образах. Он вообще жил иначе, чем мы сегодня живeм. Мы, например, идeм в театр, чтобы развлечь себя. В Греции развлекаться ходили в театр — если я могу так выразиться — во времена Эврипида, едва ли во времена Софокла, и уж никак не во времена Эсхила или ранее того. Тогда на драматические представления приходили с другими целями. У человека было отчeтливое чувство, что во всeм: в деревьях и кустарниках, в реках и ручьях — живут духовно-душевные существа. Если человек переживал этих духовно-душевных существ, то в его жизни возникали моменты, когда у него совсем ослабевало чувство себя. Когда же он снова развивал это сильное чувство себя, которое древние развивали с помощью изучения йоги и которое грекам уже не было нужды развивать с помощью йоги, то всe вокруг делалось мeртвым, тогда человек видел лишь некоего рода труп природы. Тогда человек расходовал себя. Он говорил себе: жизнь расходует людей. Созерцая лишь мертвую природу грек чувствовал это как некий род душевного и телесного заболевания. В древние греческие времена это ощущали так живо, что в течение дневной жизни заболевали, и было необходимо что-то такое, что оздоровляло бы: и это была трагедия. ... если вообще желали остаться целостными людьми, то требовалось исцеление, поэтому шли в трагедию. И трагедии во времена Эсхила игрались так, что тот, кто строил, создавал трагедию, чувствовал себя врачом, лечившим израсходованного человека. Чувства, возбуждавшиеся сопереживанием страха, сострадания вместе с героем, действовали как лекарства. Они пронизывали человека, и когда он их преодолевал, эти чувства страха и сострадания, то они вызывали в нeм кризис, каким он, например, бывает при пневмонии. А когда человек преодолевал кризис, то он становился здоровым. ... Так было для греков искусство некоего рода целительным процессом. А когда первые христиане начали переживать, что было дано в воплощении Христа в Иисусе, что могло быть подумано, ощущено в Евангелиях: нисхождение Христа Иисуса к страданиям и к крестной смерти, Его воскресение, вознесение, — то они ощущали определeнного рода внутреннюю трагедию. Поэтому они всe больше и больше называли Христа врачом, целителем, великим врачевателем мира. Грек в древности ощущал это исцеление в трагедии. Человечество должно постепенно прийти к тому, чтобы исторически целящее переживать и ощущать во взгляде, в духовном переживании Мистерии Голгофы, великой трагедии Голгофы.
     В древней Греции, а именно во времена Эсхила, в трагедии стало более открытым то, что ранее праздновалось лишь в сумерках Мистерий. Что видели люди в этой внешней трагедии? — Являлся Бог Дионис, тот Бог Дионис, который образуется из земных сил, из духовной Земли... выходил на поверхность Земли и сопереживал страдания Земли. Как Бог, он чувствовал душевно — не так, как в Мистерии Голгофы, телесно, — что это такое: жить среди существ, проходящих через смерть. Он не учился переживать смерть в себе, но — наблюдать еe. Человек чувствовал: здесь Бог Дионис, который глубоко страдает среди людей, потому что он должен знать, как страдают люди. Сначала на сцене было одно-единственное царство — Бог Дионис, страдающий Дионис, а вокруг него — рецитировавший хор, чтобы люди могли слышать, что происходит в Боге Дионисе. Таков, вообще, был облик первых представлений, трагедий, что единственным действующим персонажем в них выступал Бог Дионис, а вокруг него хор рецитировавших о том, что происходило в его душе. Лишь мало-помалу из одного персонажа сложилась позднейшая драма. Так в образе переживали Бога Диониса. А позже в действительности, как исторический факт человеческого развития, человек пережил страдающего, умирающего Бога, Христа. Однажды это должно было разыграться перед человечеством как исторический факт, так что все люди могли ощутить то, что в ином случае в Греции могло быть пережито в виде спектакля. По мере того, как человечество шло навстречу переживанию этой великой исторической драмы, столь святая в древней Греции драма, что в ней ощущали целителя, чудесно действующее лечебное средство человечества, всe более и более, я бы сказал, сбрасывалась со своего пьедестала и превращалась в средство развлечения, как это стало уже во времена Эврипида.
     Человечество шло навстречу времени, где оно нуждалось в чeм-то ином, чем в воспроизведении образа духовно-душевного мира, после того как природа стала для созерцания неодушевлeнной. Человечество нуждалось в исторической Мистерии Голгофы. Древний ученик йоги в индийскую эпоху удерживал дыхание в своeм теле, чтобы в дыхании ощутить: в тебе живeт божественный я-импульс. — Как ученик йоги, человек переживал Бога в себе через процесс дыхания; но пришли другие времена. Человек больше не переживал в себе божественного импульса в процессе дыхания. Но он научился думать, и он сказал: через дыхание душа входит в человека. — Древний ученик йоги это проделывал. Позднейший человек сказал: "И вдохнул Бог человеку живое дыхание, и он стал душою". Конкретное переживание стало абстракцией. Драма стала мировым событием. Так был смещен образ. Образ стал просто образом, как дыхательный процесс начали просто описывать словами".
     Сам человек сделался для себя внешней действительностью — как тело, проникнутое Богом. "И когда человек смотрел на распятие, на умирающего Христа Иисуса, то перед ним была природа. Перед ним был образ природы, той природы, в которой был распят человек. А когда человек смотрел на восставшего из могилы, пережитого затем Павлом и учениками, на живущего в мире Христа, то ему представало то, что в древние времена он видел во всей природе. Во множественности, во множестве существ, в гномах и нимфах, в сильфах и саламандрах и во всевозможных других существах земных иерархий видел человек божественно-духовное; он видел природу проодухотворeнной, проодушевлeнной. Но теперь в человеке возникла тяга через зарождающийся интеллектуализм соединить всe то, что разбросано в природе. Человек соединил это в мeртвом Христе Иисусе на кресте. Но во Христе Иисусе он видел всe, что вынужден был потерять во внешней природе. Всю духовность видел человек, когда взирал на факт: из тела возвысился Христос, Божественный Дух, преодолевший смерть, и в этом Существе теперь может иметь часть каждая человеческая душа. Человек утратил способность в окружающей природе видеть Божественно-духовное; он приобрeл способность при взгляде на Мистерию Голгофы это Божественно-духовное снова находить во Христе.
     Таково развитие. Что человечество потеряло, было снова ему дано во Христе. В утрате оно обрело эгоизм, возможность чувствовать себя. Не стань природа мeртвой для внешнего наблюдения, человек никогда не пришeл бы к переживанию "я есмь". Он пришeл к переживанию "я есмь", он смог почувствовать себя, внутренне переживать себя, но он нуждался в духовном внешнем мире. Им стал Христос. Но "я есмь", эгоизм, он достигается в трупе природы".
     Природа была мeртвой. Человек переживал "я есмь" внутренне. Но с ним он стоял бы лишь как отшельник на бездуховной, бездушной Земле, если бы не мог взирать на Христа. Однако он не мог видеть Христа внешне ... он должен был воспринять Его в Я. Он должен был мочь сказать, возвышаясь над повседневным "я есмь":

"Не я, но Христос во мне". Это можно изобразить схематически. В древности человек переживал природу вокруг себя (зелeное), пронизанной духом и душой (красное). А когда природа стала бездушной, он воспринял собственное "я есмь" (жeлтое). Но для этого ему был нужен образ пребывающего в человеке Бога, и он воспринимал это в Боге Дионисе, в греческой драме. "В ещe более поздние времена человек опять-таки ощущал обездушенное в природе (зелeное), а в себе "я есмь (жeлтое). Но драма стала фактом. На Голгофе воздвигся Крест. И одновременно то, что ранее было утеряно человеком, взошло в его собственном внутреннем и стало излучаться (красное) из его собственного внутреннего: "Не я, но Христос во мне". В древности человек не говорил, но переживал: не я, но Божественно-духовное вокруг меня, во мне, повсюду. Это было бессознательным переживанием "не я, но Христос во мне". Первофакт, бессознательно переживавшийся во времена, предшествовавшие тем, когда человек пережил своe Я, стал сознательным фактом, переживанием Христа в человеческом внутреннем, в человеческом сердце, в человеческом душевном". 211(3)

359. "По сути, человек таков: в верхней его половине пребывает мир космических мыслей, в нижней — мир космической воли. И постоянно человек является объектом нападения для Люцифера со стороны воли и Аримана — со стороны мысли. Ариману постоянно хочется сделать человека одной головой. Люциферу постоянно хочется лишить его головы, чтобы он не мог думать, чтобы всe восходило окольным путeм, через сердце, в тепле, чтобы его целиком затопила мировая любовь, чтобы он весь излился в мир как мировая любовь, как космически-мечтательное существо". В наше время особенно интересно действует Ариман. В этой связи австрийский поэт Герман Роллет высказал такую мысль, что если бы всe пошло в духе нашей эпохи и далее, то мы утратили бы подвижность наших конечностей, мы бы двигались только механически и вообще стали бы одной головой. И надо сказать, что если с физической головой этого и не совсем просто достичь, то с эфирной головой такое может удасться.
     "В то время, когда мы живeм на Земле, в нас происходит постоянное взаимодействие между волей и мыслями. Воля завладевает мыслями, и этот состав воли и мыслей мы должны пронести через смерть. Ариману хотелось бы нам в том помешать. Ему хотелось бы обособить волю, чтобы в нас по-особому вырабатывались одни мысли: тогда мы потеряли бы свою индивидуальность, если бы действительно случилось так, как хочет Ариман. Мы бы полностью потеряли нашу индивидуальность. С чрезмерно интенсивно выработанными мыслями мы бы подходили к моменту смерти, но удержать их мы бы не могли, и Ариман мог бы ими овладеть и напечатлеть их остальному миру, так что эти мысли действовали бы далее в остальном мире. Это фактически, как вы видите, судьба, которая угрожает человечеству, если оно продолжит современный материализм: ариманические силы так укоренятся, что Ариман станет похищать у людей мысли и вчленять их в Землю в их действительности, так что Земля, которая, собственно, должна исчезнуть, будет консолидирована. Ариман работает над консолидацией Земли, чтобы Земля, как таковая, продолжала существовать. Ариман работает против слов: "Земля и Небо прейдут, но Мои слова не прейдут". Он хочет отбросить слова, а Землю и Небо оставить. Такое могло бы быть достигнуто кражей мыслей у людей, их де-индивидуализацией.
     Если бы Ариман мог и дальше действовать так, как это ему удаeтся с 1845 г., то человеческий мозг становился бы всe жeстче и жeстче, и люди жили бы как бы среди навязчивых идей, среди материалистических мыслей. ... Это особенно выразилось бы в воспитании, где всe велось бы так, чтобы исчезли подвижные мысли, чтобы люди, достигая определeнного возраста, имели абсолютно фиксированные мысли. Но спросите себя: разве это уже не произошло в значительной степени? ... Ариман старается постоянно сделать мысли навязчивыми, принудительными, и действительным продуктом таких навязчивых идей является атеизм в науке". В ариманической тенденции имеется намерение упразднить школы и с помощью некой материи, а таковая вообще-то существует, прививать человеку в определeнном возрасте всe необходимое сразу. Но это сделало бы его автоматом, хотя и очень умным. "С помощью прививки такой материи достигалось бы то, что эф.тело было бы заперто в физ.теле. А когда эф.тело запирается в физ. теле, то игра между Универсумом и эф.телом исключительно оживляется; но человек становится автоматом, если его физ.тело здесь, на Земле, не воспитано духовной волей". Противодействуя этому, мы должны развивать образные мысли, которые у врат смерти способствуют развитию мира. 205(3.VII)

537. "От теперешнего взгляда, в котором лишь продолжает жить: "Ты не должен творить себе никакого образа", — человек должен вновь вернуться к тем способностям души, которые творят образы, но теперь уже сознательно. Ибо только в образах, в имагинациях может быть правильно построена социальная жизнь в будущем".
     "Люди должны в своeм мировоззрении прийти к образности, тогда из сознательного мифотворчества возникнет также возможность в общении человека с человеком творить социальное". 186(5)

Задачи спиритуализации эпохи

1024. "К гречеству стремился Гeте. В гречестве можно заметить, как социальное представлено в мифе, т.е. также и в образе. Но, по сути, греческий миф — столь же образ, насколько образом является гeтевская "Сказка". С этими образами нельзя действовать реформаторски в социальном организме. Как идеалист, человек может лишь что-то сказать о том, что следует образовать, но образы слишком легковесны, чтобы с действительной пробивной силой вступить в образование социального организма. Поэтому и греки не верили, что, оставаясь с мифологическими образами, они могут достигать также и социального. И, исследуя эту линию, можно прийти к важному пункту греческого развития.
     Можно сказать: о повседневной жизни, где всe происходит обычным образом, греки думали в зависимости от их мифических богов, мифических духов. Но в больших решениях они говорили себе: здесь недостаточно тех богов, что действуют в имагинациях и являются мифическими богами; здесь должно выступить нечто реальное, — и здесь выступал оракул, здесь боги представали не просто имагинативно, их побуждали инспирировать людей. Из оракулов получали греки социальные импульсы".
     В этих инспирациях они взывали к внешней природе. Современный человек должен инспирироваться в сферах духовного. 200(4)

1041. "В наше время исключительно важно стараться создавать образы (имагинации), а не абстрактные законченные суждения. Образом может быть также и то, что тяготеет к социализации. Далее, что необходимо знать: нет социализации без познания Духовной науки". 186(4)

     101a. В особенно древних Мистериях была ступень посвящения, которая называлась "Отец". От того времени осталась традиция называть священника "отцом", "патером". 343, с. 30

     175. "Отношение общей телесности ко втекающим внутрь ее нервным процессам можно сравнить с отражением в зеркале. Тело рождает образы процессов, и душа относится к этим образам подобно стоящему перед зеркалом и наблюдающему свое отражение". Внешней науке трудно понять, как возникающие в результате возбуждения органов чувств и нервов процессы в теле превращаются в душевные переживания. ... Те же самые ариманические силы, которые притягивают душу к телу, деятельны духовно вне человека в природных взаимосвязях. Они как духовные силы деятельны в телесной организации в указанных процессах отражения, которые как духовное пребывают в вещественности тела; действуя в душе, они делают ее способной переживать образы. Все природопознание опосредовано ариманической деятельностью". Люциферическое, в противовес этому, действует в развитии свободной воли. 35 с. 418-19

     208. "Философы передней Азии переживали (в зороастризме) понятие образно. Персидский философ видит в лошади существо, которое себя специфицировало во всеобщем до отдельной лошади как нечто живое. Это персы называли "Feruer" ... что у Платона становится идеей". 165(12)

2. Радикальные мировоззрения

     408. "В начале 40-х годов сильные удары против мировоззрения Гегеля направляет человек, который до того глубоко и интимно в него вжился. Это Людвиг Фейербах (1804-1872). Война, объявленная им мировоззрению, из которого он вырос, в радикальной форме дана в его трудах "Предварительные тезисы к реформе философии" (1842) и в "Основных положениях философии будущего" (1843). Дальнейшее развитие его мысли мы можем проследить в других его трудах: "Сущность христианства"(1841), "Сущность религии" (1845) и в "Теогонии" (1857). В деятельности Людвига Фейербаха в области духовной науки повторяется тот же процесс, который почти столетием раньше совершился в естественнонаучной области (1759) благодаря выступлению Каспара Фридриха Вольфа. ... Еще в мировоззрении Гегеля можно видеть остаток древнего учения о предобразовании. Чистая мысль, являющаяся в человеческом духе, должна лежать сокрытой во всех явлениях, прежде чем достигнуть в человеке видимого бытия. Эту чистую мысль, которая должна быть как бы "изображением Бога, каким он был в вечном существе до сотворения мира", Гегель ставит до начала природы и индивидуального духа. Развитие мира предстает, таким образом, как развертывание чистой мысли. ... Протест Людвига Фейербаха против воззрения Гегеля основан на том, что он так же не мог признать существование духа до его действительного пребывания в человеке, как Вольф был не в состоянии признать, что части живого организма были уже предобразованы в яйце. Подобно тому, как Вольф видел новообразования в органах живого существа, так Фейербах видел их в индивидуальном духе человека. Этот последний ни в какой мере не существует до своего видимого бытия, он возникает лишь в тот момент, когда проявляется.
     Фейербах считает, таким образом, неправомерным говорить о всеобщем Духе, о существе, в котором коренится, индивидуальный дух. До своего фактического появления в мире не существует разумного бытия, которое так строит материю, видимый мир, что в конечном итоге в человеке выявляется его прообраз, но до возникновения человеческого духа существуют лишь лишенные разума вещества и силы, которые из себя строят нервную систему, концентрирующуюся в мозге; и в этом последнем возникает, как совершенное новообразование, нечто еще не существовавшее — одаренная разумом человеческая душа. Для такого мировоззрения нет возможности произвести процессы и вещи от духовного Первосущества, ибо духовное существо есть новообразование, вытекающее из организации мозга. И когда человек переносит духовное во внешний мир, то совершенно произвольно представляет себе, что вне его существует и управляет миром существо, подобное тому, которое лежит в основе его поступков. Каждое духовное существо человек должен сначала создать в своей фантазии; вещи и процессы мира не дают повода предположить такое существо. Не духовное Прасущество, в котором находятся преобразованными все существа, создало человека, но человек согласно своему существу создал себе фантастический образ такого прасущества. Таково убеждение Фейербаха. "Знание человека о Боге есть знание человека о себе, о его собственном существе". ...
     Необходимой поворотной точкой в развитии мировоззрений Фейербах считает "открытое исповедание того, что сознание Бога есть не что иное, как сознание человечества, что человек может мыслить, предчувствовать, представлять, чувствовать, верить, жалеть, любить и почитать как абсолютное, божественное существо только человеческое существо". "Действительное в своей действительности, или как действительное, есть действительное как объект чувства, есть чувственное. Истинность, действительность, чувственность — идентичны. Только чувственное существо — действительное существо. Предмет в истинном смысле дается лишь посредством чувств, а не посредством мышления как такового. Данный в мышлении или идентичный ему объект есть только мысль". Но это значит только, что мышление выступает в человеческом организме как новообразование, и у нас нет основания представлять себе, что мысль до своего появления уже была скрыто предобразована в мире в какой-либо форме. ... Фейербах требует, чтобы разум не был поставлен как исходная точка во главу мировоззрения, как это делает Гегель, но чтобы он рассматривался как продукт развития, как новообразование человеческого организма, в котором он проявляется. Ему противно всякое отделение телесного от духовного, так как оно не может быть понято иначе, как продукт развития телесного. ...
     Почему мы не можем мыслить во всякое время, почему мысли не находятся в нашем распоряжении по нашему усмотрению, почему мы часто среди духовной работы, несмотря на самое напряженное усилие воли, не можем сдвинуться с места до тех пор, пока какой-нибудь внешний повод, часто даже какая-нибудь перемена погоды, не оживит мысли? — Оттого, что мыслительная деятельность также есть органическая деятельность. Почему мы часто годами вынашиваем мысли, прежде чем они уяснятся? — Потому что и мысли подлежат органическому развитию, и мысли должны созревать так же, как и плоды на поле и дети во чреве матери".
     "Фейербах указывает на Георга Кристофера Лихтенберга, мыслителя, скончавшегося в 1799 году, который в отношении многих своих идей должен рассматриваться как предшественник того мировоззрения, которое нашло свое выражение в мыслителях, подобных Фейербаху, и интересные идеи которого лишь потому не сделались столь плодотворными для XIX века, что затмевающие все остальное, мощные построения мысли Шеллинга, Фихте и Гегеля так заполнили духовное развитие, что афористические молнии идей, даже если они и были столь светлыми, как идеи Лихтенберга, могли остаться незамеченными. Достаточно напомнить отдельные изречения этого замечательного человека, чтобы показать, как в заложенном Фейербахом движении мысли снова ожил его дух. "Бог создал человека по своему образу. Это, вероятно, значит, что человек создал Бога по своему образу". Наш мир станет таким совершенством, что будет столь же смешно верить в Бога, как в настоящее время — в привидения". "Разве наше понятие о Боге не есть олицетворенная непостижимость?" "Представление, которое мы составляем себе о душе, подобно представлению о магните в земле. Это лишь образ. Человек обладает прирожденной способностью все мыслить в этой форме". ...Для построения мировоззрения требуется не только превосходство духа, которым он обладал, но также способность всесторонне разработать и пластически округлить идеи в общей связи. Этой способности он был лишен. ... Лихтенберг требует концентрации на посюстороннем, но он все еще пронизывает это требование представлениями, направленными на потустороннее. "Я думаю, — пишет он, — что очень многие люди, воспитывая себя для неба, забывают о воспитании себя для земли. Я думаю, что человек действовал бы мудрее всего, если бы первое поставил на надлежащее место. Ибо если мы поставлены на это место мудрым существом, в чем нет сомнения, то будем делать здесь то, что в наших силах"."
     "Такие сравнения, как сравнение Лихтенберга с Фейербахом, весьма существенны для истории развития мировоззрений. Они нагляднее всего показывают развитие мыслителей, ибо из них узнают, как воздействовал на это развитие промежуток времени, лежащий между ними".
     "Гегель чувствовал себя хорошо среди сутолоки современной ему жизни. Овладеть непосредственной жизнью мира философским духом стало для него прекрасной задачей. ... Фейербах не сочувствовал жизни своей эпохи. Тишина уединения была ему милее, чем сутолока современной ему жизни. Он ясно высказывается об этом: "вообще я никогда не примирюсь с городской жизнью. От времени до времени приезжать в город для преподавания — это, на основании впечатлений, которые я уже здесь приводил, я считаю правильным, даже моим долгом; но потом я должен вернуться в деревенское уединение, дабы здесь, на лоне природы работать и отдыхать". ... Он искал истинной жизни; он не мог найти ее в той форме, которую она приняла благодаря культуре эпохи. Насколько серьезно он относился к "концентрации на посюстороннем", показывает его изречение, произнесенное им по поводу мартовской революции. Она показалась ему бесплодной, ибо в представлениях, лежащих в ее основе, еще продолжала жить старая вера в потустороннее... Только такая личность могла в самом человеке искать всю ту силу, которую другие выводят из высшей силы".
     "Рождение мысли вызвало в греческом мировоззрении то, что человек уже не мог чувствовать себя настолько сросшимся с миром, как это было возможно при древнем образном представлении. Это была первая ступень в образовании пропасти между человеком и миром. Следующая ступень была дана в развитии новейшего естественнонаучного образа мышления".
     "Гете, Шиллер, Фихте, Шеллинг, Гегель мыслили идею самосознающей души такой всеобъемлющей, что эта последняя предстает коренящейся в высшей духовной природе, стоящей над природой и человеческой душой". "Фихте, Шеллинг, Гегель признавали самосознающую душу тем, чем она является; Фейербах делает ее тем, что ему нужно для его образа мира. В нем выступило мировоззрение, которое чувствует себя побежденным образом мира. Оно не может справиться с обеими частями современного образа мира, с образом природы и с образом души; поэтому он проходит мимо одной из этих частей: мимо образа души".
     "В мире древних народов следует видеть падение образного представления древности, из которого развилось переживание мысли. Ощущение этого факта оживает в XIX веке в такой личности, как Давид Фридрих Штраус. Он стремится ориентироваться в развитии значения жизни мысли, углубляясь в связь мировоззрения с мифологическим мышлением в историческом периоде. Он стремится познать, каким образом мирообразующее мировоззрение еще продолжает действовать в новейшем мировоззрении. В то же время он хочет укрепить человеческое самосознание в существе, лежащем вне отдельной личности, представляя себе все человечество воплощением божественного существа. Благодаря этому он обретает для отдельной человеческой души опору во вселенской человеческой душе, которая раскрывается в ходе исторического становления.
     Еще радикальнее Штраус подходит к вопросу в своей, появившейся в 1841 г. книге "Христианское вероучение в его историческом развитии и в борьбе с современной наукой". Здесь речь идет о претворении христианских догматов из их поэтического образа в мыслительные истины, лежащие в их основе. Он подчеркивает теперь несовместимость современного сознания с тем сознанием, которое придерживается древних, образно-мифологических изображений истины. "Итак, — пишет Штраус, — пусть верующий предоставит знающему спокойно идти своим путем, как это делает последний по отношению к первому; мы оставляем им их веру, так пусть они оставят нам нашу философию. И если сверхблагочестивым удается исключить нас из своей церкви, то мы сочтем это за достижение". ...Воззрения Штрауса вызвали невероятное возбуждение душ... Штраус лишился места лектора в Тюбингенской семинарии за "Жизнь Иисуса", и когда он затем стал профессором богословия в Цюрихском университете, то пришли крестьяне с цепами, чтобы исключить разрушителя мифа, добиться его отставки".
     "Воззрение, представленное Фейербахом, что существо человека есть в то же время и его высшее существо, и что всякое другое высшее есть только иллюзия, созданная по его подобию и поставленная им самим над собой, мы находим и у Бруно Бауера, но в форме гротеска. Он описывает, как человечество пришло к созданию иллюзорного противообраза в выражениях, из которых видно, что они вытекают не из потребности полного любви понимания религиозного сознания, как у Штрауса, а из радости разрушения. Он говорит, что "всепоглощающему "я" страшно самого себя; оно не смело считать себя всем и самой всеобщей силой, т.е. оно еще оставило религиозный дух и так завершило свое отчуждение, противопоставив себе самому свою всеобщую силу как чуждую, и работая в противовес этой силе в страхе и содрогании за свою целостность и блаженство". Бруно Бауер стремится критически испытать на всем существующем свое темпераментное мышление. Что мышление призвано проникнуть до сущности вещей — это он перенял как убеждение из мировоззрений Гегеля. Но он не способен, как Гегель, дать мышлению изжиться в одном результате, в одном строе мыслей. Его мышление не творческое, но критическое... Он стремился установить критическую силу мышления исходя не из одной мысли, как из определенной точки зрения, как это делал Гегель. Он пишет: "критика есть, с одной стороны, последнее действие определенной философии, которая в этом должна освободиться от позитивной философии, еще ограничивающей ее действительную всеобщность и потому, с другой стороны, она есть предпосылка, без которой философия не может подняться к последней всеобщности самосознания". Таково вероисповедание "Критики мировоззрения", которого придерживался Б.Бауер. — "Критика не верит в мысль, в идеи, а только в мышление". "Человек теперь найден", — торжествует Бауер. Ибо теперь человек связан только своим мышлением, человечность — это не отдача себя чему-либо внечеловеческому, но проработка всего в горниле мышления. Человек должен быть не подобием другого существа, а прежде всего человеком, и достигнуть этого он может своим мышлением. Мыслящий человек есть истинный человек. Ничто внешнее, ни религия, ни право, ни государство, ни закон и т.д., не могут сделать человека человеком, а только его мышление. В Бауере выступает немощь мышления, стремящаяся, но не могущая достигнуть самосознания".
     "Что Фейербах объявил высочайшим существом человека, относительно чего Бруно Бауер утверждал, что оно найдено как мировоззрение при помощи критики: рассмотрение "человека" совершенно непредвзято и без предпосылок, — это составляет задачу, которую поставил себе Макс Штирнер (1806-1856) в своей появившейся в 1845г. книге "Единственный и его достояние". Штирнер находит, что: "Фейербах борется за общее содержание Христианства со всей силой отчаяния не для того, чтобы его отвергнуть, нет, для того, чтобы его оживить, чтобы его долгожданное, всегда остающееся вдали, с последним усилием извлечь из неба и навсегда сохранить у себя. Разве это не жест последнего отчаяния, не жест не на жизнь, а на смерть, и не есть ли это в то же время христианская тоска и жажда потустороннего? Герой не хочет войти в потустороннее, а хочет привлечь потустороннее к себе и вынудить его стать посюсторонним". ... И действительно, мы всегда мыслим себе наивысшее существо в двоякой потусторонности — во внутреннем и во внешнем одновременно, ибо "Дух Божий" по христианскому воззрению есть также и "наш дух" и живет в нас. Он живет на небе и живет в нас. Мы, несчастные существа, являемся лишь его обителью; и когда Фейербах разрушает его небесную обитель и вынуждает его со всем багажом перейти к нам, то мы — его земная обитель, сильно переполняемся им". До тех пор, пока отдельное человеческое "я" еще устанавливает какую-либо силу, от которой оно чувствует себя зависящим, оно видит самого себя не со своей собственной точки зрения, но с точки зрения этой чуждой силы. Оно не владеет собой, оно одержимо этой силой. ...
     Существует только отдельный человек, а не "родовое понятие человечества", которое Фейербах ставит на место божественного существа. Если, таким образом, отдельный человек ставит над собой родовое понятие человечества, то он точно так же предается иллюзии, как и тогда, когда чувствует себя зависимым от личного Бога... Штирнер уже в 1842 г. в статье, опубликованной "Рейнской газетой", высказывался по поводу "ложного принципа нашего воспитания или о гуманизме и реализме", что мышление, знание, по его мнению, не может проникнуть до существа личности. Поэтому он считает ложным принципом воспитания, когда средоточием берется не это существо личности, а одностороннее знание. "Знание, которое не очищает и не концентрирует до такой степени, чтобы увлечь к волению или, иными словами, которое меня лишь отягощает, как некая ноша, вместо того, чтобы целиком следовать за мной, так чтобы свободно движущееся "я", не обремененное волей, бодро проходило через мир, такое знание, ставшее личным, дает жалкую подготовку для жизни... Знание должно умереть, чтобы снова восстать как воля и чтобы ежедневно заново творить себя как свободную личность. Только в личности каждого отдельного может заключаться источник того, что он делает. Нравственные обязанности не могут быть заповедями, данными человеку как-либо, а цепями, которые он сам на себя навешивает... Я люблю своего ближнего не оттого, что я следую священной заповеди любви к ближнему, а потому что мое "я" влечет меня к ближнему. Я не должен его любить, я хочу его любить. Чего люди хотели — это они поставили над собой как заповеди". В этом пункте легче всего неправильно понять Штирнера. Он не отрицает моральных поступков, он отрицает лишь моральную заповедь.
     Как человек действует, если он себя правильно понимает, — уже это само по себе создает нравственный миропорядок. Моральные предписания для Штирнера лишь призрак, навязчивая идея. Они устанавливают нечто такое, к чему человек приходит сам, когда целиком отдается своей природе. Абстрактные мыслители здесь, конечно, возразят: разве не существует преступников? Должны ли они действовать сообразно с тем, что им предписывает их природа? Эти абстрактные мыслители предрекают всеобщий хаос в том случае, если моральные предписания не станут для человека священными. Штирнер мог бы им ответить: Разве в природе не бывает болезни? Разве она не происходит точно так же по вечным, железным законам, как и все здоровое? Но разве мы поэтому не можем отличить больное от здорового? Как разумному человеку никогда не придет в голову считать больное здоровым на том основании, что и оно произошло по природным законам, так и Штирнер не собирается считать ненормальное нормальным на том основании, что оно возникает как моральное, когда отдельный человек бывает предоставлен самому себе. Но Штирнер отличается от других абстрактных мыслителей своей убежденностью в том, что в человеческой жизни, когда отдельные люди бывают предоставлены сами себе, нравственное будет господствовать точно так же, как в природе господствует здоровье.
     Подобно другим мыслителям новейшего времени, Штирнер стоит перед фактом самосознающего "я", требующего понимания. Другие ищут средств понять это "я". Понимание наталкивается на трудности, ибо между образом природы и образом духовной жизни образовалась глубокая пропасть. Штирнер оставляет все это без внимания. Он стоит перед фактом самосознающего "я" и все, что он в силах сделать, употребляет исключительно на то, чтобы указать на этот факт. Он хочет говорить о "я" таким образом, чтобы каждый сам оглянулся на это "я", и чтобы никто не избежал этого взгляда, говоря: "я" — это то или иное. Штирнер хочет указать не на идею, не на мысль "я", а на живущее "я, которое личность находит в себе.
     Род представлений Штирнера, как противоположный полюс мировоззрению Гете, Шиллера, Фихте, Шеллинга, Гегеля, есть явление, которое с известной необходимостью должно было выступить в развитии новейших мировоззрений. Ярко выступил перед его духом факт самосознающего "я". Каждое творение мысли представало перед ним так, как оно предстает перед мыслителем, который стремится постичь мир лишь в мыслях, может представить мир мифических образов. Перед этим фактом для него исчезало все остальное содержание мира, поскольку это последнее обнаруживает связь с самосознающим "я". Он ставил самосознающее "я" в совершенно изолированное положение.
     Штирнер не ощущает, что может оказаться трудным поставить "я" в такое положение. Последующие десятилетия не развили интереса к этой изоляции "я", ибо эти десятилетия заняты, прежде всего, овладением образом природы под влиянием естественнонаучного образа мышления. После того, как Штирнер установил одну сторону новейшего сознания — факт самосознающего "я", эпоха отвлекает свой взор от этого "я" и направляет его туда, где найти его нельзя, — на образ природы".
     "Первая половина XIX столетия родила свои мировоззрения из идеализма. Если там и перекидывается мост к естествознанию, как у Шеллинга, Лоренца Эйкена (1779-1851), Генриха Стеффенса (1773-1845), то это происходит с точки зрения идеалистического мировоззрения и в интересах этого последнего. Время так мало созрело для того, чтобы естественнонаучные мысли сделать плодотворными для мировоззрения, что гениальный взгляд Жана Ламарка на развитие высших организмов из простейших, опубликованный в 1809г., остался совершенно без внимания, а когда Жоффруа де Сент-Илер в 1830г. в борьбе против Кювье выдвинул мысль о всеобщем природном родстве всех форм и организмов, потребовался гений Гете, чтобы оценить все значение этой идеи. Обильные естественнонаучные результаты, достигнутые в первой половине столетия, сделались новыми мировыми загадками в развитии мировоззрения после того, как Чарльз Дарвин в 1859г. самому понимаю природы открыл новые перспективы для познания органического мира". 18(9)

Законы

     655б. "Задача современного человека заключается в том, чтобы все больше освобождаться от мешающих влияний окружения и подобные влияния не производить из самого себя". Грубое заблуждение — надеяться, что в повседневности к нам могут звучать голоса из потусторонности и подсказывать, что делать. "Где речь идет о повседневном, там Майстеры молчат. Лишь там, где человек возвышается над своим существованием к великим мировым законам, лишь там, где речь идет об эволюции мира и человечества, можно воспринять их голос". 266-1, с. 363
     "Эволюция состоит в том, что различные потоки в Универсуме развиваются с разной скоростью. Одни уходят вперед, другие отстают... возникают противоположные интересы в мире; это важный оккультный закон". Д. 67/68, с. 35
     Все вещи мира являются выражением планетарного Духа, они постоянно излучаются вовне; его Буддхи обращен вовне как свет ("да будет свет!"). "Открывающийся Манас является законом". Что в Макрокосме выпукло, в микрокосме — вогнуто, и наоборот. "Человеческая жизненная сила проявляется в том, что стягивает в себе к центру материю". Материя и сила в человеке центростремительны, изнутри строят человека. В предметах же материя действует вовне, проявляется через закон (ибо саму ее воспринять нельзя), мысли, выраженные в ней; материя оказывает сопротивление действию, оказываемому на нее. Д. 78, с. 29
     Дойдя до берега пруда, мы должны поплыть, если желаем двигаться дальше. "Так и в Антропософии, — достигнув определенной точки, с нею нельзя идти далее, пользуясь абстрактными понятиями, образуя и дальше идеи, но становится необходимо войти в образы. Сами идеи начинают требовать, чтобы человек начал выражаться в образах. ...
     Если сама Вселенная действует не просто логически, но также и художественно, то и рассматривать ее следует, конечно же, художественно. ... природа творит не просто согласно одним лишь законам природы, но и согласно формам". 342, с. 37
     "Смерть морального — ибо наследственный грех перенесен в сознание.
     Закон спасает мир, но не человека". 343 (II), с. 73
     Во всех циклах развития человек в первой их половине берет, а во второй отдает. "Этим обусловливается в высшей степени наше этическое отношение. Все, что необходимо усвоить, мы должны брать, чтобы позже вновь это отдать". Восприятие подчинено закону взятия, деятельность — отдавания.
     Человек попеременно то воспринимает (берет), то действует (отдает). "Но закон творца (художника) есть закон откровения. Его деятельность называется деятельностью откровения". Она упорядочивает мир согласно мере, числу, весу, согласно симпатии и антипатии, разделению на добро и зло и т. д. Все творчество такого рода совершали иерархические существа, а теперь и человек. Д. 69/70, с. 20-21
     "Абсолютное единство действует через троичность во внутреннем: мера, число, вес.
     "Один есть откровение Абсолюта, божественного бытия. Три представлены (в человеке) бровями (Их рисунок напоминает цифру три. — Сост.)".
     Мера — это Храм Бога в человеческом духе". 266-1, с. 500


     "Образ развития человеческого духа. В начале человек есть Бог. В конце человек есть подобие Божие.
     Мир является спиралеобразным движением. Всякое закручивание должно превратиться в раскручивание. ... Человек должен быть спиралеобразным движением.
     Все, совершающееся в спиралеобразном движении, является магией". (Спиралеобразное — в смысле показанного на рис. — Сост.) Д. 67/68, с. 17
     Выворачивание или некоего рода переплетение (проглатывание) совершают в своем движении силы в природе. Луна совершает кругообразное движение вокруг Земли, а в кругообороте года движение Луны винтообразно.
     "Истинный взгляд на четвертое измерение связан, в определенной мере, с тем, что алхимики называли "превращением"." 324а, с. 27-28, 58
     "Объектом называется лишь то, что является нашим органам чувств в пространстве и включается во всеобщее понятийное содержание мира... Таким образом, в познании пространственно-временного объекта нам видимым образом дано не что иное, как понятие или закон". Д. 63, с. 6
     "С человеческой конституцией внутренне связан закон повторения и вариационного повторения". 324а, с. 132
     "К каждой мысли добавляй противоположную! — Кто соблюдает это правило, сможет постепенно начать жить в живой спиритуальности".
     "Только воление, которого ты не хочешь, открывает Я; только мысль, которую ты не мыслишь, возвещает дух". 266-1, с. 50, 359
     "Ритм тела есть оккультный закон". 266-1, с. 120

     305. "Для развивающегося антропософа легче мыслить образно, вызывать в себе как бы имагинативные представления, чем мыслить абстрактно . Это обусловлено отделением деятельности внутренних частей мозга от внешних, участвующих в абстрактном мышлении".
     ""Теософия" (книга) построена согласно структуре правильного мышления, так что она постоянно при­нуждает к упрощению также и другую часть мозга (внешнюю), предохраняя ее этим от отставания".
     "При внутренней антропософской жизни понижается и ослабляется тесная связь между нервной и кровеносной системами: кровеносная система становится более чувствительной к влияниям климата и по­чвы, а нервная система — более независимой". Напр., при переезде в другую местность оккультист может испытать учащение пульса, но не ощутит страдания из-за того, что покидает привычные места. "Кто стал антропософом в сердце, тот по своей крови узнает характер чужого города". 145 (I)

     305а. У одних эф. тело расширяется, и они чувствуют его наполненным духовным знанием, у других расширение рождает чувство пустоты. В образующихся далях они чувствуют себя неуютно, словно рыба на песке, не способная своими органами дышать воздухом. "Если теософ все более и более расширяет свое астр. тело, то и он может потерять себя в непривычном, необычном, Он должен быть осторожным, чтобы не утонуть. Для этого теософию-Антропософию нужно изучать серьезно, вбирать ее в себя, перерабатывать, соединять с чувством, а не с одним мышлением и волей"... 266-2, с. 149-150
     "Антропософия во всех ее частях есть поиск образов и помощница тому, кто нуждается в образах". 343, с. 123

     924. "Я бы мог сказать, пользуясь тривиальным выражением: весь этот мир образов (сверхчувственных) следует духовно "съесть", проглотить", воспринять в себя, идентифицироваться с ним, утонуть в этом царстве образов... Я отличаю себя от этого царства образов, мои познания находятся вне его, но вот теперь я произвольно погружаюсь в него, как будто прыгаю в воду, чтобы плавать.
     И тогда наступает важное переживание, ибо вы все переживаете в собственной душе... я оскорбитель и тот, кого оскорбляют. В этих образах я являюсь всем... Вы сами есть каждый образ и каждое движение, которое в нем происходит. При этом образ как таковой, как имагинация, становится невидимым, но тем значительнее выступают внутренние переживания как таковые. ... В этом месте может случиться и много обескураживающего. Может случиться так, что человек доходит до момента, когда он принимает решение нырнуть в образ и плавать в нем, но в этот момент образ исчезает, как сон либо как нечто забываемое".
     "В момент погружения человек может осознать: теперь благодаря тому, что ты идентифицировался с этим царством образов, оно исчезло. В этот момент человека может охватить чувство неудовлетвореннос­ти самим собой... Ты теперь представляешь собой часть того, чем ты был на предыдущем месте, ты только часть того. ... Человек чувствует себя 1/12-ой. Возникает именно такое чувство: ты являешься 1/12-ой самого себя, а остальные 11/12-х, они вовне, в мире. ... Это переживание можно обозначить таким ок­культным выражением: человек превращается в круг Зодиака, становится живым кругом Зодиака".
     "Все, что человек воспринимает, говорит как бы семью голосами в этом круге. ... Он должен научиться чувствовать себя как часть круга и, я бы сказал, с космической скромностью не притязать на то, что бы быть чем-то иным, а не 1/12-ой в круге. А от других 11/12 следует принимать помощь.
     Все, что говорится человеку в этом круге, можно назвать духовными гласными, а чем он является сам, и что живет в окружении — это духовные согласные. Гласные и согласные действуют вместе; согласные — когда вы стоите неподвижно, когда вы излили свое существо в 12 частей Мироздания; гласные — когда вы движетесь внутри и приводите к выражению то, что должно быть высказано".
     "Человек может сказать себе: я воспринимаю мир образов. Вначале я стою вне мира образов, но затем я погружаюсь в него. Благодаря тому, что я отдал, чем пожертвовал, я образую мировую сферу вокруг того, что хочу воспринять. Эта мировая сфера содержит в себе как семь планет гласные, посредством ко­торых соответствующие существа могут говорить с нами, когда мы сами через двенадцатиричность нашего существа образуем согласные.
     С существом духовного мира можно вступить в отношение только благодаря тому, что мы объемлем его, объемлем так, что это образует космические согласные, а само существо в космических гласных возвеща­ет нам так, что космические гласные взаимодействуют с космическими согласными, образуемыми нами сами­ми. Тогда чтение и слышание действуют совместно. Мы проникаем здесь в определенную область духовного мира.
     Я прошу при этом... не впадать в заблуждение, думая, что приведенное описание имеет отношение к физическому кругу Зодиака или к физическим планетам... Речь идет как бы о мировой сфере, образованной двенадцатиричностью вокруг существа, которое мы хотим воспринять. Человек повсюду образует мир для себя". В образованном нами двенадцатиричном круге мы можем, напр., общаться с умершими. Предположим, что это общение в определенный момент отвердело бы. Тогда духовное человеческое существо, разделенное на 12 частей, предстало бы как 12 неподвижных звезд; тогда бы возникла планетная система, что и сде­лали Боги на мировом плане. "При отдельном акте ясновидения создается нечто преходящее, оно исчезает, когда кончается акт ясновидения. Вся наша мировая система есть отвердевшее ясновидение богов, высших Иерархий". 156(2)

     1024. "Имеется возможность сравнительно скоро созреть для постижения кармических взаимосвязей ... Для этого следует прежде всего поставить перед собой задачу: переживания, получаемые человеком со всей остротой — когда эти переживания уже позади — воспроизводить перед душой так, как если бы человек хотел духовно рисовать, воспроизводить их перед душой, если бы, напр., в переживании содер­жалось нечто сказанное кем-либо и мы бы сделали это совершенно предметным: звучание его голоса, род и способ, искусство, с каким он произносит слова, формирует речь и т.д. — короче говоря, дове­ли бы сильно, энергично до образа то, что мы пережили. В общем, если переживание дня довести до об­раза, то в следующую ночь с этим образом будет заниматься астр.тело, когда оно выйдет из эф. и физ. тел. Оно само, собственно, является носителем этого образа, оно формирует теперь этот образ вне тела. Оно берет его с собой, выходя на следующую ночь из тела. ... Так мы имеем первое — мы хотим эти этапы взять совсем точно: — спящее астр.тело вне физ. и эф. тел формирует образ переживания. Где оно это делает? Оно это делает во внешнем эфире. Оно теперь находится во внешнем эфирном мире.
     Представьте себе теперь человека: его эф. и физ. тела лежат в постели, вовне находится астр.те­ло. От Я мы пока отвлечемся. ... Представьте себе: астр.тело там, вовне (см.рис., желтое). Оно те­перь вовне формирует этот образ , который я хочу нарисовать так (красное) — все это, конечно, схе­матично. Все происходит во внешнем эфире; внешний эфир, он некото­рым образом инкрустирует своей субстанцией то, что астр.тело сфор­мировало как образ. Итак, внешний эфир образует здесь повсюду форму (синее) как ясно схватываемый духовным взглядом образ.
     Наутро он возвращается в физ. и эф. тела, неся с собой то, что напитало его субстанционально как внешний эфир. Итак: спящее астр. тело формирует вне физ. и эф. тел образ переживания; внешний эфир формирует этот образ из собственной субстанции. И вы можете себе представить, что благодаря этому образ становится сильнее, и когда утром астр.тело возвращается назад с этой усиленной субстанциональностью, то образ производит впечат­ление на эф.тело человека. Что как силы приходит от внешнего эфира, производит теперь впечатление в эф. теле человека. Так совершается второе: астр.телом образ напечатлевается эф. телу чело­века.
     Таковы события в первый день и в первую ночь (первые сутки; см. далее схему). Теперь мы приходим во второй день. В этот второй день, когда мы, занимаемся разными безделицами жизни в полном со­знании, в подсознании этот образ переносится в эф.тело, и на следующую ночь эф. т., не испытывая помех от астр. тела, находящегося вне его, снова работает над этим образом. Итак, во вторую ночь образ обрабатывается собственным эф.телом человека. Таково второе: астр.телом образ напечатлевается эф.телу человека и эф.тело вырабатывает этот образ во вторую ночь. Таковы вторые сутки".
     В первый день, концентрируясь на образе, необходимо сделать настоящее духовное усилие. Если мы не в состоянии взять в руки свои мысли, то духовного усилия нам не сделать. Для него необходима душевная активность. Если человек от чего-то устал, то это не означает, что он делал духовное уси­лие. Напр., кто-то устал от чтения книги, но если он во время чтения сам не соучаствовал мысленно в нем, а лишь давал мыслям из книги воздействовать на себя, то он духовно не напрягался. "Знаком ду­ховного напряжения является чувство притупленности в мозгу, подобное тому, как чувствуют мышцу ру­ки, если рукой пришлось много что-то поднимать. Путем обычного мышления мозг не вовлекается в по­добные неприятности. Вы можете это заметить, если указанное упражнение проделаете раз, два, десять раз: у вас тогда возникнет легкая головная боль. Не то, чтобы вы устали и заснули, напротив — вы не можете уснуть, у вас слегка болит голова. Только не следует к этой головной боли питать отвра­щение, а напротив, воспримите ее как знак того, что голова напряглась. Тогда это последует за вами, это будет следовать за вами до тех пор, пока вы не уснете. И если вы действительно проделали все это накануне, то на следующее утро вы проснетесь с чувством: во мне что-то есть! Я не знаю то­чно, что именно, но что-то находится во мне, и оно чего-то хочет от меня. Мне уже не безразлично, что я делал вчера с этим образом, этот образ приобрел определенное значение: этот образ преобразо­вался. Образ является причиной того, что я сегодня имею совсем иные чувства, чем прежде: образ вы­зывает во мне совершенно определенные чувства. Это возникает в вас на следующий день как остаток внутренних переживаний образа, которые вы проделали (накануне). И это чувство, от которого вы не можете отделаться весь день, оно является свидетельством того, что образ пошел вглубь, как я это описал, в эф.тело, и эф.тело его восприняло.
     Далее, проснувшись после второй ночи — после того как вы в течение двух дней уже пребывали в физ.теле, — вы, вероятно, переживете, что в образе опять что-то изменилось, нечто преобразовалось. Проснувшись на вторые сутки, вы снова находите образ в себе: он является вам как очень реальный сон. Но он претерпел преобразования. Он не остался прежним, он теперь другой. Он облекается в мно­гообразные облики, становясь другим. Он так облекается в облики, как если бы какое-либо духовное существо присутствовало здесь и несло вам эти переживания. И вы форменным образом получаете впечатление: да, это переживание, которое я имел, которое я облек в образ, ведь оно, собствен­но говоря, принесено мне. — Если человек это пережил, то у него, после того как все это произошло, возникнет чувство: это, собственно, пережито не только через человека, оно принесено ему. Здесь присутствует другое, здесь в игру вступили духовные силы, они принесли это. Так проходит этот день. В этот день образ из эф.тела переносится в физ.тело. Эф.тело отпечатлевает в этот день образ в физ. теле, в нервных процессах, в процессах крови. На третий день образ отпечатлевается в физ.теле. Итак, как третье возникает следующее: эф.телом образ отпечатлевается в физ.теле.
     Затем приходит следующая ночь, после того как днем — в то время, как вы опять занимались безде­лицами жизни — внизу происходил этот важный процесс перенесения образа в физ.тело. Происходит это подсознательно. И вот, когда наступает следующая ночь, образ опять перерабатывается в физ. теле. Образ в физ.теле одухотворяется. Кто может здесь видеть, тому открывается, как образ перерабатывается физ.телом и появляется как полностью духовно измененный; физ.тело вырабатывает в эту ночь образ.
     1 сутки. Спящее астр.тело вне физ. и эф. тел формирует образ переживания. Внешний эфир облекает образ своей субстанцией.
     2 сутки. Астр.телом образ напечатлевается эф.телу человека. И эф.тело ночью вырабатывает образ.
     3 сутки. Эф.телом образ отпечатлевается в физ.теле. И ночью физ.тело вырабатывает образ.
     Все это вы должны представить себе совершенно правильно. Физ.тело действительно духовно выраба­тывает этот образ. Оно одухотворяет его. Т.обр., когда вы действительно все это проделаете, то — во время сна — физ.тело выработает все это в целом, но не так, чтобы оно оставалось внутри физ.тела.

     Повсюду из физ.тела возникает преобразование, мощное, увеличивающееся преобразование образа. И когда вы проснетесь, образ будет стоять здесь и вы будете плавать в нем, как в некоего рода облаке, находясь внутри его. С этим образом проснетесь вы. Таковы третьи сутки. С этим совершенно преобразованным образом "выползаете" вы из третьих суток, просыпа­ясь утром в постели. Вы оказываетесь заключенными в это обла­ко (красное). И если вы с достаточной силой сформировали об­раз в первые сутки, то у вас возникнет описанное чувство во вторые сутки, и теперь вы заметите: в этом образе сидит ваша воля. Воля сидит там внутри! Но это воля, которую нельзя из­жить, которая как бы скована. В некоем крайнем выражении это подобно такому случаю. Представим себе, что некий смелый бегун задумал совершить отважный пробег в предгорьях Дорнаха. И он говорит себе: сейчас я побегу туда; я уже представляю себе все это, держу это в себе, в своей воле. Но в тот момент, когда он уже изготовился, когда его воля была наисильнейшей, что-то вдруг сковало его, и он стал неподвижным, вся его воля подведена к развитию, а развивать ее он не может. — Таков, примерно, этот процесс.
     Когда развивается подобное переживание, когда человек почувствует себя как бы в тисках — ибо та­ково это самочувствие после третьей ночи, — когда он проснется с чувством, что он зажат в тисках, вся его воля скована насквозь, тогда — если он в состоянии это заметить —воля превращает­ся в созерцание. Он ничего не может делать, но он ведется к некоторому созерцанию. Воля превраща­ется в душевные глаза, и образ, с которым пребывает человек, становится предметным. И это есть ре­зультат предыдущей земной жизни или одной из предыдущих земных жизней, это есть причина того, что он построил как образ в первый день. Через подобное преобразование чувства и воли человек получает образ события-причины из предыдущей земной жизни.*
     Все эти вещи производят несколько устрашающее впечатление. Поэтому нечего удивляться, что они совершенно неизвестны современным людям". В прошлом это было иначе. Описанное упражнение следу­ет проделать в полном покое, невозмутимо и никому не рассказывая о нем. Ибо, если кто-то начнет этим хвастаться, то у него тотчас же все прекратится. Не следует также думать, что все получится с первого раза. "Но если некто проделал это упражнение без успеха 49 раз, то оно может получиться на 50-й или 70-й раз. Ибо дело в таких вещах заключается в том, чтобы сначала усвоить некий род душевной привычки. Сначала нужно вжиться в эти вещи, усвоить душевную привычку. И это вообще есть нечто такое, за чем тщательно должны следить в Антропософском Обществе, которое после Рождес­твенского собрания должно полностью выражать антропософское Движение".
     "Оковы спадают только тогда, когда я увидел суть дела, когда я получил образ того, что было в прошлой жизни, и снова оглянулся на событие, которое я не терял из виду в течение трех дней. Верну­вшись к этому, я снова становлюсь свободным, ибо я могу двигаться со следствием. Когда же я просто нахожусь в причине, то с причиной я двигаться не могу. Т.обр., я отступаю в прежнюю земную жизнь, как бы сковываюсь причиной, и лишь когда я вступаю в эту земную жизнь, все снова расковывается, расслабляется". На другой день от построенного накануне образа можно даже испытать во рту кисловатый вкус, приносящий внутреннее неудобство. Но нельзя прерывать нить упражнений.
     "Особенно хорошо упражнение получается, когда удерживают не одно событие, а ставят их по ходу несколько, одно рядом с другим, и так сводят их в образ. Вы скажете: тогда я должен на следующий день жить с разнообразными чувствами. Но это также возможно. Это не вредит упражнению. Попробуйте, и вы увидите, что это пойдет хорошо и совместно. Вы спросите: тогда после третьих суток я должен буду быть скован несколько раз? — Это также не повредит. Ничего от этого не случится. Вещи сами разделятся. Придет только то, что из прошлой земной жизни принадлежит к этой". Но нужно иметь тер­пение. Нужно почувствовать, что кроме крови и дыхания в вас пульсирует еще что-то, вы наполнены еще чем-то. Это может ощущаться так, будто вас наполняет ставший воздухоообразным металл, будто все те­ло пронизано металлом. Нужен также покой, иначе все как бы заволакивается туманом. "Необходимо из­бегать всякой "комариной войны", даже небольшой неуравновешенности. Ибо все это, отдача себя на­строениям дня, образует явные помехи и препятствиям на пути в духовный мир. Человеку не остается ни­чего иного, как приобрести твердую голову и непоколебимое сердце, если он хочет продвигаться вперед на антропософском пути. С мечтательностью или фанатизмом, которые уже являются началом безумия, здесь делать нечего". 236 (9)

___________________________________________
* При чтении текста подлинника в данном месте возникают определенные трудности в счете описываемых дней. Это возникает по той причине, что в немецком языке нет слова сутки. О сутках говорят как о "Tag und Nacht" — день и ночь; но в данном контексте речь часто идет не только о сутках, но о дне и ночи по-отдельности. Кроме того, в устной речи лекции иногда одно слово "день" также означает "сутки". Поэтому в дополнение к пере­воду приведем еще краткое резюме для усиления правильного понимания смысла описанного упражнения.
     1 сутки
     1 день — Концентрация на каком-либо переживании, возникшем в ходе дня. I ночь — Астр.тело вовне, образ облекается субстанцией внешнего эфира.
     2 сутки
     2 день — Астр.тело отпечатлевает образ в эф.теле. Утром возникает чувство: во мне что-то находится. 2 ночь — эф.тело человека само работает над образом.
     3 сутки
     3 день — Эф.тело напечатлевает образ физ.телу. Утром образ встает в пережитом сновидении. 3 ночь — Физ.тело само работает над образом.
     4 день — Утром возникает переживание воли, зажатой в тиски; созерцание кармической причины, обусловившей переживание, из которого был создан образ. — Прим. Сост.

     1168. "При обыкновенном чувственном познании принимаются в соображение четыре элемента: 1. предмет, производящий впечатление на внешние чувства; 2. образ, который человек составляет себе об этом предмете; 3. понятие, благодаря которому человек приходит к духовному постиже­нию вещи или процесса; 4. Я, которое на основе впечатления от предмета образует себе образ и по­нятие".
     "Материальное познание" покоится на том, что человек через свои внешние чувства получает впечат­ления от вещей и представлений внешнего мира. Он обладает способностью ощущать. ... Получаемое из­вне впечатление называется также Sensatio (чувственное впечатление, чувственное восприятие). По­этому при материальном познании в соображение принимаются четыре элемента: sensatio, образ, поня­тие, Я.
     На следующей высшей ступени познания впечатление внешних чувств, sensatio, отпадает. Внешний чу­вственный предмет больше не существует. Т.обр., из элементов, привычных человеку при обыкновенном познании, остаются только три: образ, понятие и Я. ... Кто создает себе образы, которым должны со­ответствовать чувственные предметы, когда в действительности таких нет, тот живет в фантастике. Но ученик тайноведения приобретает именно способность создавать образы даже и тогда, когда не сущест­вует никаких чувственных предметов. Тогда место "внешнего предмета" у него должен занять другой. Он должен быть в состоянии иметь образы, хотя бы ни один внешний предмет не затрагивал его внешних чувств. Место sensatio должно заступить нечто другое. Это есть имагинация. У ученика тайноведения на этой ступени появляются образы совершенно так же, как если бы на него производил впечатление какой-нибудь чувственный предмет; они столь же жизненны и достоверны, как и образы чувственные, только происходят они не от материального, а от душевного и духовного. Внешние чувства остаются при этом совершенно бездеятельными. Ясно, что эту способность — иметь полные содержания образы без чувственных впечатлений — человек должен сначала приобрести. Это происходит через медитацию, через упражнения, описанные в книге "Как достигнуть познания выс­ших миров?"." "На третьей ступени познания отпадают и образы. Человек имеет дело только с "понятием" и Я".
     "Что для первой ступени — sensatio, для второй — имагинация, то для третьей есть инспирация. Инспирация дает впечатления, и Я образует понятия. Если непременно хочешь сравнить с этим миром что-нибудь чувственное, то можно взять для такого сравнения только мир звуков, слуха; но не звуков, с которыми имеешь дело в чувственной музыке, а чисто духовных звуков. Начинаешь слы­шать, что происходит во внутреннем вещей. Камень, растение и т.д. становятся духовными словами. Мир начинает выговаривать душе действительно саму свою сущность. Это звучит гротескно, но это букваль­но верно: на этой ступени познания духовно слышишь, как растет трава. Понимаешь форму кристалла как звук; раскрывающийся цветок говорит здесь человеку. Инспирируемый может возвещать внутреннюю сущность вещей; все вещи воскресают перед его душой в новом виде. Он говорит на языке, который ко­ренится в ином мире и который, однако, впервые делает понятным мир повседневный.
     Наконец, на четвертой ступени познания прекращается и инспирация. Из элементов, кото­рые мы привыкли рассматривать в повседневном познании, здесь принимается в расчет одно только Я. На совершенно определенном внутреннем опыте ученик тайноведения замечает, что он поднялся до этой ступени. Этот опыт выражается в том, что у ученика является чувство: теперь он находится уже не вне вещей и процессов, а внутри них. Образы — не предметы; они только выражают их. Также и то, что дает инспирация, не есть предмет. Она только высказывает его. Но живущее в душе теперь действительно есть самый предмет. Я излилось во все существа; оно слилось с ними. Жизнь вещей в душе и есть интуиция. И именно надо брать совсем буквально, ко­гда об интуиции говорят: через нее втекаешь во все вещи. В обыкновенной жизни у человека есть толь­ко одна интуиция — это интуиция самого Я. Ибо Я никоим образом не может быть воспринято извне, оно может быть пережито только во внутреннем". 12 (1)

     1262. "В прошлом Михаэль раскрыл интеллигенцию в космосе. Тогда он делал это как слуга божественно-духовных властей, которые дали начало как ему самому, так и человеку. И он хочет сохранить то же отно­шение к интеллигенции. Когда интеллигенция отделилась от божественно-духовных властей, дабы найти путь во внутреннее человеческого существа, он решил впредь поставить себя правильным образом по отношению к человечеству, чтобы в нем найти свое отношение к интеллигенции. Но все это он хотел и в дальнейшем делать в духе божественно-духовных властей как их служитель; тех властей, с которыми он связан с на­чала своего и человеческого бытия. Его намерение таково, чтобы в будущем интеллигенция текла сквозь сердца людей, но как та же сила, какой она была уже в начале, изливаясь из божественно-духовных влас­тей.
     Совсем иначе обстоит это у Аримана. Это существо уже давно выделилось из потока развития, к которо­му принадлежат охарактеризованные божественно-духовные власти. Он в пра-древнем прошлом поставил себя рядом с ними как самостоятельную космическую власть. Хотя в настоящее время пространственно он стоит в мире, к которому принадлежит человек, но он не развивает никакого отношения к силам и существам, пра­вомерно принадлежащим этому миру. Лишь когда интеллигенция, отделившись от божественно-духовных суще­ств, подходит к этому миру, Ариман чувствует себя в таком родстве с этой интеллигенцией, что через нее он по-своему может связать себя с человечеством. Ибо уже в пра-древнее время он соединил с собою то, что в настоящее время человек получает как дар из космоса. Ариман, если бы удалось его намерение, сделал бы данный человечеству интеллект похожим на свой собственный.
     Ариман присвоил себе интеллигенцию в такое время, когда еще не мог сделать ее в себе внутренним. Она осталась в его существе силой, не имеющей ничего общего с сердцем и душой. Как леденящий, бездуш­ный импульс изливается интеллигенция от Аримана. Люди, захваченные этим импульсом, развивают логику, которая безжалостным и безлюбовным образом как будто говорит сама из себя — в действительности же в ней говорит Ариман, — логику, в которой не обнаруживается ничего такого, что является настоящей внутренней, сердечно-душевной связанностью человека с тем, что он думает, говорит и делает.
     Но Михаэль никогда не присваивал интеллигенцию себе! Ощущая свою связь с божественно-духовными властями, он управляет интеллигенцией как божественно-духовной силой. Тем не менее и в его пронизании интеллигенции обнаруживается, что в ней есть возможность столь же хорошо быть выражением сердца, души, сколь выражением головы, духа. ... И в этом заключена причина того, почему Михаэль проходит через кос­мос со строгим видом и жестом. Быть во внутреннем так связанным с содержанием интеллигенции означает в то же время, что должно выполняться требование: ничего не вносить в это содержание от субъективного про­извола, от желания или вожделения. Иначе логика будет произволом одного существа, вместо того, чтобы быть выражением космоса. Строго выдерживать свое существо как выражение мирового существа, остав­лять во внутреннем все, что там хочет заявить о себе как собственная сущность, — вот что Михаэль считает своей добродетелью".
     "Одной из имагинаций Михаэля является следующая: он правит сквозь ход времен, сущностно неся свет из космоса как свое существо, образуя тепло из космоса как откровение собственного существа; он правит как существо, подобное миру (равное миру), утверждая самого себя, лишь когда он утверждает мир, низводя на Землю силы из всей Вселенной. Противоположна этому имагинация Аримана: в своем движении из времени он хотел бы завоевать пространство; вокруг него мрак, куда он посылает лучи соб­ственного света; чем большего достигает он в своих намерениях, тем более крепчает мороз вокруг него; он движется как мир, который весь стягивается в одно собственное существо, в котором он утверждает себя самого лишь отрицанием мира; он движется, как бы неся с собой жуткие силы мрачных пустот Земли".
     "Михаэль проходит сквозь мир со всей строгостью своего существа, своей осанки, своего делания в любви. И кто придерживается его, тот в отношении к внешнему миру развивает любовь. Любовь прежде всего должна раскрываться в отношении к внешнему миру, иначе она становится себялюбием.
     Если эта любовь развивается в Михаэлическом строе мысли, то и любовь к другому сможет сиять обратно в собственную самость. Самость сможет любить, не любя себя самое, и на пу­тях такой любви человеческая душа находит Христа".
     "Мировые мысли несут человека в будущее, если он получает их от Михаэля; и они же уводят его прочь от спасительного будущего, если их может ему дать Ариман. Путем подобных рассмотрений все более преодолеваются воззрения на неопределенную духовность, которая якобы должна пантеистически действовать в основе вещей... Действительность всюду состоит из существ, а то, что в ней не сущностно, это есть де­ятельность, разыгрывающаяся в отношении существа к существу".
     "Восходу эпохи сознания в ХV веке в вечерних сумерках эпохи души рассудочной, или души характера, предшествует повышенная люциферическая деятельность, которая некоторое время еще продолжается и в но­вую эпоху. Эта люциферическая деятельность хотела бы неправомерно сохранить древние формы образного представления о мире и удержать человека от понимания с помощью интеллигенции физического бытия мира и от вживания в него.
     Михаэль связывает себя с деятельностью человечества, дабы самостоятельная интеллигенция осталась при врожденном Божественно-духовном, но не люциферическим, а правомерным образом". В начале эпохи ду­ши сознательной душа еще мало развивает свои интеллектуальные силы, что позволяет люциферическим си­лам удержать человека в состоянии космического детства. Ариман стремится увести душу от этого состоя­ния детства в свою область. Но этому препятствует Михаэль, используя силы препятствий для развития. 26(115-130)