3. Культура после XV века

Ренессанс

191. "Римство восприняло в себя гречество и Христианство, но через некоторое время оно ощутило, что не понимает воспринятого, не желает его и ощущает его как чуждое тело. Во времена завоевания Греции римство чувствовало могущественное действие гречества, но постепенно римство окрепло в своeм юридически-политическом существе, и тогда в своих формах оно ощутило гречество как нечто такое, чего оно больше не хочет иметь. Последствие этого было таково, что в VI в. восточно-римский цезарь Юстиниан всю политически-юридическую суть римства кодифицировал в Corpus juris, где было сведено вместе всe произведeнное римской политически-юридической сущностью. Юстиниан был словно самим воплощением римско-латинской сути, хотя и правил в восточно-римской империи. Он окончательно закрыл афинские школы философии, не позволил философии развиваться, убил еe. Он также был тем, кто умертвил прежнее свободное распускание христианской сути, вызвав церковное проклятие Оригены, который греческую мудрость соединил с глубиной Христианства, который наполовину духовно-научное достояние оккультно внeс в Христианство. Всe это сделал Юстиниан". Так окольным путeм, через церковь, римство вошло в европейские институты.
     Гречество действовало в римстве вплоть до IV в. (Юстиниан лишь забил гвозди в гроб). Затем вплоть до Ренессанса действовало римство. В Ренессансе Христианство снова соединилось с гречеством, хотя гречество при этом носило отчасти люциферический характер, что выразилось главным образом в сопутствующих Ренессансу явлениях, таких как Цезарь Борджиа, папа Александр VI и т.п.
     Но в целом Европа нуждалась в Ренессансе. "Род имагинативного элемента, спасение имагинативного элемента заложено в Ренессансе, вырыв себя из просто логического, вырыв себя из холодного латинизма, который всегда нуждается в эмоциональном дополнении, чтобы оживить себя, поскольку в самом себе он холоден". Имагинативную жизнь принeс Ренессанс в Европу, и эта жизнь должна была быть взята у Греции. Европа должна оторвать себя от римства, хотя значение последнего также не следует преуменьшать. Дело заключается не в односторонности, а в равновесии. Рим обратил греческие имагинации в понятия и дал, например, понятие гражданина — Civis, что, правда, позже породило такое чудовище, как "цивилизация". "Во всeм, что стоит за словом "цивилизация", коренится романизм. Настаивание на цивилизации тем родом и способом, каким это совершается теперь, является непонятым романизмом, часто лишь почувствованным романизмом, как это часто случается, когда употребляют слово, желая выразить им нечто особенно высокое, и при этом не знают, как сильно делают себя зависимыми от исторических сил". 171(1)

1280. "Было бы очень полезно современным жителям Средней Европы посматривать на Восток, ибо то, что будет развиваться на востоке Европы, сегодня полностью маскируется, полностью подавляется. Что в настоящее время установлено в Восточной Европе — это, естественно, является противоположностью тому, что там должно развиваться. Ибо то, что, например, установлено в т. наз. Великороссии, есть борьба против всех духовных основ человечества, тогда как определенные духовные основы человечества должны развиваться как раз на Востоке. Но наше время не склонно держать глаза действительно открытыми, а рассудок бодрственным в отношении того, что происходит вокруг. ... О таких людях, как Ленин и Троцкий, уже наши сов­ременники должны быть в состоянии судить как о больших, интенсивных врагах истинно духовного развития человечества, каких еще не знали никакие времена, ни ужасные времена римского цезаризма, ни худшие времена ренессанса. Например, Борджиа, описанный в истории как борец с духом, — поистине маль­чик-сиротка по сравнению с тем, что коренится в таких людях, как Ленин и Троцкий. Эти вещи, вообще говоря, ускользают от современных людей, однако же необходимо, чтобы на них обращали внимание. ... Од­нажды должно быть со всей твердостью выработано суждение, что в сравнении с современными событиями тот отпечаток, что получили римский цезаризм или история ренессанса, отныне должен быть назван "историями об институтках". ... Итак, если хотят увидеть подготовляемое на Востоке, необходимо, естественно, об­ратить внимание на то, что особенно скрывают от спящего рода человеческого, прячут куда сильнее, чем прятали некоторое время тому назад. Востоку следует приобрести больше суждений о его духовных творцах, в которых постоянно можно находить много правильного из того, что можно назвать зачатками истинного понимания европейского Востока. Этот европейский Восток постепенно, конечно, не в ближайшем будущем, породит людей, которые выработают взгляд на повторные земные жизни, но иным образом, чем это было опи­сано в отношении Запада. На Западе имеет место род борьбы с повторными земными жизнями; на Востоке бу­дет акцептирована, принята истина о повторных земных жизнях. На Востоке разовьется тоска по такому воспитанию человеческой души, чтобы она замечала ... как в ней живет нечто, идущее от одной земной жиз­ни к другой. В воспитании будет указываться на определенные вещи, которые именно люди Востока будут исключительно сильно переживать. Уже детям будут указывать на то, что коренится в человеке, что может быть почувствовано и что не исчерпывается в телесной жизни. Старший, воспитатель будет говорить юному: почувствуй себя, что ты чувствуешь в своей душе? — И когда этот вопрос будет сформулирован в различной форме, юный придет к тому, что скажет: я чувствую, как будто бы там есть что-то такое, что уже раньше было на Земле, прошло через смерть и в будущем придет сюда снова; но это совсем смутное чувство". С помощью дальнейших бесед юный поймет: "то, что я здесь чувствую, что живет всегда, это раз­рушает мое мышление, это не дает мне мыслить, это хочет мысли во мне убить". Затем придет очень важное, естественное чувство, чувство того, что в человеке есть нечто, идущее от жизни к жизни. "Я чувствую нечто во мне, что является моим вечным, но я чувствую это почти как убийцу моих мыслей". Возвещение этого можно найти уже у Достоевского, чувство некоего внутреннего убийцы мыслей.
     "Постепенно начнут чувствовать душу рассудочную, или характера, как нечто, лежащее далеко позади и убивающее мысли. ... Эти души будут считать себя внутренней могилой своего собственного сущест­ва, но такой могилой, благодаря которой создается место для откровений духовного мира; и тогда явится следующее чувство. ... Души скажут себе: это истинно, когда я мое вечное, идущее от жизни к жизни, ощущаю так сильно, что оно как бы убивает мысленное напряжение, мои мысли устраняются, а божествен­ные мысли струятся и распространяются над могилой моих собственных мыслей. — Придет Самодух. Душа со­знательная ступит в могилу, и Самодух выступит таким образом. — Я не пытаюсь схематизировать: здесь душа сознательная, там приходит Самодух; но я хотел бы ввести вас в человеческую душу, ка­кой она будет, когда Я постепенно ощутит переход от души сознательной к Самодуху. ... Человек ста­новится пустым (освобождается от того, что вошло в него в греко-латинскую эпоху, от мыслей), но не напрасно: в пустоту постепенно войдет новое духовное откровение — сначала в тонкой форме, — и в человеческой душе оно распространится как Самодух. Подобные вещи не происходят без значительной внутренней душевной драмы, душевной трагедии. Бессчетное число людей именно на Востоке переживут глубокую внутреннюю душевную трагедию, глубокое внутрен­нее душевное страдание благодаря тому, что они почувствуют: мой внутренний человек убивает мои мысли. — И определенная усталость, определенное затмение найдет на людей, поскольку ощущаемое ими как идеал, который людям следует искать, не принесет какого-либо освобождения на первых порах, но скорее некое затмение, отмирание, внутреннюю усталость.
     Чтобы эти отношения увидеть объективно, так увидеть, чтобы и понять, мочь ориентироваться в них, для этого существует среднеевропейское человечество. Оно тогда исполнит свою задачу, когда всмотрится в такие отношения. Для этой цели оно должно вспомнить то, о чем я говорил в моей книге "О загадках человека", вспомнить о том духовном течении, которое развито Фридрихом Шлегелем, Шеллингом, Гегелем Фихте, Гете. Но для этого воспоминания нужно немало. Взять хотя бы один пример: многие ли в современ­ном мире понимают духовный облик Гете? или родство нашего дорнахского строения с духовным обликом Гете?" 181(17)