162. "Сострадания в высшем смысле слова хочет буддист; действенную любовь развивает живущий в духе Ев. от Луки. Соощущать болезнь, боль может буддист; требование действовать, работать изо всех сил для спасения (исцеления) человек находит в Ев. от Луки. Понимать все, что оживляет человеческую душу, — это находит человек в буддизме; не судить, делать больше, чем содеяно тебе, — таково особое требование Ев. от Луки. Давать больше, чем получаешь! Любовь превратить в действие — вот что возвышает нас в Ев. от Луки; и в то же время оно есть чистый, истинный буддизм". 114 (3)

477. "Принципом Христа преобразуются описанные Буддой страдания. Преодоление страданий может быть достигнуто не только путем отвращения от жизни, но через преображение души. При взгляде на несение креста, на труп распятого открывается нам загадка прохождения вечной жизни через смерть". 57 (с. 367)

Космический и мистический Христос

524."История развития человечества делится на две значительные части. В одной части оно идет от наполненности Богом к оставленности Богом. В другой части, в начале которой мы стоим, развитие идет от оставленности Богом к обнадеживающей божественной полноте. В середине между этими двумя течениями развития возведен крест на Голгофе. Этот крест на Голгофе, как стоит он в сознании человечества? Мы оглядываемся назад, на шесть столетий до Мистерии Голгофы, и видим Будду, почитаемого все возрастающими массами людей. Мы видим Будду, как он покидает отчий дом и выходит в мир. Среди всего прочего он видит там труп. Вид трупа производит в его душе такое действие, что он отворачивается от майи, внешнего мира. Труп действует устрашающе на Будду. И поскольку он вынужден видеть смерть, труп, он чувствует себя также вынужденным обратиться от мира к божественно-духовному, не находимому в мире. Вид умершего человека является для Будды исходным моментом для того, чтобы покинуть мир и бежать во внемировую область действительности.
     А теперь обратимся к моменту через шесть столетий после Мистерии Голгофы. Множество людей взирает на великий символ: на распятие, на крест, на котором висит труп. Они смотрят на мертвого человека. Но они смотрят на него не для того, чтобы бежать от него к другой действительности, но в этом мертвом человеке они видят то, в чем следует найти свое прибежище. За двенадцать столетий человечество настолько изменилось, что научилось любить смерть на кресте, смерть, от которой бежал Будда. Ничто другое не может более глубоко указать душе на перелом, совершившийся благодаря Мистерии Голгофы, лежащей в середине указанных двух пунктов. И, обращая наши мысли таким образом к Мистерии Голгофы, мы должны обдумать, что, собственно, почиталось в смысле первоначального Христианства.
     Павел, посвященный в Мистериях своего времени, не мог верить в живого Иисуса; он боролся с живым Иисусом. А когда на пути в Дамаск он узнал, что Христос жив, что Христос открывается из мирового сумрака, то и здесь Павел верит не в живого Иисуса, но в воскресшего Христа, а живой Иисус стал ему дорог как носитель воскресшего Христа. Из смерти через особое прозрение в мировую взаимосвязь проистекла для Павла вера в божественно-духовную жизнь. ...Да, в пра-начале Слово говорило из хода и положения звезд. Вниз из космоса звучало оно. На Земле найти его было нельзя; но вот из небесных далей, из Отчего, оно низошло на Землю". Оно стало плотью, т.е. жившее в звездах жило в теле, которое висело на кресте. "В человеке должно было быть увидено то, что раньше искали в далях мира. ...Жизненный взгляд велся от мировых далей, космологии к средоточию человека, пронизанного тем, что светило из звезд, пронизанного живым мировым Словом.
     Что стало возможным взглянуть на мировое возникновение, взирая в человеческое внутреннее Иисуса, и основать внутреннее отношение собственно человеческого внутреннего к человеческому внутреннему Иисуса, аналогично тому, как живший прежде на Земле человек основывал отношение к вечному мировому Слову, говорившему из звезд, — в этом заключается смысл, который должен открыться человечеству через Мистерию Голгофы".
     Удивительным образом рассказывается о явлении Христа Иисуса в Евангелиях. Однажды там говорится о волхвах, носителях звездной мудрости, провозвестниках мирового Слова из звездных письмен. В школах мудрости возвещалось: начиная от возникновения современного земного человечества Юпитер 354 раза проделал свой путь. Эти 354 года Юпитера говорят из мировой мудрости как большое предложение. Отдельные слова в нем — обращения Меркурия. День Юпитера = 7х7 дням Меркурия. Этих взаимосвязей искали мудрецы в звездных письменах. Из их расшифровки было возвещено: Христос Иисус явился, ибо время исполнилось. С другой стороны, в Евангелиях выступают с провозвестием простые пастухи. "Высшая мудрость и наивнейшая открытость звучат совместно в словах: "Христос явился". Мудрость с тех пор угасла, из внутреннего людей развились мысли, которые еще должны взойти до реальности. В древности за реальностью обращались к звездам. "Ко Христу должны мы обращаться, чтобы обрести реальность для нашего внутреннего. "Не я, но Христос во мне", — это слова, дающие мыслям внутреннюю весомость, внутреннюю реальность".209 (8)

Христос и народы Европы

542. Европейские народы имели слишком рано развитое чувство "я", а также чувство равенства людей. И в их среде было невозможно одной личности подняться над другими. Поэтому Христос не мог воплотиться в Европе. Но поскольку Он принес полное Я-сознание, то понять это особенно хорошо могли именно европейцы, рано сросшиеся с чувством "я".116 (6)

542. "Возьмите, к примеру, индуса, буддиста. Переживаемое им в созерцании мира, в ощущении мира, в чувстве мира, переживаемое им в мыслях о минеральном, в ощущении растений, в чувстве животных — он проносит всe это сквозь врата смерти и обогащает божественное знание в сверхчувственном мире тем, что он таким образом пережил. Переживаемое христианином, когда он вступает в социальные отношения со своими ближними, когда он развивает социальные взаимосвязи, т. е. всe то, что человек только как человек может пережить среди людей, что переживается в человеческом братстве на Земле, это христианин, со своей стороны, проносит сквозь врата смерти. Можно сказать: буддист проносит сквозь врата смерти красоту мира, христианин — доброту. Они дополняют один другого. Но прогресс Христианства состоит в том, что уже социальные земные отношения получают значение для небесного мира.
     Восточные тираны могли сколько угодно обезглавливать людей, это мало затрагивало мир с той стороны, затрагивало постольку, поскольку люди при этом получали внешние впечатления — впечатление ужаса и т.д., и проносили их сквозь врата смерти. Что сегодня через плачевные социальные отношения, без любви развeртывается между людьми, что при ложном взгляде на социальные взаимосвязи распространяется на Земле как ложный социализм, — это имеет огромное значение для сверхчувственного мира, в который человек вступает через врата смерти. ... если будут развиваться лишeнные любви отношения среди людей во время материализма, то они будут внесены, вызывая отвращение божественно-духовных миров, сквозь врата смерти в сверхчувственные миры.
     Через Христианство люди должны прийти именно к тому, чтобы результаты земного развития, возникающие через них, вносить также и в сверхчувственные миры. Что человек сам вырабатывает на Земле, должно через мысли о воскресении Христа, о живом Существе, прошедшем через смерть и всe же живущем, вноситься в духовные миры. Поэтому люди, не способные свои социальные действия проносить через смерть, испытывают сегодня такой ужас перед признанием Христа". 211(4)

Христианство как исполнение всех религий

     159. Против болезней и страданий, о которых учил Будда, через Христа дано целящее средство. "Первое: Рождение есть страдание? — Нет, ибо Христос через рождение вступил на нашу Землю; с тех пор для меня, христианина, рождение больше не является страданием. — Второе: Болезнь есть страдание? — Но явилось великое средство исцеления, сила души, которая воспламеняется через Импульс Христа. Когда человек соединяется с Импульсом Христа, его жизнь одухотворяется. — Третье: Старость есть страдание? —Но когда человеческое тело дряхлеет, сам человек становится сильнее и могущественнее. — Четвертое: Смерть есть страдание? — Но через Христа труп стал символом того, что смерть, физическое побеждено жизнью, духом, что смерть окончательно преодолена жизнью. — Пятое: Быть разлученным с тем, кого любишь, есть страдание? — Но человек, постигающий Христа, никогда не разлучится с тем, кого он любит, ибо Христос пронизал светом мир между смертью и новым рождением так, что человек остается связанным с тем, кого он любит. — Шестое: Не обладать тем, чего желаешь, есть страдание? — Кто живет со Христом, тот больше не желает того, что ему не следует иметь, что ему не дано. — Седьмое: Быть связанным с тем, чего не любишь, есть страдание? — Но человек, познавший Христа, развивает в себе эту огромную, всеобъемлющую любовь, которая объемлет каждое существо, каждую вещь и любит их согласно их значению, ценности. — Восьмое: Быть отделенным от того, что любишь, больше не является страданием, ибо во Христе уже нет никакого разделения". 109 (20)

     160. "Выражая символически то, чего мы не можем сейчас развить более подробно из-за недостатка времени, мы можем сказать: если мы почувствуем религию Ягве в символе Луны, противоположном символу Солнца, то мы можем ожидать, что подобное ей воззрение появится — пересекая Импульс Христа — как своего рода возобновленная лунная религия. И это действительно происходит. И кто понимает эти вещи, тот не будет над ними смеяться, потому что в них нет ничего смешного и они действительно связаны с символикой этой религии и мировоззрения, не будет смеяться, что религия Ягве появляется вновь в религии полумесяца, которая вносит дохристианские импульсы в позднейшие христианские времена. Здесь происходит по затянувшейся линии повторение более раннего периода в более позднее время, в последней трети греко-латинской культуры, которую оккультно мы считаем длящейся до ХI-ХIII в. включительно. Другими словами: спустя 6 веков (после явления Христа) в религии, перенесенной арабами из Африки до Испании, мы имеем позднейшую мощно выступающую религию, которая оказывает сильнейшее влияние на все факторы развития и, оставляя Импульс Христа совсем в стороне, являет собой как бы возобновление в иной форме лунной религии Ягве. Мы не можем перечислить все особенности этого повторения. Но важно, если мы запишем в своей душе хотя бы то, что в мировоззрении Магомета был оставлен совсем в стороне Импульс Христа, что в религии Магомета оживает некоторым образом то, что можно было видеть в едином Боге мозаизма. Но здесь этот единый Бог перенесен в другую среду, в то, что почерпнуто из источника египто-халдейского мировоззрения, принесшего по-добное учение о связи событий звездного Неба с мировыми событиями. И мы действительно видим, что все понятия и идеи, которые мы находим у египтян, халдеев, вавилонян и ассирийцев, повторяются в религии Магомета, но будучи пронизанными и озаренными светом того, что мы можем назвать единым Богом Ягве, или Иеговой. Если говорить научно, то арабизм есть удивительное сочета-ние, синтез учений египто-халдейских жрецов, учений халдеев с учением древне-еврейской религии Ягве.
     Но в таких случаях наряду с соединением происходит всегда отсеивание, отбрасывание. И (в арабизме) было отброшено все, что относится к ясновидческсму наблюдению. Осталось только комбинирование, только рассудочное исследование; так что понятие египетского врачебного искусства, халдейской астрономии, исходившие у египтян и у халдеев из древнего ясновидения, выступают в магометанском арабизме в интеллектуализированной, индивидуализированной форме. Через посредство арабов в Европу приносится нечто просеянное. ... Следовательно, мы имеем, с одной стороны, ход развития человечества, в котором Импульс Христа прямо проникает в Европу через Грецию и Италию; и мы имеем другой, более южный путь, делающий обход, минуя Грецию и Италию и связывающий себя с тем, что пришло к нам окружным путем, благодаря импульсу арабизма.
     И только из слияния в некий важный момент религии Христа с религией Магомета могла образоваться наша новейшая культура. По причинам, которые сегодня мы не будем обсуждать, следует полагать, что указанные импульсы длятся в продолжении шести или шести с половиной веков; следовательно, через шесть веков после явления Христа появляется, распространяется, проникает в Европу возобновленный культ Луны и до ХIII в. оплодотворяет культуру Христианства, которая получила свои прямые импульсы другими путями. Ибо происходит постоянный обмен. Кто знает хотя бы внешний ход событий и знает, что в самих монастырях Западной Европы — пусть даже они боролись с арабизмом — арабские мысли вливались и развивались в науке, тот знает также и то, что до определенного, значительного момента в середине ХIII в. (1250 г.) происходило слияние двух импульсов: арабского импульса с прямым Импульсом Христа. ... Солнечный символ сливается с лунным символом, начиная с VI, VII и до ХII-ХIII вв., охватывая, т.обр., период приблизительно в шесть веков. И когда это непосредственное оплодотворение достигло, так сказать, своей цели, то выступило нечто новое, подготовлявшееся в ХII, ХIII вв. Как бы догоняя прямой Им-пульс Христа, в души людей духовно изливается то, что дал 4-й послеатлантиче-ский период. И греческая эпоха посылает вслед как бы догоняющую волну; мы называем ее культурой Ренессанса, которая в течение последующих веков оплодотворяет все прежде бывшее. ... Эта греческая волна опять-таки живет в течение шести веков, т.е. до нашего времени. И мы живем еще в ней. Но мы стоим теперь в переходном моменте, у начала новой шестивековой культурной волны, когда возникает нечто новое и Импульс Христа должен получить новое оплодо-творение. ... Если мы в старом стиле — не в новом — представим себе последо-вательность Луны, Меркурия, Венеры и Солнца, то после возобновленного влияния Луны и после изживания, так сказать, лунной волны в эпоху Ренессанса, мы должны ожидать появления того влияния, которое мы можем правильно обозначить символом Меркурия. ... Последним умом, совместившим в себе полноту науки, Христианства и культуры Ренессанса, является Гете, и мы можем ожидать, что Гете действительно являет в своей душе прекрасное сочетание культуры Ренессанса и науки, т.е. интеллектуализма, оплодотворенного арабизмом, и Христианства. Если мы будем рассматривать Гете так, как мы это делали уже в ряде лет, то легко убедимся, что эти элементы действительно слились в душе Гете. Но после сегодняшних указаний на периоды, длящиеся по 600 лет, мы вправе ожидать, что в душе Гете еще не могло быть влияния Меркурия, которое выступило позднее. Поэтому интересно (и вы это знаете), что это влияние заметно уже у Шопенгауэра. Из моих сообщений вы знаете, что в философию Шопенгауэра вошла восточная мудрость, и именно в форме буддизма. А т.к. символ буддизма видят в Меркурии, то после эпохи Гете вы имеете характерное влияние Будды — ибо Будда равен Меркурию, а Меркурий равен Будде, — подобно тому как в арабизме вы имеете характерное влияние Луны; и мы можем определить, каков этот приток, впадающий в прямой путь Импульса Христа в начале нового шестивекового периода: как возобновление, как новую форму прежнего, мы должны видеть его в буддизме, но с теми ограничениями, какие были даны в моей открытой лекции о Будде (2 марта 1911 г.).
     Спросим же себя: каково прямое направление культуры в будущем? Это — течение Христа. Оно движется прямо вперед. И какие второстепенные течения можем мы отметить? Прежде всего, течение арабизма, который вливается в главный поток, имеет потом паузу и находит свое завершение в культуре Ренессанса. И теперь мы наблюдаем возобновленное течение Будды. Кто может в правильном свете воспринимать эти факты, тот скажет: Из течения Будды следует взять те элементы, которых не было в нашей западной культуре. И мы видим, как известные элементы течения Будды уже вливаются в духовное развитие Запада, например, идеи перевоплощения и кармы. Но одно мы должны прочно начертать в душе: все эти вторичные течения никогда не раскроют нам Центральной Сущности нашего мировоззрения, нашей Духовной Науки. Спрашивать о Существе Христа буддизм или какой-нибудь дохристианский ориентализм, втекающий в наше время в виде обновленных мировоззрений, было бы столь же неразумно, как если бы европейские христиане стали спрашивать о Существе Христа арабов, пришедших в Испанию. 124 (9)