211. "Там, где выступает свет, мы имеем отраженные дары Духов Мудрости. И существа, которых мы должны предполагать за светом, — суть Архангелы. ... ...их возможность изливать нам свет происходит оттого, что они только отражают то, что к ним притекает, а именно — дарующую добродетель Духов Мудрости".132 (3)

94. "Древние маги, чьи представители явились пред яслями с младенцем, взирали на золото небес, на звезды и говорили себе: как стоят звезды на небе, в этом следует прочитывать то, что должно совершаться здесь, на Земле, ибо записанное в звезды — это результат прошлого. В золоте звезд покоится то, что древние... напечатлели в прошлом дням, и это должно совершиться в настоящем. Настоящее необходимо вывести из того, что видно в явлении золота звезд: настоящее протекает в момент, когда оно возникает. Настоящее — это постоянно горящее пламя, оно представлено ладаном: настоящее в имагинации ладана. А в оплодотворенном прошлым настоящем покоится будущее в имагинации мирры.
     Тайну древних магов составляло соединение прошлого, настоящего и будущего. Но в прошлом, настоящем и будущем они видели покров майи, покров самой Паллады Афины, которая лишь отражает констелляции звезд. И маги возле младенца... понимали, что из содержания времени, из того, что есть отражение пространственных констелляций, из майи-времени должно развиться новое, чему должно быть поднесено прошлое, настоящее и будущее: золото, ладан и мирра. Прозрение в божественно-духовное — это золото; жертвенное служение, человеческая добродетель — это ладан; связь человеческих душ с вечным, бессмертным — это мирра".
     "Констелляции звезд различны в различных частях Земли. Различны были и взгляды людей на богов. С Христом Иисусом в земное развитие вступает универсально-божественное, Бог всего человечества".180 (2)

342. "В своих нижних членах человек стоит в определенном отношении к божественным существам, которые действуют в подчиненных членах, в физ. эф., астр. телах, а также в душе ощущающей. И то, что человек развивает как добродетели и т. д., все это вновь берется божественными существами. Но развиваемое в душе рассудочной, когда она развивает свойства Христа, может стать человеческими свойствами. Когда человек начинает обретать душу рассудочную, он делается все менее и менее зависимым от божественно-духовных сил в окружении".123 (9)

Имагинация Иоаннова Праздника

633. "Природное бытие от весны к лету делается все подвижнее, внутренне насыщеннее, и сам чело­век со всем своим существом вплетается в него. Так что можно сказать: человек в вер­шине лета переживает некий род природного сознания. Весной, если у него есть к тому ощущение и чувст­во, он становится единым со всем восходящим, прорастающим, растущим. Он цветет с цветами, прорастает с растениями, плодоносит с ними, ввергается во все, что пребывает и живет вовне. Благодаря этому он расширяет свое бытие до природного бытия, и возникает некий род природного сознания. А затем осенью, поскольку природа умирает, должен и он нести в себе смерть, если сопереживает природу до осени, до времени Михаэля; но он не должен в ней (в смерти) соучаствовать своим Я. Он должен подняться над этой смертью. На месте природного сознания в нем должно выступить укрепленное, усиленное само­сознание. Но именно потому, что природное сознание особенно сильно в человеке в период летнего зноя, то там-то и необходимо, чтобы Мироздание послало навстречу человеку, если он этого хочет, духовное. ...из ткущей природы к нему выступает объективно духовное. Таким образом, человеческое как таковое в Иоанново время должно искать внешнее, объективное духовное. И оно имеется в природе. Природа лишь внешне предстает растущим сонным существом. ...Если имагинативный взор обратить в Иоанново время в глубины Земли, то получаешь впечатление: там, внизу ткут и живут кристаллические формы, в которых консолидируется твердое земное царство, все кристаллические формы, получающие свою красоту имен­но в вершине лета. Все там в вершине лета образует себя в линии, угле, плоскости. Как общее впечатление встает: эта в себе уничтожающаяся земная кристаллическая природа ткет в темно-синем".
     "Если эту имагинацию попробовать нарисовать, то сначала нужно показать как бы излитое синее, повсюду пронизанное линейным, мерцающим серебром (см. рис., белое).

Человек получает впечатление, будто он сам растворяется в этой природной пластике и каждую серебряную линию чувствует в себе. Человек как таковой чувствует себя буквально выросшим из синих подоснов земной почвы, чувствует себя внутренне пронизанным силами сияю­щих серебром линий кристаллизации. Все это человек чувствует как свое собственное существо. ...Он чувствует себя стоящим на космической воле. Так бывает, когда взор направляют вниз. А если его направить вверх? Если его направить вверх, то возникает впечатление распространяющейся космической интеллигенции. В человеке на современной стадии развития интеллигенция (субстанция), как я часто описывал, ценится не особенно высоко. В вершине лета в высотах человек получает чувство: там повсюду ткущая интеллигенция, но не отдельных существ, а множества существ, которые живут одно в дру­гом. Итак, вверху простирается ткущая интеллигенция, сквозь которую проходит жизнь света, освещающе­го светлую ткущую живую интеллигенцию (желтоватое) как противоположность воли. ...И вот внутри это­го светящегося ткания — я не могу это выразить иначе — появляется облик. ...Теперь для Иоаннова вре­мени перед нами выступает, если это описать по-человечески — естественно, это будет лишь приблизите­льное описание, — перед нами выступает исключительно серьезный лик, восходящий, как бы тепло светясь, из всеобщей светящейся интеллигенции (красная голова в желтом).
     Возникает впечатление, что из этой светящейся интеллигенции лик образует свою световую телесность". Чтобы этот облик возник, из земли должны подняться элементарные духи и соединиться со светящейся ин­теллигенцией, в которой в вершине лета является лик Уриэля. "...Уриэля, чья собственная интеллиген­ция, по сути говоря, составлена из действующих одна в другой сил планет нашей планетной системы, под­держанных действием звезд из круга Зодиака, Уриэля, который в своем собственном мышлении лелеет ми­ровое мышление. ...Человек получает непосредственное чувство: то серебряное, что устремляется сни­зу вверх (белое), воспринимается тем, что, будучи солнечнопронизанным светом, ткет и живет вверху; и тогда земное серебро — это совершенно правильное выражение, — тогда земное серебро космически-алхимически вверху превращается в космическое золото, которое там, вверху, ткет и живет. Происходит по­стоянное искрение вверх серебряного блеска, а вверху — постоянное превращение серебряного блеска в золотой.
     А затем, в августе, приходит к завершению облик Михаэля, как я его описал". Отливающее золотом и серебром одеяние Михаэль получает из того, что описано как предыдущий процесс. "И постепенно к осени мы видим, что отданное Землей космосу серебро возвращается как золото, и в этой силе превра­щенного в золото серебра заложено то, что затем происходит в Земле в течение зимы: ...оно пронижет духовно тканием, волнением глубины Земли, оживит там то, что жизнь ищет для ближайшего года глубо­кой зимой".
     "Человек получает глубокое, страстное желание понять этот необыкновенный, направленный вниз взгляд Уриэля. Человек получает впечатление, что он должен оглядеться вокруг, чтобы понять, что означает этот взгляд. И он впервые поймет его значение, когда сам научится еще глубже заглядывать духовно в синие, блестящие серебром глубины летней земной почвы. Там тогда видны сплетающиеся, сферически округляющиеся облики, которые то сливаются в один шар, то снова растворяются и в определенном смысле стараются растворить блестящие серебром лучи кристаллов.
     И человек узнает: это — каждый может это увидеть по-разному — человеческие ошибки, которые кон­трастно выделяются на фоне регулярно возникающих, последовательных в себе природных кристаллических образова­ний и оседают вниз. ...на эти-то ошибки и направлен взор Уриэля. Здесь, в вершине лета, видно на­сквозь, что в человеческом роде еще несовершенно по сравнению с регулярно строящимися кристаллическими образованиями. Здесь, я бы сказал, из серьезного взгляда Уриэля человек получает впечатление: тут природное сплетается с моральным. Здесь не просто моральный миропорядок встает в нас как абстрактный импульс, но мы теперь видим; и когда мы созерцаем природное бытие, то не спрашиваем: живет ли в росте растений моральное? живет ли в кристаллизации моральное? — Мы теперь видим, как естественно в вершине лета человеческие ошибки сотканы с последовательной в себе, консолидированной природной кристаллизацией.
     Зато все, что является человеческими добродетелями, человеческими способностями, с блистающими серебром линиями идет вверх и является как окутывающее Уриэля облако (красное), является, так сказать, как произведение искусства, как превращенные в светящейся интеллигенции в облачную пластику человеческие добродетели.
     Можно видеть не только серьезный лик Уриэля, его взгляд, обращенный на земные глубины, но можно также видеть некоего рода крылообразные руки или рукообразные крылья, которые серьезно предостере­гают. Жест Уриэля действует так, что в человеческий род он, я бы сказал, вводит историческую совесть. Здесь, в вершине лета, является историческая совесть, особенно слабо развитая в современности, она является как бы в предостерегающем жесте Уриэля.
     Вы это, естественно, можете представить себе как имагинацию. ...Сверху (в ней), как бы осве­щенный силой глаз Уриэля, виден голубь (белое). Кругообразно в картине завершается то, что внизу выступает как блистающее серебром синее; что в глубинах Земли связано с человеческой неспособностью, ошибками, это консолидируется в образе Матери Земли (синее), назовем мы ее Деметрой или Марией. Таким образом, направляя взгляд вниз, следует сделать не что иное, как соединить в имагинации все эти тайны глубин как то, что является Матерью — материей всего бытия, в то время как то, что кон­центрируется вверху, в текучем облике, следует ощущать как Отца-Духа всего бытия вокруг нас.
     Как результат взаимодействия Отца-Духа с Матерью-материей выступает прекрасным образом, как несущий в себе созвучие серебряного земного действия и золотого небесного действия, Сын: между Отцом и Матерью. Таким образом, эта Иоаннова имагинация выступает трояко. В ее основе стоит творящий, глядя­щий, предостерегающий Уриэль. ...Описанная Троица (не мыслить ее догматически) открывается в верши­не лета из космического действия, из космической жизни и ткания. Она выступает с внутренней убеждаю­щей силой, если человек проникает, я бы сказал, в Мистерию Уриэля. ...Что человек здесь видит, он может видеть в ткущейся образности. К Иоаннову дню это должно быть внесено в могучую музыкальность. А из могучей музыкальности мировые тайны, какими их человек переживает именно в Иоанново время, должны нам сами себя сообщать".
     "Выси становятся Мистерией, глуби становятся Мистерией; и сам человек становится Мистерией в кос­мической Мистерии. Вплоть до костей человек чувствует себя в кристаллообразующих силах. Но он также чувствует, каким образом кристаллообразующие силы, доходящие до костей, находятся в мировой связи с изживающи­ми себя в высях силами света; чувствует, как все совершающееся в человеческом роде морально живет и ткет в этой Мистерии высей, в Мистерии глубин и в их соединении. Человек больше не чувству­ет себя обособленным от мира; он чувствует себя поставленным в мир, связанным вверху со светя­щейся интеллигенцией, в которой он как в мировом лоне переживает свои собственные лучшие мысли; чело­век чувствует себя внизу, вплоть до костей, связанным с мировыми силами кристаллизации, и одно он чувствует связанным с другим: свою смерть с духовной жизнью всего ... про­буждаясь, творя в земной смерти сил кристаллизации и блистающей серебром жизни.
     Все описанное можно также переживать в звуке. ...Эти звуки незачем изобретать. Их можно воспринять в космических деяниях Уриэля. В этих мотивах то, что является имагинацией, превращается в инспирацию. ... Будучи поставленным в ткание вершины лета, человек чувствует нечто следующее. Первые слова бу­дут такими, как их видение Уриэля уплотняет в инспирацию, они связываются с духовным звучанием всего хора:

     ...Связь целого получается тогда, когда звучит в целом как бы органом и трубами космическое утверждение этой Мистерии высей, глубин и середины:

Материи сгустятся,
Ошибки исправятся,
Сердца прозреют".

223 (13)

228. "Мудрость есть отражение Манаса; красота, благочестие, доброта — отражение Буддхи; сила — отражение Атма.
     Вначале мы развиваем вокруг нас царство мудрости тем, что способствуем мудрости. Затем мы развива­ем царство красоты во всех областях. Затем видимым образом выступает мудрость и отражается в нас: Буддхи. Наконец, мы придаем всему бытию в физическом мудрость в отношении внутреннего и красоту в от­ношении внешнего. Если в нас есть сила все это проделать, то мы обретаем крепость: Атма, силу перенести все это в реальность. Так возводим мы в нас три царства: Манас, Буддхи, Атма".93-а (22)
     "Мудрость, красота, сила — они, собственно говоря, пребывают только в духовном мире, а здесь, внизу, имеется лишь их отражение. Произнося слова: мудрость, красота, сила, человек должен понимать, что он таким образом говорит о своем вероисповедании. Произнося слово "мудрость", он говорит: "Я верю в астральный мир". Произнося слово "красота", он говорит: "Я верю в существование Нижнего Девахана". Произнося слово "сила", он говорит: "Я верю в существование Высшего Девахана". Внизу отображением мудрости является истина, красоты — благочестие, силы — добродетель". Во всех Мистериях ученики строили свою работу на этом знании.265, с. 234

Планеты и душевное

515. "Глядя духовными глазами с Земли на существо Сатурна, получают представление о силах, помо­гающих человеку в отношении действующего в его организме химизма чувствовать себя самостоятельным духовно-душевным существом. Если мы рассматриваем это бытие Сатурна извне, в его духовно-душевном аспекте, то силы космоса предстают нам как закладывающие инстинкты в человеческую природу.
     А бытие Юпитера (см. схему) являет нам все то, что в человеке находимо более душевным образом, чем инстинкты, что имеется в человеке как склонности, как симпатии...
     Бытие Марса представляет собой все то, что хотя и не является моральной заповедью, которую человек вбирает вовнутрь, но, в то же время, я бы сказал, является импульсом, происходящим из всей характеро­логической структуры человека. Мужественен ли человек в отношении своих нравственных действий, или он ленив — это заложено в силах, которые познают, созерцая строй Марса с другой стороны; т.е. это в большей мере бессознательные импульсы, а не полностью осознанные моральные импульсы, описанные в моей "Философии свободы" как коренящиеся в чистом мышлении.
     Итак, рассматривая связь человека с внешними планетами, имеют то, что относится по большей части к добродетелям в человеке, связанным, в определенном смысле, с человеческим организмом. Что рождается с человеком, происходит из космоса, из Мироздания; что является более инстинктивным, инстинктивно бьет ключом из всего организма, — это сатурнообразно; что бьет ключом как склонности, аффекты — юпитерообразно. Что бьет ключом как активная, инициативная сила, но связанная с организмом, — марсианской природы.
     ... Взглянув безо всякой предвзятости на мировые явления, вы скажете себе: что мой рассудок находит в себе активным образом — это ведь осуществляется в мировых явлениях. Рассудок находится внутри мировых явлений.
     Ну, а силы, представляющие рассудительное в мироздании, которые затем рождаются с нами как наши рас­судочные зачатки, как наше благоразумие (ум, расчет), они — меркуриальной природы в Мироздании". Венера традиционно представляет любовь. Луна — фантазию, память. "...но понимаемую не так, как это пред­ставлено органической деятельностью, лежащей в основе воспоминания, а как образование представлений. Представления памяти также идентичны с образами фантазии, только они образуются с полным доверием к действительным переживаниям. Можно также сказать: фантазия и память, а также более внутрен­ние добродетели и способности связаны с силами, представленными существом Луны, Венеры, Юпи­тера и т.д.".
     "Мы схватываем пространство в нас самих и смотрим на непространственное; как здесь мы из точки видим пространство, так вне тела мы смотрим из пространства на точку. ... мы видим столько миров, сколько человеческих душ стоит в связи с Землей, но — только одну человеческую природу, одного человека. Мы все есть один человек, когда смотрим на себя извне. Поэтому в науке посвящения говорят о тайне числа, что оно имеет значение с той или иной точ­ки зрения. Что на Земле — единство, в космосе — множественность". Поэтому в древности при счете единица включала в себя всё, все числа.213 (4)

1354а. "Добродетель есть юное состояние. Она вырождается, если ее не развивать силами, лежащими вне человека".Д.15, с.16

1466. "Личное честолюбие приводит нас к тому, чтобы производить лишь только личное и не позволять говорить к нам тому, что является выражением божественного в нас. ... Как можем мы узнать, что боги говорят в нас? — Убив все исходящее только из нас... и прежде всего честолюбивые стремления". "Нетер­пение — худший водитель в жизни. Оно губит мир".155 (2)
     "Является несомненной добродетелью постоянное отодвигание своей личности в тень, обуздание нашего честолюбия в особенности в тех случаях, когда нам хочется блеснуть своими дарованиями. Именно эта добродетель позволяет нам осознать, что мы покоимся в Боге, что мы являемся лишь ничтожной частицей истинного, великого совершенства; мы тогда можем сильно почувствовать, насколько ирреальны всякая суетность, тщеславие, высокомерие, насколько глупо гордиться чем-либо".
     Часто в начале оккультного пути люди впадают в тщеславие. Но пути не найдет и тот, "... кто стремится свои познания или силы сообщать другим; но так, что воспринятому им из высших учений он желает обучать других, позволяя им по этой причине почитать себя. Такого рода недобродетельность создает огромные препятствия (на пути )". Человек создает их сам себе, и их ему создают те, кто таким образом его почитает. Не подпадая порокам, побеждая их в физическом мире, упражняясь в "действенной добродетели", мы "... даем силе, которая на высшем Девахане пребывает как сумма высших духовных существ, вливаться в нас в виде духовной силы и укреплять нашу внутреннюю суть".265, с. 322

1480. "Извращение чувственных потребностей, все мерзостные аномалии чувственных потребностей есть противообраз того, что в духовном мире могло бы стать добродетелями, если бы силы, излитые в физический мир из духа, человек обратил бы на духовный мир". Есть такой закон: если мы что-то подавляем с одной стороны, оно выступает с другой.147 (2)

1534. "От каждой мысли, представления, ощущения, возникающих в человеческой душе, исходит некий поток, устремляющийся к какому-либо существу астрального мира. Так что отдельный человек связан с множеством существ астрального мира, но бывает и наоборот: много людей в одном ощущении связаны с одним существом".
     "Если мы имеем одинаковое понятие о мужестве, храбрости, праве и т.д., то мы стоим в связи с одним астральным существом, имеющим своей сущностью мужество, храбрость, право".
     Все мы являемся стечением потоков, исходящих из астр. мира от различных существ. Мы концентриру­ем эти потоки вокруг средоточия нашего Я, вокруг самосознания. "Это самосознание потому столь важ­но в человеке, что оно должно быть неким властителем во внутреннем человеческом существе и соединять притекающие к нему со всех сторон потоки. Ибо в тот момент, когда самосознание ослабевает, может слу­чится, что человек потеряет чувство себя как единого существа и в этом случае почувствует себя рас­члененным на разные потоки". С Фридрихом Ницше в 1888-89 гг. случилось так, что его Я потеряло контроль над этими потоками, и он почувствовал себя расчлененным на множество потоков. Этим объясня­ется странное содержание его писем, написанных в момент распадения его Я, когда он начинает отож­дествлять себя с отдельными астральными потоками.107 (1)

1795а.
"Тело Я дает в

физическом — форму
эфирном — внутреннее движение
астральном — внутреннюю жизнь
духовном — одушевление.

Астральное тело дает в

физическом — движение
эфирном — вожделение
астральном — чувство
духовном — мышление.

Эфирное тело дает в

физическом — самопереживание
эфирном — самопознание
астральном — самоподдерж.
духовном — память.

Физическое тело дает в

физическом — эгоизм — в-себе-бытие
эфирном — представление
астральном — ощущение, чувство
духовном — восприятие".

     Д.34, с.23

1169. "В ходе последних столетий понемногу образовались три идеи, которые в том виде, в каком они выступили в среде людей, являются лишь абстрактными идеями. Кант назвал их неправильно, Гете — правильно. Эти три идеи Кант назвал так: Бог, Свобода и Бессмертие; Гете назвал их правильно: Бог, Добродетель и Бессмертие". В XIV, ХV веках эти вещи брались конкретнее; тогда в алхимическом эксперименте пытались наблюдать действие Бога в процессе. "За подобными вещами таится нечто совсем конкретное. Этот камень мудрых (у алхимиков) должен был дать человеку возможность стать добродетельным, но мыс­лилось это более материально. Он должен был также повести человека к переживанию бессмертия, поста­вить его в такое отношение к Мирозданию, чтобы он в себе пережил то, что простирается за рождение и смерть. ... Теперь Бога хотят понять через абстрактную теологию; добродетель также только абстракт­на. ... спекулируют о том, что в человеке может быть бессмертным".
     "Но в определенных братствах Запада хранят связь с древними преданиями и пытаются использовать их соответствующим образом, поставить на служение групповому эгоизму. Необходимо еще раз указать на эти вещи. Естественно, когда из того угла Запада об этом говорится в открытой, экзотерической литературе, то в абстрактном смысле говорится о Боге, добродетели или свободе и бессмертии. В самих же кругах посвященных знают, что все это только спекуляции, одни абстракции. ... В соответствующих школах эти слова переводятся для посвященных. Бог переводится как "золото", и затем пытаются проникнуть в тайну, которую можно обозначить как тайну золота. Ибо золото — это представитель солнечного в самой земной коре, золото таит в себе значительную тайну. В действительности золото материально находится в таком отношении к другим видам материи, как в мыслях мысль о Боге относится к другим мыслям. Дело заключается лишь в том, как постигать эти мысли.
     В связи с этим стоит и использование в смысле группового эгоизма мистерии рождения. Через это стремятся достичь действительно космического понимания".
     "Мироздание в курице наколдовывает яйцо. Но это прежде всего связано с тайной Солнца, а рассматривая по-земному — с тайной золота".
     "Добродетель в тех школах не называют добродетелью, но просто здоровьем и стремятся познать те космические констелляции, которые стоят в связи со здоровьем и болезнью человека. А познавая косми­ческие констелляции, познают и отдельные субстанции на земной поверхности, соки и т. д., которые, опять-таки, связаны со здоровьем и болезнью. С определенной стороны наука о здоровье все более будет принимать материальную форму, хотя стоять она будет на спиритуальной основе.
     С той стороны будут знать, что не в абстрактных учениях о всяческих этиче­ских принципах заложено то, благодаря чему человек может стать хорошим, но что человек может стать хорошим благодаря тому, что он, скажем, при определенной звездной констелляции примет медь, а при другой — мышьяковистый ангидрид. Вы можете себе представить, как люди, настроенные в духе груп­пового эгоизма, могут использовать это, исходя из принципа власти! Нужно лишь утаить это знание от других и тогда оно станет лучшим средством господства над большими массами людей. Ведь нет нужды го­ворить об этих вещах, а достаточно, например, создать новое лакомство, окрасить его соответствующим образом и обеспечить сбыт в нужном направлении, и тогда будет вызвано необходимое, если эти вещи берут материалистически. Нужно только хорошо знать, что в разных материальных субстанциях коренится духовное действие. ... Подобным же образом с той стороны подходят и к проблеме бессмертия. Эта про­блема бессмертия путем использования космических констелляций также может быть введена в материалистический фарватер. Тогда вместо различных спекуляций о бессмертии достигают особого рода бессмертия. Представим себе, имеют какую-либо ложу братьев — а пока там не получается, учатся воздействовать на физ. тело, чтобы этим искусственно продлить жизнь, — в этой ложе готовятся своей душой проделать такие вещи, с помощью которых и после смерти можно остаться с “братьями”, соучаст­вовать там силами, которые тогда получают в распоряжение. Бессмертие в этих кругах называют поэтому просто продлением жизни. От всех подобных вещей вы ведь уже видите внешние знаки. ... Читали ли вы книгу под названием "Бесчинства умерших"? (Избранные эссе Прентрика Мульфорда, переведенные с английского сэром Галахадом. Изд. Мюнхен). Описанное там идет в том направлении. Пока все стоит в начале, а потому всяче­ски охраняется групповым эгоизмом как очень эзотерическое. Но все эти вещи возможны, если их ввести в материалистический фарватер, если такие абстрактные идеи, как Бог, Добродетель и Бессмертие свести к конкретным идеям золота, здоровья и продления жизни, если в групповом эгоистическом смысле восполь­зоваться тем, что я изложил как большие проблемы 5-ой послеатлантической эпохи". 178(9)

1566."Детская педагогика была бы особенно плодотворной, когда такие добродетели как мужество и умеренность были увидены в правильном свете". 159(1)

     628. О слове "катарсис" написаны библиотеки книг, но его не понимают, т.к. не знают, откуда оно произошло. Греческая трагедия ставила задачу не учить морали, но пробуждать в человеке божественное с помощью прообраза страдающего Бога. "Это очищение через божественный прообраз называли катарсисом. Необходимо было вызвать страх и сострадание. Обычное сострадание, связанное с личным, должно было быть возвышено до большого неличного сострадания, когда человеку предстает Бог, страдающий за человечество".
     Позже, в средневековье, мораль эмансипируется и выступает отдельно. В Мистериях добродетель не проповедовали, но давали человеку ее созерцать. "Основной нерв шиллеровской поэзии составляло страстное желание примирить обе стороны: чувственность и нравственность". 51 (25)

     220. "Софистика явилась колоссальным прогрессом греческого просвещения. Человек с того времени смог думать о том, как организовать жизнь по своему усмотрению. Софисты странствовали по стране как проповедники добродетелей. А если желают научиться добродетели, то необходимо быть убежденным в том, что для жизни годятся не только унаследованные от прошлого нравственные воззрения, но что добродетели можно познать, размышляя о них". 51(1)

Сократ

     221. "Если о софистах можно сказать, что они привели дух Греции к опасному подводному камню, выражающемуся в словах "Познай самого себя", то в Сократе мы должны признать такую личность, которая в высокой степени совершенства выразила этот дух.. Сократ родился в Афинах в 470 г. и был в 400 г. до Р. X. приговорен к смерти через отравление. Исторически Сократ встает перед исследователем из двух источников. Во-первых, — в образе, данном его великим учеником Платоном. Платон излагает свое мировоззрение в форме диалогов. И Сократ выступает в этих "диалогах" как учитель. Он является здесь как "мудрец", своим духовным водительством приведший окружающих к высоким ступеням познания. Второй образ дан Ксенофоном в его воспоминаниях о Сократе. Оба они взаимно дополняют друг друга. ... Обращая свой взор на Сократа, Платон приводит не такое учение, которое "устанавливается" размышлением, а дает высказаться в истинном смысле развитому человеку и наблюдает, что он выражает как истину. Таким образом, то, как Платон относится к Сократу, становится выражением того, чем является человек в своем отношении к миру. Значительно не только то, что Платон сказал о Сократе, но и то, как он в своем творчестве писателя выставил Сократа в мире греческой духовной жизни.
     С рождением мысли человек был обращен на свою "душу". Теперь возникает вопрос: что говорит эта душа, когда она поднимает свой голос и выражает то, что в нее вложили мировые силы? И из того отношения, в которое Платон становится к Сократу, получается ответ: в душе мировой разум говорит то, что он хочет сказать человеку. Этим обосновывается доверие к откровениям человеческой души, поскольку она развивает в себе мысль. Под знаком этого доверия встает образ Сократа. ... Мировой разум изливает свой свет в жизнь мысли без особых приемов. Сократ ощущал: в мыслящей душе живет сила, которую ищут в "местах оракулов". Он ощущал в себе "демона", духовную силу, которая управляет душой. Сократ хотел сказать: душа, нашедшая себя в жизни мысли, может почувствовать, что она в себе общается с мировым разумом. Это есть выражение оценки того, чем являются для души переживания мысли.
     Под влиянием этого воззрения проливается особый свет на добродетель. Ценя мысль, Сократ должен предположить, что истинная добродетель человеческой жизни открывается жизни мысли. Истинная добродетель должна быть найдена в жизни мысли, ибо жизнь мысли определяет ценность человека. "Истине можно научиться", — так большей частью выражает Сократ свое представление. Ей можно научиться, ибо ею должен обладать тот, кто действительно постигает жизнь мысли. И то, что Сократ говорит о добродетели, имеет целью обосновать доверие в душе, познающей себя в переживании мысли. Правильной мысли о добродетели следует доверять больше, чем всем другим мотивам. Добродетель делает человека ценным, когда он переживает ее в мысли". 18(2)

Шиллер

     366. "Подобно тому, как Кант развенчал знание, чтобы очистить место для веры, так Фихте объявил познание чистым явлением, чтобы иметь перед собой открытый путь для живого действия, для нравственного поступка. Нечто подобное попытался сделать и Шиллер. Но у него красота стояла на том месте, на котором у Канта стояла вера, а у Фихте поступок. Обыкновенно значение Шиллера для развития мировоззрения недооценивают. Подобно тому, как Гете приходилось жаловаться на то, что его не признавали как естествоиспытателя, так как привыкли видеть в нем поэта, так те, кто углубляется в философские идеи Шиллера, должны пожалеть о том, что занимающиеся историей мировоззрений так низко ценят его вследствие того, что ему отведено место лишь в области поэзии".
     "Кант унизил природного человека, чтобы иметь возможность выше поднять человека нравственного. Шиллеру казалось, что в этом есть что-то недостойное человека. Разве страсти человека не могут быть настолько благородны, чтобы из самих себя творить сообразно долгу нравственное? Тогда не было бы надобности их подавлять, чтобы действовать нравственно. Этому строгому требованию долга у Канта Шиллер противопоставил свое мнение в следующей эпиграмме. "Угрызения совести: охотно служу я друзьям, но, к несчастью, делаю это по склонности. Итак, меня часто удручает, что я не добродетелен. Решение: не может быть иного исхода: ты должен стараться их презреть, а затем с отвращением стараться делать то, что тебе повелевает долг". Шиллер стремится по-своему ответить на эти угрызения совести. В человеке фактически господствуют два влечения: чувственное влечение и влечение разума. Если человек отдает себя во власть чувственного влечения, то оказывается игрушкой своих вожделений и страстей, короче говоря, своей самости. Если он совершенно отдается влечению разума, то будет рабом своих строгих заповедей, своей неумолимой логики, своего категорического императива. ... Нет ли в человеке такого состояния, в котором оба влечения, чувственное и духовное, находились бы в гармонии? Шиллер отвечает на вопрос утвердительно. Это то состояние, в котором созидается и постигается прекрасное. Кто созидает произведение искусства, следует свободному природному влечению. Он делает это по склонности. Но не физические страсти руководят им, а фантазия, дух. То же самое происходит и с тем, кто отдается наслаждению произведениями искусства. Действуя на его чувственность, искусство в то же время удовлетворяет его дух... "Красота ведет чувственного человека... к мышлению; красота возвращает духовного человека к материи и чувственному миру". ("Об эстетическом воспитании человека", 18-е письмо)".
     "Человек должен с красотой только играть, и он должен играть только с красотой... Ибо, в конце концов, человек играет только тогда, когда он в полном смысле слова человек, и только тогда он вполне человек, когда он играет. — Шиллер мог бы также сказать: в игре человек свободен, в исполнении долга и в отдаче себя чувственности — он не свободен. Если человек хочет и в своих нравственных поступках быть в полном смысле слова человеком, т.е. если он хочет быть свободным, то его отношение к его добродетелям должно быть такое же, как и к красоте. Он должен облагородить свои склонности до добродетели: и он должен настолько проникнуться своими добродетелями, чтобы по всему своему существу не иметь иного влечения, как следовать добродетели. Человек, установивший это созвучие между склонностью и долгом, может в каждый момент рассчитывать на добродетельность своих поступков как на нечто само собой разумеющееся. С этой точки зрения можно также рассматривать общественную жизнь людей. Человек, следующий своим чувственным влечениям, — самостен. Он всегда стремился бы к своему собственному благоденствию, если бы государство своими законами разума не регулировало бы общественной жизни. Свободный человек из собственного побуждения совершает то, что государство должно требовать от самостного человека. Общественная жизнь свободных людей не нуждается в принудительных законах".
     "Основное настроение греческого ума было наивно, современного — сентиментально, поэтому мировоззрение первого могло быть реалистическим. Ибо он еще не отделил духовное от природного; в природе для него еще был заключен дух. Если он отдавался природе, то природе, исполненной духом.
     Иначе обстоит дело с современным человеком. Он отделил дух от природы, поднял его в серое царство абстракции. Отдаваясь своей природе, он отдавался бы своей природе, лишенной духа. Поэтому его высшее стремление должно быть обращено к идеалу: стремлением к нему он примирит дух и природу. Шиллер находил в умонастроении Гете нечто, родственное греческому. Гете полагал, что видел свои идеи глазами, ибо ощущал нераздельное единство духа и природы. По мнению Шиллера, он сохранил нечто такое, к чему сентиментальный человек приходит, лишь достигнув вершины своего стремления. А такой вершины достигает он в описанном Шиллером эстетическом состоянии, в котором чувственность и разум пришли к единству".
     "Вследствие того, что в современном человеке душевное сознание преобразилось в самосознание, возникает вопрос мировоззрения: как столь живо пережить самосознание, чтобы оно ощутило себя в творчестве живых мировых сил? Шиллер по-своему ответил на этот вопрос, поставив себе идеалом жизнь в художественном ощущении. В этом ощущении человеческое самосознание чувствует свое родство с тем, что лежит за пределами одного лишь образа природы. В нем человек чувствует себя охваченным духом, отдаваясь миру как природное существо".
     "Лейбниц стремится понять человеческую душу как монаду: Фихте исходит не из чистой идеи, которая должна была бы уяснить, что такое человеческая душа; он ищет переживания, в котором эта душа схватывает себя в своей сущности; Шиллер спрашивает: Есть ли такое переживание человеческой души, в котором она могла бы почувствовать, как она коренится в духовно-действительном? Гете переживает в себе идеи, которые в то же время представляют собой для него идеи природы. — В Гете, Фихте, Шиллере в душу стремится войти пережитая идея, или, можно также сказать, идеальное переживание, в то время как в Греции это совершалось с воспринятой идеей, с идеальным восприятием".
     "Миро- и жизневоззрение, которое наивно существует в Гете и к которому Шиллер стремится всеми окольными путями мышления, не нуждается в общепринятой истине, которая видит свой идеал в математике; оно удовлетворяется другой истиной, которая встает перед нашим духом из непосредственного общения с действительным миром. Познание, которое Гете черпал из созерцания произведений искусства в Италии, конечно, не было так безусловно точно, как положения математики. Но зато оно было менее абстрактным. Гете стоял перед ним с ощущением: "здесь необходимость, здесь Бог"."
     "По отношению к своему образу мира Гете не говорит ни о чисто понятийном познании, ни о вере; он говорит о созерцании в духе".
     "Гете является представителем той эпохи мировоззрения, которая чувствует себя вынужденной от чистого мышления перейти к созерцанию. Шиллер пытается оправдать этот переход перед Кантом".
     "Жан Поль является своеобразным защитником того воззрения Гете, что человек в своем внутреннем переживает наивысшую форму бытия. Он пишет Якоби: "Собственно, мы не верим в божественную свободу, Бога, добродетель, но мы действительно созерцаем их как уже данные или дающие себя, и это созерцание и есть знание"."
     "Фихте стремился к чистейшей, высочайшей пережитой истине. Он отказался от всякого знания, которое не вытекало бы из собственного внутреннего, ибо только из этого последнего может проистекать достоверность. Течением, противоположным его воззрению, является романтизм. Фихте признает истину и внутреннее человека лишь постольку, поскольку оно раскрывает истину; романтическое мировоззрение признает лишь внутреннее и признает истинно ценным все, что вытекает из этого внутреннего. "Я" не может быть сковано ничем внешним; все, что оно творит, имеет свое оправдание.
     О романтизме можно сказать, что он доводил до крайних последствий мысль Шиллера: "Человек играет лишь там, где в полном смысле слова является человеком, и он лишь там является вполне человеком, где он играет"... Познающая душа не может принимать всерьез вещи сами по себе, ибо они для нее сами по себе не ценны. Скорее она сама придает им ценность. Настроение духа, осознающего это господство по отношению к вещам, романтики называют ироническим. Карл Вильгельм Фердинанд 3ольгер (1780-1819) дал объяснение романтической иронии: "Дух художника должен объединить все направления в одном всеобозревающем взгляде, и этот, парящий над всем, всеуничтожающий взгляд мы называем иронией". Фридрих Шлегель (1773-1829), один из вождей романтического духовного направления, говорит об ироническом настроении, что оно "видит все и бесконечно поднимается над всем условным, а также над некоторыми искусствами, добродетелями или гениальностью". Кто живет в этом настроении, чувствует себя ничем не связанным; ничто не определяет ему направления его деятельности. Он может по желанию настроить себя философски или филологически, критически или поэтически, исторически, риторически, антично или современно. Иронический дух поднимается над истиной, которая позволяет сковать себя логикой, но он поднимается также над вечным, нравственным миропорядком. Ибо ничто, кроме него самого, не говорит ему, что ему делать. Ироник делает то, что ему нравится; ибо его нравственность может быть только эстетической. Романтики являются наследниками мысли Фихте об единоверности "я". Но они не хотели подобно Фихте наполнить это "я" идеями разума и нравственной верой, ссылаясь прежде всего на свободнейшую, ничем не связанную душевную силу. Мышление было у них совершенно поглощено вымыслом. Новалис говорит: "это очень неудачно сказано, что поэзия имеет особое имя и что поэты составляют особый цех. В ней нет ничего особенного. Она — своеобразный способ действия человеческого духа. Разве не творит и не размышляет каждый человек каждую минуту?" "Я", которое занимается исключительно самим собой, может прийти к высочайшей истине: "Человеку кажется, что он ведет разговор и что некое не известное ему духовное существо побуждает его удивительным образом к развитию очевиднейшей мысли". В сущности, романтики стремились лишь к тому же, что исповедовали Гете и Шиллер: ко взгляду на человека, выявляющему его как наисовершеннейшее и наисвободнейшее существо. Новалис переживает свои поэмы из такого душевного настроения, которое так же относится к образу мира, как душевное настроение Фихте. Но дух Фихте действует в четких очертаниях точных понятий, а дух Новалиса — из полноты души, ощущающей там, где другие мыслят, живущей в любви там, где другие в идеях стремятся охватить существо и процессы мира. ... Новалис чувствует и переживает себя в высшей природе духа. То, что он высказывает, он чувствует благодаря изначально звучащей в нем гениальности, как откровение самого духа природы. Он записывает: "Одному это удалось: он поднял покрывало богини в Саисе. — Но что увидел он? Он увидел чудо чудес — самого себя". Выражая свое чувство такими словами: "Мир духа раскрыт для нас уже в действии, он всегда проявлен. Если бы мы вдруг стали так эластичны, как это нужно, — мы были бы в этом мире", — Новалис выражает то, как он чувствует духовную тайну за чувственным миром, а человеческое самосознание — как орган, при посредстве которого тайна говорит: Это Я". 18(6)

     469. "Основным стремлением Ницше было выработать взгляд на ценность и сущность морального в человеке. Он был философом морали. Он насчитывает четыре главных добродетели: "...первая — это честность к себе и своим врагам; второе — храбрость с врагами; третья основная добродетель — великодушие с теми, кого человек победил, и четвертая — учтивость со всеми людьми". Особенно важной он считал честность. 221(7)

Роль добродетелей

     568. "Поскольку современный человек постоянно находится на работе, следует каждому волевому импульсу в своей профессии, при каждой сенсации беспорядочно чувствует, волит и думает, то его силы в этой борьбе истощаются. Если же он при этом думает о том, чтобы определенные силы души взять у те­ла (для медит.работы), то он должен дать телу их заменитель в виде определенных отправлений, совер­шаемых гармонически. Поэтому для внутреннего развития с самого начала предписываются совершенно оп­ределенные добродетели... контроль мыслей, действий, беспристрастие, терпимость, жизненное хладно­кровие, доверие ко всему своему окружению". 54(20)

     600а. Оккультно развивающийся человек использует холерический темперамент для исполнения магических действий. Через события физического мира он проходит как сангвиник; в наслаждениях жизни — он флегматик; духовные познания и переживания он высиживает как меланхолик. 266-1, с. 562

     950. В астральном мире душа стремится к переживаниям, которые она имела на Земле. Это превращает для нее жизнь в астральном мире в страдание, беспокойство. Средство гармонизировать эту жизнь — выра­ботка на Земле отречения, отказа. Малейшее отречение убирает камни на пути в астральном мире, дает возможность ясно, спокойно наблюдать существ астрального мира. Вступление на Девахан сопровождается блаженством. Но оно тем меньше, чем менее достоин его человек, туда вступающий (напр., если он занима­лся на Земле колдовством, магией). Эта мера блаженства связана со степенью силы самосознания души там, с внутренней силой Я. Мы растворяемся там, если на помощь не приходит чувство жертвенной отда­чи, способность к жертве. Итак: в астральном мире — отречение, на Девахане — блаженство и жертвенно­сть. Если человек на Девахане хочет наслаждаться блаженством, то он растворяется. Но если он прони­зан чувством: я хочу пожертвовать собой, я хочу излучать вовне то, что выработал, — то это уберегает его от растворения. Второе чувство, необходимое на Девахане, — это творящая любовь. 108 (1)

     1130. "...чувство фактического — основа добродетели истинности для имагинации". 62 с.432