Словотворчество

[Владимир]

   Как всякий смертный, писал в свое время стихи.
   Писал много. Они приходили, стучались своими крыльями мне в душу и требовали воплощения.
   Воплощал. Переписывал. Отделывал.

   Все хранилось в единственном экземпляре, на каких-то бумажках. Образовалась огромная наволочка из  разрозненных бумажек и рукописей.  Потом я их напечатал на машинке и получилась невероятно толстая папка, страниц на 300-400. Я носил ее с собой часто и читал во время застолий своим друзьям. Осенью 1990 года, на Арбате пошел в  один «пьяный дворик» покупать алкоголь и возвращаясь в свою компанию, был настигнут неведомыми алкашами, довольно атлетичными и жадными до опохмелья. Времена были тяжелые. Всех мучила жажда, а с питием было  туго. Они мне пару раз вмазали и отобрали у меня сумку со всем содержимым. Очень переживал по поводу 6-ти бутылок "Вазисубани". Вернулся ни с чем и только тогда понял, что с вином и деньгами ушли все стихи. Потом я зачем-то пошел в милицию, в "родное" 5-е отделение, где иногда сидел в обезъяннике, и меня там знали. Пришел прямо к оперу, и стал писать заявление о краже. Опер посмеялся и сказал: " У меня сегодня за ночь два убийства на участке, куча краж, а тут ты со своими пропажами... Бумага все стерпит, конечно, и я буду тебя вызывать по всякому факту указанному в заявлении и проч., но дело глухое. Иди поищи по всем дворам и помойкам. Они наверняка это выкинули сразу. Зачем им это."  Два дня я шарил по всем углам и помойкам, потом бросил это дело.

   Но я не переживал, остались ведь черновики и моя память. По памяти восстановил одну пятую содержимого. Но на большее меня не хватило. Трудно сказать чего именно: времени или желания.   К тому же я уже перестал писать совершенно, (равно как и пить) и эта тема меня волновала все меньше и меньше.

   Году в 1993-м, моя знакомая хотела напечатать мои стихи в альманахе "Стрелец". Она там каким-то боком что-то делала. Я отдал ей все что было и поскольку не имел никаких копий, то просил ее отдать мне мои вирши, побыстрее. Редакция отобрала оттуда около 10 стихотворений. Обещали что вот-вот все выйдет и в итоге так ничего и не вышло, альманах обанкротился. Прошло целых шесть лет прежде чем эта последняя папка вернулась ко мне. Я уж и не чаял.    

   Году в 1997-м, я перевозил вещи с квартиры на квартиру. Вез много ручной клади в автобусе и утерял ту самую наволочку с черновиками. Я это понял не сразу, а через некоторое время. Прокрутив кино назад, отчетливо увидел как и где ее оставил.

   Все написанное датируется  1983 – 1990 гг.  Было и более раннее, но оно совсем детское, ушло сразу. Куда-то сгинуло. Так же куда-то сгинули тексты песен, что я писал для наших рок-музыкантов и тому подобное. Кое-что все же было спето со сцены, правда почему-то было сильно изменено.

   Рукописи, конечно не горят, но иногда пропадают. И не важно, что все ушло.  Все так или иначе отпечаталось в мировом эфире и осталось в вечности.


   Стихи детские. Хрупкие. Так что просьба "не кантовать" и не судить строго. Там много света, а мыслей еще маловато. Там все льется, катится, рычит и звенит. Это некая эвритмия в стихах. Словоотражение звуковых колебаний.
  
    Выставляя это на обозрение хочу дать возможность тому, чтобы перед захоронением это еще раз прозвучало.

[Владимир]

*       *       * Плотнее шторы сердца занавесив, Укутав душу в шубу из снегурок Я вышел черным ходом, легковесен Как выплюнутый на асфальт окурок И тихо брел по площадям и скверам Взвалив всю тяжесть дня себе на плечи Невзрачный как сортирная фанера, Багровый, угорающий, как вечер Метель срывала шапки с пешеходов Захлестывала грудь горстями снега, А я тянул в надрыве нить исхода Седой и постаревший на пол-века На зимний день бросая взгляд вампира Я хмурых мыслей гнал лихую поступь, И щекотала шею мне рапира, Которую отвесть не так уж просто И мир безвкусно сер и безответен, Лишенный именин и воскресений, Залаял неприветливо на ветер, Застыл в устах - собакою на сене.                                    1984         *     *     * Был ярок я, но не удал. И вот я встретил идеал. Оригинал иль копию - Сокрытых  дум  утопию. Тебя на воле дремлющей Я принял  всеобъемлюще. И полюбил  всезначуще Душою чистой, алчущей. Но ты была в апатии Ко всей мужицкой братии. Огородилась знаемо Стеной непробиваемой. Не стал я исключением Хоть падал на колени я. Тянул минуту каждую Любви ответной жаждуя. И жизнью сильно тёртая, Озлобленная, гордая, Ты выскользнула птицею Воздавши мне сторицею. И пью вино "Иверия" И в образы не верю я. Душа в рубцах и трещинах Лишь память мне завещана. За днями дни потянутся Со мной мечты расстанутся Душа в огне проплавится Все по местам расставится                                 1984                           *       *       * Осенью осенен, уж солдатскую кашу не кушать. Где там  мой май-призывник, что рысцой проскакал В поле стою я, пытаясь судьбинные ритмы подслушать Тихо мотив ворожу, что у скал я заветных сыскал. Временем замурован в четыре стены бездорожья Каркнула совесть, и снова копытом влеком И прорасту при дороге чужого двора словно рожь я Кожею стану тому кто во мне оживет васильком. Знаньем зимую, за стены не выскочишь кресел Кто-то раскинул обертки пытливых колес Май-призывник, был не весел, но пел много песен Осень расставила сети, и мордой в навоз. Раною развернусь, стану крови я мягкой постелью Чем рыть для брани колодец из яростных дум, Стану стрелков собирать, чтобы стать им всем яблочком-целью И принимать на себя их святое «на тя я иду».                                                                                      1983                * * * Твердолобый  Бряцелап Без любви бредёт по свету. Сатаны покорный раб Пьет забвенье без просвету. Рядом рушатся миры Слёз ручьи, полнят озёра. Он разводит бед костры Прибирая без разбора. Ротозеев и зевак Трубным рыком поражает Беспощаден, зол и наг Он доволен урожаем. Рукоплещущих несчесть Лицемеров толпы пляшут Им его закваску несть Испивать гнилую чашу. Будет он крушить сердца. Кто не с ним - садись в ковчеги Плыть в слезах вам до конца И искать иные бреги.                            1986                  * * * Ни движенья, тихо, тихо. Живота рассказ о сущем. Он в предчувствии сосущем Навивает чёрный стих о том, что тихо - это плохо, что за тихо - будет громко. Будет – лихо, немощь вздоха, лапти, посох и котомка... Это тягостное - тихо, Это трепетное - громко... Будет - лихо... был бы выход Неба ясного, средь, гром, как.   Чрез пупка овал незримо токи вещие проходят. Ка бы чаша сия мимо... но судьбою верховодят... И судьбы, касаясь края рукавом души несмелой, озираюсь - замирая, ожидаю - онемелый.                       1990 январь.               * * * Ума - палата № 6...    Себе желал бы лучшей доли, Чем жить и ждать благую весть, Нисходит что по Божьей воле. Знаю! Движеньем мысли охваченный сполна, Ощупывая мир исследующим взором, Взойду истиноловом на Свой Эверест, ещё не скоро. Пронизывая духом - "Я", Оболочки, тонкие, носимых тел, Умирая, воплощаясь, вновь живя, Положенного увижу предел. И тогда С высоты грядущих рас и эпох, Углублённым, вещего, зреньем, Погляжу на себя и воскликну - 0, Бог, Каким я был в сущности жалким твореньем!" А пока - Ума-палата № 6. И как-то надо жить и гресть.                                    1988                     * * * Полет петли над головой - Подножка за безволье. И огорожен свет стеной, И огорошен болью. И века выкованный крик На веках дрожью ожил. Души надушенный парик Спорю. Парить негоже. Беда бодает в бок быком, Стена возьми, да хрустни. Boт выход - выдолблен проем. Бреди в бреду и грусти. На сердце - клещ,  в устах - печать, Глаза терзают землю. Пора постичь,  пора кончать Ту жизнь,  что не приемлю.                                         1987                     * * * Любви раскинулись шатры На пепле у вулкана. Но ожил огнь,  пролился с крыш Палитры лик шафранный. Трещит земля, вулкан живой Лавинным ртом хохочет. Облава лавы огневой Облапя  льет,  поточит. Нарыв созревший у земли, Нарыв любви горячей, Одновременно прорвали Из недр надрывным плачем. Шатры шафраново горят Сквозь слой густой тумана. Стальные молнии летят К подножию вулкана.                              1987

[Владимир]

* * * Рвали волосы, как цветы на лужайке Дорожили  каждым  прожитым  днём. А когда посетили моря синего чайки мы их встретили красным огнём. Море синее стало буро И в серебренных отблесках счастья Золотилисъ погоны МУРa На заре, воспетой отчасти. И когда подоспел прохожий Без Луны в душе и без дроби. Я ему ответ что ожил От любви заветного хобби.                 * * * Оранжевая на грязно-белом  В полутонах уходящей ночи Судьба начертанная мелом. И крик душ, что есть мочи. В фиолетовость судьбы поверя Разум утопив в колодце дум Жизнь гоня как раненного зверя На лиловый - чёрный лил в бреду. Но зарёвый - розы внёс оттенки И окрасом радостным горя Зайчиком разгуливал по стенке... И душа рвалася за моря.              * * * Катит ял по водам Леты, В нём плывёт моя  душа. За душою - ни монеты, За душою - ни гроша. Я ли,  я ли, тот что в яле Катит зыбких волн поверх. Кого музы не прияли. Кому белый свет померк. И не лермонтовский Янко Я с подругой на борту, А глупец с подругой пьянкой Жизни сторону по ту. Ял мой шаток и капризен вряд ли справится с волной. Водки - море, шансов - мизер Выплыть - волею одной.                  * * * Ты была крышей мира и выше Были только ворота рая Убелённою шапкой нависшей Ты искрилась на мир взирая Но мечтала ты о полётах Провожая в ночи птичьи стаи Занимала тебя забота Выразительный след оставить И отколотая ледорубом Альпиниста с унылой миной Возопив йерехонски грубо Сорвалась и стала - лавиной. Вот когда прогремел твой голос столько лет набиравший силы. Ты летишь - за тобой всё голо Лишь развалин седых могилы. Горцы цыкают на горянок Заставляют молиться Богу Только ты прорываясь рьяно Отпираешь им в рай дорогу.           *    *    * Печать печали на челе У задождливевшей недели. У храма толчея колек Едят и пьют, лохмотья делят. Копилкой медною трясет Хромой урод с прекрасным сердцем. Народ усердно подает Несчастным Божьим иждивенцам. Освящено сознанье масс, - Тот не увидит рай во веки Кто милосердно  не подаст Сколь, сам не ведая,  калеке. А в храме празднично как в старь, Все дышет духом обновленья, Сияет золотом алтарь, И режут душу песнопенья. И голубь, рвущийся к Христу, И Ангел в куполе парящий, Кидают душу на  приступ, Быть заставляют, говорящей.            *    *    * Судьба отвергла все пути. Все планы подняла на  вилы. Жить задыхаясь и нести Свой тяжкий крест не стало силы. Померкнул свет в твоих очах, В душе пролилось море скорби. И веры нет и дух зачах И доля бедственная горбит. Не стало  в мире миражей Что снова б голову вскружили, И след простыл тех ворожей Что вдруг тебя заворожили. Родная, прах от ног стряхни. Прочь прогони ты бесовщину. К чему в стенаньях дни и дни Плясать под ихнюю сурдину. Твой день наступит, жди и верь Весенней силой пробужденья Проявится цена потерь Отступят боль и наважденье Под ярким солнечным лучом Ты обретешь души чертоги И будет сердце горячо Светить тебе в пути-дороге.                * * * Тихо осень входит в душу.        Грустью за сердце берёт. Незаметно подкрадётся        струны лету оборвёт. Растыкает всюду лужи,        листья на земь уронит, и босые кроны хладом         омерзит и усыпит. Всё заметней проступает       желтолистый лик ея, навострили лыжи, птицы        в чужеземныя края. Звери, твари сгинут в норы,            лес запрётся на замок. И безрадостно расплачась       небо выплеснет поток. Месят землю дожделеи.       Мокно нонче на дворе. Утекает на телеге      Настроенье…  На заре Чвано чавкает телега.      Ну, пошёл, тяжеловоз! - Эй, возница, ты ль далеко?      - До весны. Что за вопрос.                                         * * * Прошёл "Алексий-с гор потоки" На горизонте Спассов день. В глазах весны зеленооких глядятся лики деревень. Не за горами май и грозы готовят яростный набег. Кряхтят, чахоточно, морозы харкая лёгкие на снег. На талый снег закостенелый, что притаился меж бугров. Что воплотится в огалтелый поток кочевников-ручьёв. последний раз заиндевеньем Забвенят землю холода. И заклокочет дивным  пеньем весна разверстая, тогда.              * * * Я потерял Решимость. Она не захотела Вести меня по жизни Без пользы и без дела. Я шатко шел слабая Совсем прижатым к краю Но тут пропала Личность Куда ушла - не знаю. Искать eе в угаре Моя yсталa Coвесть, За ней она погналась По следу свежей крови. Без этих ценных качеств Душа моя черствела И словно от проказы помчалась прочь из тела.                                   1986                        * * * Дурманящий, ночи испив напиток, Дрожащими руками быстро скручивая, Иероглифами испещрённый свиток с печатью на лице благополучия Увидел вдруг - Луна не светит Исчезли звёзды, ночь на исходе Попав в раскинутые сети Захлёбывалась в розовом восходе. О рок, я непростительно опаздывал. Не поспевал к восходу в тела оболочку И Бог мне в мыслях пауз не давал И наказать грозил за проволОчку. (Мгновенье и разрежет жизни прОволочку) И как с бодуна конница Будённого Стремленьем жечь и резать полная В пылу и прелести рискованного Летела, степи кровью полня. Лихих казаков-чубарей И присягнувших на верность золотопогонников Прижимала к кромке морей. (Эх где же был тогда, тот дух могуч богатырей Прошедший воду и огонь веков) Так я... сравнявшись с мысли бегом Внутри ощутил силу молнии И року бросил "знай, мол, нет". И торопим рассвета приоткрывающимся  веком, Нырнул немедля юркой векшей В покинутое тело на кровать. Чтоб откровенья луч поблекший В крови зари не запятнать.                                         1988          * * * Нет. Не идут стихи. Стреляй хоть, режь хоть. Терзай паяльной лампой плоть. Нет прежней свежести – былой, живой строки. Лишь ахи, охи, вздохи. Все фальшь. Дела из рук вон плохи. Сразили критики. Матерые, целых трое. Говорили шумно, умно насупив дугою брови. Мол, не в том месте копаешь, роешь, Да и не глубоко…без крови. Мол, нонче, ты куда не плюнь, все пишут, пишут… Поэтов самозваных пруд пруди. И каждому долби в Парнасе нишу, За то, что в муках невесть что родит. Им с высоты сорока лет мол, Видны, как линии на ладонях в брешах мои вирши. А посему, чтоб высоко о себе не думал – Слетай, как флаг тирана с пристрелянной Рейхстага крыши. А я ни А, ни Бэ, в ответ не вякнул. Соглашался. Да головой кивал, губу от дум поджав. И как тюльпан, о рынке ведая, не вянул, Но шею тонкую готовил для ножа. Потом бродил, вытаптывая снеги. Московскими дворами, головочугунный. С предчувствием тугим, опущенновекий, Как Рим за день до наступленья гуннов. Уж вот снега бегут и дни длинеют. И бьются ласточки в окно – тепла предтечи. Поэты музами беременеют, Поэты с пузами… А я аборт тащу словечий и руки скользкими медузами в крови полощатся по плечи.                                                                    1989

[Владимир]

Дай мне Маша полотенце                            и чаек засамоварь                            И достань мне с полки энци-                            клопедический словарь.                                    (К.И. Чуковский) Стояла летняя пора. Я шел аллеей из кино. Вдруг вижу я в саду кара- тэиста в белом кимоно. Взметнулась резвая рука И пали ветви у дубов И все стонало от прока- зничанья дерзкого его. Ему сказал я: «Ты по что сей сад так дерзко осквернил. Людей гуляющих, авто- мобили, урны уронил. Но телом худ, угрюм и бос, он с криком боевым «Ки-и-я», Не укротил свой пыл и воз- мущенный прыгнул на меня. Но я не зная каратэ, но зная слабости мужчин, Поймал его за то что те- ребилось между двух штанин. И чуя что грозит беда, что честь и жизнь на волоске, Он посравленный в бег уда- рился в стремительном рывке. И сотни восхихенных лиц меня встречали как творца. И пенью с танцами и ли- кованью не было конца.      Сибирская фантазия Я помчался на тачанке В лес в Сибирь к кемеровчанке, Что с ружьем в тайге застыла Глаз на мушке навострила. У нее в очах раскосых Столько страсти, столько огня, Тронул я ее за косы, Приголубил, нежно обнял. Но она вскочив на лыжи, Мне дала прикладом в зубы. "Ненавижу хамов рыжих Обращающихся грубо. Мы хакаски и тувинки Чингиз-хановы потомки, Мы не то что ваши жинки, Беззащитны как зайчонки. Честь блюдем в тайге безбрежней За позор жестоко платим. Возвратим вас к жизни прежней Вновь в ярмо законопатим." Так ответила мне дева. Я ж стоял обидой мучим… Недовольный полный гнева, Мчал назад по снежным кручам.         * * * Берите за уши осла Ведите в воды. Пусть разойдутся там чресла Наступят роды. Пусть опражненный он взайдет На постаменты. И с головой уйдет в помет. (Аплодисменты!!!) Сгорая завистью других Его не знавших, Он залетел в мой злобный стих Как лист опавший. Анне Барч (до смерти боящейся летающего племени моих тараканов) Дул мороз в дуду оснежья, и сребристый вихрь носился. За окно нырнуть грозился, рам неплотно легших, между. Анна, Анна - пел муллою ветер, словно песнь Корана. И луна светив нал мглою мне подмигивала - Анна. И часы стучали - Анна. И стучало сердце - Анна, И гудел тягуче - Анна самолёт системы  "Аннов" И в наплыве нежном мыслей Я как сыр купался в масле И в душе тонул той тьмы след, что накоплен был за массу лет . А сама "хозяйка бала" (та, что носит имя Анна) озираясь беспрестанно вся испуганно дрожала. И глазами точно жало, хоть меня и провожала, но порой глядела странно  - всё искала таракана.                                      1989       Испорченный этюд Змеевидная дорожка вдоль полей бежит на север. (На раскинутом мольберте Средь раскидистых берез). А еще течет там речка, А еще растет там клевер, А еще пастух в ушанке, Там пасет пассивно коз. И художник в тюбетейке Тюбик с тюбиком мешая, Не спеша наносит краски Вдохновляясь естеством. Вдруг на поле въехал трактор, А за ним воронья стая... И мольберт летит на север Вслед за скомканным листом.       Пожелание Я - луна на небосклоне, Ты - весенняя проталина, Скоро день меня прогонит, А тебя ульет журчалина. Почешу себе по кругу И тебя забуду вскоре. Ты теки быстрее к югу, Там вся выплачешься в море.      Дуэль на ботинках. Мне сказал инспектор Кожин, Что на  газике приехал, Дескать, жизнь всего дороже, А любовь, - то лишь потеха. Я ему ответил гадко. Без задержки и запинки Была брошена перчатка, Были кинуты ботинки.       Пародия № 1 В минуты сладких вожделений По ветра следуя стопам Пленённый дух летит, как Ленин На 3-й съезд к большевикам. В объятья молодой вакханки, Что так и льнёт к твоей груди И в очи трепетно глядит, Как на Берлин глядели танки. И поцелуй, огня колючей, Тебе опустит на уста И ты уже, висишь, как Дучче, Как Жанна бьёшься у креста. Минуты чудные мечтаний. О том, чему бывать едва ль. Ведь у меня, как глядя вдаль, Сидит Илья, никак не встанет.                                             1990        Пародия № 2 Янтарные струи волос Пролив на жемчужные плечи Ты мой (аж по коже мороз) Характер таранишь овечий. В хрусталь, драгоценный, очей Налив бирюзовое небо. Ты мне  (словно дверь без ключей) Дала настроения ребус. И рук твоих хрупкий фарфор Губами тревожно лилея, Уж я, как баран с диких гор, Бегу за тобой, громко блея. О, Солнце, богиня, моя! Цветок, мой, трепещущий, ландыш. Во мне ты (да что ж это я?) Живёшь и растёшь, словно гланды.                                                        1990 В. Маркину Он с места взмыл наискосок. Спланировал  в искусство с тыла. И сыплем ласково песок, Где вьюга славы наследила.    *  *  * Влетела муза, Порвала тюль, Наелась от пуза Из всех кастрюль. Портвейн оглушила И пива жбан, Потом крошила Воблу в стакан Курила сигару, Прожгла ковер. Рвала гитару Под песен ор. Сняла картину,    Топтала ногой. Драла перину, Скакала нагой. Крушила посуду, Бранила меня. Нет, нет не буду Творить с нею я.

[Владимир]

Трель про "эль" Ландыши,  что латыши белы в  зеленых ливреях листьев, головы в лепестках склоняли долу. Золотом вились в локоны улегшись волосы, лихо холя ладных молодиц. И любовь била, ключами ила! Клочьями лоскутов лоснясь в лодках Клязьм. Ай-лю-ли! Соловушки - лошки Трели о любви завели. И ели, и пили колли из плошки, и в клювики малюток всласть текло млеко ласковых, как июль, кобылиц. И ливни - ели наклоняли плавно. И под каплями росли кто хил и слаб. А после солнца колесо плоско - лазурь заливало лоском. И гвалтом веселым - оживали села. И печаль… Была - да сплыла... Как пчела лечит жалом, постель - одеялом, луна - мила, лучи лила.                                1989 Букв ларь О – колесо. Я – это «Я». Е – это Ш Повернутая. С – откусили От О-колеса. Ю – это с палочкой О телеса. В – как два О - Восемь смотри. Ч – как четыре З – это три. И оборот Дает параллель: W  - М V – стала Л. L – стала Г Ь – Р. h – стала Ч - С поворотом пример. В зеркале вижу Новое я N – это И. R – это Я. Считалочка Кони в поле, сны в неволе. Русь - не пуп,  и поп не трусь. В каббале бокальей доли Одолела,  голи,  грусть. Гладит бедра гладиатор. Вёдрит глади дожделей Ловит зовы мозг - локатор. Гвоздит воздух,  каторг злей. В связи связан зёзом вяза. Грезы, грозы, розог лязг. Позолотою помазан И зевотою погряз. В чреве черном, вянет вечер. Ночь навязчиво длинна. Утро нутро изувечит, День научит начинать.                                  1988 Делирий Когда рассвет кровил по листьям И  правил мудро солнцеход И я осыпан многосвистьем Уж было тронул рать в поход. Как изнуренный ночи бденьем, Mой взгляд проник пространства сквозь И вещего глубинным зреньем Взглянуть на многое пришлось. Мешались ясные картины - Подобья выхваченных снов: В пылу объятые дружины И ядр лет поверх голов. И утро лам у Брахмапутры У хмарой спрятанных вершин И Шри,  и Свами,  вабны хуторы Ашрамы Гуру, Рам, и Кришн. И рот разинутый Америк И скреб до неба над тайгой. Род,  исчезающий по мере Того, как Бог взмахнет рукой. И дальше - более и четче Осины,  гнутые в дугу, Ребенок,  прошептавший:"Отче", И мать, шагнувшая в пургу. И реки,  сытые ураном, Распады душ,  распады чел, И муж,  седеющий так рано, И  муж,  что в грехе поимел. Березы в розовых коронах, И крон раниму желтопрядь, И небо в чумах и бубонах, И гор кочующую грядь. Увидел се... но молча внемля Повел я рать - не умирать Вдали еще дымились земли… А санитар тащил в кровать.                                         1985 (1988)     *   *   * Раскол забором. Грот обездолен. И наговором свален и болен. Мозг  воспален. Слезой просолен. И гнусь как клен у колоколен. Комочком нерв парю Жар-птицей душа как червь стволом слоится. Что чистый короб, нутра ни чуя, с разбега гор об бугор лечу я. Как ворон - вором, украдкой, хворым, минуя норы, упал за бором. Колена вишни пред мной склоняли. Шептала - Лишний... Но я ли, я ли? Луна линяла и звезды стыли. Уходишь вяло... Но ты ли, ты ли? О-о-о, межуясь раздором, не вижу зари я! Укором, Бог, усмири ярь. Дорогу дай верную. Вывери путь сер на юг. Где лебеди беду закрылуют, Где ос, стрекоз звонкокрыл уют. Пока же муки на яву и во сне и крики стострунны. Pевy о весне, о радости раскованной, голокопычей. О, рьяной хвори изъян. О, бычий ор из ям.                     1987             *    *    *                                             Оззи Антонову Я Белым увлечён, он Черным!    Я чаще вспять, а он внахрап. Мне ближе фьюжн с Майлса горном, Ему - хард-рочий завихрат. Мои ж джазовые оттяжки Его оттяжкам роковым, Отщёлкнут с лязганьем подтяжки Порты принизив до травы. В АлисКино зашевчукуясь, ЗаэЛэСДэнясь в ДэДэТах, ХрипЦой корейской возглюкуясь Он автостопит на верстах. И автоступы кочевые, Взмахнув покорно помелом, Летят на юг. А чаевые? "Спасибо, брат" - и бьёт челом. Я ж Хербинуясь откровенью СПонтив и вДейвисив вина, Лечу в страну ПэтэМетенью Где джаза сеют семена. И Шортер шоры мне разует. Проронит фьюжновых зёрн. И Джаррет в раже спианует И в спину выфлейтует Хорн. Он белогвардиясь шинелью С наконоплюем орденов Меня готов пронзить шрапнелью Высокопарных хлёстких слов. Я ж (с виду агнец на закланьи) Набрав примочек за щеку, В духобореньи и терзаньи Плесну в ответ острот реку. Пусть oн Алисничая, травлю Устроит с Кинчей бормотой,  Я Блок из Белого поставлю РазГумилюясь Ахматой. Хипуны за Лефортой Пнухие хипуны охочи, Внахая хапуном кипучи, Ерундя деревом, Вальсируя розгом фраз, Лозгая глозом желез на раз - В мыле покобылили. Досыта копыта опятив Выхолем плохини Вопи, Гоних, ногих, глупято выти Блефо, зело, Лефортой выпи. Тонити потом! Потом по нити калёны идити. Э-хо, э-э-хо,  хо-хи! - Холопы хул и хахаты, Холих театрелей хили В холле лохо хмили. Ай,   плахаты! Ай, плаха - ты холодом ... А посель хипуны посели в чёлны и хипуны /Смея яться/ И схипнули.                            1988     Беснь Шаляпины Эй,  волосяне смеха! Эй,  холостяне греха! Шопоту лепета нехотя Ропоты топота выпятя - Сели и спели. Беснь неся Не под Собинова, /В том ничего б и особенного/ Шалой шалясь шаляпенной, Трелию мепиц-топелью, Взвыли Головотяпенной Вопелью.                          1988              *   *   *                                А. и Т. Вот оказия, не пели соловьи Чей голос - гол и Логос. Но соло слов на слог любви Клались от Бога. О мором крыз порезан друг. О норов крыс велик - не вдруг. И дева витаний гадание вяжет на спицах. Стенаний ляжет на лица печать. Спать – маза бы Уж слышен глас трубы.                *   *   *                                      С. и О. Нанижу камье, татарах качель. И колики-приволики кочевни. О, казнь! О казаньи мучель! О, козни выпитой учевни! Из сфер Из Свер из длова иска. Ура – Уралу! (хлопотаю хохмиво) Но право, вежу, что без риска - то влево волит особливо.         *    *     *                           Роману Окорокову Бросил око - на рок и о рок, затуманило око... Был в начале - порог, и в конце - роковая морока. Вслед пороку - не рек, не чернил я роман с продолженьем. Лишь бежал на утёк с протяжённым лица выраженьем. Да! Сара - не таво! Вотараса, та раса, не нова мне забывшему о том, как трепетно духу в оковах. И бредя по Сара- това  улицам длинным и тёмным мне хотелось утра И конца всем страстям неуёмным. Бросил око - на рок, и о рок, моё око под кровом. В тере...ринулся...мок, к Око.. .в окна... роковым. Каб не Ро, каб не ма, каб меня не признали, то б сидел облома- тым, всю ночь на вокзале.        Зёй по тя Стеньки голубой стезёй, матушкой-еликою, шлю я к тя свой зычный зёй, вострубаю, кликаю. Ты же мя не хоча знати, на мой зёй зацыкаешь. И назад по Волге-мати восвоясь отбрыкаешь.

[Владимир]

* * * Горнит закат! Луна на бальном, Пурпурно-сером пестром платье, Янтарно-бледным украшеньем, Повисла горло ночи сжав. А я лечу во сне астральном Навстречу чуду, без понятья, К каким судьба несет свершеньям, Что ниспошлет, печати сняв. В страну ль неведомого счастья, Где от бананов нет отбоя, Где махойродус в ус не дуя, Разлегся, солнцем упоен. А может в край тоски, ненастья, Где земли стонут от разбоя, И злой старик сидит колдуя Под сединой осенних крон. И бездна пасть свою разинув, Оскаля зубы крокодильи, Меня страшит своим величьем, Но все же тянет, как магнит. И ветер лижет мою спину, А за спиной моей не крылья, Но я лечу… маршрутом птичьим На люциферовы огни. Горнит закат! Луна на бальном, Пурпурно-сером, пестром платье, Янтарно-бледным украшеньем Повисла, горло ночи сжав. А я плыву во сне астральном, И весь пронизан я участьем, И каждым крохотным мгновеньем, Как жизнью друга дорожа.         * * * Передо мной Луна, - Седая до противного. Пришедшая из сна, Тяжелого картинного. За призрачным стеклом, Таращат звезды панцыри, Предтеча-небосклон, Рождает дня субстанции. Ночь доживает век, Короткий, но значительный, Рассвет ее обрек, Гореть в огне мучительно. Забрежжевший палач Терять не смеет времени, И развернув кумач, Бьет темени по темени. И звезд крушит стекло Он птичьим щебетанием,. И дворника метлой, КатИт Луну в изгнание. И рубит руки он Венере повелительно, И двигает на фон Хозяина… Светителя. Застыло все на миг В торжественном молебене, И воплотился лик Только вчера погрЕбенный                   * * * Новый мир вознесся горд и молод, Старый мир разбив и улича, В черном небе вижу серп и молот И лиловый профиль Ильича И галактик разум возмущенный Я в ночи угрюмой наблюдал. Гуманоид встал и восхищенный, Начал петь «Интернационал». Метеоров орды – пионеры, Комсомол завил хвосты комет, И в тужурке тело у Венеры, И к груди прижатый партбилет. Не видать зари в ночах кромешных, Лишь октябрь-месяц в небе есть, Да багряных звезд пятиконечных В небесах несчесть, неперечесть.                                                     *     *     * Сплю, чтоб сказку лучше сделать былью Сердце жжет как пламенный мотор Жду когда с водой ребенка выльют Те кто волят душу до сих пор. Спит Иван-царевич. Лук и стрелы Кинул в жаркий пламени язык. Змей-Горыныч, злыдень, нонче смелый пред обедом обнажает клык. Василиса мудростью не блещет Обернулась  бабою-Ягой Клацает улыбкою зловещей И летает по полям нагой Узурпатор Карабасов - Буратино Взбудоражил криком небеса. А ему Тортилла, всплыв из тины подстригает нос и волоса. Мойдодыр грустит на косогоре. Все луга обшарил, обшнырял. Он решил жениться на Федоре, но на горе, краник потерял. Колобок колдобил лисье чрево И навозом на земь вышел вон. И пророс цветком с прекрасной девой ростом с дюйм, у вдовьевых окон. На дорогах Герда грабит графов. Говорящих воронов чета поросёнка жирного Наф-Нафа на вертеле вертят без хвоста. Я рожден чтоб Кафку сделать былью Чтоб стремить полет бумажных птиц Чтоб идти упорно к оверкилью С кладкою кощеевых яиц. Ночные Галлюцинации 1 Над нами - небо. Над нами - звёзды. Меж нами - бездна. Меж нами - воздух. Пред нами - встреча. Пред нами – случай. За нами - речи. За нами - лучше. 2 Немой восторг перед прекрасным безумным миром превращений порой овладевает нами. Манит минутная услада. Мы томно млеем... Вот соблазны ликуя вышли из расщелин. На плечи пали палачами ценой бесценнейшего клада. И  горечь дня слетит за вечер. За ночь придёт былая удаль. И мы себе зарукоплещем воздвигнув тысячи кумиров. И будут литься струи речи и звуков полчища разбудят в душе схороненные вещи и двинет музыка по миру. 3 Сгинул день, ушел с котомкой в поле Был он хмурым как Петра арап. Вечер как испитый алкоголик, К нам тянул персты костистых лап. Ветром мы свечи задуем пламя. От пожара дня траву спасем. И НочКомом вверенное знамя Над собой в поход мы понесем. 4 Горсть земли за пазуху кидаем, Праздных радостей дарованных судьбой, Не считаем, в них мы утопаем... Ночь топорщится с вечернею звездой, Покрывало озорно развеся цвета горя, греха, похорон... Безобразно выкрашенный месяц выкран тьмою из моих окон. 5 Ворвутся страхи, потревожив двери, Прыгнут невидимкой на диван, Обуют тоской и введут в неверье, И заставят трястись, погрузив в обман. Закупорят окна и окурят дурманом Вдавят сильнее в ложе. Со всех сторон сыны Аримана Высунут наглые рожи. Ночь расставив сети мне не даст покоя, Будут олли водить меня и стращать. Буду воздух рассеянно рассекать рукою Бестелесных пытаясь прогнать. Трепыхаясь тонущим в омуте анафем, Проклятый друзьями и отцом. Послужу мишенью тому, кто на шкафе. Оловянным взглядом тянет лицо. И нагие руки распростёрши к небу Попрошу у Бога вдохновенья щит. Разрешу пером настроенья ребус Выдавлю стихами зловерья прыщи. 6 Ночь шатёр раскинув мне в окно стучится, Угольною лапой с перстнем из Луны. Пить мне чудо ночи, пить и не напиться, Ну а нынче ночи, прелесть как длинны. Озорной Кентавр бьёт копытом резвым, Высекая сонмы звёзд на небосвод. Метеоров стрелы режут толщу бездны И стремглав сгорают у земных ворот.   Вот на подоконник Эльф присел крылатый, Снег собрав с карниза кинул мне в глаза. И элементали лысы и лохматы, дом заполонили и вошли в азарт. Наблюдая игры сущностного сброда Я чинил молитвы и творил кресты И глядели рожи с окон и с комода И испещревались от молитв простых. 7 В желобки забились злые паучата. Гном с грудною жабой жабу проглотил. Неспеша вращается в облаках локатор И фиксирует, кто сколько согрешил. Мышки на топчане топчутся под звуки, Дармовых мелодий, данных лишь на час, А потом протянет мне копыта-руки, Колченогий, списанный на убой, Пегас. И ведомый творчеством, я залюциферюсь, Улечу за музыкой звуков, фраз и слов. И абракадабр моих, ядерная ересь, Будет двигать общество к сотням катастроф. 8 Я шагаю по насаженным нирванам, Раздвигаю призрачных прохожих. Только нет, не вижу я обетованной, Той земли, на рай, похожей. Всё кругом ликует, сатане  в утеху. И пестрят картины брошенные свыше. Всемогущий Боже залатай прореху В атмосфере духа, чтобы он весь не вышел. 9 На поле маковом пасётся мой Пегас шагая шатко. Тешится лукавый. Хозяин здесь он, вот его Парнас усыпанный орехами какао. И зябликом слетает злобный дух восполненный и помыслов и силы. И пенье демонов улавливает слух и безотрадный вой Сивиллы. И вылупляются из воздуха слова и монстрами расходятся по свету. И сняв с души сомнений покрова я окунаюсь с головою в Лету. 10 Когда б не мгла и не Луна в ночи, Тогда бы я сказал себе: "Молчи".                                                      1984-1987

[Владимир]

* * * Нет тяжелее муки - Спасать свое Я из тюрьмы. Учусь различать руки протянутые из тьмы. Живу без дна и кожи Над болью и тоской. Рука эта быть может Лишь только моей рукой.                                       1985           * * * В прическе берез Взойдя на клирос, Везет обоз Что зобом вырос. И зыбь без зла Пролив в озера, Занозит злак В земле раздора.                    * * * По коленям онемелым По губам смертельно-белым Ходит дрожь. Кто тебя вдали приметил Кто тебе расставил сети Эй, не трожь. Долгий вечер ожиданья Мне принёс одни страданья Сердцу - сбой. Пусть святые в высшем ранге Сберегут тебя, мой ангел, Бог с тобой.                                        1985                * * * Я послал "запрос на радость" В небеса. И услышал без отрады Голоса... "Где в юдоли веселиться Песни петь. Надобно переселиться Умереть".                                    1985                         * * * Выпал день, бесхитростно, как зёрна пали, землю весом уплотнив. И в Акаши спали беззазорно все бесцельно прожитые дни. Но я тронул притолоку моргов и кладбищ стенающих в ночи дней. Низвергнув мертвых сорок сороков дней к которым потерял ключи.                   * * * Пало время бременем на крылы Обуяв тоской, в колоды обув дух О, мой Бог, мне соки дней унылых Помоги испить. Скованным по вину иду. И веки призакрой верстового обзора И рокот усмири летящих колесниц обид О, мой Бог, да будет скоро, Берег, и с берега радужный вид.          * * * Я глядел на слепки Гипсовых ушей, И увидел крепких Двух зародышей. Я рукою глажу Влажные тела, Мне они не скажут Кем их мать была.                   * * * Хочу вернуться, хочу отринуть, Хочу Эдемы из мрака вынуть. Желаю страсти скоблить до кости, Желаю кисти кровить в коросте. Молю милую, пестую в ступе, Глядишь  былое в кисту отступит.            * * * Волостной писарь. Чернила, перо. Кровью зализан Висок и курок. Капает томно С крыши вода. Небо огромно Просит суда.      * * * Я весь – вино. Я льда морена. Я суть одно - Пожар, геена. Иного суть - Летит с обрыва. Воды глотнуть И всплыть красиво.                       * * * Блик фар. На тротуаре ранен рокер. Рык тормозов, крик выплюнутый ртом. Лик девочки безжизненно далекий, Стык судеб, перевернутых вверх дном.             *     *    * Явление вдруг Гавриила Болезненной деве хилой. И вера и радость и сила, И смерть, и жизнь за могилой.

[Владимир]

Писал такие вот стихи-перевертни. Сначала идет первая часть текста, потом, во второй части, этот же текст складывается и читается с конца на начало. Получались интересные по звукосочетанию и совершенно спонтанные словообразы. Текстовая канва особо понятна тем кому все это было посвящено. Причем как и в первой, так и во второй части.

Перевертень. Сергею Камышову-Абрахасу.              I Гуттен, гутен Абрахас! Желтовлас из зоны Пензоблисполкома. Не громкарь, не пнухарь, не ухарь волочиво-ветренный. Не карманавил в гардеробе, (о карме видно помнив) Как суровость галла - перидол не мил. Хлебнул лиха. В голове - туман. Рано закурил. Идеи метая молотами за доступного черту, Как Литвинов-рекордист замер с медалью на груди. И чёрной глади дисков, подняв мелодий лебедей, выстрелом слёз, понтил  их лёт до выси Дейвиса, горниста солнца, и в Зaппa-ведны воды гонов опускал. И Пегаса, как копытня сохатого с руки дрожащей кормил. Гой, еси, друже! Что в камышах ховаться духу? Расправи крылья журавельи, наметь маршрут и к небу воспари.         II И рай псов у Беньки. Турь шрам тем. Ан и лева ружья лырки. Варь псарь!    У, худ я став, ох хашым. Ак в "Отче" - журди се Йог. Лим-рок. Еща ж орд. И курс... Ого! Тахосян, тыпок, как Аса-гепи! Лак  супово ногы до вын дев. Ап! ПАЗ  ВИА... Ц!!! НЛО СА Тс!!! Ин рог – ас. И вед  Исы,  вод тёл хилит. Но пзёл смол, ерт сывей дебели, долем вян.    Доп - в оксид... И дал гон речи. И дурганью ладем, срём аз. Тсид-рокер, вонивтил каку тречь. О, гон пут! Сода, зима, то лом "Я". А тем - и еди. Лир указ "О нар на муте вологвь". Ахил Лун - бел.  Хли менлоди репал Лагтсов. О, Русь! Как? ВинМоп - он диве мрак о еборе драг.    В Ливана мраке нынне рте Вови чоло. Вра  хуен, Рах  унпен, Рак морген! АМO - клоп сил. БОЗ – не пын. 0ззи, сал в отлёж. Сахар!? Ба, нету! Гнет туг                    1989 ПЕРЕВЕРТЕНЬ. Сергею Фессалоницкому.                                    I В угловом филармонии храме Петра Ильича имени славного, где десятой работы я начал отматывать срок, он уже отматал свои девять правя свет на хоры и ансамбли и свет знание бесплатно даря. Уподобясь фамильному предку, что Шенкурска стоял  городским головою, стал у пульта с оккультной задачей сеять свет во нутри и снаружи себя. Замерев за рябью пульта, исследующим взором летя над зыбью кресел в опрокинутом море окна, как бы между прочим хватает истину за хвост. Или на колени кинув бирюзовое покрывало очень походит на мудреца в инвалидной коляске. Иль ведя разговор о сущем, в свете последних, проверенных откровений  мысли, вдруг отчерпнёт ила из бассейна скороспелых поспешностей моего родника-ума. И где правда, я уж было почуял и метнулся туда... Но мне он протянул книгу знаний и промолвил: "На, сначала, пожуй".             II Уж опала чан сан ли? В лом ор пии, нанзу гинк. Лун, я тор пноенм, он - алу, тясъ. Лун, тем и ляуч о полы б, жуя ад Варпедги. Аму!    А - кинь дороге "Ом" Ет сон шей, псой пхы, лейп сорок саней. С Сабзи-Али - тенп, речь-то... Гур Двилсыминей, вор кто? Хынней рёв ор пхин дел со петевс? Вмещу соро вог. Заря, дев ли? Ек ся. Локон дилай. В инвацер дум анти-дох,  - он нечо! О, лавы ркопей. 0, возю риб! В уни, Нине, локанили?   Тсов хазу нить сите. А тав хми, чорпуй джемы б как Анко... Е ром - мот "унико РПО" в лесе PK. Юбы зданя тел, Мороз  вмищю (удел СС) И атлупю б ярь. Аз,  - вере, маз! Я, бес! И жур анси! И рту - нов тевст. Я есе - чада зон! Тлук косать, луп у лат сю, о волог, микс дорог ля от сак. С  рук (нешо тчу) к дерпу (мон ли?) мафься бопопу! Я рад! Он тал псебьи нанз тевси илб маснай. И Ыроханте, вся варь, птя Вед И Овс  латам - то ежу, но кор ста... Вы там тола чаня  ы тоба  ройт Я- сед Едго гон вальси неми А Чили? А рте пемархии? Номра лифмово лгув.                                  1989

[Владимир]

Скоморошины Колоды, молоды, вороты. У вечера роды пороты. На небо чёрно дитя Прет чрево разворотя. С топориком, да за подкладкою Тихо лыбится люлей сладкою. Ох, ты, кесарево! Ох, ты, бесарево! Эх, взнуздали бы бедра дланью, Да зазвали бы бабку Маланью, Да гнали б гнедого коня, Да чтоб не споткнулся у пня. Не пришлось бы выей крутя Причитать о чёрном дитя. Приняли бы белое Да не загорелое. Туманы, дурманы, всполохи. Прозевали ночь, дурни, олухи. Раскуражилась, темна бесина, Жемчугами луну обвесила, Мелким бисером звезды ссыпала, Нам на головы лихом выпала. Ох, и месиво, Ох, ты, бесьево. Эх, да стали бы в изголовие, Да прорвали бы вымя коровие, Лили, лили на голову лешему, Да поили бы конного, пешего. Отбелили бы черного ворона И пустили б его на все стороны. То-то было бы дело, Вот бы было бело. Терема, закрома, закорючены. У рассвета чертоги навьючены, Жарка греет перина. Испарина Как от змея идет Тугарина. Солнца-карапуза родня Красит розовым пузо дня. Ох, и марево! Ох, и жарево! Кабы знали мы все заранее, Приложили бы много старания, Картузом бы небо накрыли Да раздали бы каждому крылий, Чтоб летели в сени соколом И ложились бы тени около. Вот бы было песенно, Хоть и околесина. Солодки, молодки, волосы. Куда вы, наши колосы? Что посеяли рано поутру, Все к полудню летело по ветру. Бабы ведрами их собирали, Лишь о грабли платья порвали. Ох, и ветрено. Ох, и ведрено. Эх, собрать бы небесную рать Да заставить их все подбирать, Чтоб зерно смолотили нагайками, Ну а мы б веселили их байками. Нам цепами лишь бить по баклуше, Чтобы уши тряслись у макушек. Ох, тяжело без крыл реять, Да кабы не жать и не сеять. Сопаты, лопаты, бороны. Летят в слободку вороны, Чтоб удои коровьи вылакать, Чтобы слезы вдовьи выплакать. Чтобы дня спины натруженны Были к ужину отутюжены. Ох, мычим, мычим, С воем, вымучим. Кабы знали мы наперед, Собрали б честной народ, Каялись бы, душу бороня, Просили б прощенья у дня, Замолили б грехи по мере сил, Чтобы жить потом в новой ереси. Эх, все-то по-нашему, По-верхтормашьему.                   ----    Мы дудели вам на свирели, Не артачились, аж сопрели. От Калязина до Осташкова Все по грязи шли по ромашковой. Где мы пели – коноплю не веяли, Где мы спали – хлеба посеяли, Распахали поле горошково, Чтобы было все понарошково. Чтобы ели вы эти горошины Вспоминали бы скоморошины.               *     *     * Ох, судьба ты моя горемычная Ты по что меня так приветила. Разлюли-малиной не потчивала Черным вороном баяла вещее Придержала рученькой спорою Призажала глазоньки серые Пригнела меня белым камушком Призакрыла старою ветошкой. Что не в дом привела Нетверезого На болота гнала Да с березами. Все вела, да манила Увязывала где могила из ила Показывала. Светляками мне стежку Не высветлила. Куполами рогожку Не выстелила. Тут ори, не ори - Пень с осиною. Всех путей – пузыри Над трясиною. Лупоглаза луна В небе бычится И никто мне до дна Не докличится. Вот шишиге - пятак Рубль - лешему Так и помер за так… Все по здешнему.               *     *     * Запрягу я сивку вороного. Разбужу весенний, звонкий смех. Поскачу к истокам зла людского. Расплету нить дьявольских потех.. Топором пробью вперед дорогу. Комаром в защелки проберусь. Фонарем светить я стану Богу. Звонарем будить я буду Русь.                                          1986                  * * * Дни бегут конями крадеными Запряженной вереницею. Мысли громкими громадинами Рвутся ввысь голодной птицею. И сознанье бьется струями О стекло границ стихийного, И молотит поцелуями Колокол жестоковыйного. Прошлого летит черемуха Стонет хрипами грудинными. Солнце в нас палит без промаха Накрывая небо льдинами. Впереди осока острая. Топь болотно-камышинная. Боль и радость бродят сестрами. Воет волком ночь полынная. Память жгут друзья-товарищи В трубках с листьями осенними, И души костры-пожарища Тихо грезят воскресеньями Дождь бренчит косыми струнами. Греют сердце птицы перьями. Мы уходим вечно юными В след за сонными артериями.                                          1980-е                        *     *    * Паду ли добрым семенем Взойду ли щедрым временем У куполов березовых грустин. Где лес синеет от ангин осин И терпок лист чарующего тлена Кружит кульбитом приобняв колена. Надеждой робкой полечу ль Орла быстрее, метче пуль До цели молний с воплем горлопана Где вздох трясин и ртище Пана. Где рощ прищур красой неумолим Горит в кострах купин неопалим. Лететь как плеть, весной болеть Сбирать нектар в янтарну клеть напиться рос и гнать как пес оленей зовет гобой по зверобой и молочай Где почек чай разлился невзначай И сходит радугой на ствол моих волений. Где берег ветрен и пустын Где злата звон - зари алтын Где дни цветут над вечностью дугою. И снять нельзя печать калён, Где сеют над печалью лён И крошат корм в усладу птицерою.              *     *    * Плотвой ли плыть, добычей слыть. Как волчью сыть – добудут ли к восходу. Иль камнем взмыть и получить свободу. Иль камнем в воду… Уж рожь ли жать. Иль рот зажать, И за узду себя держать – тремя перстами. И, Господи, - ты впереди, Твои лазурные ладьи  -  плывут крестами. Гвоздем забить – желанье жить. Потом воспрянуть и тащить  Себя назад калеными клещами И падать и опять вставать И надрываясь нарывать, На тонком теле вещими прыщами. Взрывая жилы бытия - Кому уделом полынья. Кому крылом зари звеня Замашут свыше. И молча лыжи навострят Куда Макар не гнал телят - За неба крышу.          * * * Вот тебе дорога, Посох и котомка. Жизнь твоя убога, А у Бога - громка. Выпей из криницы На дорогу влаги. Жизнь твоя катится С холма, да в овраги. Обегай улиток Рвы бери с разбега Прячь заветный свиток В лапти полны снега. Каравай не высох - Греет изголовье, У седого мыса Ты устрой зимовье. Чтобы мысли грелись У свечи в землянке, Чтобы мирно прели У души портянки. Чтобы стало ясным Назначенье слова, Чтоб пришел заразным А ушел здоровым.                                   1987 Разговор на поэтическом подворье - Кто там ночью стучится? – Свои, брат, свои! Отворяй ворота дубовые шире рта… Знай хватай мать-поэзию за титьки и дои Чтоб по стенкам ведра текла рифма та. Мыслей и образов бело-красно молозиво Котом облизываясь пьем, лакаем взахлеб. От поэзии теплого вымени козьего Не один здесь кормится поэт-губошлеп. - Что за мерин? Что пашет он так уверенно? - Здесь посеяны семена слова дивного. Вот взойдут и режь их серпом. А мерина Звать Пегаской в честь предка его былинного. - Чьи же это поля, чья земля простирается? Кто хозяин? – Народ был. А теперь тут анклав. Но добра наша мать, всем неплохо лакается, Даже критикам капля течет за рукав. - Ну а как всех пустить. Всем отдать озарение. - Что ты братец! Нельзя. Передушатся все. Только строго по пропуску это дарение, Ведь нельзя, чтобы всем гнать по божьей росе… Впрочем, если творят всяки разны утопии, То тогда отлучаем мы их от соска. Кто с дырой от гвоздя на одном полупопии, - Значит были наказаны нашим ЦК. - Ну, а коль вижу я все красоточно иначе И пасу свою клячу на вольных хлебах. - Ну тогда путь в поэзии будет твой вымучен Жить в забвеньи тебе и на вечных бобах. И не рыпайся паря, пока знать ты многого Здесь законы свои и честна благодать. Вот заслужишь стать членом ты нашего логова Распахнет тебе титьки поэзия-мать.                        * * * В ручьях России спят седые львы. Волной резвится времени тигрица. Медведица-душа в когтях совы… Куда нас дней загнала колесница? Рассеялся над нами серый дым, Орел поднялся, реет над лесами. Все стало вдохновенно молодым На баррикады дней мы лезем сами. И тлеет алой звездочки закат, И молот серп уже нещадно тупит. И грезится – за  днями баррикад Наш день освобождения наступит. Но ржавой речи капают слова На головы поверженных в незнанье. Готовят путь тернистый в жернова И мы пойдем как овцы на закланье. Что делать - нам тогда понять дадут. Вой волка, чей тотем летит навстречу, Услышим скоро, будет наш редут Пылать в крови под залпами картечи. По сердцу будет карандаш чертить, Считая души, связывая в списки. Как спать в бреду, и чем потом платить Узнаем, только путь к сему не близкий. Медведица-душа в берлоге дней Услышит ли Архангела побудку? Давно пора уже седлать коней И гнать во весь опор душе к рассудку. В ручьях России спят седые львы Шьет пашню крот и топчет буйволица. В пути зашли не в нашу степь волхвы Душа народа спит и сон продлится.                                                    1990                  * * * Вперед за новою ордою Пойдем и ляжем словно травы. Продлится праздник нам бедою, Кто даст себе не пить отравы? Уж так нам век предначертали, Терпеть до часа пробужденья, Тащить свой крест, глотать печали, И бунтовать до озаренья. За нами есть присмотр особый, И свет что свыше нам означен, Несем в себе еще с утробы, Но спим пока и не иначе. О, лик грядущий нам навстречу, Что жадно пить желает души, Какие нам даруешь речи? Какие нам откроешь уши?                                         1990                         * * *                                                               А. Латюку Проконьяченный, конченный ты человек. Тридцать лет на носу, как очки. В век христовый вступая, как в истинный век Ты в слепого взираешь зрачки. И слепой вскинув знамя над лысой главой Прокартавит: «Пора, брат, пора». И Аврора зальется  над мутной Невой Зовом смерти без капли добра. А младенец Христос, тихо ходит кругом, Но его принимает лишь треть. Но он знает что эта страна кувырком Не захочет так долго лететь. Пусть здесь тихий покой, и граница – броня, Не пройдет супостат, ни один. Но внутри все во лжи, и седлает коня Ангел мщенья, седой исполин. Из иллюзий не выйти, пока разум спит Комсомольский задор - это сон. Вся символика эта нам сердце слепит, Что придумал какой-то масон. И свободы не будет пока мавзолей Будет мумии тело держать. Ты подумай. А нет... Тогда лучше налей В наши кружки по сто двадцать пять.                                                                1988 Баллада о внутреннем солнце Я в шкуре зайца наобум Стезёю брел степного волка. Схороненное солнце в хрустальном, ледяном гробу В пещере темной (изнутри защелка) Лучи не лило, сладко спало. Купаясь в золотых, янтарных снах. Я молча брел. Его мне так не доставало На жизни трепетно качающих волнах. Не жгла заря в крови моей костры, Лишь било время в темя мне десницей И камнем висла тьма. Бежали мертвой вереницей Селенья горные во влажные миры. По следу золота я шел тропой все выше И горных трав туманил душу звон. Двоился разум, все стремился вон, Когда природы тише к цели вышел. И верным компасом настроенной души Я ощутил – гробница рядом. И через миг нащупал топким взглядом В пещеру вход. И внутрь немедля поспешил И выбил дверь и солнцу даровал свободу, (Похлопав по щекам его растормошил, Шепча: «Пора, всходи, свети»… И солнце дало ходу). Тотчас внутри меня светила огнь ожил. Залилась светом сонная долина И стал передо мною грозный Страж. Похожий на меня, но с видом исполина, Был страх в моих глазах, и разговор был краток наш… Я понял нет назад пути, лишь рушатся границы, Но поднимается над будущим заря. Я вывел внутреннее солнце из гробницы Своей души. На все иначе зря.                                                      1988            *    *     *                                                Е. Вайнберг Кем живем под облаками Мы еще не знаем сами. Что читаем между строк Верно в свой узнаем срок. Там за видимого гранью Мы не можем ясно зрить. Не достать до неба дланью, Не допрыгнуть, не доплыть… Только страннику поверьте Он отмерил много миль Он не прятался от смерти Он ее с руки кормил. Шел дорогой испытаний Горя реку пил с колен Получил немало знаний Испытал беду и тлен. И касался края рая В преисподней пил вино И на землю умирая возвращался все равно.

[Владимир]

Бытовые, политические, исторические 1 Шел трамвай по улицам, По ногам и курицам. В переулке маленьком Его сбили валенком. 2 Скачет Сеня на косе, Да по взлетной полосе. Задницу отклячил. К звездам – не иначе. 3    Утром рано, в рот те гланды, Загорелась каланча. Заливали всей командой, Пока лилася моча. 4 Нас детьми кидали в воду, Плыли мы не зная броду, Выгребали веслами, Вылезали взрослыми.  5 Девки с вышки прыгали, Болотными шишигами. Выплывали жалкими      Лохматыми русалками. 6 Мы куем, куем подкову, Нам не время отдыхать. Подкуем вдвоем корову, Пойдем озеро пахать. 7 Вылезали лешаками Мысли нетверёзые, Мы душили их стихами И топтали прозою. 8 Как по встречной полосе Мы ревем моторами. Черт сидит на колесе, Смерть спешит с разборами. 9 До чего мы дожили, Ходим краснорожими. В рюмки насмотрелись,    Вот и раскраснелись.      10 В пол-шестого вечера Гуляние намечено. Утром в пол-шестого Приведут больного. 11 Всей полицией ловили В околотке жулика.        Калачом его манили, Не жалели бублика. 12 Композитор Гедике, Ходит в левом кедике. В его правом кедике Нынче ходят медики. 13 Медики на букву Пэ Продавили канапе. От затейной страстности Лопались матрасности. 14 Как у наших у ворот Девка красная орет. И чего она орет? А никто замуж не берет. 15 Эх, Йована мать! Дай мне сына целовать. Ох, люблю я Йована Девка нецелована. 16 Эх, Йоханн ты в брод! Не красавец, не урод. Все я мимо Йоханна Прохожу со вздохами. 17 Кончилось либидушко, Муж все силы высосал.        А была лебедушка Красоты неписаной. 18 Тяжело тащить планиду, Больше нету силушки. Подарите инвалиду Ангельские крылышки. 19 Ох, жена татарина, Плешь моя пропарена. Вот в вечор напьюся - И к жене Марусе. 20 Эх, ты, доля женская, Вштаныналоженская, Хромая и лупатая - Век живу с лопатою. 21 Как у тятеньки лежит Пистолет заряженный. То-то в гости не спешит Суженый, да ряженый. 22 Ой, калина-малина, Откопайте Сталина. Без Отца и Гения, Ну, нету вдохновения. 23 К коммунизму вел Никита Нас широкой поступью. Разгребаем, мать итита,    Словоблудья россыпи.    24 Рисовал я Ильича, Напортачил с профилем. Перепутал сгоряча С дядей Варсонофием. 25 Куда катишься Россия - Коммунистов не спросили. Без вождя, без Ленина, Сплошные вожделения. 26 Ох, ребята,  не хочу К Феликсу Эдмундычу. Из его фактории Не увижу зори я. 27 На горе стоит марал, Под горою лихо. Только Бог дитё прибрал - Летит аистиха. 28 Что нам мокша, что нам эрзя Нам рязанским все до нельзя.    Пусть подобны всполоху, Только нам все по уху. 29 Не дружите девочки С дядюшкой Ананием, Все то в бане щелочки - Рук его старания. 30 Ехал полем я с покоса С дедом Алоизием. Подстрелили альбатроса Запаслись провизией. 31 Пиво пью и раки ем С отцом Павсикакием. Всю обедню квасили С дьяконом Тарасием. 32 Мы с отцом Василием, Так покеросинили - До чертей допились, Еле открестились. 33 Как при нашем Брежневе Жизнь текла безбрежная. Тихо, ладно спорилась, А потом ускорилась. 34 При кремлевском комбайнере Пожинаем смех и горе. Нам бы вместо гласности Дали бы колбасности. 35 В Нижний Новгород привез К ярмарке поделки я. Набирай хоть целый воз, Мы душой не мелкие. 36 Шел интеллигент в народ, Книжки клал народу в рот. От любви к словесности Жгли потом окрестности. 37 Как жены моей коса Длиною до Америки. Рвут на попе волоса Бабы все в истерике. 38 Фекла Пантелеишна Хороша всамделишно. Выступает павою,      Обжигает лавою. 39 Ох, в сенях лежит топор. Под колодой грабли. Дали нам голодомор, Чтоб кишки прослабли.  40 Нам как подмастериям - Подавай мистерии. Не горшки мы лепим - Градус в ложе крепим. 41 Ходит слава Берии Тенью по империи. Казематы, башни. С барышнями шашни. 42 Почернел иконостас. Николашка предал нас. Ох, Святы угодники! Всё масоны шкодники. 43 На полу стоит сундук. В нем кафтан сафьяновый, Вот одену и уйду В города с фонтанами. 44 Что раздухарился парень, Дуй домой на воздусях. У тебя там хрен запарен, И молодка на сносях. 45 Перед кем мы шапку гнули - До Парижу схолонули. Мы таперича вольны - Все хозяева страны. Культурологические 1 Написал роман Толстой, Ходит важно гоголем. В толстой шубе, холостой, Ходит Гоголь щеголем. 2 Герцен спал, но был разбужен Декабристом Пестелем. Его "Колокол" натужен Нас свободой пестует. 3 Достоевский с каторги Привез сладкой патоки. На медовые слова        Мухой села Суслова. Ты, Михалыч, не замай, Глубже прячь динарии, Ни шиша не отдавай, Злой Аполлинарии. 4 Тяжело Тургеневу Кожей жить шагреневой. С Виардо якшается, В размерах уменьшается. 5 У Петра Чайковского Ничего нет броского. Чего не попросит Ничего не бросит. 6 Горький стонет от бронхита,      Но ему не задремать.    Император Хирохито Заказал «Япону мать». 7 Маяковский с Лилей Брик Новый двигают язык. Всем кричат: «Послушайте» «Нате», «Вам», откушайте. 8 Членом стал могучей кучки, Руку жал Балакирёв. Как кобель бреду со случки Издаю собаки рёв. 9 Как пропал диез с бемолем В доме Цезаря Кюи. Дом шмонали, слуг пороли, Всем навешали буи. 10 Рассказал Сократ в Ликее Все про добродетели, А потом за «Пир» скорее… Хорошо отметили. 11 В Нижнем Эмпедокл Акал, но не окал, А в Москве Геракл Окал, но не акал. 12 Ночь. Фонарь. Не разобраться Блоку. Улица как клеть. Вот идут к нему двенадцать… До аптеки бы успеть. 13 Жил на дне, не жировал,    Обитал у мусорки.            Все картинки рисовал    А играл их Мусоргский. 14 С рыбой привезли в столицу Гений Ломоносова. Нос утерли загранице: Знай – нестоеросовы. 15 Римский-Корсаков открыл Заново Снегурочку. И ликует яснокрыл, Нетверез в снегу рачком. 16 Мир мы строем заново. Вся страна как зона. Где ж ты Русь Романова, Русь Пантелеймона! 17 Стелим красные дорожки, С хлебом-солью прямо в ножки Все к Демьяну Бедному, Ябеде скаредному.    18 Пушкин - это наше все. Гоголь - все с полтиною. Лев Толстой, тот всё несет, Трудит спину львиную. 19 Пушкин богом на Олимп Вознесен потомками. К нему Лермонтов прилип Словно нитка тонкая. Яснополянские частушки Лев Толстой пораньше встанет, Пашню плугом вспашет. Балалаечку достанет, Русского запляшет.    Тили-тили, балалайка, Золотые струночки, Подсоби да подыграй-ка Ему Фет на дудочке. Сапоги-то всмятку, Эх, пошли в присядку. Вот зашлись Лесков с Крамским Мужиком комаринским. Ой, болят, болят бока, Пляшет Репин гопака, И у Короленки Аж свело коленки. Ай люли, давай пляши, До изнеможения, До чесотки и парши, До желудка жжения. Не давал хозяин спуску: Что не так – в руках батог. После пляски на закуску Вкусный берсовский пирог. Что за сладкие деньки, Отдыхают дяденьки. В цвету гаоляна Ясная поляна. Под кусток на травку сели, Песни русские запели. Подпевавших кобелей Слышен вой из-за полей. Слышно так же пение И рояль Танеева. Стасов на гармонике Выкидывает коники.      Левитан, устав от карт, В тишине рисует «Март». Гаршин пьет во флигеле, Тихо, чтоб не видели. А в садочке плачет Ге Изваляли его в Гэ. Жалкий и помятый, Критикой распятый. Страхов что-то говорил С жарким пылом гейзера, И роялем придавил Ногу Гольденвейзера. Дело ясно, за грудки    И обмен ударами. Стали в стойки мужики,    Разбежались парами. Кто рукою метит в бровь, Кто ногой лягается. На траву пролилась кровь: Все как полагается. Хоть интеллигенция, Но сильна потенция. Всех резонил Пешков: Бил в пятак не мешкав. Тут прознав про мордобой Прискакал городовой. Редко у Толстого, Да без городового. Всех утешил Лёвушка, Мудрая головушка. Проводил деревнею    С Софьею Андревною. Этих дивных вечерков Не забыть гуляния. Пригласит ли вновь Чертков В рай яснополяния?

[Владимир]

Заклинание Солнцу. Глянцевито Солнце! Да прибудешь вечно. Небесех суконце Распалямши свечно. Уж Луна-глазунья Скушана на ужин Ночь впряги в узду дня Поле волом плужа. Глянцевито Солнце! Водам всего света Подари спросонца Клев Генисарета. Дождевой наливки Прысни на посевы Окропи загривки Слёзми Приснодевы. Глянцевито Солнце! Самобранной властью Явств яви нам стол цел, С брагою и сластью. Одубевши души Что зашились в шоке Ощени радушьем Рассупонив щеки. Глянцевито Солнце! Хлобыстни ты панок Аспидов-японцев Англичан и янок. Загони металлы В сыру землю снова И в детишках шалых Посели христово.                           1989 Заклинание рассвету Рассвет, ты горнишь по утрам. Звонарь восходящего царства. Сотки нам из радуги храм. Пролей зорь елей как лекарство. Ты Солнца ходули веди По водам  дымящейся речи, И сводом небесным пади На витязя робкого плечи. Стожары пенаты рожай, Плети кружева над лесами На плёс пёсьей песней залай Чтоб лето трясло телесами. Скорей солнцеболом займи Минувшего думы грехаты. и громы погромов уйми, И гробы утроб абортчаты. Ловцом, облеки облака, Чтоб облики в бликах блистали, Чтоб люльки качали века И в чреве младенцы вещали.                                            1989 Заклинание Бесотырю Бесотырь, бесотырь! Что не Бога тырь, право. Что мурыжа  кроваво Бесотыришь, ты, рты. Нет уже ль лучше дел Чем кровить и калечить, Опьяняясь от сечи, Меченя оробел. Бесотырь, Бесотырь! Чем без Бога дорога, Лучше клянчить убого, И с сумой в монастырь. Чем чернить, речь вычур Распекать грешноустом, Лучше чистить искусством Души от окачур. Бесотырь, бесотырь! Чем чумить мучилюдно лучше вылечить чудно Наложивши персты. Слова бурной рукой Пристыдить непотребных И здоровьем ущербных Охранять бы покой. Бесотырь, бесотырь! Пересветься Ослябей, Слабопольности бабей Стань заступником ты. О, да будет привит Тебе дух "Ивангое", Чтоб гаремство нагое Уберечь от обид.                                     1988. Переделкино Заклинание юле. Гуди юла юли по полу. Пили палас как небо голубь. Уди детей Вниманье - коброй. Роди, вспотей и кончи доброй.                         1989

[Владимир]

* * * Отчеканенные звуки, Утонченность длинных нот, Входят в рот, уходят в руки И души вершат полет. В стенах отзвук отразится Полетит в иную даль Станут лица светом длится С непогод слетит вуаль. И уже на горизонте Вижу как за дымкой дня Распахнуло небо зонтик И зовет в полет меня. И картины тихо вьются В тактах музыки тогда: Мимо пьяниц вина льются, Не в обжор идет еда. И завистник рад за брата, Лицемер лицом лучит. Вор уходит виновато И предатель не стучит. Злопыхатель зла не чует, И заблудший видит цель. И отведав жизни в суе Отдает скупой кошель. Рукосуй проникновенно Отрешается от рук. И коленопреклоненно Мытарь правится от мук В поседевшем сластолюбце Тихо теплится душа… Подливаю чаю в блюдце И мечтаю не спеша.                                   1984                 * * * Суровым пасынкам забвенья Угрюмо сморщенным в лице, Что страстно жаждут наслажденья, И снисхожденья ждут в конце. Хочу воскликнуть – Бог всесильный, Простит за покаянье вас, Он щедрый, он любвеобильный, Услышит алчущий ваш глас. Дарует свет, тоску развеет, И жизнь из пепла воскресит, Вернет мечту, добро посеет, Спасет от гнева и обид… Но не решит за вас задачи Не повторять ошибки вновь. Не будет позволять тем паче Мертвить свою живую кровь. И если не копить уроки, Не жить толково и расти, То выйдут у терпенья сроки И перестанут вас пасти.                                    1984                   * * *                                                Ф.З. Ему под стать один Меркурий С его крылатыми ногами Но вот загадка, временами В нем как в афинском Эпикуре Мы видим двух, один – с рогами, Другой на исповеди в Храме Под час безликими вещами Он утомляет мозг до дури. Но через миг пророк пред нами И в партитуре и в натуре.                                 1984                 * * * Надо мной облака, облака, Как кусочки разорванных писем. Растворился бы в вас на века, Чтоб от ветра лишь был я зависим. Я бы грел свою спину в лучах Озорного весеннего солнца Я бы громом гремел - Трах-ба-бах, В барабанных звеня перепонцах. И в догонку спускал бы с цепей Изнуренных и жаждущих смерти, Золотисто-оранжевых змей И они б прожужжав в круговерти, Жертву б жарили жалой своей Я бы дождиком землю ласкал, Пропуская слезинки сквозь сито, А проплакавшись, радугой б стал Нацепив семицветный свой свитер. И без дел бы я просто б летел Наслаждаясь бесформенным телом А когда бы закат угорел Я бы в ночь улетел… угорелым. Облака, Вы мои, облака, Вы возьмите меня, "на пока".                 * * * Где болеют на пеньках гнилушки, Лес гуляет и земля шипит, Там расчистил место для избушки Оскорбленный доктор Айболит. От собак, слонов и попугаев, От шикарных африканских трав, От звериных ревов, криков, лаев, От касторок горьких убежав. Злые сплетни разнесли злодеи, Будто выжил из ума старик, Что для джунглей все его идеи, Неуместны, глупы и стары. Вот сидит у высохшей трясинки, Сперта грудь и сердце в такт стучит. Стук, да стук. Бегут из глаз слезинки Стук, да стук. Ай, больно, ай, болит.                                                               * * * Я дочкой девчушку зову понарошку (На ней кумачевый просторный передник) И блеклый полтинник кладу ей в ладошку, Который найденный, который последний. Она удивительно, девственно смотрит (От капель дождя стал я жалок и тонок) И все на мне мокнет и все на мне сохнет под взглядом пронзительных детских глазенок. Эфедриновая  песня Воздух свеж, прохладен. Я дышу, дышу. Блеск, что мной украден я в душе ношу. Надо мной повисло облако-канат, Как иконописно блесточки горят. У стеклянной кухни, я поворожу Блесточка потухнет - новую рожу. Только ей неймется от меня уйти… Маята проснется, станет на пути. Развернет рогатки примется стрелять, Блесточки-лампадки в небе истреблять. Свет стеной заслонет, облако – Луной, И глумясь застонет в унисон со мной. Я дышу на ладан, тяжело дышу. Жалкий блеск услады вновь не воскрешу. Не хочу отсрочки, я хочу стонать. Блесточки – вы дочки, маята вам – мать.                                            1984 Зависть Высоко залетела сосна. Прямо к небу примазалась. Всё, кончилась твоя весна Быть тебе наказанной. Пот по шее, по позвоночнику Катится горошинами Позвольте пилу к височку Я жажду крошева. Что грустный Полкан, Ябеда, моя лаистая. Пилить не стану, пока Не прогонишь из кроны аиста. Аист, аист, лети! Разнеси по свету известие, Как жаждущий жить и расти Вершит возмездие. Подкупаешь, ты, меня псина Тем, что бессловесен. Под пилою поёт древесина - Слышишь, песнь! Будет миру большое открытие Или знамение. За упрямую, резвую прыть, её Мы расчленим.                         1983 Лесная фантазия Вышел месяц остророгий Из-за сосен, сказочный. На лесной стоит дороге Теремок загадочный. Он построен без излишек, Изгородь из прутиков. Шабутных в нём много мышек, Таракашек-плутиков. Вот уж я живу тут чинно Пять часов без малого, Догорает свет-лучина Валит с ног усталого. Дам овса седому Сивке Горбунку кудлатому, Почешу рукой в загривке Мишку толстопятого. Накормлю дрозда Ерошку Пшенною трапезою, И заставню в ряд окошки И на печку влезу я Студенной испив водицы Семечек полузгая, Повернусь, сомкнув ресницы К стенке заскорузлой я. Одиноко Шарик плачет Где-то за околицей, То наверно по собачьи Он несчастный, молится. На манер, на аморальнай Два мурыжатся кота. Чую их обряд урчалъный, Хоть повсюду темнота. Ходят ходики стенные Меркантильно: тик и так. Отлучение отныне И на веки будет так.                              1983                * * * Вы так желаете мне добра.      И делаете ведь ведь. И пробирает аж до нутра      Ваша проповедь. Много советов попали в струю     Самых искренних. Вновь окунулись в душу мою     И что-то выскребли. И незаметно, медленно, снова     Нерв обнажили мой Правдой наполнено каждое слово     Я же едва живой. Боль приносимая от души –     Тяжкая боль. Лучше не  надо сердце душить.     Лучше алкоголь. Лучше под лезвием топора –     Четвертование. Лучше проснувшись познать вам с утра     Злата молчание.                                              1983                      * * * Ты открылась мне совсем с другой стороны. Бог лишь знает, зачем мне эта сторона. И как мне дальше ощущать себя у стены Той, у которой  ты вечно чья-то жена. С одной стороны не хотелось бы пасть. Ведь совесть моя не совсем больна. С другой, глядя в твои глаза, вижу пропасть. И не вижу там дна. Ты, лишь, одна... Ведь упасть – не сесть, Но хочется съесть Тебя, до того ты, поверь, сытна. Воистину ненасытен желаний живот. У носящих глаза на выворот.                                                   1985 Лето             * * * Передуть хотел я ветер. Ветер все отдал обратно. Волоса мои разгладил, Улетел в нагую степь. Перекрыть хотел я реку, Но суровая пучина С  головой меня накрыла И как щепку понесла. Перегнать хотел я эхо, Только где уж. Словно серна Эхо прыгало по кручам И исчезло без следа. Покорить хотел я сердце. Сердце сжалось, затомилось. Стало прятаться в ущельях Не отдало мне себя.                                                1985           * * * Недавно видел брата. У нас обоих отчасти вздуты лица. И стало ясно нам – весна разбудит скоро Листву на жалких кронах И зеленью покрасит все вокруг. Поэтому отчасти вздуты лица, Подернуты немым недомоганьем. В предверии взрывающихся почек. В предверии рождения листвы.                                                     1985

[Владимир]

Поется на манер частушек                  I Едет Пушкин на Парнас Горнею дорогою. Лермонтова тарантас Вслед спешит за дрогами. В дрогах Пущин с Кюхлею С арестантской кухнею, Дельвиг в плед завернутый И Рылеев вздернутый. Батюшков еще в уме Тихо дремлет в полутьме. Баратынский без жены В «Сумерки» погруженный. Любомудров экипажи Следуют за камер-пажем, Все в софийных поисках Едут два Одоевских. Шевырев с Киреевским Флаг везут андреевский. Книг ученых ранцы Все - шеллингианцы. Веневитинов на козлах Юношей, мудрее взрослых. Кошелев и Хомяков У него за седоков. Едут чинно в дилижансах Вяземский с Языковым. Следом Тютчев, строки стансов Филигранно выковав. Катят дедушка Крылов Дмитриев с Булгариным. Горделиво и без слов Как и должно баринам. Полежаев и Кольцов В небе утонув лицом На телеге следуют, Все про Русь беседуют. Федор Глинка и Бестужев Скачут, о свободе тужат. Полевой с Катениным Мучаются с мерином. Оседлавши жеребенка, Мать его каурую, Мчат Шевченко и Гребенка С лютней и бандурою. Чем отчетливей вершина Тем поэтов ярче речь.  Раздается матерщина Не щадит кобылу Греч. В императорской карете Сам Жуковский важно едет Багажом навьюченный И Плетнев за кучера.    Пока дремлет старичок, Чтобы не застукали,    Взобрались на облучок Соллогуб и Кукольник. На коне Денис Давыдов Скачет с пуншем, ус крутя. И секрет России выдав Кони Гоголя летят. Всё дорога в гору круче, И подъемов поворот. Гоголь пишет, - все не лучше, За главой главу он жжет. Спит Белинский на повозке, Критика припрятал розги, И письмо известное, Гоголю нелестное. Зверски пьяный на легке Мчит Ершов на Горбунке. Попыхивая трубочкой Аксаков едет с удочкой. Слышно ржанье, топот конский То на тройках быстрых мчат. Завсегдатаи Волконской И кружка Станкевича. Чаадаев гордо скачет, За болезнью ум свой прячет, И Погодин с Гнедичем Вслух читают едучи.     Без цензуры и табу Бенкендорф проследовал. Медленно везет арбу    С телом Грибоедова. Пушкин обернулся - Чуть не поперхнулся. Ох, немаленький обоз На хвосте своем привез.                II Прибыли. Ура! Салют!      Вот гора парнасская. Глядь, а там сидят и пьют Уж Барков с Херасковым. Пьют Бобров с Костровым Всё за будь здорово. А Радищев трезвенник Сидит рядом, брезгует. Сумароков и Державин Бьют Елагина вожжами: Шельмовал с Фонвизиным При игре на мизере.  Богданович и Княжнин, Рубан, Хемницер и Пнин За игрой в горелки Прыгают как белки.              Летописцев хороводы. Чернецы со всех сторон. Под шатра гуторят сводом Автор «Слова» с Нестором. На холме Боян сидит,    Гусли строит чуткие. Скоморохов пруд пруди С бубнами и дудками.   Полоцкий и Аввакум Спорят о расколе. Головы хрустят от дум, Бороды в рассоле. Ломоносов с Кантемиром В тогах под навесами, Тредьяковский с звонкой лирой - Все глядят Зевесами. Свежеприбывшие тут Молча тропами бредут: Капнист с арфой старою, Карамзин с кифарою. Вся процессия с колес - Прямо к лавра кустикам. Струй журчанье разнеслось      Громовой акустикой. Вот оправились по мере Сил и вдохновения. Кто-то на голову мерит Лавровые веники. Кто-то робко вдаль глядит, Склоны гор лорнирует, Кто-то бурно говорит И жестикулирует. Речь слышна французская Вперемешку с русскою. Холодно и сыро Всем не до жуира. - Кто такие, Вашу мать? - Встал Барков с расспросами. А потом спешил послать Всех их к… Ломоносову. Вот Державин подкатил: - Пушкин, друг мой светел! Ох, не зря благословил. В гроб сходя заметил! Пушкина облабызал  Лицеистам  руки жал. Тут Михайло громом речи Всех созвал на сходку, вече. Исподлобья оглядел Очередь каретную,                    С кресел встал, парик надел, Молвил речь приветную. - Новоприбывшим: Виват! В горние пенаты Проходите. Всем вам рад. Встретим, чем богаты. Только тут не Божий рай, Хоть и пахнет лаврами. Поведут не всех, я чай,    Под кимвал с литаврами.      Коли есть какой талант Пусть не беспокоится, Кто пигмей, а кто атлант            Вскоре все откроется.    Всех построим по ранжиру Каждый нишу здесь займет Все на запись к Кантемиру, К Тредьяковскому – вперед.                 III После Пушкина позвал Обнялись, челомкались. От рассыпистых похвал  Панталоны лопались. - Вот каков ты брат? Ну что ж, Слышали, премного. Сколько знатных лиц, вельмож Прихватил дорогой. Вижу Пушкин, ты, как перст В своем новом времени…      Что-то смугл, ты. Не перс? Не Иуды ль племени? - Это тот еще подарок - Тут Булгарин сходу встрял, - Слаб язык его, не ярок, Бабник, плут и аморал. Да и черт его поймет От кого он род ведет. - Ты Фаддей, уже б молчал - Пушкин взвился, - сам фискал. Прихвостень и эпигон, Друг тебе - Наполеон. Шляхтич ты двуличный Алчешь лишь наличных. Отошли меня хоть к веси Хоть к мордве, к татарину… И затрещину отвесил Он в сердцах Булгарину.        (Вот давно чесались руки Только здесь его достал) А Булгарин красноухий Уж с доносом побежал. - Я Петра арапа отпрыск Ефиоп по маменьке. По отцу же русский вдрызг Смуглый вот, да маленький.  - Не беда что невелик - Молвил Ломоносов - Стать судьба тебе велит Первым из колоссов. Будь хоть немец ты, хоть швед Хоть татарин злобный Ты уже оставил след Молнии подобный. Занимай мои чертоги В белой мантии и тоге И прими по праву Почести и славу. От меня же не убудет, Есть другие хлопоты: От забот ученых штудий            До научных опытов. Баратынский тут вмешался: -  Не сочти ехидною, Только  дар тебе достался С легкостью завидною. Ни к чему не прилагал Ты труда особого. Муки творчества не знал, Всё перо лишь пробовал.                            Лучше, судари, аршином Вам мой труд измерить, Чтоб понять, кому вершины, Пантеон доверить. Пушкин твердо отвечал: - Грех сей в полной мере, Я, Евгений, описал В «Моцарт и Сальери».                  IV Тут толпа давай кричать - Пушкина на царство нам! На руках его качать В облаченье царственном. Ломоносов огласил Оду на восшествие. Вещий сказ Боян басил,              Нестор словом чествовал. Много разных вин отпили За его здоровьечко, Чем немало умилили Дядю Василь Львовича. После почести воздали Лермонтову с Гоголем, Рядом с Пушкиным сажали, Облачали тогами. Уступили Кантемир С Тредьяковским место им. Разгорался буйный пир С тостами и песнями. Все умны и башковиты, Хоть куда ораторы, Рифмой славили пииты,      Словом литераторы. Лил Жуковский дождь баллад, Пел Кольцов частушки, От Державина рулад Был в восторге Пушкин. Христофорыч тост сказал - Не клеймил позором Тютчев словом обласкал, И Радищев взором.                              Лишь Крылов не пил, не ел, Не чревоугодничал, Радовался и говел, С Кукольником ёрничал. А Давыдов и Барков Пили пунш дешевый Плохо видя без очков        Подливал Ершов им. Отточив немало ляс Вышли все на лоно,    Начали веселый пляс На парнасских склонах. Князь Одоевский скакал Вслед за скоморохами. Музы жались возле скал И тихонько охали. Бил Бестужев в барабан Любомудры прыгали      Пот по шее и по лбам Утирали книгами. Вяземский дудел в рожок Дул в сопелку Батюшков И Станкевича кружок Расплясался рядышком. От голодного желудку Вдруг Крылов запел погудку, В пляске шумной скоморохов Закружился Сумароков. Снял камзол, сорвал парик Надел лапти лыковы, И показывал язык Пьяному Языкову. Ближе к утренней заре Расползлись по коечкам Храп разлился по горе Спали как покойнички.                      V Только, чу! Вдали звучит Колокольчик где-то… Вот ямщик под нос мычит И везет он Фета. На телеге и босой За ним (третьим классом) Едет в гору Лев Толстой Вслед трусИт Некрасов. Достоевский и Островский На казенной кляче      Едут, курят папироски, О своем судачат. Нет колес, и дверцы нет - Скачут беззаботно Огарев на Герцене И наоборот.  Но… Тут бы в пору все опять Начинать сначала. Но читатель должен знать Что достиг финала. Да, дорога на Парнас Хорошо проторена… Но про то не в этот раз Будет вам история. Примечания: Деятели культуры пушкинского времени Соллогуб Владимир Александрович (1813—1882) — граф. Прозаик, драматург, поэт, мемуарист. Потомок обрусевшего рода литовских магнатов.  Пик творчества пришелся на 1834-1845 годы. В дальнейшем был не столь заметен. Греч Николай Иванович (1787—1867) — русский издатель, редактор, публицист, беллетрист, филолог Баратынский Евгений Абрамович (1800-1844) - русский поэт, друг Пушкина, один из самых значительных русских поэтов первой половины XIX века. С 1826 по 1844 гг был женат на Н.Л. Эндельгардт, женщине очень яркой и умной, но из-за которой переругался почти со всеми известными людьми своего времени. Косвенно из-за нее и умер, не пернеся ее нервный припадок в Неаполе во время путешествия. В течениt долгой супружеской жизни Настасья Львовна была для Баратынского предметом всех дум его и помыслов, фактически захватившей его сознание целиком. "Сумерки" - лучший цикл стихотворений Баратыского, который в русской литературе явился первым циклом стиховорений вообще. Рылеев Кондратий Федеорович (1797-1826) - поэт, декабрист, как известно был повешен в 1826 году Катенин Павел Александрович (1792-1853) - русский поэт, драматург, литературный критик, переводчик, театральный деятель. Член Российской академии (1833). Полевой Николай Алексеевич (1796-1846) - русский писатель, драматург, литературный и театральный критик, журналист и историк. Полежаев А.И. (1804-1838) - талантливый русский поэт пушкинского времени. Кольцов Алексей Васильевич (1809-1842) - выдающийся русский поэт Кошелев Александр Иванович (9.05.1806—12.11.1883), мыслитель, публицист и общественный деятель. В 1823-1825 гг был активным членом кружка "Любомудров". В последствии славяновил. Издавал и редактировал их журналы “Русская беседа” и “Сельское благоустройство”. Участвовал в подготовке крестьянской реформы 1861. Хомяков Алексей Степаныч (1803-1857) - писатель и поэт. Был членом кружка "Любомудров", а в последствии один из самых активных славянофилов. Шевырев Иван Степанович(18 (30) октября 1806, Саратов, Российская империя — 8 (20) мая 1864, Париж, Франция) — русский литературный критик, историк литературы, поэт; академик Петербургской Академии наук (1847). Киреевский Иван Петрович (22 марта (3 апреля) 1806, Москва — 11 (23 июня) 1856, Санкт-Петербург) — русский религиозный философ, литературный критик и публицист. Дмитриев Иван Иванович (10 (21) сентября 1760, село Богородицкое, Казанская губерния — 3 (15) октября 1837, Москва) — русский поэт, баснописец, государственный деятель; представитель сентиментализма. Член Российской академии (1797). Крылов Иван Андреевич (1769-1845) - русский баснописец и поэт. Страдал избыточным весом. Считается, что умер от обжорства. Погодин М.П. - русский историк, писатель и критик Гнедич Н.И. - знаменитый переводчик Гомера. Кюхельбеккер (Кюхля) В.К. - русский писатель, декабрист. Из дворянской семьи обрусевших немцев. Окончил Царскосельский лицей (1817), где началась его дружба с А. С. Пушкиным… Пущин И.И. - Ближайший друг А.С. Пушкина, декабрист, автор воспоминаний о лицейской жизни. Одоевский Владимир Федорович (1803-1869) - Член кружка любомудров, князь — русский писатель, философ, педагог, музыковед и теоретик музыки. Один из главных пропагандистов немецкого идеализма в России. Был последним представителем одной из старейших ветвей рода Рюриковичей. Его отец Фёдор Сергеевич происходил по прямой линии от черниговского князя Михаила Всеволодовича, замученного в 1246 году в Орде и причисленного к лику святых. Носил прозвище "Русский Фауст". Одоевский Александр Иванович (1802-1839) - князь, родственник В.Ф. Одоевского. Член кружка любомудров в 1823-1825 гг. Дружил с М.Ю. Лермонтовым. Участвовал в востании декабоистов. Сидел в Петропавловской крепости. В 1827-1937 гг отбывал ссылку в Сибири. Затем по приказу царя был отправлен рядовым в действующую армию на Кавказ. Где умер от малярии. Ершов Петр Петрович (1815 - 69), русский писатель, автор лирических стихотворений, поэм, пьес, рассказов. Автор "Конька-Горбунка". Гребёнка Евгений Павлович (1812-1848) - украинский и русский писатель. Автор знаменитого стихотворения "Очи черные". Булгарин Фаддей Венедиктович (1789-1859) -  писатель, журналист, критик, издатель; «герой» многочисленных эпиграмм Пушкина, Вяземского, Баратынского, Лермонтова, Некрасова и многих других. Основоположник авантюрного романа, фантастического романа, фельетона и нравоописательного очерка в русской литературе, издатель первого в России театрального альманаха. Служил в армии Наполеона, после чего сдался в плен и довольно быстро сделал себе карьеру в России. Был другом И.Х. Бенкендорфа. Батюшков Константин Николаевич (18 (29) мая 1787, Вологда — 7 (19) июня 1855, Вологда) — русский поэт, предшественник Пушкина. С 1822 года страдал расстройством психики, никого не узнавал и проч. деятели культуры 18 века Пнин Иван Петрович(1773—1805) — русский поэт-публицист. Бобров Семён Сергеевич (1763—1810) - поэт, писатель. Костров Ермил Иванович  (ок. 1755 года, село Синеглинье, Вобловицкая волость, Вятская губерния — 9 декабря (н.ст. 20) 1796 года, Санкт-Петербург) — русский переводчик и поэт. Богданович, Ипполит Фёдорович (1743—1803) - поэт. В историю русской литературы вошёл главным образом как автор стихотворной повести (развлекательной поэмы) «Душенька» — вольного переложения романа Лафонтена «Любовь Психеи и Купидона». Елагин Иван Перфильевич (30 ноября (11 декабря) 1725 — 22 сентября (3 октября) 1794, Санкт-Петербург) — русский государственный деятель, историк и поэт. Пушкин  Василий Львович (1766—1830) дядя А.С. Пушкина, русский поэт Рубан Василий Григорьевич (1742—1795) - поэт. Хемницер Иван Иванович  (5 (16) января 1745, Енотаевская крепость, Астраханская губерния — 19 (30) марта 1784, Бурнав, под Смирной) — русский поэт и переводчик, член Российской академии (1784). Басни хемницера пользовались большой популярностью. Херасков Михаил Матвеевич (25 октября (5 ноября) 1733, Переяславль — 27 сентября (9 октября) 1807, Москва) — российский поэт и писатель, государственный деятель. Капнист Василий  Васильевич (12 (23) февраля 1758[1], село Великая Обуховка, ныне Миргородского района Полтавской области — 28 октября (9 ноября) 1823, село Кибинцы, там же) — русский политический деятель и поэт, выдающийся драматург. Барков Иван Семёнович (1732—1768) Автор эротических, «срамных од», переводчик Академии наук, ученик Михаила Ломоносова, поэтические произведения которого пародировал. Его биография обросла огромным количеством легенд.

[Владимир]

*   *   * На осеннем возу Грусть-печаль повезу В синий озера глаз брошусь уточкой. В сизой дымке надежд Не сомкну сонных вежд Над волною застывшею удочкой. Где узор сокровен Лентой вьется из вен В бездну прелести падая с кротостью.                    И лазурным крылом Реет время орлом Каблуком отрываясь над пропастью.   В шумной песне берез, Непрочтен, нетверез, Отрыдаю куплетом простуженным. За заката огнем Ночь голодная днем                            Угощает чахоточным ужином. Где луна-верхолаз В плеске звезд родилась Снами выстелю стежку в галактике. Метеорным дождем К бытию пригвожден Для судьбы продолжения практики. Ночью съеден на треть, Чтобы утром дозреть, Плавно двигаю солнца улиточку. Что сумел огранить Не даю уронить И порвать драгоценную ниточку. *   *   * Как по нынешним порам Шум по избам и дворам. Топорят в апреле, Кто зимой сопрели. Как в деревне дерева Выли как тетерева. В синеву пропели Про капели ели. Как натужены ежи Отирались у межи. Жались у осоки Аисты высоки. Как кабан щетинорыл Дубу рылом корни рыл. Лились у березы Трепетные слезы. Как от родов зеленот Полоскал зело енот. Пьян журавль от пляски Ласка точит ляски. Как топил жиры барсук Просыпаться недосуг. Волочились волки, Сея кривотолки. Протирал глаза медведь На лесную заповедь. Зайцы удирали В петлеванных ралли. Гуси громко гогоча Дали в поле стрекача. Горлицы рыдали Оглашая дали. В обезлесии лиса      Обезнорила леса. Врачевали солью Лоси по приволью. Как опух с утра петух Голос лился и потух. Выбегали дети Помогали Пете. *   *   * Мерзнет хвост в застывших реках, А петух не в кукареках. Зря старается заря Бросить в небо якоря.      Над полями воет ветер И огонь в печи задут, На хвосте светило светит, Бабы прорубь не найдут... Грустно плыть сияя месяцу. Куполам не заалеть. К небу приставляя лестницу Не разжечь рассвета медь. И при лунном освещении Только блеск паникадил, Бормотание священника, Что кадил, кадил, кадил.  *  *  *  Как скоротечно лето  В тайги лазурном крае,  Гнедого солнца след там  Простыл в воде играя.  Ларцы янтарных шишек  В кострах верхушек ёлок.  Тепла зари излишек  В ветвей упрячу полог.  Стволы укутав мехом  Отпив у рта трясины,  Березам-неумехам  Сгибаю ниже спины.  Где дней ветра бежали  В скиту у мха постели,  Отечества скрижали  В дупла скрываю щели.  Ни враг, ни чужеземец  Сюда не доберется,  Лишь сын тайги – туземец  Пройдет – не обернется.  Медвежьих троп кандальных  Сбегающих с уступов.  На голос песен дальних  Лечу пути нащупав.  Не разобрать и трети  Из слов ночного пенья,  Пройдут дожди столетий  До часа пробужденья.  Вот мир почит усталый  И солнце свод раздраит,  И пир пребудет алый  В тайги лазурном крае.    *   *   *  Воздух пахнет гнилыми виселицами.  Ветер рвет дубы как косой траву.  Прорастаем невесело лицами,  Кто во сне, кто в бреду, кто босой в хлеву.  Звездам небо орлами засеяли,         За сохою ходили по семеро.  Биться с солнцем колами затеяли  И взошло оно с крайнего севера.  Спит царевна намедни украденная.  Шестипалая лезет к гнезду рука.  Сыпет грозами, метит градинами.  Пронесет не иначе лишь с дуру как.         В лужи память вдавили гусеницами,  Отворили припертые колом двери.  Ищем в поле дорогу синицами.  Нищету-сестру пузом голым мерим.    Травы сорные рвали – не выпололи,  Волосами горели соломенными.  Шилом брили, поленом выпороли,  Да по лбам бороздили заломинами.  Жнем свободы пожар, мочим плесенью,  Веем по ветру дым коромыслами.       Из-за моря скупой отчим влез в семью  Пораскинув не наскоро мыслями.  Что отцы и деды нам выковали,  Будем долго в себе перековывать.  Что зарыли когда-то – выкопали,  Да не знаем как смысл растолковывать.  Уж в окно заползает распахнутое  Новой жизни змея подколодная,  И земля лежит нераспаханная  И страна ковыляет голодная.  1991 *   *   * Кто-то всё дулом стучится в окошко Кто-то всё манит собаку на свист Где-то играет губная гармошка Где-то вздыхает, вздыхает фашист. (из пантеона памяти выплывает Колонный зал и Светлана Моргунова... Музыка Продольного, слова Поперечного - Песня о родинке... Силантьев тридцать вторыми дирижирует, а Зыкина божественно поет...) *   *   * О, зимарь по нутру, не кимарь по утру, где вздыхает Онега как псарь на ветру. На щеках киноварь и оленьего снега с самоедного брега плывут пузыри. Пол-ведра нашамань, пол-ноги обопри, окропи глухомань и пари ветре при. Не замай, не дыши на сосулек хрусталь. В них как ветер с вершин отражается Грааль. Не воротит с души, где пропиты шиши, до зари не ори, отрешись и замри. Кто не бес – у небес Солнце рыком гони. Чу, полярную ночь - чуда дочь - хорони. Тут Архангела всюду ступала стопа, прямо к чуду от попы Европы тропа. Намети помелом, наподдай поделом, но до времени скрой Грааля светлый настрой. Топи гладью озёр занавесятся, жги костер из сестер полумесяца. Ожидающий рай, спящий севера край ясно Богу лазурно засветится. Освети путь-дорогу Большою медведицей, и к порогу веди гололедицей. *   *   * Дождь пошел как снег на голову... Остригут меня нагло наголо. Для родной советской милиции Как Болконский при Аустерлице я. На траве кочумаю некошеной Со штандартом, почти укокошенный. Гонит ветер лист прочь от дерева... Мне бы курева, - размудерь его. В тихой затхлости общей камеры Изучаю я потолка миры. Белой перхотью снег посыпался... Дали карцер мне чтоб не рыпался. И поплыли дни грязи комьями На бездомье шажками гномьими. *   *   *    Сердце хрипит, Надуваясь аортами.    Зла аппетит Познаём лишь припёртыми.    Черное Солнце    Повернутых глаз    Залпом червонцев Сыплет на нас.    Плеть будет петь, Спину дрожью гонять.    Перетерпеть – Ничего не понять.    Время уже Не помощник для тех,    Кто в неглиже Жаждет новых утех.    Землю все ближе Лижет Луна,    Медленно нижет Имен письмена.    Все неизбежней Перевалить    Строгий рубеж не Дающий волить.    Морщатся в стонах Рёбра Земли,    В стаях бездонных Кричат журавли.    На бумеранге Летим мы с тобой.    Машет Архангел Медной трубой. На джазовом концерте В душном зале свет погас. Заиграл ансамбль джаз. Музыканты в белом теле Джаз лабали как умели. Был подвижен и речист Конфераст и педерист. Бородастый гитараст За пластом карёжил пласт. Роялист взрывал синкопы    Как дивизия – окопы. Саксофонщик за трубистом Рвался танком в поле чистом. Тёк ручьями барабанщик Как в парилке Боря-банщик. Рябью дул с лица озёр    Богатырь-контрабасёр. Рвала связки вокализка Словно парус корабля. С верхней «пси» на грани писка Опускалась к нижней «бля». Как орла призывный клёкот Лились стоны сценой над Был нестроен и далек от Совершенства звукопад. На каденции рояля Задрожал осиной пол. Всё не то… В душе без Грааля… Плюнул, встал я, и ушел. *   *   *                                               Моей жене Давай полетим над бездною Расплавленною тетивой. Незримую твердь небесную Эфирной пробьем головой. Драконы ночного сознания Не властны закрыть нам врата. Отрыв на четыре касания И вот впереди пустота. Бессмертия скатерть замшелая Пылает в огне бытия.                          Отпустим же кровью разделая Того кто внутри есть не Я. Смотри как он мимо проносится Покоя лишившись в кострах, - Обугленная переносица В зрачках отражается страх. Свободу лишь кровью мы выкуем Пусть ртуть пламенеет внутри. От страха себя не заныкаем Ты взгляда не бойся, - смотри. Ты слышишь мольбы и стенания Предшественников без голов. Кто в эту обитель без знания Тропой залетел орлов. Читай имена огнезрачные Холодную память храни. Попытки зачтут нам удачные Здесь только возможны - они. Вернемся живыми и честными За бремя порога  – собой. И наши полеты над безднами Нам будут светить над судьбой. *   *   * Я шагаю Москвы дурачком. Пусть разглядывают ошарашенно.    Не всегда «Осторожно, окрашено!» Прочитаешь затылка зрачком. О, весны ордена на спине. По штанам бегут цветолинии. Желто-красные, бело-синие, Подсыхая на солнце и мне. Вот пройду я, как все не такой, Утопая в лучах бурмалиновых, Смою радугой пятен бензиновых, Что плывут к нам Москвою-рекой.     *   *   *  Как глаза я не протру -  они снова закрываются.  У собаки на ветру  уши-флаги развеваются.  Древко пёсье я несу,  спину лижут стяги алые.  Скармливаю колбасу -  только видно мало ей...  И весна и солнце мне  на параде улыбаются,  и знамёна в вышине  и трепещут и кусаются. *   *   * Долго в поле после ралли В крови трупы подбирали, И машин разбитых части Утопающих в ненастье. Трубный рык мотоциклистов И эскорт снующих «скорых», И сирены крик неистов - Рвали душу словно порох. Сплав из плоти и металла Смерть по полю разметала. Шепчет дождь: «Memento mori», И следы уносит в море. *   *   * Падала звезда ребрышком, Серебрила локоны в инее. Накрывало голову ведрышком, Набивало ил в веки синие. На ветру дрожит платье-кружево, Где мостки в ивняке топорщатся, Дюже вспенено и запружено. Тянет поводом смерть-паромщица. Холодна вода бурноярая, Бесы крутят, дырявят неводы. Отлетает душа гагарою. Нежно ангелы смотрят с неба дыр. Киселем бегут струи с облака. Водяной сопит в круге мельницы. Мельник держит жену под локоть. У могилы поют отшельницы. В небесах костры радугой. Топоры востры скорые. Пахнут с берега почки патокой, Обронила весна которые. Белый саван у яблонь выстелил. Пир березовый красит Троицу. Гром по сердцу из неба выстрелил. Сорок дней душа не покоится. *  *  * Стала мать-земля - бабушка. А луна-сестра - вдовушка. Накрошили звезд хлебушка Небеса по самое горлышко. Клонится ко сну головушка, Словно у воды  ивушка. Не топтать лаптям полюшка,    А бродить округ колышка. Зазывал петух красно солнышко: «Ты плыви как по морю рыбушка, Ты гони зарю легче перышка, Сизарей буди, да воробушка». Склевана печаль до зернышка Выпита беда до донышка. Не лакать темна горюшка - К нам идёт ясная зорюшка. *  *  * На прищепку подвешен за ухо. Близок бред, как к Питеру Гатчина. Тут в Больших Бодунах вечно засуха, Всё пропито и раскулачено. Не живу, не дышу, сплю колодою, Вся в репьях голова садовая.        Песни жизни слова уродую. В темя бьет пята стопудовая. Мне бы броду и солнца алого, Мне бы воздуха сладко-синего. Но звонка тишина, прёт шугалово,    Заводясь с глотка керосиньего. Пусть меня на площади высекут, Сургуча наложат мне на спину,        Пусть глаза с перепою вытекут И польются Волгою к Каспию. Пусть братва на свекле политурится С лиц роняя сухие оспины. Пусть цыган приведет Кустурица, Взором вражьим как кием посланный.  Не увидеть врагу дислокации, Где засел я призраком взаперти Не отдам акваланга и рации, Что у церкви зарыл при паперти. Что ж вы руки веревкой крутите, Душу рвете допросом пристальным. Я уже на соломенном прутике Навсегда ухожу от пристани.