575. В духовном мире есть существа, для которых человеческий страх является питанием. «Если человек излучает боязнь, страх, растерянность, то они становятся все мощнее и мощнее. Эти существа враждебны человеку». Суеверие, безнадежность, сомнение -- в духовном мире все это также враждебные человеку существа и опасные, если он начинает их кормить. От них должен избавляться тот, кто желает вступить в духовный мир. Их можно притянуть к себе также страхом смерти. «Подобными иссохшим тюфякам являются эти силы и власти, если человек укрепляет себя и знает, что страхом в событии смерти ничего изменить нельзя».56, с. 145-146

1063a. В школах Веданты и у пифагорейцев карму изучать позволялось лишь прошедшим через катарсис, освободившимся от эмоций страха и сострадания к себе. Поэтому Аристотель определяет драму как очищение от страха и сострадания.Д.71/72, с.25

1840. "Если так представить физ. тело (см.рис., оранжевое), а так эф. тело (зеленое), то мы получим живое ткание между ними в мыслях, которые мы здесь схватываем, и затем на пути такого наблюдения мы приходим к познанию, что между нашими физ. и эф. телами, безразлично, бодрствуем мы или спим, постоянно разыгрываются про­цессы, состоящие в ткущем бытии мыслей между нашими физ. и эф. телами (желтое). Т.обр., мы теперь постигаем объективированным первый элемент душевной жизни. Мы видим в нем ткание между эфирным и физи­ческим миром.
     Эта ткущая жизнь мыслей, как таковая, в бодрственном состоянии не вхо­дит в наше сознание. ... Когда мы просыпаемся, мы вскальзываем нашим Я и астр. телом в физ. и эф. тела.
     Я и астр. тело в нашем пронизанном эф. телом физ. теле принимают участие в жизни восприятий чувств. И когда вы имеете в себе жизнь чувственных вос­приятий, то вы пронизываетесь внешними мировыми мыслями, которые вы можете вырабатывать в чувственных восприятиях, и тогда имеете силу это объектив­ное ткание мыслей заглушить. ... В этом объективном ткании мыслей разыгры­вается то, что является субъективным тканием мыслей (белое), что заглуша­ет то другое мышление, но что разыгрывается также между эф. и физ. телами.
     ... Мы живем в этом промежуточном пространстве между эф. и физ. телами, ко­гда душой сами ткём мысли. Мы заглушаем объективные мысли, всегда присутствующие в сонном и бодрственном состоянии, нашим субъективным сплетением мыслей. При этом и те и другие присутствуют в одной и той же области нашего человеческого существа". Объективные мысли можно схватить в момент пробуждения, но "...схватываются они не как мыслительное, а как живущая в нас сила рос­та, как сила жизни вообще. Эта сила жизни связана со сплетением мыслей. Она тогда пронизывает эф., или жизненное тело изнутри, она конфигурирует вовне физ. тело".
     "Когда сон переживается при вплывании в эф. тело, не в последующем воспоминании, где его можно схватить лишь вкратце, как это обычно бывает, но если его схватывают в тот самый момент, когда он происходит, т.е. в момент вплывания (Я и астр. тела) в эф. тело, тогда он оказывается чем-то подвижным, чем-то таким, что переживается как сущностное, в чем чувствуют себя. Образность перестает быть просто образностью. Человек получает переживание, что он находится внутри образа. Но благодаря переживанию такого пребывания в образе, той душевной подвижности, что бывает лишь в бодрственной жизни, когда душа находится в одном движении с телом, волнуется в движении рук, человек начинает делаться во сне активным ... тогда при пробуждении к этому переживанию присоединяется другое: эта подвижность, переживаемая во сне, в которой человек находится как в чем-то сейчас происходящем, она погружается в на­шу телесность. И как во время мышления мы чувствуем: мы проникаем до границы физ. тела, где находятся органы чувств, и воспринимаем чувственные впечатления мышлением, — так чувствуем мы, как погружаемся в себя с тем, что во сне переживалось как внутренняя подвижность. ... И если человек ушел настолько да­леко, что это погружение имеет перед собой как переживание, то он также знает, что происходит при этом погружении: погрузившееся излучается назад в наше бодрственное сознание, излучается оно назад как чувство. Чувство — это погрузившиеся в нашу организацию сны. ...
     Итак, мы переживаем чувство благодаря тому, что находящееся в нашем астр. теле погружается в наше эф. тело и затем далее, в нашу физическую организацию, но не до области чувств, т.е. не до периферии организации, а только внутрь организации. И если это схвачено, прежде всего через имагинативное познание, особенно отчетливо увидено в момент пробужде­ния, тогда получают внутреннюю силу видеть это постоянно. ... Что является чувством (красное) — ра­зыгрывается между астр. телом (светлое) и эф. телом (зеленое). Естественно, оно отпечатлевается и в физ. теле. Сны, по сути говоря, продолжаются и днем, только наше мыслящее сознание затмевает их жизнью представлений. Но если заглянуть за представления — путем присутствия в момент сновидения, — то там видны эти сны, которые, погружаясь в нашу организацию, выступают как жизнь чувств".
     "С помощью упражнений в имагинации, Я и астр. тело усиливаются. Они делаются в себе крепче, науча­ются переживать себя. В обычном же сознании мы действительного Я не имеем".
     "Мы не воспринимаем Я непосредственно обычным сознанием, мы его воспринимаем наподобие сонного состояния. Но когда мы вырабатываем имагинативное сознание, то Я действительно выступает, и оно во­левой природы. И мы замечаем, что наше чувство обращается на мир с симпатией или антипатией, что ак­тивизирует в нас волю; это разыгрывается как процесс, подобный тому, который имеет место между бодрст­вованием и вхождением в сон. Его, опять-таки, можно наблюдать в момент его протекания. ... Что происхо­дит при засыпании, когда Я и астр. тело уходят из физ. и эф. тел — происходит внутренне всякий раз в волении". Правда, момент засыпания труднее схватить, чем момент пробуждения.
     "В воле мы погружаемся в тот же элемент, в который мы погружаемся при засыпании. В воле мы факти­чески освобождаемся от нашей организации. Мы соединяемся с реальной объективностью. При пробуждении мы просачиваемся сквозь наше эф. тело, сквозь наше физ тело до его периферии, занимаем место во всем теле, пропитываем всё тело; в чувстве мы отсылаем назад в тело наши сны, погружаемся в него внутренне; сны становятся чувством. Но когда мы не остаемся в теле, а, не идя до периферии тела, внутренне, духовно выходим из тела, то приходим к воле. Так что воля, фактически, возникает вне зависимости от тела. ... Воля (лиловое) разыгрывается между Я (синее) и астр. телом (светлое)".
     Так имеем мы (см.схему) на одном конце, на периферии физ. тела, восприятия чувств. А если через Я мы идем возне, то воля становится действием, другим полюсом по отношению к восприятиям чувств. "Таким путем мы объективно постигаем то, что субъективно переживается в течении мыслей, чувств и воли. Так переживание превращается в сознание".
     "Между астр. телом и Я развивается воля. Воля становится действием, когда идет далеко во внешний мир, до того места, откуда приходят впечатления чувств. Но во сне многое из того, что хочет стать деянием, не становится таковым, остается связанным с Я, когда оно через смерть переходит в ду­ховный мир. Вы видите, мы переживаем здесь, с одной стороны, нашу становящуюся карму (см.след.рис.). Между во­лей и действием переживаем мы нашу становящуюся карму. В имагинативном сознании прошлая и становящаяся карма сливаются; сливается то, что ткет и живет в нас и продолжает ткать под порогом, над которым находятся наши свободные действия, которые мы можем изживать между рождением и смертью. Между рождением и смертью мы живем в свободе. Но под этой областью ткет и живет свободная воля, та воля, которая, собственно, имеет бытие лишь между рождением и смертью, карма, чьи действия мы воспринимаем идущими из прошлого, когда в состоянии удержаться с нашим Я и астр. телом в эф. теле, пробиваясь вплоть до физ. тела. С другой стороны, мы воспринимаем становящуюся карму, когда в состоянии удержаться в области между волей и деянием". Но для этого нужно развить большую жажду упражнений. Однако ко всему этому можно прийти и без упражнений. При достаточной внимательности можно в присутствии духа постичь объективность прошлого, особенно в нравственных импульсах; хотя и не так точно. Каждый раз при пробуждении мы проходим область нашей прошлой кармы, а вечером, при засыпании — становящейся кармы.
     "Пугает восприятие того, что лежит между волей и действием, в чем можно застрять".

207(3)

     1140. "Если человек хочет подготовить себя для инспирации, то он должен настолько развить себя внутренне, чтобы бессамостность стала свойственной ему даже тогда, когда извне ничто не прину­ждает его к этому. Он должен научиться внутренне творить, однако так, чтобы его Я ни в ма­лейшей степени не играло при этом творчестве какой-либо самовластной роли. Затруднения, с которыми приходится считаться при достижении такой отрешенности от себя, станут видимы тем отчетливее, чем больше принято будет во внимание, какие душевные силы в особенности имеют значение при инспирации. Различают три основные силы душевной жизни: представление, чувство и волю. В обыкновенном чувствен­ном познании представления вызываются внешними предметами. И через эти вызванные извне представле­ния чувство и воля получают определенное направление. Например, человек видит предмет; предмет доставляет ему удовольствие; вследствие этого он хочет иметь данную вещь. Удовольствие живет в чувстве; чувство побуждает волю, как само оно получило свою печать от пред­ставления. Последняя же основа представлений, чувств и волений есть внешний предмет. Или возьмем другой случай: человек переживает какое-нибудь событие. Оно внушает ему страх. Он убегает с места события. Здесь тоже первопричиной являются внешние события; через внешние чувства они доходят до восприятия, становятся представлением, возникает чувство страха, и воля, проявляющаяся в бегстве, есть следствие. При инспирации внешний предмет в этой форме отпадает. Внешние чувства не идут в расчет для восприятия. Следовательно, они не могут быть также возбудителями представлений. И если эта материнская почва здорова, то вырастут истинные представления; если не здорова — ошибки и призраки. И как несомненно, что инспирации, возникающие из здорового чувства и здоровой воли, могут быть от­кровениями высшего мира, так несомненно и то, что из запутанного относите­льно высшего мира чувства и воли возникают заблуждения, иллюзии и фантазии.
     Поэтому тайноведческое обучение ставит задачей указать человеку средства, при помощи которых он будет способен сделать свои чувства и волевые импульсы здоровыми и плодотворными для инспирации. ... К самым важным принадлежит более тонкая чувствительность в отношении к "истинному" и "ложному", "правильному" и "неправильному". Конечно, и у обыкновенного человека есть похожие чувства. Но у уче­ника тайноведения они должны быть выработаны в гораздо более высокой степени. Допустим, что кто-нибудь делает логическую ошибку; другой видит эту ошибку и исправляет ее. Надо отдать себе от­чет, насколько велико при таком исправлении участие рассудочного суждения и насколько слабо чувство удовольствия при правильном и неудовольствия при неверном. ... Степень, в какой они существуют в обычной жизни, должна быть при тайноведческом обучении повышена безгранично. Ученик должен систематически уверенно направлять внимание на свою душевную жизнь; и он должен достигнуть того, чтобы логически неверное стало для него источником боли, не уступающей боли физической; и наоборот, правильное должно доставлять ему действительную радость и удовольствие. Таким образом, там, где всякий другой прибегает к деятельности своего рассудка, только своей силы суждения, ученик должен учиться переживать всю градацию чувств от боли до энтузиазма, от полного на­пряжения страдания до восхищения и умиротворения от обладания истиной. Да, он должен научиться ощу­щать нечто вроде ненависти к тому, что обычным человеком переживается лишь как трезвое и холодное "неверно"; он должен развить такую любовь к истине, которая носит совершенно личный характер: такой же личный и горячий, как чувство любящего к его возлюбленной. ...
     Совершенно верно, что в на­чале такого обучения человек может впасть в то, что можно назвать чрезмерной чувствительностью. Не­верное суждение, которое он слышит в своем окружении, непоследовательность и т.д. могут причинить ему почти невыносимую боль. И поэтому он должен при обучении принять это во внимание. Ибо не сде­лай он этого, и для душевного равновесия его во всяком случае наступят большие опасности. Если по­заботиться о том, чтобы характер оставался твердым, тогда пусть в жизни душевной разыгрываются бури — у человека все-таки останется сила жить в гармонии с внешним миром и сохранять спокойствие и рав­новесие. Ученик делает ошибку, если вступает в противоречие с внешним миром до такой степени, что находит его невыносимым или хочет совсем из него бежать. ...
     Во всяком случае верно, что внутренний мир тайноведа все больше и больше начинает вести двойственную жизнь. Все более богатые события бу­дут разыгрываться в его душе при странствии через жизнь; все самостоятельнее по отношению к тому, что дает внешний мир, будет становиться второй, внутренний мир. Но эта двойная жизнь будет как раз плодотворной для действительной жизненной практики. Благодаря ей возникнет находчивость в суждениях и неопрометчивость решений. Где человек, стоящий далеко от такого обучения, должен пройти сквозь длинную цепь мыслей и колебаться между решением и нерешительностью, там ученик тайноведения мгновен­но будет обозревать положения жизни, будет быстро открывать скрытые от обыкновенного взора связи и т.д. И часто ему понадобится много терпения, чтобы выносить медлительность, с какой другой чело­век способен что-либо понять, поскольку у него самого понимание совершается с быстротой стрелы.
     До сих пор говорилось только о тех свойствах, которые должна получить жизнь чувств, чтобы инспи­рация могла наступить правильным образом. Другой вопрос следующий: каким образом чувства становятся плодотворными, так что рождают из себя действительные представления, принадлежащие миру инспираций? Кто хочет узнать, какой ответ дает на этот вопрос тайноведение, должен также узнать, что душевная жизнь человека всегда заключает в себе известное богатство чувств, которые выходят за границы вызы­ваемого чувственными восприятиями. Человек чувствует, так сказать, больше, чем проди­ктовано вещами. Только в обычной жизни этот излишек расходуется в ложном направлении, которое с по­мощью обучения необходимо изменить.
     Возьмем, например, испуг, чувство страха. Нетрудно видеть, что во многих случаях страх или испуг бывает сильнее, чем он должен был бы быть, если бы вполне отвечал вызвавшему его внешнему событию. Теперь представим себе: ученик энергично работает над собой, чтобы ни в одном из встречающихся ему случаев не испытывать страха или испуга сильнее, чем это действите­льно оправдывается соответствующим внешним событием. Известная доля страха или испуга происходит всегда за счет затраты душевной силы. ... Эту душевную силу ученик действительно сберегает, когда не позволяет себе пугаться, бояться и т.п. И она остается в его распоряжении для чего-нибудь другого. Если он часто повторяет такой процесс, то из постоянно сберегаемых душевных сил обра­зуется внутреннее богатство, и ученик скоро увидит, что из таких сбережений чувств у него выраста­ют зародыши для представлений, выражающих откровения высшей жизни. Их нельзя доказать в обычном смысле слова, можно только дать ученику указания: делай то или это, — и если он будет это выполнять, то сам увидит, что появятся несомненные результаты".
     Далее нужно научиться давать душе еще большее богатство сил от рождающихся чувств. "Необходимо, например, в виде опыта, подвергать себя известным внешним впечатлениям, а затем совершенно запре­щать себе все те чувства, которые возникают в т.наз. нормальном состоянии. Нужно, например, поста­вить себя перед каким-нибудь событием, нормально возбуждающим душу, и надо совершенно запретить се­бе это возбуждение. Это можно делать так, что или фактически поставить себя перед таким событием, или пользоваться одним только представлением его. Последнее будет даже лучше для плодотворного тайноведческого обучения. Ибо ученик, когда он посвящается в имагинацию — т.е. или до своего подготовления к инспирации, или одновременно с ним, — должен, в сущности, быть способным имагинативно, в воображении поставить перед своей душой какое-нибудь событие с такой же силой, как если бы оно действительно было тут. Если ученик в долгой внутренней работе постоянно все снова дает влиять на себя вещам и событиям и в то же время запрещает себе иметь соответствующие нормальные чувства, то в его душе образуется материнская почва для инспирации". 12(3)