327. Всю греко-латинскую эпоху можно разбить на три периода: первый — от 747 г. (основание Рима) до 27 г. до Р.Х.; второй — от 27 г. до 693 г. по Р.Х.; третий — от 693 г. до 1413 г. "В первый период человеческие души развивались из внутренних основ человеческого развития (имеются в виду люди, жившие в бассейне Средиземного моря), так что как души они теряли связь со всеобщим духовным миром". Предыдущее развитие души ощущающей в египетскую культуру эту связь переживало постоянно. "И в отношении этого космического чувства в VIII столетии до нашего летоисчисления наступил кризис, настоящая катастрофа в среде человечества". Иссякло старое ясновидение, а с другой стороны восходила греческая культура, в основе которой лежало переживание человеком самого себя как обособленного существа, а не как члена космоса. Человеческую всеобщность, всеобщую человеческую жизнь переживал он теперь в себе.
     "С одной стороны, мы имеем поток живущего в той культуре человечества, а с другой — тот поток, внутри которого разыгралась Мистерия Голгофы. Оба они протекают некоторым образом рядом один с другим. Такое могло происходить благодаря тому, что в то время, как совершалось божественное событие, человек, культурный человек, отпал от богов, жил жизнью, не имевшей никакой непосредственной связи с духовным. ...
     Такое отношение проходящих рядом друг с другом внешней культуры и мистериального события было немыслимо ни в один из предыдущих культурных периодов человечества... всегда протекавших в тесной связи с Божественно-духовным".
     Во второй отрезок времени (27-693 гг.) профаническая культура Средней Европы приняла Событие Христа, но чисто внешне, так что продолжала держаться вдали от внутреннего понимания Мистерии Голгофы. "Все, что могло вести к пониманию Мистерии Голгофы, объявлялось ересью; и при этом пытались облечь в тривиальные формулы то, что в эти формулы ни в малейшей степени облечься не может".
     Понять этот период можно в том случае, если иметь в виду, что "человечеству была определена вера, что все человеческое познание, все человеческие ощущения годятся лишь для чувственного, посюстороннего". Кончилось все тем, что в VIII, IX вв. над европейским человечеством простерся род затмения в отношении связи человеческой души со сверхчувственным. И такое явление, как Бернард Клервоский (1091—1153), типичное для того времени, являет нам полное энтузиазма стремление остаться по ту сторону физически-чувственного. "Он говорит: меня может постичь грех; правильное же есть нечто такое, что протекает само для себя, что некоторым образом протекает по ту сторону потока, в который вылетела (упала) человеческая душа".
     Весь 3-й отрезок греко-латинской культуры проходит в стремлении доказать, что с человеческими идеями и понятиями не следует стремиться понять, что происходит в духовной действительности. Это следует передать откровению. Так образовалась сила церкви: не просто из теологических импульсов, но через направление сил познания, собственных сил души лишь на физически-чувственную жизнь, а не на познание сверхчувственного. Понятие веры образовалось не в первые столетия, а позднее. "Это понятие веры означает: в Божественно-духовное можно только верить, но знание о нем невозможно". Наследием такого представления мы живем и поныне.
     В 5-й послеатлантической эпохе эта тенденция вообще вылилась в отрицание сверхчувственного. "Развилась вера, что сверхчувственное вообще лишь измышлено человеком и никакой реальностью не обладает. Если действительно хотят понять происхождение материализма исторически-психологически, то его следует искать в церкви. Естественно, церковь также есть лишь внешнее выражение более глубоких, действующих в развитии человечества сил, но действительное познание человеческого развития поймут лишь тогда, когда совсем точно увидят, как одно действительно возникает из другого. Правоверные в 4-й послеатлантической эпохе говорили: человеческая способность познания предназначена лишь для понимания чувственных взаимосвязей; сверхчувственное должно быть предоставлено откровению, о нем нечего говорить, ибо всякие разговоры ведут к ереси, к заблуждениям. — Современный марксист, современный социал-демократ, они являются верными сыновьями того воззрения и последовательно выводимы из католицизма предыдущих столетий. Они говорят: всякая наука, достойная этого звания, может трактовать лишь только о чувственно-физических событиях; духовной науки быть не может, т.к. нет никакого духа; духовная наука есть не более, чем наука об обществе, о человеческой совместной жизни".
     "Людям говорили: ваши человеческие силы должны ограничиваться едой и питьем, а что сверх того происходит в мире — это живет над вами. Но так поступать в Западной Европе не могли; так могли поступать в Восточной Европе, и в этом состоит смысл раскола церкви на западную и восточноевропейскую. В Восточной Европе человек действительно был ограничен чувственным миром и в нем должен был развивать силы. А в мистериалъных высях, совершенно не касаясь чувственного, должно было развиваться то, что затем вело к ортодоксальной религии. Здесь было действительно строго разделено то, что человек выносил из своего человеческого, и то, что действительно было духовным миром, что как одно-единственное веяло и жило в парящем над людьми культе.
     И что могло здесь развиться? В различных нюансах здесь должно было развиться ощущение: значением, действительностью обладает, собственно, только чувственно-физическое. Можно сказать: силы которыми не пользуются, но обращаются с ними так, что запирают их в себе, не развиваются, чахнут. И если человек столетиями удерживается от того, чтобы в своем духе постигать сверхчувственное, то его силы остаются без употребления и исчезают полностью. И это полное их исчезновение мы находим в современном социалистическом мировоззрении. Несчастье состоит не в социализме, а в том, что он полностью отклоняет духовно-сверхчувственное и вынужден поэтому ограничить себя одной только социальной структурой животного в человеке. Эта социальная структура животного в человеке подготовлена надломом сверхчувственных сил в человеке. Она возникла благодаря тому, что люди были вынуждены сказать себе: мы совсем не хотим, познавая и переживая, наши души связывать с тем, что, собственно, составляет поток их жизни как таковой, который вызывает наше блаженство и в который вплетена Мистерия Голгофы.
     С чем это связано? Это связано с тем, что в 4-м послеатлантическом периоде с совершенно особой силой действовали люциферические силы. Они отделили людей от космоса; ибо эти силы постоянно стремятся изолировать человека эгоистически, отделить его от всего духовного космоса также и в знании о его связи с физическим космосом. Поэтому не было никакого естествознания в эпоху наивысшего расцвета этого отделения. Там господствовало люциферическое. И можно сказать: то, что тогда действовало в разделении чувственного знания и сверхчувственной догматики, было люциферического рода. Люциферическому противостоит ариманическое. Это два врага человеческой души. Отдача сверхчувственных человеческих сил умиранию — что затем привело к животной форме социализма, который теперь, опустошая и разрушая, должен охватить человечество — возводима к люциферическим силам. Новое, что развивается в наш век, имеет иную природу; оно более ариманической природы. Люциферическое хочет изолировать человека, отделить от духовно-сверхчувственного, предоставить его переживаниям в себе иллюзии всеобщности. Ариманическое же, напротив, нагоняет страх перед духовным, не позволяет подойти к духовному, создает иллюзию, будто бы духовное для человека недостижимо. Если люциферическое удержание человека от сверхчувственного носит более воспитательный, культурно-воспитательный характер, то ариманическое удержание от сверхчувственного, основанное на страхе перед духовным, в эпоху с XV в. прорвалось более природным образом. Люциферическое отделение от духа в жизни в большей степени смогло выступить под покровом ортодоксального Христианства на Востоке, ариманическое... — на Западе... в элементе американской культуры.
     Подобные истины, может быть неудобны, но... порядок в нашем хаосе восстановят лишь тогда, когда различные течения распознают в их истинном виде". 181 (20)

Духи тьмы и социальность

727. "По сути говоря, духи тьмы хотели в то древнее время (до Атлантиды Люцифер действовал один, а с Ат­лантиды — вместе с Ариманом) сделать нечто по их мнению хорошее для человека, они хотели дать ему полную свободу, для которой люди в то время были незрелы. Они хотели наделить людей теми импульса­ми, благодаря которым каждый отдельный человек мог бы опираться на самого себя. Но такого не должно было произойти по причине незрелости людей.
     Должна была выступить противосила со стороны Духов Света; и эта противосила состояла в том, что человек в то время был низвергнут на Землю, что символически описано в сцене изгнания из Рая. В дей­ствительности то было изгнание человека с Неба на Землю — вплетение его в поток унаследованных или наследуемых свойств. Люциферические и ариманические силы хотели, чтобы каждый человек как индивидуа­льность стоял на самом себе. Но тогда человек в незрелом состоянии быстро одухотворился бы. ... Все, пребывающее в физической линии наследования, напечатлено Духами Света как течением, противо­положным течению Люцифера. Человеку в некотором роде была навешана тяжесть, благодаря которой он связался с земным бытием".
     Мятежные люциферически-ариманические духи стремились в Лемурийскую и Атлантическую эпохи прежде­временно индивидуализировать человека. Их действие в той или иной степени продолжалось фактически до XIX в. и выражалось в насаждении идей, разрушавших кровно-родственные узы. "Так эти духи тьмы действовали на Земле, а другие, родственные им духи тьмы пребывали наверху, в духовном. В 1841 г. началась борьба, которую я вам описываю. Духи тьмы, бывшие наверху, сошли вниз к другим, родственным им духам. Но сила этих древних мятежных духов ... имевших задачу действовать в халдео-египетскую и греко-латинскую эпохи и даже еще в Лемурийскую и Атлантическую эпохи, стала убывать, и на ее месте стали действовать духи, свергнутые вниз в 1879 году. В то время, как кончалась сила их, в не­котором роде, братьев, начали действовать эти духи. Поэтому в последней трети XIX века мы имеем пол­ную перемену всех отношений. Правильно развитые Духи Света достаточно поработали в насаждении кровно­родственных уз, родовых, расовых и других уз, ибо в развитии все имеет свое время. И все утверждаю­щееся в человеке через кровные связи, прошло через достаточное развитие в пределах правомерного мировоззрения. Так что с того времени Духи Света мыслят свою деятельность так, что они теперь инспирируют людей развивать свободные идеи, ощущения, импульсы свободы, что они теперь хотят поставить людей на основу их индивидуальности. А те духи тьмы, что пришли на смену древним духам тьмы, получа­ют теперь задачу действовать в кровных связях. ... духи тьмы, прежние мятежники свободы, стали напе­чатлевать людям строй, основанный на родовой, кровной сопринадлежности".
     "И можно видеть, что именно в XIX в. начинают настаивать на родовых, народных и расовых связях, выставляя их в идеальном свете, тогда как в действительности это начало заката человека, человечес­тва. ... эти духи будут в следующие три эпохи развития человечества, вплоть до великой катастрофы, консервируя древние наследственные признаки ... вносить свойства упадка в человечество, ...человек ХIV в., говоря о расовых, национальных идеалах, говорил из прогрессивных свойств человеческого раз­вития; если же об идеалах расовой, национальной и родовой принадлежности говорят в наше время, то го­ворят из упадочных импульсов развития". В будущем ничто так не будет задерживать развитие, как дейст­вие из люциферически-ариманических сил, настаивающих на расовых, народных и кровных идеалах. И пото­му бессмысленно говорить о социальной структуре на основе кровной сопринадлежности народа. Но именно на этом настаивает вильсонизм, который в то же время есть ариманизм, духовная тьма".177 (12)

482. "Где-то на границе XVI в. начинается экономическое мышление. С того времени человек сознательно направляет своe внимание на явления, которые прежде переживались инстинктивно в сфере человеческих отношений". Здесь мы встречаемся сначала с воззрениями на хозяйственную и социальную жизнь меркантилистов. "Их представления целиком зависят от правовых представлений, которые люди выработали в прошлом в юридических или тому подобных отношениях общественной жизни. С помощью представлений они пытались понять возникновение и развитие индустрии". Их представления были связаны с изучением торговли, промышленности, на них влиял характер абсолютистски организованных монархий со штатом должностных лиц и особенно приток в Европу золота из открытой Америки, "вызвавший замену старого хозяйства новым, основанным на деньгах".
     Ими была сделана попытка двинуть далее старые древне-римские юридические представления, распространить законы частно-владельческого хозяйства на общественную жизнь. "Эти люди пришли к идее, что нужно создать социальную структуру, способную скопить в стране возможно больше денег. В наличии денег видели они благосостояние страны". Поэтому следовало увеличить циркуляцию денег в стране и сократить их отток за границу. Со временем этому противостали физиократы. Они считали, что благосостояние растет с увеличением товаров, а не денег. Поэтому "людей следует предоставить самим себе, дабы они свободной конкуренцией побуждались к производству как можно большего количества товаров из природной основы бытия". Перемещение людей из страны в страну должно быть свободным, ибо это способствует развитию производительных сил по всей земле, а значит — и в отдельной стране.
     Далее выступает воззрение Адама Смита: "как создать социальную структуру, подходящую для того, чтобы можно было обеспечить наибольшее благосостояние как отдельного человека, так и общества в целом? ... Его воззрение, говоря вкратце, состояло в следующем: купить что-либо можно благодаря тому, что человеком производится работа; так что ценность, товар есть некоторым образом кристаллизованная человеческая работа. И он считал, что именно благодаря этой основе народного хозяйства благосостояние наилучшим образом достигается тогда, когда людям с помощью какого-либо законодательства не мешают свободно производить. Один наилучшим образом служит целому, когда наилучшим образом служит себе".
     Итак, всe это направление мышления свелось к вопросу: как лучше построить социальную структуру, по преимуществу хозяйственную структуру? Однако каково же отношение между людьми и продовольственными товарами? Об этом впервые сознательно высказался Мальтус, и его мысли приняли рискованный оборот. Он определил, что прирост предметов питания идeт в арифметической прогрессии, а прирост населения —в геометрической. "Он пришeл к утверждению, или, по крайней мере, к нему пришли его сторонники, что забота о бедных и тому подобные занятия направлены против развития, ибо ведут лишь к перенаселeнности и потому вредны для развития человечества. ... тем, кто слаб, нужно дать погибнуть. ... он предлагал ввести т.наз. систему двух детей. ... Войны он рассматривал как необходимый атрибут развития человечества... Как видите, поистине пессимистический взгляд на хозяйственное развитие человечества встречаем мы здесь вступающим в историю. Нельзя сказать, чтобы вопрос: как человеческое хозяйство связано с природными основами? — вызывал много забот в наше время. У наших современников отсутствует даже ясное намерение проводить исследование в этом направлении. ... не встаeт вопрос: как нужно возделать землю, чтобы получить как можно больше продуктов? В большей степени спрашивают: как эти продукты следует распределять?"
     Сен-Симон, Конт, Луи Блан и др. — всем им были свойственны следующие мысли: "до сего времени общества, будучи предоставленными самим себе, развивались таким образом, что возникала большая разница между богатыми и бедными, состоятельными и неимущими. Но такое положение должно быть изменено. — Для этой цели они изучали экономические законы и высказывали много мыслей насчeт того, как произвести эти изменения, чтобы кое-что улучшить". Некоторые при этом предполагали даже учредить некий род рая на Земле. "Рикардо говорил примерно следующее: при современной социальной структуре, с присущей ей формой капитала, пролетарий не может быть вознагражден за свою работу выше определeнного максимума. Зарплата должна постоянно двигаться на определeнной высоте. Превышать еe и опускаться ниже еe она не может. Объективные соотношения создают определeнный, необходимый уровень заработной платы. ... Представьте себе, что в силу каких-либо соотношений, например, хорошей конъюнктуры, в определeнное время сильно возросла бы зарплата. Что произошло бы в данном случае? Пролетарии получили бы внезапно высокую зарплату, их жизненный уровень повысился бы, они достигли бы определeнного благосостояния. В этой связи фабричная работа стала бы более привлекательной, чем при прежней зарплате, что привело бы к возрастанию предложения рабочей силы. Кроме того, возросшее благосостояние повлекло бы за собой усиление деторождения в рабочих семьях и т.д. В результате рабочих стало бы легче нанимать, и их зарплата возвратилась бы к прежнему уровню. Так что возрастание зарплаты само вызывает явление, заставляющее еe снова понизиться. Теперь представим себе, что зарплата понизилась бы по какой-либо причине. В таком случае наступило бы обнищание рабочих, и предложение рабочей силы также понизилось бы. Рабочие стали бы раньше умирать, чаще болеть, у них снизилось бы деторождение, что вызвало бы снижение предложения рабочей силы и зарплата снова возросла бы. Таким образом, особенно далеко от неизбежного уровня зарплаты уйти нельзя.
     Естественно, Рикардо, а также Лассаль, говоря о неизбежном законе зарплаты, думали о чисто хозяйственных процессах, обусловливающих его". Ныне же пролетарии возражают, что это не так, но их возражение неправильно, ибо в том случае, когда социальная структура предоставлена самой себе, то закон заработной платы вступает в силу. А чтобы он в силу не вступал, должны быть основаны рабочие ассоциации, должно быть привлечено на помощь государство. В результате этого статус зарплаты может быть искусственно повышен; "неизбежный" уровень зарплаты может быть превышен законодательно, с помощью ассоциаций. 186(8)

500. "Общение человека с человеком состоит в том, что в нем прежде всего усыпляется способность образовывать представления ради образования социальной потребности, которая может возникнуть между одним и другим человеком.
     Но вы, естественно, не можете, идя по жизни, в то же время беспрерывно спать. Тенденция образовывать социальные потребности состоит также в том, выражается в том, что вам, собственно, и следует постоянно иметь склонность ко сну. Вещи, которые я описываю, происходят, конечно, бессознательно, но от этого они не становятся менее действительными и в не меньшей степени постоянно пронизывают нашу жизнь. Таким образом, именно при образовании социальной структуры человечества имеет место постоянная склонность ко сну.
     В противовес этому действует нечто иное. Действует постоянное сопротивление, постоянное возмущение людей этой тенденцией именно тогда, когда они не спят. Так что всякий раз, когда вы стоите перед человеком, вы находитесь в конфликте следующего рода: благодаря тому, что перед вами находится человек, в вас постоянно развивается тенденция ко сну, тенденция переживать к нему отношение во сне; благодаря же тому, что вы противитесь сну, не хотите погружаться в сон, в вас возбуждаются силы оставаться бодрствующим. ... Но тенденция оставаться бодрствующим в этом случае является антисоциальной, поскольку это есть утверждение собственной индивидуальности, собственной личности по отношению к социальной структуре общества. ... Когда мы встречаем какую-либо общественную организацию ... то она обычно является выражением этих маятникообразных отношений между социальными и антисоциальными потребностями. Политэкономы могут размышлять о том, что такое кредит, капитал, рента и т.д. — Все эти вещи, образующие закономерности социальных отношений, являются лишь качаниями маятника между двумя видами потребностей: социальных и антисоциальных.
     А каково предназначение человека? Его предназначение, его задача, миссия в нашей, 5-ой послеатлантической эпохе состоит в том, чтобы утверждать себя, не позволять себе спать. Самим положением во времени ему предназначено развивать антисоциальные потребности. И задача нашей эпохи не могла бы быть достигнута людьми, если бы именно антисоциальные потребности, благодаря которым человек достигает вершины своей собственной личности, не становились всe могущественнее и могущественнее. Человек ныне и не подозревает, какую ещe силу предстоит набрать антисоциальным потребностям вплоть до третьего тысячелетия. Чтобы человек мог правильно развиваться, должны вырасти антисоциальные потребности. ... в такое время должно прийти то, что только и можно противопоставить антисоциальным потребностям, а именно такая социальная структура, с помощью которой могут быть удержаны в равновесии тенденции этого развития. Внутри должны действовать антисоциальные потребности, чтобы человек мог достичь вершин своего развития; вовне, в общественной жизни, должна действовать такая социальная структура, при которой в жизненных связях люди не теряли бы друг друга. Потому и встаeт социальное требование в наше время ... как необходимый противовес внутренним тенденциям развития человечества".
     "И если кто-то теперь выступает и говорит, что нужно бороться с антисоциальными потребностями, то это не более, чем обыкновенная бессмыслица, ибо бороться с ними совсем не следует. ... Речь не идeт о том, чтобы найти рецепт, как бороться с антисоциальными потребностями, а о том, как государственное устройство, структуру, организацию того, что лежит вне человеческой индивидуальности, так образовать, так устроить, чтобы оно создало противовес тому, что внутри человека действует как антисоциальная потребность. Потому-то так необходимо, чтобы человек в нашу эпоху всем своим существом вычленился из социальной структуры на благо как ей, так и себе.
     В прошлые эпохи существовали сословия, классы. Наша эпоха стремится преодолеть сословия, преодолеть классы. Наша эпоха больше не может делить людей на классы; теперь необходимо считаться с человеком во всей совокупности его черт, необходимо включить его в такую социальную структуру, которая социально расчленяла бы только то, что обособленно от человека. ... рабочая сила является товаром и, таким образом, нечто, являющееся внутренним человека, оказывается организованным внешне. Это должно быть устранено. Только то может быть социально расчленено, что не является самим человеком: его позиция, место, на которое он поставлен в жизни". Никто не смеет притязать на проведение социальных реформ, если не знает этих вещей. 186(7)

534. "Материнскую любовь необходимо иметь к мыслям, которые развивают относительно социальной структуры, если эти мысли должны быть существенными". Могут возразить, что нельзя всe человечество организовать как одну семью. Но дело здесь заключается в том, чтобы не абстрактно признавать бессмертие человеческой души, "а чтобы в непосредственном ощущении, когда один человек стоит напротив другого, было бы признано: когда я смотрю в глаза человеку, то мне из них светит бесконечность, когда я слышу человеческую речь, то звучит не просто физический звук, а божественно-духовное существо человеческой души. — Это должно стать непосредственным ощущением ... тогда наступит момент, когда мы не в отношении физического человека, но в отношении того, что он хранит интимно в своeм внутреннем, как духовно-душевный человек, сможем прийти в такие отношения, что всe человечество станет как одна большая семья. Ибо к духовно-душевному каждого человека можем мы встать в такое отношение. Но это есть то единственное, что может решить т.наз. социальные вопросы. Решение социальных вопросов дано попросту уже в признании божественно-духовной природы человека, что тот физический человек, который странствует здесь по земле, есть лишь внешнее выражение чего-то такого, что в каждом человеке светит из вечности. ... Если мы это признаем, то станем способны на ту человеческую любовь, которая бывает в узком кругу семьи". Естественно, бывают и в семье плохие дети, но их наказывают с любовью, без ненависти. Мы ненавидим только порок. 188(4)

666. "Тот социализм, который уводит людей прочь от сверхчувственного, творит разрушение социальной структуры... он пользуется старым, чтобы реализовать упадочные мысли". 73, с. 320

Товар и рабочая сила

718. "Ищут социальной структуры, которая могла бы улучшить положение рабочих, оставляя неприкосновенной связь труда и его продуктов с работой. В этой связи, собственно говоря, возник марксизм, возникла вера в то, что путeм одной лишь передачи орудий труда в общее пользование, путeм введения всего общества во владение машинами, землeй, средствами сообщения можно установить справедливое вознаграждение за труд. При этом совсем не встаeт вопрос: можно ли сделать товар независимым от вознаграждения за труд? — но: как осуществить справедливое вознаграждение, если считать аксиомой ... что работа превращается в товар? — Так ставится вопрос, а с ним связывается всe остальное. С ним связано даже материалистическое понимание экономики и ... истории".
     "В тот момент, когда человек каким-либо образом вступает в отношение к владению, прекращается продажа его рабочей силы. Так что буржуа не продаeт своей рабочей силы; он покупает и продаeт товары. Он, пожалуй, продаeт произведения своего труда, а это совсем другое дело, нежели продавать работу. Об этих вещах именно современный пролетариат имеет весьма точное понятие". 186(8)

Фихте и социальное мышление

869. "Абстрактные мысли не изживают себя, когда люди собираются вместе. Тогда изживают себя скрытые, таинственные имагинации. И когда эти таинственные имагинации осуществляются, то они дают социальному организму соответствующую структуру. Поэтому прогресс, совершающийся в новой Духовной науке, самым существенным образом связан с единственным здоровым импульсом для мирового социалистического строя. Недостатки, болезни современного социального организма состоят в том, что он именно фихтевским образом хочет из простых внутренних потребностей вынести то, что постижимо только в опыте".
     "Такое мышление, как у Фихте, совершенно не годится для поиска социальной структуры. Почерпнутое целиком из Я мышление не в состоянии найти социальную структуру, как отдельный человек не в состоянии изобрести речь; социальная структура находима в том случае, когда люди встают в отношения двухстороннего общения и в своих взаимосвязях создают еe. ... Мышление Фихте рождено из чистого Я. А рожденным из чистого Я, хотя и в другой форме, является также, в конце концов, и большевистское мышление. Это мышление именно потому антисоциально, что оно рождается лишь из откровений Я, а не из совместной жизни людей. Совместная жизнь пролетариата восприняла его как авторитет, а способными на него были лишь отдельные вожди".
     "Фихте своe социалистическое воззрение выразил в небольшой книжечке, которую он назвал "Закрытое торговое государство". Если исследовать, чем могло бы быть в действительности то, что Фихте описал как некий идеальный образ социального состояния, то можно сказать: осуществись этот социальный идеал, что Фихте изобразил в "Закрытом торговом государстве", и получился бы большевизм! Временами сочинения Троцкого почти буквально напоминают — несмотря на то, что одно здесь так удалено от другого — "Закрытое торговое государство" Фихте". 189(5)

VII. СОЦИОЛОГИЯ (Продолжение). СОЦИАЛИЗМ И СОЦИАЛЬНАЯ ТРЕХЧЛЕННОСТЬ

1. Социальная структура.

Сословия, классы, касты

621. "Люди на Земле неодинаковы, они дифференцированы на группы, и в их дифференциации, опять-таки, живeт импульс сил, или, если можно так выразиться, двигатель прогресса". 186(7)

622. "Индусы различали 4 касты; 4 состояния различали древние греки. Один за другим они возникали в ходе 2-ой, 3-ей и 4-ой послеатлантических эпох; в 5-ой послеатлантической эпохе должно сложится четвeртое состояние — совместная жизнь, всеобщечеловеческое. Не все могут стать духовенством, но духовенство может стремиться к власти, к господству. Мы видим это в 3-ей послеатлантической эпохе, мы видим это вновь оживающим в иерархо-теократической романской силе. Вторая каста, королевская, как элемент второй послеатлантической культуры, оживает в политико-дипломатическом ... во Франции. ... Во Франции в действительности правит король, который лишь случайно является адвокатом, ведшим когда-то румынский процесс. Суть в деле, а не в названии. ...
     Третье состояние (каста) известно как элемент индустриальный, коммерческий в Египте и Греции. Оно вновь оживает в британском королевстве и хочет господствовать над 4-ым элементом, всеобщечеловеческим. (В этом 3-м элементе построен марксизм с его тремя учениями: истмат, прибавочная стоимость и классовая борьба.) ... Всеобщечеловеческое, представленное 4-ой кастой, или состоянием, не может стремиться к господству ... должно быть лишь построено отношение человека к человеку, и никакие теории не нужны". 174(20)

649. "Во многих отношениях карма профессии перекрещивается с кармой сословия, класса и т.д. ... когда в зависимости от места, на которое человек поставлен в жизни, он вносит своe честолюбие, тщеславие, предрассудки и многие другие факторы в исполняемую им работу, которые способствуют вмешательству ариманического влияния в карму профессий". Общеизвестно, как часто ныне важнейшие посты занимают худшие люди. "Но нужно понять и то, что наше время должно быть прежде всего воспитано для интенсивного постижения жизни с помощью того, что люди видят, как происходит односторонность, избрание худших, когда этим худшим даже поклоняется т.наз. общественное мнение. Управители всячески исполнены ариманически-мефистофельским. И именно в развитии "Фауст"-деяний люди могут видеть, как Мефистофель исполняет свою должность". 172(5)

     475. "Гегель — энергичный мыслитель, такой мыслитель, который в состоянии свою мыслительную силу так взять в руки, чтобы действительно в отдельных явлениях жизни находить мысли. Но в этом есть и теневая сторона". Изучая Гегеля, человек должен делать большие усилия. Но когда их делают и проходят систему Гегеля от начала до конца, то многие профессора философии вскоре останавливаются и думают, что уже постигли принципы Гегеля. Однако Эдуард Гартман справедливо говорил, что во всем мире есть только два профессора философии, гегелевски образованные. Гегеля нельзя просто записать в тетрадку. От него получают напряжение мышления. "Человек может думать. ... Но со своим мышлением он стоит вне всей жизни. Он может только думать. Он может хорошо думать, но со своим мышлением, протекающим в организме чистых понятий, т.е. диалектически, он остается вне жизни.
     Это было примерно то, чему Маркс мог научиться у Гегеля: он мог научиться мышлению, научиться действительно виртуозно двигаться в мыслях. Но он искал чего-то другого. Он искал жизневоззрения для пролетариата, для огромного числа неимущего нового человечества. Насчет правильности гегелевского мышления он не мог сомневаться, но начинать что-либо в отношении своей задачи он не мог просто с этого гегелевского мышления. Его карма, если можно так выразиться, сделала соответствующий взмах, приведший его за обострившее мышление гегельянство к французским утопистам, к Сен-Симону, Луи Блану. Когда Маркс спрашивал: как следует образовать социальный организм? — то гегельянство не давало ему никакого ответа. ... Важное социальное воззрение юного Гегеля относительно социального строя состояло в том, что государство уничтожает все действительно человеческое; поэтому оно должно исчезнуть. Это тезис юного Гегеля: государство должно исчезнуть. ... из обостренного мышления (позднего времени) он давал такой ответ: лучшее социальное устройство — это прусское государство, а средоточие мира, всего совершенного — Берлин... университет в Берлине — средоточие Берлина. ... Кто не имеет никакого чувства великого, которое подчас выступает гротескно именно потому, что оно велико, тот, естественно, сделает все те дешевые возражения против этого высказывания, которые были сделаны. Духовная наука могла бы показать то бесконечно значительное, что таится за этим. Ибо не из высокомерия высказал это Гегель. ...Но, понятно, Карл Маркс не мог извлечь из Гегеля лучших социальных интересов.
     Так, карма привела его к утопистам. ...Для Сен-Симона, например, главное заключается в том, чтобы современное ему государство заменить другим устройством; и когда он думал об этом устройстве, перед его взором вставало то, что наиболее характерно и захватывающе для нового времени: индустриализация жизни. Поэтому он требовал, чтобы на место всех старых политических устройств было поставлено управление различных ветвей производств, так что, по сути говоря, оздоровление социального строя должно искаться в возможно лучшем управлении социальной структурой по образцу строя фабричных взаимосвязей. Луи Блан, как известно, в 1848г. учреждал различные национальные мастерские, в которых должны были осуществляться мысли Сен-Симона. Но все они вскоре прекращали свое существование, и это разумеется само собой. Основной импульс, который должен был лежать в основе управления отраслями производства, Сен-Симон предполагал найти в некоего рода крайне упрощенном Христианстве. Не старое, догматическое, а практическое Христианство должно иметь свое продолжение, считал он, и оно должно состоять в одном тезисе: люби своего ближнего как самого себя. — Очень прекрасный тезис, но когда его проповедуют, он столь же действенен, как лежанка, которой лишь велят обогревать.
     И вот Карл Маркс попал под влияние этих утопистов. В отношении Гегеля он говорил себе: удивительное мышление, но оно не годится, если необходимо войти с ним в действительную жизнь. Оно не охватывает действительной жизни. С ним остаются в высях чисто диалектического мышления. — У утопистов же он нашел в определенном смысле убедительные чувства, ибо у Сен-Симона и у Луи Блана социальные импульсы шли от чувства. Но Карл Маркс, благодаря гегелевскому обучению, был достаточно умен, чтобы не увидеть определенную тупость — я здесь имею в виду не что-то плохое, а выражаюсь в том смысле, когда говорят о тупом ноже, — тупость этого утопического учения и воззрение по отношению к жизни. А с другой стороны, Карл Маркс должен был сказать себе: чтобы образовать устройство, которое требует Сен-Симон для оздоровления человечества, необходима добрая воля со стороны буржуазии, практическое Христианство. Но откуда их взять? — Это стало главным для него: откуда взять это практическое Христианство?"
     "Итак, Карл Маркс в немецком гегельянстве нашел соответствующее новому времени мышление, у Сен-Симона — соответствующее новому времени чувство. Но и с тем и с другим, согласно его воззрению, ему нечего было делать. Тогда его карма повела его дальше, к английскому утилитаризму к той социальной структуре, в которой индустриальная суть нового времени шагнула наиболее далеко вперед, когда Карл Маркс строил свое мировоззрение. Занимавшиеся социализмом в среде английского мышления до Карла Маркса развивали его — напомню только о Роберте Оуэне — в некоторой степени из воли. Но Карл Маркс мог изучить, как из определенной воли, когда все это ограничивалось небольшой областью... ничто не могло осуществиться. Ведь известно, что Роберт Оуэн вводил опытные хозяйства, организованные действительно практически. Но в современном мире с малыми опытными хозяйствами не достичь ничего кроме краха. Это, разумеется, и случилось с Оуэном. ...
     Итак, через все это был проведен Карл Маркс, но особенно он был увлечен практическим мышлением, которое восходит только в механическом индустриализме, и из него он затем построил свое пролетарское мировоззрение, то пролетарское мышление, которое не базируется на мышлении, хотя пользуется мышлением, не базируется на чувстве, хотя и пользуется чувством, не базируется на воле, хотя пользуется тем, что внешне, чисто внешне совершается в очевидном, чувственном мире и совершается именно через руки пролетариев в индустриальном мире, в мире современного способа производства. И тогда Карлу Марксу, который столь грандиозным образом прошел через современное мышление, чувство и волю, именно теперь ему в классическом смысле, я бы сказал, с определенным величием открылась утрата доверия, которая, собственно, характеризует современную душевную жизнь. Ибо от Гегеля, например. Карл Маркс мог узнать, что прогресс мировой истории человечества состоит в осознании свободы, т.е. нечто идеальное как импульс заложено в основу развития человечества, в его историю. И это абстрактный тезис, с которым особенно не начнешь чего-либо. ...
     И тогда в Карле Марксе крепко осела идея, импульс-ощущение, который действительно подходил к тому, чтобы найти понимание в самых широких пролетарских кругах, но не в буржуазных кругах по причине их лености и нежелания воспринимать подобные вещи и беспокоиться о них. В Карле Марксе крепко осела мысль: вообще-то говоря, совершенно безразлично, в конце концов, что люди думали, что они чувствовали, чего они хотели, ибо то, что определяет историческое становление, зависит от экономического процесса, от того, как ведется хозяйство. Является ли некто предпринимателем или рабочим, как поставлен он в хозяйственный процесс — это определяет образ его мыслей, то, как он чувствует и какие имеет волевые импульсы. Если ребенок растет в семье предпринимателя, то он считает что-либо правильным или ложным, имеет чувства и ощущения, обусловленные тем, что он растет в семье предпринимателя. И все обстоит по-другому с пролетарским ребенком, предоставленным самому себе, т.к. отец и мать уходят на фабрику и т.д. — Карл Маркс пришел к тезису большой пробивной силы, к тезису, нашедшему отклик у пролетариата: устройства, учреждаемые человеком, не следуют из сознания человека, а наоборот — сознание человека руководствуется учреждениями, которые возникают сами по себе, лишь в силу простой фактической необходимости. Люди полагают, что они мыслят, чувствуют и волят из внутренних импульсов. О нет!... они это делают благодаря классу, в котором рождаются без их заслуг и вины.
     Можно ощутить, что если основной импульс учения таков, то он должен вызвать со стороны пролетарского класса идущее навстречу понимание, ибо такое учение избавляет от всякого доверия к себе. Нет нужды доверять себе; ибо это ничему не помогает: думает ли человек энергично или нет, чувствует ли он энергично или нет, энергично или нет он волит, — все это лишь наплыв, надстройка над основанием, которое в социальном строе есть положение в хозяйственном организме, положение, в котором человек рождается. Поэтому я могу — так говорит истинный марксист — измыслить прекрасные системы, создать лучшие социальные структуры, образовать лучшую хозяйственную жизнь, что следует делать, чтобы люди стали счастливыми, были удовлетворены, имели достаточно пищи, могли вести приятную жизнь, — но все это, как ни думай, не имеет никакой ценности, ибо все, что я мыслю, чувствую и волю, есть лишь отражение хозяйственной жизни, ибо все, что бы человек ни делал, обусловлено хозяйственной жизнью. — Поэтому вообще все социалистические теории Карл Маркс счел лишь теориями и сказал: дело заключается лишь в том, чтобы понять хозяйственную силу, чтобы знать, как протекает хозяйственная жизнь. Локомотиву еще можно дать толчок, чтобы он ехал быстрее, но едет он сам, вещи развиваются сами по себе.
     Вы, естественно, чувствуете, что здесь перекатываются всяческие противоречия, но к этому мы придем позже. Теперь же мы хотим представить, как все это отражается в головах марксистских пролетариев. Карл Маркс и они говорят так: основные формы хозяйственной жизни в ходе времени развиваются одна из другой. В древних условиях Востока совместная жизнь людей была погружена в варварство. Затем пришел тот хозяйственный строй, который разделил людей на господ и рабов, что в Греции самим Аристотелем рассматривалось как необходимость. ... Затем, в Средние Века, в эпоху феодализма, пришло крепостничество... В новое время мы имеем систему заработной платы... когда рабочий продает свою рабочую силу как товар. ... Варварство, рабство, крепостничество, система заработной платы — это те основные формы, в которых развивалась хозяйственная жизнь. Одно мышление у людей в условиях рабства, другое — в условиях крепостничества или при современной системе зарплаты. Ибо все, что люди думают, во что верят, как в способное осчастливить мир, есть идеологическая надстройка. Что люди думают — это может консолидироваться, воздействовать в свою очередь на хозяйственный строй как идеология, консолидированное воззрение, мнение, мысли. Но первоначально они возникают из хозяйственного строя...
     Современная хозяйственная жизнь, по мнению Карла Маркса, имеет тенденцию к концентрации. Эта хозяйственная жизнь сама из себя несет тенденцию, в силу которой предприниматели соединяются в сообщества, тресты и т.д. ... Но этим и подготовляется путь к социализации средств производства. ...Гегель в мышлении прошел через тезис, антитезис и синтез. Карл Маркс перенес все это в экономический процесс: строй предпринимателей ударяется в свою противоположность; пролетарии овладевают сами средствами производства. Хозяйственный процесс делает сам себя. Человек — лишь повивальная бабка того, что происходит само по себе, и нет оснований полагать, что идеологическая надстройка мышления, чувства и воли имеет большое значение. Экономический процесс, говорит Карл Маркс, делает все; а то, что вы думаете, — это накипь на экономическом процессе. ... Важнейшее — это экономический процесс, но он с необходимостью ведет от тезиса к антитезису. То, что вырабатывает пролетариат, отнимается у него предпринимателем. Предприниматель становится экспроприатором. Но процесс присвоения в экономическом развитии превращается в свою противоположность. Как в природе за причиной идет следствие, так возникает экспроприация экспроприатора.
     Нет оснований питать доверие к душевным силам. Именно с худшим наследием буржуазного образования нового времени, с недоверием к душевным силам человека работает эта пролетарская теория. Пролетарий видит себя бессильным, переданным предпринимательству. У него есть понимание теории, которая не претендует на то, что он должен сам себе помогать, поскольку экспроприация экспроприатора сама собой вызывает то, что должно привести к социализации средств производства. Современный способ производства ударяется с необходимостью в свою противоположность. ... Если хотят выработать понимание психологии этого пролетариата, его ощущения, то необходимо принять во внимание, что именно это абсолютное неверие в душевные силы стало значительнейшим приводным колесом в победном шествии марксистского мышления через мир. Марксизм — это вообще не догма, марксизм — это метод наблюдения мира, и именно единственно доступного пролетариату мира — мира хозяйственного строя, хозяйственного развития. Я бы сказал — и думаю, что это соответствует действительности, — пролетариат не верит в какую-то силу мысли — хотя Карл Маркс сказал: философы с помощью мыслей только объясняли мир, однако задача состоит в том, чтобы с помощью мыслей его изменить, — он не доверяет мыслям и их силе, действительности мыслей в каком-либо устройстве, а только опирающемуся на самого себя процессу в хозяйственном строе. ...
     Можно сказать: опирались почти на апокалиптическую надежду, что экспроприация экспроприаторов, необходимая социализация средств производства должна прийти с большим кризисом. ...В этой надежде, с твердой верой работает современный пролетариат. В это верят как в скалу. Вы видите здесь, что марксизм отбрасывает просто теоретические воззрения, ибо они есть идеология, или надстройка, которая, в свою очередь, также может действовать, но первоначально возникает из хозяйственного строя. И тем не менее, в целом это также теория. Невозможно отрицать, что это тоже теория, и как теория — также побиваема; люди ее произвели, и она принесла им определенную веру. И было примечательно: по мере того, как вера буржуазии, которая вовсе не была новой, но лишь старой, традиционной, все более и более меркла, опускалась, — возникала просто материалистическая вера, вера в апокалипсис хозяйственного строя, твердо укоренившаяся в пролетариате. — Ну, а если взглянуть на силу веры, просто на напор веры? Тогда можно сказать: совершенно очевидно, что даже в первых общинах христиан не было столь непоколебимой веры, чем сила веры современного пролетариата в апокалипсис хозяйственного развития: в экспроприацию экспроприатора. ... Вероисповеданием стало это для пролетариата".
     Воспользовавшись гегелевским мышлением, Маркс объекты наблюдал в Англии, где была уже развита промышленность, а следовательно — и пролетариат. Германия же была в то время аграрной страной и социалистические учения, представленные в ней в то время Вайтлингом (1806-1871), Карлом Марло (настоящее имя Винкельблех; 1810-1865), Карлом Робертусом (1805-1875), были поистине мелочью по сравнению с воззрением Маркса. Свое воззрение он выработал в Англии и затем принес в Германию, где как раз зарождался индустриализм. В его учении мышление Гегеля было низведено в экономическую сферу и здесь сделано понятным. Потому все это так прижилось на немецкой почве. "Когда человек берет Гегеля... он может затем думать, но в руках у него ничего не остается. Маркс уже под влиянием Британской империи, индустриализма Британской империи, так изменил мышление, что пролетариату оно было представлено в таком виде: когда придет кризис, ты получишь все, что имеют те люди, которые тебя высасывают. Тебе необходимо лишь думать так, и тем ты уже сделал достаточно. Имей лишь понимание: локомотив едет, лишь слегка подталкивай его, чтобы он ехал побыстрее. Это единственное, что ты можешь. То, что ты думаешь, естественно, есть лишь идеология, но это действует в свою очередь. Они произошли из хозяйственной жизни — твои мысли, а здоровое хозяйственное мышление не возникает через изучение, только благодаря тому, что человек является пролетарием, ибо лишь из этого класса приходит хозяйственное мышление. Итак, ты пролетарий. А поскольку ты пролетарий, то ты мыслишь правильно в смысле современности. Здесь развивается твоя идеология, которой ты можешь воздействовать в свою очередь. Этим ты даешь пинок локомотиву".
     Свое учение Маркс фабриковал в Англии, но в самой Англии оно не подошло, т.к. там не было необходимой противоположности между предпринимателями и рабочими; там они стояли друг к другу ближе. Это можно доказать. Маркс работал с острым гегелевским мышлением, которое в некотором роде есть немецкое мышление. И его система нашла полное понимания отношение в немецком пролетариате. Но вот, к примеру. Эдуард Бернштейн также долго изучал отношения в английской промышленности, но не владел особенно гегелевской диалектикой, а больше старался вжиться в само английское пролетарское мышление. И его воззрение было воспринято как т.наз. социалистический ревизионизм, т.е. как ухудшенное, уже не марксистское мышление; его и понимали мало в пролетарско-социалистической партии, а больше — в различных профсоюзных группах, т.к. оно несколько удобнее для правящих сил, чем марксизм. "Вы видите, здесь перед вами живое доказательство: один приспособился к английскому пролетарскому мышлению и не пришел к марксизму, каким его воспринял непосредственно немецкий пролетариат, поскольку этот марксизм хотя и изготовлен в Англии, но там он не нашел почвы, не нашел почвы в людях. Он нашел ее прежде всего в немецких рабочих. Отсюда он затем разошелся по разным направлениям. Но не в той ортодоксальной неподвижности, жесткости, с той безграничной силой веры, как в немецком пролетариате. ... Вы видите, это теория, как я сказал — хотя все теории объявлены просто идеологией, — теория, проникшая в сердца и души, развившая колоссальную интенсивность веры. Но когда она, как теория, становится фактом, то как факт она развивает определенную неподвижность теории". Немецкий пролетариат обучен, наполнен марксизмом, но элементарных вещей, если они не созвучны со ставшим фактом марксизмом, он понять не может. Например, пролетариат никогда не протестует против того, что он производит: пушки или что-либо другое.
     Диалектический процесс мстит и самому марксизму. "Ведь он исходит из того, что хозяйственная жизнь подлежит самоуправлению, так что то, что должно произойти, происходит само по себе; нужно лишь подталкивать локомотив. А когда будут свергнуты старые правящие силы, он встанет на их место, т.е. он стремится к власти, исходящей от людей. Он хочет делать то, что должно происходить. Он апеллирует, опять-таки, к человеку, к тому, что он сам взойдет наверх и получит власть, которую раньше имели другие. Так обстоит дело в теории. А на практике действует, я бы сказал, как месть диалектики марксизму, эта современная ужасная военная катастрофа, которая внезапно на больших пространствах земли дала возможность взять власть более или менее в руки пролетариата не из хозяйственного строя, а совсем из другого строя, лучше сказать, из нестроя, беспорядка. Это примечательный, очень примечательный процесс. И он станет еще более примечательным, этот процесс, когда распространится на отношения по всей Земле". 185-а(6)