Эпоха Габриэля и действие элементарных существ

336. "Большие массы людей были соединены в различных вероисповеданиях, где им предлагалось нечто такое, что своим содержанием имело происходящее из прошлых времeн, когда мыслям ещe было дано содержание. В иных случаях, культово или как-либо иначе, в тайных обществах, давалось то, что более или менее происходило по традиции из древних времeн. Человек ощущал мысли извне чувственным содержанием наблюдения. Изнутри он их чувствовал со старыми, догматическими, ставшими традиционными импульсами.
     Так могло происходить с XVI до последней трети XIX столетия, поскольку там действовал во всeм цивилизованном мире, во всей человеческой работе тот духовный принцип, который, если воспользоваться старым именем, можно назвать принципом Архангела Габриэля. ... Сами люди внутренне не обладали содержанием. Они воспринимали только традиционное содержание для своей духовно-душевной жизни. Но это обусловило то, что люди совершенно не могли чувствовать присутствие при этом духовного содержания (напр., Ницше). ... Люди нуждались в духовном содержании, не просто в постигаемом в абстрактных мыслях содержании, но во внутреннем согревании, которое могло бы выступить вместе с духовным содержанием. Эта внутренняя пронизанность теплом является чем-то исключительно важным. У большой массы людей это тепло вызывалось благодаря их участию в культовых и подобных им действиях. В обществе масонов или в других тайных обществах нового времени в души тоже изливалось это тепло.
     В эпоху Габриэля такое было возможно на том основании, что повсюду на Земле имелись элементарные существа, оставшиеся ещe от Средних веков. Но по мере того, как приближался XIX в., а особенно уже в ХХ в. этим элементарным существам, пребывающим внутри всех явлений природы, делалось всe более невозможным в социальной жизни людей быть в некотором роде паразитами". Когда люди совершали культы в тайных обществах или слушали мессу и ничего из этого не понимали, то понимание заложенной в этом древней мудрости было для них всe же возможно. "Тогда приходили эти элементарные существа, и если люди не думали о мессе, то элементарные существа думали о ней человеческим рассудком, поскольку сами люди в это время рассудком не пользовались". Таким образом, некие элементарные существа там были правомерны.
     И почему бы им было не воспользоваться хорошо развитым для мышления мозгом, если люди пользоваться им не хотят? "И в тех тайных обществах, которые любили только традиционное и использовали на поверхности только старое, дело обстояло так, что туда приходили элементарные существа и пользовались человеческим мозгом для мышления. И исключительно много мозговой субстанции было употреблено с XVI века элементарными существами". Было большим вопросом для людей: что действует от человека к человеку, если люди должны думать, а они не думают? Люди в XIX в. чувствовали, что повсюду протянуты нити неизвестных сил и пытались это выразить в романах: "Вильгельм Майстер" Гете, "Волшебники Рима" Карла Ф.Гуцкова, "Рыцари духа" Жорж Санд.
     "Но в последней трети XIX в. эти элементарные существа, мыслившие с помощью человеческого мозга, завоевавшие человеческие души и обусловливавшие социальные взаимосвязи в XIX в., постепенно "натянули" эти нити, т.к. им, наконец, стало этого довольно. Свою всемирноисторическую задачу или, лучше сказать, свою всемирноисторическую потребность они удовлетворили. И тогда пришло нечто другое, помешавшее им продолжать этот род паразитической деятельности. Исключительно хорошо она им удавалась в конце XVIII в. и в XIX в., но мало-помалу стала невозможной. И причиной того были души, сходившие из духовного мира на физический план, всe большее число которых ждало многого от земной жизни. ...
     Избранные души, обладавшие особенно сильными импульсами ожидания, до того, как они низошли на физический план, были, например, теми, кто, рассматривая затем этот физический план, находил его неудовлетворительным с точки зрения своих ожиданий и писал утопии, в которых всe изображалось так, как это, по их мнению, должно было бы быть. ... И когда элементарные существа пытались воспользоваться мозгом этих полных ожидания людей, то им не удалось это сделать, они ощутили от этого боль. ... Ожидание в людях вело к подсознательным эмоциям, и это чувствовали те духовные существа, когда хотели воспользоваться человеческим мозгом. И потому они этого больше не делали. Тогда постепенно в широчайших кругах цивилизованного человечества всe шире и шире стало распространяться настроение, что человек хотя и обладает мыслями, но мысли в нeм подавлены. Мозг постепенно разрушается, особенно в высших сословиях, благодаря подавленности мыслей; иные, не человеческие существа, владевшие этими мыслями, больше не приходят.
     И теперь люди хотя и имеют мысли, но не знают, что с ними делать. Особенно значительным представителем такого рода людей является Освальд Шпенглер". 214(7)

1169. "В ходе последних столетий понемногу образовались три идеи, которые в том виде, в каком они выступили в среде людей, являются лишь абстрактными идеями. Кант назвал их неправильно, Гете — правильно. Эти три идеи Кант назвал так: Бог, Свобода и Бессмертие; Гете назвал их правильно: Бог, Добродетель и Бессмертие". В XIV, ХV веках эти вещи брались конкретнее; тогда в алхимическом эксперименте пытались наблюдать действие Бога в процессе. "За подобными вещами таится нечто совсем конкретное. Этот камень мудрых (у алхимиков) должен был дать человеку возможность стать добродетельным, но мыс­лилось это более материально. Он должен был также повести человека к переживанию бессмертия, поста­вить его в такое отношение к Мирозданию, чтобы он в себе пережил то, что простирается за рождение и смерть. ... Теперь Бога хотят понять через абстрактную теологию; добродетель также только абстракт­на. ... спекулируют о том, что в человеке может быть бессмертным".
     "Но в определенных братствах Запада хранят связь с древними преданиями и пытаются использовать их соответствующим образом, поставить на служение групповому эгоизму. Необходимо еще раз указать на эти вещи. Естественно, когда из того угла Запада об этом говорится в открытой, экзотерической литературе, то в абстрактном смысле говорится о Боге, добродетели или свободе и бессмертии. В самих же кругах посвященных знают, что все это только спекуляции, одни абстракции. ... В соответствующих школах эти слова переводятся для посвященных. Бог переводится как "золото", и затем пытаются проникнуть в тайну, которую можно обозначить как тайну золота. Ибо золото — это представитель солнечного в самой земной коре, золото таит в себе значительную тайну. В действительности золото материально находится в таком отношении к другим видам материи, как в мыслях мысль о Боге относится к другим мыслям. Дело заключается лишь в том, как постигать эти мысли.
     В связи с этим стоит и использование в смысле группового эгоизма мистерии рождения. Через это стремятся достичь действительно космического понимания".
     "Мироздание в курице наколдовывает яйцо. Но это прежде всего связано с тайной Солнца, а рассматривая по-земному — с тайной золота".
     "Добродетель в тех школах не называют добродетелью, но просто здоровьем и стремятся познать те космические констелляции, которые стоят в связи со здоровьем и болезнью человека. А познавая косми­ческие констелляции, познают и отдельные субстанции на земной поверхности, соки и т. д., которые, опять-таки, связаны со здоровьем и болезнью. С определенной стороны наука о здоровье все более будет принимать материальную форму, хотя стоять она будет на спиритуальной основе.
     С той стороны будут знать, что не в абстрактных учениях о всяческих этиче­ских принципах заложено то, благодаря чему человек может стать хорошим, но что человек может стать хорошим благодаря тому, что он, скажем, при определенной звездной констелляции примет медь, а при другой — мышьяковистый ангидрид. Вы можете себе представить, как люди, настроенные в духе груп­пового эгоизма, могут использовать это, исходя из принципа власти! Нужно лишь утаить это знание от других и тогда оно станет лучшим средством господства над большими массами людей. Ведь нет нужды го­ворить об этих вещах, а достаточно, например, создать новое лакомство, окрасить его соответствующим образом и обеспечить сбыт в нужном направлении, и тогда будет вызвано необходимое, если эти вещи берут материалистически. Нужно только хорошо знать, что в разных материальных субстанциях коренится духовное действие. ... Подобным же образом с той стороны подходят и к проблеме бессмертия. Эта про­блема бессмертия путем использования космических констелляций также может быть введена в материалистический фарватер. Тогда вместо различных спекуляций о бессмертии достигают особого рода бессмертия. Представим себе, имеют какую-либо ложу братьев — а пока там не получается, учатся воздействовать на физ. тело, чтобы этим искусственно продлить жизнь, — в этой ложе готовятся своей душой проделать такие вещи, с помощью которых и после смерти можно остаться с “братьями”, соучаст­вовать там силами, которые тогда получают в распоряжение. Бессмертие в этих кругах называют поэтому просто продлением жизни. От всех подобных вещей вы ведь уже видите внешние знаки. ... Читали ли вы книгу под названием "Бесчинства умерших"? (Избранные эссе Прентрика Мульфорда, переведенные с английского сэром Галахадом. Изд. Мюнхен). Описанное там идет в том направлении. Пока все стоит в начале, а потому всяче­ски охраняется групповым эгоизмом как очень эзотерическое. Но все эти вещи возможны, если их ввести в материалистический фарватер, если такие абстрактные идеи, как Бог, Добродетель и Бессмертие свести к конкретным идеям золота, здоровья и продления жизни, если в групповом эгоистическом смысле восполь­зоваться тем, что я изложил как большие проблемы 5-ой послеатлантической эпохи". 178(9)

     358. "Кто уяснит себе структуру кантовского мировоззрения, как оно было здесь вкратце изложено, тот поймет его сильное влияние на современников и на потомство. Ибо оно не посягает ни на одно из представлений, которые в течение развития западной культуры запечатлелись в человеческой душе. Оно оставляет религиозному духу Бога, свободу и бессмертие. Оно удовлетворяет потребность познания, ограничив ему область, внутри которой, безусловно, признаются некоторые истины. Оно даже оставляет в силе мнение, будто бы человеческий рассудок вправе для объяснения живых существ пользоваться не только вечными железными законами природы, но и понятием цели, указывающей на преднамеренный порядок во Вселенной. Но какой ценой достиг всего этого Кант? Он перенес всю природу в человеческий дух и ее законы сделал законами этого духа. Он совершенно изгнал из природы высший миропорядок и утвердил ее на чисто нравственной основе. Он провел резкую границу между органическим и неорганическим царствами; первое он объяснил по чисто механическим, строго необходимым законам; второе — по целесообразным идеям. Наконец, он совершенно вырвал царство прекрасного и искусство из связи с остальной действительностью".
     "Развитие новейших мировоззрений вынуждает к тому, чтобы в самосознающем "я" найти мысль, ощущаемую как живую. Этого не сделал Кант, но это сделал Гете.
     Противоположностью кантовского понимания мира во всех существенных вопросах является гетевское.
     ... Для Канта вся природа — в человеческом духе; для Гете весь человеческий дух — в природе, ибо сама природа есть дух. ... Основное заблуждение Канта, говорит Гете, заключается в том, что он: "рассматривает субъективную возможность как объект, а ту точку, где субъективное и объективное совпадают, он неправильно разделяет". Гете придерживается того мнения, что в субъективной человеческой способности познания высказывается не только дух как таковой, но что сама духовная природа создала в человеке орган, при помощи которого она вскрывает свои тайны. Человек вовсе не говорит о природе; сама природа высказывается о себе в человеке".
     "Гете думал, что вечные законы, по которым действует природа, раскрываются в человеческом духе, но для него они, тем не менее, являлись не субъективными законами духа, а объективными законами самого природного порядка. Поэтому он не мог также сочувствовать Шиллеру, когда тот воздвиг стену между царством, природной необходимости и царством свободы. Он так высказывается об этом в статье "Знакомство с Шиллером": "Он с радостью воспринял в себя кантовскую философию, которая столь высоко поднимает субъект и, вместе с тем, сужает его; он развил то необычное, что природа вложила в его существо, но в наивысшем чувстве свободы и самоопределения он оказался неблагодарным по отношению к великой матери, которая, разумеется, отнеслась к нему не как мачеха. Вместо того, чтобы рассматривать ее как самостоятельную, живую, закономерно производящую, начиная от самого низшего до самого высокого, он принимал ее как некие эмпирические, естественные проявления человека". А в статье "Воздействия новейшей философии" он выражает эту свою противоположность Шиллеру в следующих словах: "Он проповедовал евангелие свободы, я же не хотел допустить умаления прав природы". В Шиллере жило нечто от кантовского мировоззрения".
     "В пра-растении Гете постиг идею, при помощи которой можно до бесконечности изобретать растения... Это приближает его к нахождению в самосознающем "я" не только воспринимаемой, мыслимой, но живой идеи. Самосознающее "я" переживает в себе царство, принадлежащее ему самому так же, как и внешнему миру, ибо его образы проявляются как отражения творческих сил. Тем самым для самосознающего "я" было найдено то, что выявило его как действительное существо. Гете развил такое представление, при помощи которого самосознающее "я" может почувствовать себя одушевленным, ибо оно чувствует себя единым с творческими природными существами. Новейшие мировоззрения стремились разрешить загадку самосознающего "я"; Гете переносит в это "я" живую идею и, благодаря этой живущей в нем жизненной силе, само "я" проявляется как полная силы действительность. Греческая идея близка к образу; она рассматривается как образ. Идея новейшего времени должна быть близка самой жизни, существу жизни; она переживается. И Гете знал, что существует подобное переживание идеи. В самосознающем "я" он чувствовал дыхание живой идеи".
     У Гете строго целостное мировоззрение: он хочет прийти к такой единой точке Зрения, с которой вся Вселенная раскрывает свою закономерность, "начиная с кирпича, падающего с крыши, .до сверкающего молнией духа, который тебе открывается и который ты сообщаешь". Ибо "все действия, какого бы рода они ни были, которые мы замечаем, в опыте связаны между собой, переходят одно в другое"." 18(6)

     360. "Трудно подняться к пониманию неповторимости Фихте, в него трудно проникнуть; однако никто, проникнув в него, не скажет, что он не почерпнул колоссальные плоды для своей духовной дисциплины. Хотя это дело не всякого — восходить в такие сферы чистейших понятий". 57 с. 27
     "Но как ни велико было влияние, исходившее от Канта, от современников не могло укрыться, что он не мог удовлетворить более глубокой потребности познания. Подобная потребность познания стремится к целостному мировоззрению, какое есть у Гете. Отдельные области бытия стоят у Канта рядом, не связанные между собой. Поэтому Фихте, несмотря на свое безусловное почтение к Канту, не мог не увидеть, что "Кант лишь наметил истину, но не показал, не доказал ее"."
     "Фихте можно назвать энтузиастом мировоззрения. Он должен был своим энтузиазмом чарующе действовать на своих современников и учеников. Послушаем, что говорит о нем один из его учеников, Форберг: "Его публичное выступление было подобно буре, которая разражается огнем в отдельных ударах; он поднимает душу, он хочет сделать людей не только добрыми, но и великими; его взор карает; его походка тверда, он хочет своей философией направить дух времени; его фантазия не пышна, но энергична и могущественна; его образы не чаруют, но смелы и величественны. Он проникает во внутреннейшие глубины предмета и оперирует в царстве понятий с такой непредвзятостью, которая обнаруживает, что он не только живет, но и господствует в этой невидимой стране". Наиболее характерной чертой Фихте является большой, серьезный стиль его мировоззрения. Он применяет ко всему высочайшие масштабы"."
     ""Вся культура должна быть упражнением всех сил, направленных к одной цели: к достижению полной свободы, т.е. полной независимости от всего, что не является нами самими, нашей чистой самостью (разум, закон, нравственность), ибо лишь это является нашим..." — Так судит Фихте в своих появившихся в 1793г. "Очерках к исправлению суждений публики о французской революции". И самая ценная сила в человеке — сила познания — должна быть направлена к одной цели: к полной независимости от всего, что не является нами самими. Могли ли бы мы вообще когда-либо достигнуть полной независимости, если бы в мировоззрении зависели от какого-либо существа? ... Когда мы получаем что-либо, происшедшее без нашего участия, то находимся от него в зависимости; мы не можем таким образом получить высшей истины, мы должны создать ее, она должна возникнуть из нас".
     "В своем стремлении придать собственному я" наивысшую независимость Фихте лишил внешний мир всякой самостоятельности. Где подобный самостоятельный внешний мир не мыслится существующим, там, понятно, интерес к знанию, к познанию этого внешнего мира прекращается. Вместе с тем вообще угасает интерес к знанию в собственном смысле. Ибо путем такого знания "я" узнает лишь то, что оно само создает. Во всяком знании человеческое "я" как бы ведет монолог с самим собой. Оно не выходит за пределы самого себя. Оно может совершить это последнее путем живого действия. Когда "я" действует, когда оно совершает нечто в мире, тогда оно уже не ведет монологов с самим собой, тогда его поступки изливаются в мир. Они обретают самостоятельное бытие. Я совершаю нечто; и когда я совершил нечто, оно продолжает действовать, даже если я уже не участвую в этом действии. Что я знаю — существует лишь через меня; что я делаю — есть составная часть не зависимого от меня нравственного миропорядка. Но что означает вся достоверность, которую мы получаем из собственного "я", по сравнению с высочайшей правдой нравственного миропорядка, который должен быть не зависимым от нас для того, чтобы бытие имело смысл? Всякое знание имеет значение только для собственного "я", а этот миропорядок должен существовать вне "я". Он должен существовать несмотря на то, что мы ничего не можем знать о нем. Таким образом, Фихте приходит от знания к вере.
     Всякое знание по отношению к вере является тем же, чем сон по отношению к действительности. Также и собственному "я" присуще лишь такое сновидческое бытие, когда оно рассматривает лишь самого себя. Оно создает себе образ самого себя, который может быть лишь мимо проплывающим образом; но действие его остается. В значительных словах описывает Фихте это сновидческое бытие мира в своем "Назначении человека". "Нет ничего вечного ни вне меня, ни во мне, есть только непрерывная смена. Я ничего не знаю ни о каком бытии, даже о моем собственном. Это не бытие. — Сам я вообще не знаю и не существую. Существуют лишь образы. Они есть единственное, что существует, и они осознают себя по-своему. Образы, проплывающие мимо. Причем отсутствует то, перед чем они проплывают: соединенные между собой образами образов, образы без чего-либо отображенного в них, без значения и цели. Сам я один из таких образов; да, я даже и не это, а лишь хаотический образ. — Вся реальность превращается в удивительное сновидение, лишенное жизни, которое грезится, и лишенное духа, которому грезится; в сновидение, которому является сновидение о самом себе. Созерцание есть сновидение; мышление — источник всякого бытия и всякой реальности, которую я себе представляю, моего бытия, моей силы, моих целей — есть сновидение о том сновидении". Но совершенно иным является для Фихте нравственный миропорядок, мир веры: "Моя воля должна просто из самой себя без всякого орудия, ослабляющего ее изъявление, в совершенно однородной с ней сфере действовать как разум на разум, как духовное на духовное — в сфере, которой она, однако, не напечатлевает закона жизни, деятельности, развития, но которая заключает это в самой себе, т.е. — на самодеятельный разум. Но самодеятельный разум есть воля. Таким образом, закон сверхчувственного мира есть воля... Таким образом, та возвышенная воля не развивается своим путем раздельно от остального мира разума. Между ним и всеми конечными разумными существами она является духовным законом, и сам он является этим духовным звеном внутри мира разума... Я закрываю перед тобою мое лицо и кладу руку на уста. Чем ты являешься для самого себя и чем ты кажешься самому себе — я никогда не смогу понять, как я никогда не смогу стать тобой. После тысячи прожитых духовных миров я так же не смогу тебя понять, как теперь на этой Земле. Что я понимаю — это становится конечным, и даже бесконечным усилением и повторением никогда не может превратиться в бесконечное. Ты отличаешься от конечного не по степени, но за счет поступков. Путем такого усиления они делают тебя лишь все больше и больше человеком, но никогда — Богом, Бесконечным".
     Поскольку для Фихте знание есть сновидение, а нравственный миропорядок — единственное действительное, то жизнь, включающую человека в мировую нравственную связь, он ставит выше чистого познания, выше размышления о вещах. Он говорит: "Только жизнь имеет безусловную ценность и значение; все остальное: мышление, вымысел, знание — имеют ценность лишь поскольку они каким-либо образом имеют отношение к живому, исходят из него и стремятся к нему вернуться". Основная этическая черта в личности Фихте погасила или понизила в его мировоззрении значение всего, что не может быть сведено к нравственному определению человека. Он хотел поставить величайшие, чистейшие требования к жизни; и при этом он не хотел быть введен в заблуждение познанием, которое, может быть, в этих целях вскрыло бы противоречие естественной закономерности мира. Гете сказал: "Кто действует, всегда бывает бессовестен; совестью обладает лишь тот, кто размышляет". Этим он хотел сказать, что тот, кто размышляет, оценивает все соответственно его истинной, действительной ценности и понимает и признает каждую вещь на своем месте. Тот, кто действует, прежде всего стремится увидеть исполнение своих требований. Действует ли он при этом правильно или нет — ему безразлично. Фихте прежде всего был важен поступок; но при этом он не хотел, чтобы размышление упрекнуло его в бессовестности. Поэтому он оспаривает ценность размышлений. Фихте непрерывно стремился воздействовать непосредственно на жизнь. Он испытывал особое удовлетворение от мысли, что его слова могли приводить людей к поступкам".
     "В мировоззрении Фихте мысли становятся переживанием "я", подобно тому как в греческих мыслителях образ становится мыслью. С Фихте мировоззрение стремится пережить самосознание; в лице Платона и Аристотеля оно хотело самосознание мыслить". 18(6)