269. В древнеиндийскую культуру был заключен как бы союз между нормальным Духом народа, несвоевременным Духом Личности, т.е. отставшим на Луне Духом Формы, и несвоевременным Архангелом (духом речи , или Духом Формы, отставшим на др.Солнце). В результате возникла культура со столь мощным языком (санскрит) и непревзойденной философией как мышлением, творящим из внутреннего существа человека.121 (2)

270. В первые культурные эпохи человек говорил себе: "Я происхожу из Божественных существ, но мои перевоплощения постепенно так вгоняют меня в физическое, что мое видение духовного помрачается.
     Поэтому движение во времени рассматривалось как регресс, ухудшение".118 (5)

1240. "Древний житель Востока в свое сновидческое мышление втягивал больше ритмической жизни чувств, чем современный человек. Поэтому тот в жизни мышления больше переживал ритмичное ткание, а этот ощущает в нем больше логические знаки".
     "Если человек Запада хочет стать йогом, то он делается рафинированным эгоистом, ибо природа уже дала ему чувство себя, что человек Востока имеет лишь сновидчески; если бы йог захотел искать себя в мире как человек Запада, то свое сновидческое знание он ввел бы в бессознательный сон и захлебнулся бы душевно".
     Человек Востока ощущает Я и созерцает мир; Я — это Луна, отражающая мир. Человек Запада мыслит "мир" и излучает в своем мире мыслей Я. Я — это Солнце, излучающее мир образов. Если человек Востока в сумраке своей лунной мудрости почувствует солнечные лучи, а человек Запада в излучении Солнца воли переживет сумрак лунной мудрости, то западная воля укрепится мыслью Востока, тогда мысль Запада спасет волю Востока". 36 с.65-69

4. Восток — Запад и Христианство

1281. "Уже начиная с России и через всю Азию проносит весь Восток силы, которые не в состоянии в резко очерченных понятиях подниматься к Божественно-духовному, но которые предрасположены к тому, чтобы из глубин чувств осуществлять это восхождение к духовным силам". На Востоке можно часто встре­тить комнату, где живут простые люди. В углу устроен алтарь с образом Богоматери. Когда приходят гос­ти, то сначала они приветствуют образ Богоматери, а потом уже находящихся в комнате людей. "И это есть нечто такое, что происходит из совсем других сил человеческого существа, чем абстрактно-идейные силы. Существует радикальная противоположность между внутреннейшими ощущениями Божественно-духовного на Западе и на Востоке. Но все эти силы суть коренные силы, которые могут развиваться далее и способны производить листья, побеги и, наконец, плоды, если только они фундаментально себя понимают.
     Запад способен в соответствующей новому человеческому духу форме вновь развить такие представления, такие ощущения Бога-Отца, рядом с которыми может стоять божественно-духовная сущность Сына и Духа. Но прежде всего, это задача Запада — сделать новый вклад представлений, ощущений Бога-Отца в то, что было известно прежде, когда было пробуждено лишь предчувствие этого. А когда сформируются силы, кото­рые в определенной мере имеются на Востоке и которые можно охарактеризовать как внерассудочные, так что необходимо вводить внешние жесты, если желают достичь тех ощущений, тех чувств и тех волевых импу­льсов, которые они влекут за собой, то эти силы, если они будут развиваться далее, если они воспримут силы, которые им светят с Запада, смогут развить соответствующие понятия, соответствующие ощущения Бога-Сына. Таким образом, будущее развитие можно понять в том случае, если происходящее в отдельных областях Земли рассматривать как вклад во всеобщее.
     Если мы рассмотрим наиболее выдающиеся умы Запада, то увидим, что большей частью, не сознавая того, они борются за понятие Бога-Отца, которое возникает из естественнонаучных подоснов. А если мы смо­трим на Восток, то видим, как, можно сказать, из внешних жестов людей, из того, что приходит из харак­тера и воли, встает борьба за понимание Бога-Сына, Христа. Середина поставлена между этими пределами. И именно развитие культуры нового времени в Середине показывает нам это ее положение. Для новой тео­логии европейской Середины характерно, что она вообще блуждает как в понимании Отца, так и Сына, или Христа".
     Так разделяются односторонние знание и вера. Однако тяга к их соединению также существует. Харак­терен в этом отношении Владимир Соловьев. Он воспринял в себя мысле-формы Запада, но в нем они пре­терпели метаморфозу. Основной его тезис сводится к необходимости познать самого человека и его отно­шение к миру. "Он говорит: человек должен стремиться к совершенству, и это стремление выражается в его стремлении к истине. Когда человек все больше соединяет свою душу с истиной, он становится все совершеннее. И без этого совершенствования его жизнь была бы лишена ценности. Человек должен обладать возможностью через истину достичь высочайших вершин совершенства, иначе его жизнь была бы ничто, бес­смысленной. Но человек причастен также бессмертию, ибо самоусовершенствование, подпадающее смерти, было бы мировым обманом".
     Можно ли вообразить, чтобы нечто подобное высказали Милль или Бергсон! Поскольку Соловьев мыс­лит и ощущает в среде своего народа, то его мировоззрение стремится ко Христу. Поскольку же мысле-формы он берет с Запада, его мировоззрение наравне со Христом ищет Бога-Отца. Поэтому мы встречаем в Соловьеве нечто такое, чего в современности почти нигде больше нет: "ясное различение в человече­ском ощущении между путем к Богу-Отцу и путем ко Христу, Богу-Сыну. В таком духе, как Владимир Соло­вьев, можно найти указание на то, что должно прийти в будущем. А прийти должно сотрудничество различ­ных областей жизни на Земле. Оно не придет, если какая-либо одна область возомнит, что она есть все". 210(2)

1542."На Востоке ищущий духа пытается затемнить головное сознание, подавить его и вместо него возбудить, просветлить сознание туловища. Он пытается сделать процесс дыхания таким, чтобы в нем всплыло сознание". Он живет во вдыхаемом и выдыхаемом воздухе, следуя за его ходом и внося в сознание то, что иначе остается бессознательным. "Благодаря этому он приходит в состояние очень отчетливого осознания того, образом чего является процесс дыхания: жизни в духовном мире между смертью и рождением". Знание о том, что жизнь есть до и после смерти, на Востоке является никакой не теорией, а очевидностью. 181(15)

     281. Человек наблюдает ковер чувственного мира, являющегося в изменчивых образах, и вносит в эти образы закономерности, создает естествознание. "Получается это так: то, что мы вносим во внешний мир как мысли, — мы извлекаем это из нашего внутреннего. Мы, прежде всего, являемся головным человеком, который все это конструирует. Он смотрит на ковер чувств. В этом ковре чувств имеется то, чего мы достигаем с помощью мыслей (за ковром чувств пребывают одни мысли), а между ним и тем, что мы имеем в нашем собственном внутреннем, чего мы не воспринимаем, находится связь, некоего рода подземная связь. Потому-то и происходит так, что не воспринимаемое нами во внешнем мире, поскольку оно перекатывается в нас самих, из нашего внутреннего мы извлекаем в виде мыслей и вкладываем во внешний мир. Так же обстоит дело и со счислением. Внешний мир не подносит нам подсчетов, законы счисления лежат в нашем внутреннем. Но их соответствие тому, что находится вовне, возникает от-того, что между внешними соотношениями и нашими собственными земными за-конами имеется "подземная" взаимосвязь, подтелесная взаимосвязь, и мы извле-каем из нашего внутреннего число... которое затем подходит к тому, что находится вовне. Но этот путь проходит не только через наши глаза, не только через наши органы чувств, но через весь организм. И то, что мы вырабатываем как люди, мы делаем это всем своим человеческим существом. Это неправда, что с помощью органов чувств мы постигаем какой-либо закон природы: мы постигаем его как целостные люди". 205 (15. VII)

     286. "Когда мы воспринимаем звук, цвет и т.д., то мы имеем только отображение реальности; эта реальность воспринимается нами, когда мы находимся вне нашего тела. Опыт о первичных качествах человек получает во время бодрствования в самом себе, а их отображение он видит во внешнем мире. Если он считает, что они существуют только во внешнем мире, то там он получает только их отображение, а не реальность, которая находится в нем самом.


     Этим отображением являются математические, геометрические и арифметические качества вещей".
     Перпендикулярные линии: тела физическое и эфирное. Заштрихованное: астр.тело и "я".
     Иначе обстоит дело с качествами вторичными. Их реальность человек может воспринять только вне своих физ. и эф. тел. Он проектирует в самого себя только их образы. Это происходит оттого, что в современную научную эпоху человек потерял сознание этого двойного соотношения, что он ищет во внешнем мире математические формулы, числа и т.д. ... там, где они только образы абстракций, а вторичные качества он ищет в самом себе, т.е. там, где они тоже только видимость, где их истинное существо от него ускользает".
     "Парацельс или ван Гельмонт обладали четким сознанием, что духовное существо человека активно, когда он воспринимает звук или цвет. Но поскольку в бодрственном состоянии это духовное существо соединено с телом физическим, то формируется только образ истинного цвета или звука. И когда человек их ищет только в физ.теле, то у него по необходимости возникает нереальная (неправильная) идея, концепция, сводящая все к формам чисто механического движения и к математике. Для того, чтобы реально узнать их, не надо ставить физические опыты относительно того, что происходит в человеческом организме, когда воспринимают звук, но надо представить себе, каким способом может человек получить опыт вне своих физ. и эф. тел. Такая идея не приходит в голову ученым современной научной эпохи, так как люди этого времени не имеют желания научиться познавать человеческую природу всю целиком, истинное ядро человеческого существа. Вот почему они не находят первичных качеств вещей в самом человеке, который остается для них неизвестным, а во внешнем мире не обнаруживают вторичных качеств, потому что они забыли, что к нему принадлежит и человек.
     Как первичные качества — математика, механика — находятся внутри человека, так качества вторичные находятся в мире, внешнем по отношению к человеку.
     Не требуется становиться ясновидящим, чтобы постичь все это. Хотя указания, полученные в этой области путем ясновидения, являются основными, все же здоровое познание самого себя может с абсолютной точностью привести ум к тем же результатам. Забывают, чем на самом деле является человек, что его тело полностью проникнуто духом. Забывают, что в состоянии бодрствования дух должен полностью вверяться, предавать себя телу, если он хочет понять в нем законы математики. Также забывают, что дух должен сосредоточиться в самом себе, сделаться независимым, освободиться от тела, чтобы прийти ко вторичным качествам вещей". 326 (6)

Гегель и Шопенгауэр

     394. "Философия Гегеля распадается на три части. Одна ее часть — логика, но не субъективная человеческая логика, а система мыслей, которые должны лежать в основе мира. Затем идет природа, которую Гегель берет как вторую часть своей философии. Но и природа для него — не что иное, как идея, однако идея в ее инобытии, как он говорит: идея в ее вне-себя-бытии. Так что и природа есть идея, но в другой форме, форме, которую можно видеть, рассматривать чувствами, идея в ее другом бытии. Идея, возвращающаяся к самой себе, является для него человеческим духом, который развивается от простейшей человеческой духовной деятельности до мировой истории и до восхождения этого субъективного человеческого духа в религии, искусстве и науке. ... для Шопенгауэра каждый элемент мыслей является субъективным, а будучи субъективным, он есть лишь образ, лишь что-то нереальное, тогда как единственной реальностью является воля. И как Гегель в минеральном, животном, растительном и человеческом царствах исследовал только мысли, так Шопенгауэр во всех этих царствах исследовал волю. ...Так что можно сказать: Гегель — это философ мысли, а Шопенгауэр — философ воли".
     "Весь космос пронизан космическими мыслями. И поскольку Гегель был сильным духом, который, я бы сказал, чувствовал результаты многих прошедших земных жизней, то свое внимание он особенно направлял на космические мысли.
     Шопенгауэр менее чувствовал результаты своих земных жизней, а свое внимание он больше направлял на космическую волю. Ибо как в человеке живут мысль и воля, так и в космосе живут мысль и воля. Но что означают для космоса мысли, которые особенно рассматривает Гегель, и что означает для космоса воля, которую особенно рассматривает Шопенгауэр? Гегель не занимается мыслями, которые вырабатываются в голове. Весь мир был для него, по сути говоря, откровением мыслей. Так что он занимался космическими мыслями. Если взглянуть на особое духовное формирование Гегеля, то можно сказать: это духовное формирование Гегеля указывает на земной Запад. Только Гегель то, что на Западе выразилось, например, в материалистической теории развития, в материалистически мыслимой физике, поднял в элемент мысли. У Дарвина мы находим учение о развитии, и у Гегеля мы находим учение о развитии. У Дарвина это материалистическое учение, когда все разыгрывается так, как если бы в развитие вступили одни грубые природные субстанции и совершали это развитие; у Гегеля мы видим, как все, находящееся в развитии, пронизано пульсацией мысли, как мысль в ее конкретной конфигурации, в ее конкретном формировании и представляет собой, собственно, развитие. Так что мы можем сказать: на Западе умы рассматривают мир с точки зрения мыслей, но они материализуют мысль. Гегель идеализирует мысль и поэтому приходит к космическим мыслям.
     Гегель в своей философии говорит о мыслях и имеет в виду, собственно, космические мысли. Гегель говорит: когда мы что-то видим во внешнем мире, будь то звезда в ее движении, будь то животное, растение или минерал, мы, собственно, повсюду видим мысли, только этот род мыслей во внешнем мире выступает в иной форме, чем мыслеформы. Нельзя сказать, что Гегель придерживался этого учения — о мыслях мира — эзотерически. Оно осталось эзотерическим постольку, поскольку книги Гегеля мало кто читает; но намерением Гегеля не было придерживаться учения о космическом содержании мира эзотерически. Но все-таки исключительно интересно, что если обратиться к тайным обществам Запада, то в определенном отношении его учение там рассматривается как глубоко эзотерическое учение о том, что мир, собственно, образован из мыслей. Можно бы сказать: что Гегель столь наивно высказал о мире — это в тайных обществах Запада, в среде англоамериканских народов, составляет содержание тайного учения, и там придерживаются мнения, что это тайное учение не следует популяризировать. И как бы гротескно это ни выглядело, можно все-таки сказать: философия Гегеля определенным образом составляет основной нерв тайных учений Запада. ... Но что лежит в основе этого? — Очень важная проблема. В основе этого лежит то, что когда подобное содержание, рожденное из духа, рассматривают как тайное достояние, то это дает силу, а будучи популяризованным, оно этой силы не дает. Я прошу вас особенно принять это во внимание: какое-либо содержание, которым обладают как знанием, становится силой власти, если его удерживают в тайне. Поэтому те, кто желает какое-либо учение сохранить в тайне, крайне не любят, если кто-то его популяризирует. Это мировой закон: все популяризированное дает лишь познание, удержанное в секрете — дает власть.
     В ходе последних лет я различным образом говорил о тех силах, что исходят от Запада. Что эти силы исходят от Запада, не означает, что там имеется какое-либо знание, неизвестное в Средней Европе, но с этим знанием там иначе обращаются. Подумайте только, что за примечательный трагизм! Выступающее во всемирно-исторических событиях из сил западных тайных обществ могло бы быть парировано значительным образом, если бы только в Средней Европе изучали своих умов". Эдуард фон Гартман писал, что на всех факультетах в Средней Европе только два философа читали Гегеля.
     Шопенгауэр — поклонник воли. Характерна его работа "О воле в природе". "Шопенгауэр материализует космическую волю... Его любовь к нирване и ко всему восточному, эта склонность к индуизму — она иррациональна, как и вся его философия воли, восходящая некоторым образом из его субъективных склонностей. Но в этом заложена также и определенная необходимость. ... Его философия воли, конечно, принадлежит Средней Европе, она диалектична, он представляет ее в мыслях, он рационализирует саму волю; он говорит в мыслях, но он говорит о воле. Но когда он говорит о воле, т.е. материализирует космическую волю, то из глубин души в его сознании восходит склонность к Востоку. Он в восторге от всего, что является индуизмом. И если Гегель объективно указывает на Запад, то Шопенгауэр — на Восток. Но на Востоке мы не находим, чтобы волевой элемент, который Шопенгауэр действительно чувствовал как элемент Востока, материализовался, отпечатывался в мыслях, т.е. интеллектуализировался бы. ... она (воля) там отчасти представлена поэтически, отчасти в непосредственном созерцании. ... Если восточное мировоззрение особенно подчеркивает всепронизывающую любовь, то этот элемент любви есть не что иное, как некий аспект космической воли, только изъятой из интеллекта. Так что мы можем сказать: там воля спиритуализируется. Как на Западе материализируется мысль, так на Востоке была спиритуализирована воля".
     Оба мира сталкиваются в Средней Европе, что выражается в принятии гегельянства тайными обществами Запада и в родстве Шопенгауэра эзотерике Востока. "Философия Шопенгауэра не глубока, но в ней содержится нечто опьяняющее, волеобразное, что пульсирует в ней. Шопенгауэр становится притягательным и прелестным, когда он, собственно, плоские мысли пронизывает своим волевым элементом. Тогда через его строки некоторым образом чувствуется огонь воли. Потому он и стал, по сути, в плоскую эпоху салонным философом. ... Не нужно много думать, достаточно лишь дать воздействовать на себя щекотке, пульсирующей через мысли воли, особенно если речь идет о "Приложении и паралипоменах", где щекотка мысли действует прямо-таки изысканно". "Полярность Гегель-Шопенгауэр представляет собой по отношению к несравненному, гармоничному дружескому союзу Гете и Шиллера дисгармоническую компенсацию".
     "Для Гегеля мир есть откровение мудрейшего разума. А для Шопенгауэра, чем является мир для Шопенгауэра?... Большой глупостью Божией". Что в прошлом было волей, теперь становится мыслью, "будучи связанной с нашей головой. ... Мы соединяем мысль с волей, омолаживаем ее в воле. А когда мы ее омолаживаем в воле, то мы ее посылаем в нашу следующую жизнь, в следующую инкарнацию. ... Чем дальше мы идем назад, тем больше преобладают мысли в Акаше-Хронике; чем больше мы идем вперед, тем плотнее становится волевой элемент. ... И в то время, как все больше и больше отмирают космические мысли, вызревают человеческие мысли; из своего источника пронижут они в будущем космический элемент воли. Так человек является хранителем космических мыслей в мире. Окольным путем через человека космические мысли прошлого прорастают в будущее". 202(4)