Личные кабинеты пользователей > Уголок Звенимира Запечного
Словотворчество
Владимир:
Как всякий смертный, писал в свое время стихи.
Писал много. Они приходили, стучались своими крыльями мне в душу и требовали воплощения.
Воплощал. Переписывал. Отделывал.
Все хранилось в единственном экземпляре, на каких-то бумажках. Образовалась огромная наволочка из разрозненных бумажек и рукописей. Потом я их напечатал на машинке и получилась невероятно толстая папка, страниц на 300-400. Я носил ее с собой часто и читал во время застолий своим друзьям. Осенью 1990 года, на Арбате пошел в один «пьяный дворик» покупать алкоголь и возвращаясь в свою компанию, был настигнут неведомыми алкашами, довольно атлетичными и жадными до опохмелья. Времена были тяжелые. Всех мучила жажда, а с питием было туго. Они мне пару раз вмазали и отобрали у меня сумку со всем содержимым. Очень переживал по поводу 6-ти бутылок "Вазисубани". Вернулся ни с чем и только тогда понял, что с вином и деньгами ушли все стихи. Потом я зачем-то пошел в милицию, в "родное" 5-е отделение, где иногда сидел в обезъяннике, и меня там знали. Пришел прямо к оперу, и стал писать заявление о краже. Опер посмеялся и сказал: " У меня сегодня за ночь два убийства на участке, куча краж, а тут ты со своими пропажами... Бумага все стерпит, конечно, и я буду тебя вызывать по всякому факту указанному в заявлении и проч., но дело глухое. Иди поищи по всем дворам и помойкам. Они наверняка это выкинули сразу. Зачем им это." Два дня я шарил по всем углам и помойкам, потом бросил это дело.
Но я не переживал, остались ведь черновики и моя память. По памяти восстановил одну пятую содержимого. Но на большее меня не хватило. Трудно сказать чего именно: времени или желания. К тому же я уже перестал писать совершенно, (равно как и пить) и эта тема меня волновала все меньше и меньше.
Году в 1993-м, моя знакомая хотела напечатать мои стихи в альманахе "Стрелец". Она там каким-то боком что-то делала. Я отдал ей все что было и поскольку не имел никаких копий, то просил ее отдать мне мои вирши, побыстрее. Редакция отобрала оттуда около 10 стихотворений. Обещали что вот-вот все выйдет и в итоге так ничего и не вышло, альманах обанкротился. Прошло целых шесть лет прежде чем эта последняя папка вернулась ко мне. Я уж и не чаял.
Году в 1997-м, я перевозил вещи с квартиры на квартиру. Вез много ручной клади в автобусе и утерял ту самую наволочку с черновиками. Я это понял не сразу, а через некоторое время. Прокрутив кино назад, отчетливо увидел как и где ее оставил.
Все написанное датируется 1983 – 1990 гг. Было и более раннее, но оно совсем детское, ушло сразу. Куда-то сгинуло. Так же куда-то сгинули тексты песен, что я писал для наших рок-музыкантов и тому подобное. Кое-что все же было спето со сцены, правда почему-то было сильно изменено.
Рукописи, конечно не горят, но иногда пропадают. И не важно, что все ушло. Все так или иначе отпечаталось в мировом эфире и осталось в вечности.
Стихи детские. Хрупкие. Так что просьба "не кантовать" и не судить строго. Там много света, а мыслей еще маловато. Там все льется, катится, рычит и звенит. Это некая эвритмия в стихах. Словоотражение звуковых колебаний.
Выставляя это на обозрение хочу дать возможность тому, чтобы перед захоронением это еще раз прозвучало.
Владимир:
* * *
Плотнее шторы сердца занавесив,
Укутав душу в шубу из снегурок
Я вышел черным ходом, легковесен
Как выплюнутый на асфальт окурок
И тихо брел по площадям и скверам
Взвалив всю тяжесть дня себе на плечи
Невзрачный как сортирная фанера,
Багровый, угорающий, как вечер
Метель срывала шапки с пешеходов
Захлестывала грудь горстями снега,
А я тянул в надрыве нить исхода
Седой и постаревший на пол-века
На зимний день бросая взгляд вампира
Я хмурых мыслей гнал лихую поступь,
И щекотала шею мне рапира,
Которую отвесть не так уж просто
И мир безвкусно сер и безответен,
Лишенный именин и воскресений,
Залаял неприветливо на ветер,
Застыл в устах - собакою на сене.
1984
* * *
Был ярок я, но не удал.
И вот я встретил идеал.
Оригинал иль копию -
Сокрытых дум утопию.
Тебя на воле дремлющей
Я принял всеобъемлюще.
И полюбил всезначуще
Душою чистой, алчущей.
Но ты была в апатии
Ко всей мужицкой братии.
Огородилась знаемо
Стеной непробиваемой.
Не стал я исключением
Хоть падал на колени я.
Тянул минуту каждую
Любви ответной жаждуя.
И жизнью сильно тёртая,
Озлобленная, гордая,
Ты выскользнула птицею
Воздавши мне сторицею.
И пью вино "Иверия"
И в образы не верю я.
Душа в рубцах и трещинах
Лишь память мне завещана.
За днями дни потянутся
Со мной мечты расстанутся
Душа в огне проплавится
Все по местам расставится
1984
* * *
Осенью осенен, уж солдатскую кашу не кушать.
Где там мой май-призывник, что рысцой проскакал
В поле стою я, пытаясь судьбинные ритмы подслушать
Тихо мотив ворожу, что у скал я заветных сыскал.
Временем замурован в четыре стены бездорожья
Каркнула совесть, и снова копытом влеком
И прорасту при дороге чужого двора словно рожь я
Кожею стану тому кто во мне оживет васильком.
Знаньем зимую, за стены не выскочишь кресел
Кто-то раскинул обертки пытливых колес
Май-призывник, был не весел, но пел много песен
Осень расставила сети, и мордой в навоз.
Раною развернусь, стану крови я мягкой постелью
Чем рыть для брани колодец из яростных дум,
Стану стрелков собирать, чтобы стать им всем яблочком-целью
И принимать на себя их святое «на тя я иду».
1983
* * *
Твердолобый Бряцелап
Без любви бредёт по свету.
Сатаны покорный раб
Пьет забвенье без просвету.
Рядом рушатся миры
Слёз ручьи, полнят озёра.
Он разводит бед костры
Прибирая без разбора.
Ротозеев и зевак
Трубным рыком поражает
Беспощаден, зол и наг
Он доволен урожаем.
Рукоплещущих несчесть
Лицемеров толпы пляшут
Им его закваску несть
Испивать гнилую чашу.
Будет он крушить сердца.
Кто не с ним - садись в ковчеги
Плыть в слезах вам до конца
И искать иные бреги.
1986
* * *
Ни движенья, тихо, тихо.
Живота рассказ о сущем.
Он в предчувствии сосущем
Навивает чёрный стих о
том, что тихо - это плохо,
что за тихо - будет громко.
Будет – лихо, немощь вздоха,
лапти, посох и котомка...
Это тягостное - тихо,
Это трепетное - громко...
Будет - лихо... был бы выход
Неба ясного, средь, гром, как.
Чрез пупка овал незримо
токи вещие проходят.
Ка бы чаша сия мимо...
но судьбою верховодят...
И судьбы, касаясь края
рукавом души несмелой,
озираюсь - замирая,
ожидаю - онемелый.
1990 январь.
* * *
Ума - палата № 6...
Себе желал бы лучшей доли,
Чем жить и ждать благую весть,
Нисходит что по Божьей воле.
Знаю!
Движеньем мысли охваченный сполна,
Ощупывая мир исследующим взором,
Взойду истиноловом на
Свой Эверест, ещё не скоро.
Пронизывая духом - "Я",
Оболочки, тонкие, носимых тел,
Умирая, воплощаясь, вновь живя,
Положенного увижу предел.
И тогда
С высоты грядущих рас и эпох,
Углублённым, вещего, зреньем,
Погляжу на себя и воскликну - 0, Бог,
Каким я был в сущности жалким твореньем!"
А пока -
Ума-палата № 6.
И как-то надо жить и гресть.
1988
* * *
Полет петли над головой -
Подножка за безволье.
И огорожен свет стеной,
И огорошен болью.
И века выкованный крик
На веках дрожью ожил.
Души надушенный парик
Спорю. Парить негоже.
Беда бодает в бок быком,
Стена возьми, да хрустни.
Boт выход - выдолблен проем.
Бреди в бреду и грусти.
На сердце - клещ, в устах - печать,
Глаза терзают землю.
Пора постичь, пора кончать
Ту жизнь, что не приемлю.
1987
* * *
Любви раскинулись шатры
На пепле у вулкана.
Но ожил огнь, пролился с крыш
Палитры лик шафранный.
Трещит земля, вулкан живой
Лавинным ртом хохочет.
Облава лавы огневой
Облапя льет, поточит.
Нарыв созревший у земли,
Нарыв любви горячей,
Одновременно прорвали
Из недр надрывным плачем.
Шатры шафраново горят
Сквозь слой густой тумана.
Стальные молнии летят
К подножию вулкана.
1987
Владимир:
* * *
Рвали волосы, как цветы на лужайке
Дорожили каждым прожитым днём.
А когда посетили моря синего чайки
мы их встретили красным огнём.
Море синее стало буро
И в серебренных отблесках счастья
Золотилисъ погоны МУРa
На заре, воспетой отчасти.
И когда подоспел прохожий
Без Луны в душе и без дроби.
Я ему ответ что ожил
От любви заветного хобби.
* * *
Оранжевая на грязно-белом
В полутонах уходящей ночи
Судьба начертанная мелом.
И крик душ, что есть мочи.
В фиолетовость судьбы поверя
Разум утопив в колодце дум
Жизнь гоня как раненного зверя
На лиловый - чёрный лил в бреду.
Но зарёвый - розы внёс оттенки
И окрасом радостным горя
Зайчиком разгуливал по стенке...
И душа рвалася за моря.
* * *
Катит ял по водам Леты,
В нём плывёт моя душа.
За душою - ни монеты,
За душою - ни гроша.
Я ли, я ли, тот что в яле
Катит зыбких волн поверх.
Кого музы не прияли.
Кому белый свет померк.
И не лермонтовский Янко
Я с подругой на борту,
А глупец с подругой пьянкой
Жизни сторону по ту.
Ял мой шаток и капризен
вряд ли справится с волной.
Водки - море, шансов - мизер
Выплыть - волею одной.
* * *
Ты была крышей мира и выше
Были только ворота рая
Убелённою шапкой нависшей
Ты искрилась на мир взирая
Но мечтала ты о полётах
Провожая в ночи птичьи стаи
Занимала тебя забота
Выразительный след оставить
И отколотая ледорубом
Альпиниста с унылой миной
Возопив йерехонски грубо
Сорвалась и стала - лавиной.
Вот когда прогремел твой голос
столько лет набиравший силы.
Ты летишь - за тобой всё голо
Лишь развалин седых могилы.
Горцы цыкают на горянок
Заставляют молиться Богу
Только ты прорываясь рьяно
Отпираешь им в рай дорогу.
* * *
Печать печали на челе
У задождливевшей недели.
У храма толчея колек
Едят и пьют, лохмотья делят.
Копилкой медною трясет
Хромой урод с прекрасным сердцем.
Народ усердно подает
Несчастным Божьим иждивенцам.
Освящено сознанье масс, -
Тот не увидит рай во веки
Кто милосердно не подаст
Сколь, сам не ведая, калеке.
А в храме празднично как в старь,
Все дышет духом обновленья,
Сияет золотом алтарь,
И режут душу песнопенья.
И голубь, рвущийся к Христу,
И Ангел в куполе парящий,
Кидают душу на приступ,
Быть заставляют, говорящей.
* * *
Судьба отвергла все пути.
Все планы подняла на вилы.
Жить задыхаясь и нести
Свой тяжкий крест не стало силы.
Померкнул свет в твоих очах,
В душе пролилось море скорби.
И веры нет и дух зачах
И доля бедственная горбит.
Не стало в мире миражей
Что снова б голову вскружили,
И след простыл тех ворожей
Что вдруг тебя заворожили.
Родная, прах от ног стряхни.
Прочь прогони ты бесовщину.
К чему в стенаньях дни и дни
Плясать под ихнюю сурдину.
Твой день наступит, жди и верь
Весенней силой пробужденья
Проявится цена потерь
Отступят боль и наважденье
Под ярким солнечным лучом
Ты обретешь души чертоги
И будет сердце горячо
Светить тебе в пути-дороге.
* * *
Тихо осень входит в душу.
Грустью за сердце берёт.
Незаметно подкрадётся
струны лету оборвёт.
Растыкает всюду лужи,
листья на земь уронит,
и босые кроны хладом
омерзит и усыпит.
Всё заметней проступает
желтолистый лик ея,
навострили лыжи, птицы
в чужеземныя края.
Звери, твари сгинут в норы,
лес запрётся на замок.
И безрадостно расплачась
небо выплеснет поток.
Месят землю дожделеи.
Мокно нонче на дворе.
Утекает на телеге
Настроенье… На заре
Чвано чавкает телега.
Ну, пошёл, тяжеловоз!
- Эй, возница, ты ль далеко?
- До весны. Что за вопрос.
* * *
Прошёл "Алексий-с гор потоки"
На горизонте Спассов день.
В глазах весны зеленооких
глядятся лики деревень.
Не за горами май и грозы
готовят яростный набег.
Кряхтят, чахоточно, морозы
харкая лёгкие на снег.
На талый снег закостенелый,
что притаился меж бугров.
Что воплотится в огалтелый
поток кочевников-ручьёв.
последний раз заиндевеньем
Забвенят землю холода.
И заклокочет дивным пеньем
весна разверстая, тогда.
* * *
Я потерял Решимость.
Она не захотела
Вести меня по жизни
Без пользы и без дела.
Я шатко шел слабая
Совсем прижатым к краю
Но тут пропала Личность
Куда ушла - не знаю.
Искать eе в угаре
Моя yсталa Coвесть,
За ней она погналась
По следу свежей крови.
Без этих ценных качеств
Душа моя черствела
И словно от проказы
помчалась прочь из тела.
1986
* * *
Дурманящий, ночи испив напиток,
Дрожащими руками быстро скручивая,
Иероглифами испещрённый свиток
с печатью на лице благополучия
Увидел вдруг - Луна не светит
Исчезли звёзды, ночь на исходе
Попав в раскинутые сети
Захлёбывалась в розовом восходе.
О рок, я непростительно опаздывал.
Не поспевал к восходу в тела оболочку
И Бог мне в мыслях пауз не давал
И наказать грозил за проволОчку.
(Мгновенье и разрежет жизни прОволочку)
И как с бодуна конница Будённого
Стремленьем жечь и резать полная
В пылу и прелести рискованного
Летела, степи кровью полня.
Лихих казаков-чубарей
И присягнувших на верность золотопогонников
Прижимала к кромке морей.
(Эх где же был тогда, тот дух могуч богатырей
Прошедший воду и огонь веков)
Так я...
сравнявшись с мысли бегом
Внутри ощутил силу молнии
И року бросил "знай, мол, нет".
И торопим рассвета приоткрывающимся веком,
Нырнул немедля юркой векшей
В покинутое тело на кровать.
Чтоб откровенья луч поблекший
В крови зари не запятнать.
1988
* * *
Нет. Не идут стихи.
Стреляй хоть, режь хоть.
Терзай паяльной лампой плоть.
Нет прежней свежести – былой, живой строки.
Лишь ахи, охи, вздохи.
Все фальшь. Дела из рук вон плохи.
Сразили критики. Матерые, целых трое.
Говорили шумно, умно насупив дугою брови.
Мол, не в том месте копаешь, роешь,
Да и не глубоко…без крови.
Мол, нонче, ты куда не плюнь, все пишут, пишут…
Поэтов самозваных пруд пруди.
И каждому долби в Парнасе нишу,
За то, что в муках невесть что родит.
Им с высоты сорока лет мол,
Видны, как линии на ладонях в брешах мои вирши.
А посему, чтоб высоко о себе не думал –
Слетай, как флаг тирана с пристрелянной Рейхстага крыши.
А я ни А, ни Бэ, в ответ не вякнул.
Соглашался. Да головой кивал, губу от дум поджав.
И как тюльпан, о рынке ведая, не вянул,
Но шею тонкую готовил для ножа.
Потом бродил, вытаптывая снеги.
Московскими дворами, головочугунный.
С предчувствием тугим, опущенновекий,
Как Рим за день до наступленья гуннов.
Уж вот снега бегут и дни длинеют.
И бьются ласточки в окно – тепла предтечи.
Поэты музами беременеют,
Поэты с пузами…
А я аборт тащу словечий
и руки скользкими медузами
в крови полощатся по плечи.
1989
Владимир:
Дай мне Маша полотенце
и чаек засамоварь
И достань мне с полки энци-
клопедический словарь.
(К.И. Чуковский)
Стояла летняя пора.
Я шел аллеей из кино.
Вдруг вижу я в саду кара-
тэиста в белом кимоно.
Взметнулась резвая рука
И пали ветви у дубов
И все стонало от прока-
зничанья дерзкого его.
Ему сказал я: «Ты по что
сей сад так дерзко осквернил.
Людей гуляющих, авто-
мобили, урны уронил.
Но телом худ, угрюм и бос,
он с криком боевым «Ки-и-я»,
Не укротил свой пыл и воз-
мущенный прыгнул на меня.
Но я не зная каратэ,
но зная слабости мужчин,
Поймал его за то что те-
ребилось между двух штанин.
И чуя что грозит беда,
что честь и жизнь на волоске,
Он посравленный в бег уда-
рился в стремительном рывке.
И сотни восхихенных лиц
меня встречали как творца.
И пенью с танцами и ли-
кованью не было конца.
Сибирская фантазия
Я помчался на тачанке
В лес в Сибирь к кемеровчанке,
Что с ружьем в тайге застыла
Глаз на мушке навострила.
У нее в очах раскосых
Столько страсти, столько огня,
Тронул я ее за косы,
Приголубил, нежно обнял.
Но она вскочив на лыжи,
Мне дала прикладом в зубы.
"Ненавижу хамов рыжих
Обращающихся грубо.
Мы хакаски и тувинки
Чингиз-хановы потомки,
Мы не то что ваши жинки,
Беззащитны как зайчонки.
Честь блюдем в тайге безбрежней
За позор жестоко платим.
Возвратим вас к жизни прежней
Вновь в ярмо законопатим."
Так ответила мне дева.
Я ж стоял обидой мучим…
Недовольный полный гнева,
Мчал назад по снежным кручам.
* * *
Берите за уши осла
Ведите в воды.
Пусть разойдутся там чресла
Наступят роды.
Пусть опражненный он взайдет
На постаменты.
И с головой уйдет в помет.
(Аплодисменты!!!)
Сгорая завистью других
Его не знавших,
Он залетел в мой злобный стих
Как лист опавший.
Анне Барч
(до смерти боящейся летающего племени моих тараканов)
Дул мороз в дуду оснежья,
и сребристый вихрь носился.
За окно нырнуть грозился,
рам неплотно легших, между.
Анна, Анна - пел муллою
ветер, словно песнь Корана.
И луна светив нал мглою
мне подмигивала - Анна.
И часы стучали - Анна.
И стучало сердце - Анна,
И гудел тягуче - Анна
самолёт системы "Аннов"
И в наплыве нежном мыслей
Я как сыр купался в масле
И в душе тонул той тьмы след,
что накоплен был за массу лет
.
А сама "хозяйка бала"
(та, что носит имя Анна)
озираясь беспрестанно
вся испуганно дрожала.
И глазами точно жало,
хоть меня и провожала,
но порой глядела странно -
всё искала таракана.
1989
Испорченный этюд
Змеевидная дорожка
вдоль полей бежит на север.
(На раскинутом мольберте
Средь раскидистых берез).
А еще течет там речка,
А еще растет там клевер,
А еще пастух в ушанке,
Там пасет пассивно коз.
И художник в тюбетейке
Тюбик с тюбиком мешая,
Не спеша наносит краски
Вдохновляясь естеством.
Вдруг на поле въехал трактор,
А за ним воронья стая...
И мольберт летит на север
Вслед за скомканным листом.
Пожелание
Я - луна на небосклоне,
Ты - весенняя проталина,
Скоро день меня прогонит,
А тебя ульет журчалина.
Почешу себе по кругу
И тебя забуду вскоре.
Ты теки быстрее к югу,
Там вся выплачешься в море.
Дуэль на ботинках.
Мне сказал инспектор Кожин,
Что на газике приехал,
Дескать, жизнь всего дороже,
А любовь, - то лишь потеха.
Я ему ответил гадко.
Без задержки и запинки
Была брошена перчатка,
Были кинуты ботинки.
Пародия № 1
В минуты сладких вожделений
По ветра следуя стопам
Пленённый дух летит, как Ленин
На 3-й съезд к большевикам.
В объятья молодой вакханки,
Что так и льнёт к твоей груди
И в очи трепетно глядит,
Как на Берлин глядели танки.
И поцелуй, огня колючей,
Тебе опустит на уста
И ты уже, висишь, как Дучче,
Как Жанна бьёшься у креста.
Минуты чудные мечтаний.
О том, чему бывать едва ль.
Ведь у меня, как глядя вдаль,
Сидит Илья, никак не встанет.
1990
Пародия № 2
Янтарные струи волос
Пролив на жемчужные плечи
Ты мой (аж по коже мороз)
Характер таранишь овечий.
В хрусталь, драгоценный, очей
Налив бирюзовое небо.
Ты мне (словно дверь без ключей)
Дала настроения ребус.
И рук твоих хрупкий фарфор
Губами тревожно лилея,
Уж я, как баран с диких гор,
Бегу за тобой, громко блея.
О, Солнце, богиня, моя!
Цветок, мой, трепещущий, ландыш.
Во мне ты (да что ж это я?)
Живёшь и растёшь, словно гланды.
1990
В. Маркину
Он с места взмыл наискосок.
Спланировал в искусство с тыла.
И сыплем ласково песок,
Где вьюга славы наследила.
* * *
Влетела муза,
Порвала тюль,
Наелась от пуза
Из всех кастрюль.
Портвейн оглушила
И пива жбан,
Потом крошила
Воблу в стакан
Курила сигару,
Прожгла ковер.
Рвала гитару
Под песен ор.
Сняла картину,
Топтала ногой.
Драла перину,
Скакала нагой.
Крушила посуду,
Бранила меня.
Нет, нет не буду
Творить с нею я.
Владимир:
Трель про "эль"
Ландыши, что латыши белы
в зеленых ливреях листьев,
головы в лепестках склоняли долу.
Золотом вились в локоны улегшись
волосы,
лихо холя ладных молодиц.
И любовь била,
ключами ила!
Клочьями лоскутов лоснясь
в лодках Клязьм.
Ай-лю-ли! Соловушки - лошки
Трели о любви завели.
И ели, и пили колли из плошки,
и в клювики малюток всласть текло млеко
ласковых, как июль, кобылиц.
И ливни - ели наклоняли плавно.
И под каплями росли кто хил и слаб.
А после солнца колесо плоско -
лазурь заливало лоском.
И гвалтом веселым - оживали села.
И печаль… Была - да сплыла...
Как пчела лечит жалом,
постель - одеялом,
луна - мила, лучи лила.
1989
Букв ларь
О – колесо.
Я – это «Я».
Е – это Ш
Повернутая.
С – откусили
От О-колеса.
Ю – это с палочкой
О телеса.
В – как два О -
Восемь смотри.
Ч – как четыре
З – это три.
И оборот
Дает параллель:
W - М
V – стала Л.
L – стала Г
Ь – Р.
h – стала Ч -
С поворотом пример.
В зеркале вижу
Новое я
N – это И.
R – это Я.
Считалочка
Кони в поле, сны в неволе.
Русь - не пуп, и поп не трусь.
В каббале бокальей доли
Одолела, голи, грусть.
Гладит бедра гладиатор.
Вёдрит глади дожделей
Ловит зовы мозг - локатор.
Гвоздит воздух, каторг злей.
В связи связан зёзом вяза.
Грезы, грозы, розог лязг.
Позолотою помазан
И зевотою погряз.
В чреве черном, вянет вечер.
Ночь навязчиво длинна.
Утро нутро изувечит,
День научит начинать.
1988
Делирий
Когда рассвет кровил по листьям
И правил мудро солнцеход
И я осыпан многосвистьем
Уж было тронул рать в поход.
Как изнуренный ночи бденьем,
Mой взгляд проник пространства сквозь
И вещего глубинным зреньем
Взглянуть на многое пришлось.
Мешались ясные картины -
Подобья выхваченных снов:
В пылу объятые дружины
И ядр лет поверх голов.
И утро лам у Брахмапутры
У хмарой спрятанных вершин
И Шри, и Свами, вабны хуторы
Ашрамы Гуру, Рам, и Кришн.
И рот разинутый Америк
И скреб до неба над тайгой.
Род, исчезающий по мере
Того, как Бог взмахнет рукой.
И дальше - более и четче
Осины, гнутые в дугу,
Ребенок, прошептавший:"Отче",
И мать, шагнувшая в пургу.
И реки, сытые ураном,
Распады душ, распады чел,
И муж, седеющий так рано,
И муж, что в грехе поимел.
Березы в розовых коронах,
И крон раниму желтопрядь,
И небо в чумах и бубонах,
И гор кочующую грядь.
Увидел се... но молча внемля
Повел я рать - не умирать
Вдали еще дымились земли…
А санитар тащил в кровать.
1985 (1988)
* * *
Раскол забором.
Грот обездолен.
И наговором
свален и болен.
Мозг воспален.
Слезой просолен.
И гнусь как клен
у колоколен.
Комочком нерв
парю Жар-птицей
душа как червь
стволом слоится.
Что чистый короб,
нутра ни чуя,
с разбега гор об
бугор лечу я.
Как ворон - вором,
украдкой, хворым,
минуя норы,
упал за бором.
Колена вишни
пред мной склоняли.
Шептала - Лишний...
Но я ли, я ли?
Луна линяла
и звезды стыли.
Уходишь вяло...
Но ты ли, ты ли?
О-о-о, межуясь раздором,
не вижу зари я!
Укором,
Бог, усмири ярь.
Дорогу дай верную.
Вывери путь сер на юг.
Где лебеди беду закрылуют,
Где ос, стрекоз звонкокрыл уют.
Пока же муки на яву и во сне
и крики стострунны. Pевy о весне,
о радости раскованной, голокопычей.
О, рьяной хвори изъян.
О, бычий
ор из ям.
1987
* * *
Оззи Антонову
Я Белым увлечён, он Черным!
Я чаще вспять, а он внахрап.
Мне ближе фьюжн с Майлса горном,
Ему - хард-рочий завихрат.
Мои ж джазовые оттяжки
Его оттяжкам роковым,
Отщёлкнут с лязганьем подтяжки
Порты принизив до травы.
В АлисКино зашевчукуясь,
ЗаэЛэСДэнясь в ДэДэТах,
ХрипЦой корейской возглюкуясь
Он автостопит на верстах.
И автоступы кочевые,
Взмахнув покорно помелом,
Летят на юг. А чаевые?
"Спасибо, брат" - и бьёт челом.
Я ж Хербинуясь откровенью
СПонтив и вДейвисив вина,
Лечу в страну ПэтэМетенью
Где джаза сеют семена.
И Шортер шоры мне разует.
Проронит фьюжновых зёрн.
И Джаррет в раже спианует
И в спину выфлейтует Хорн.
Он белогвардиясь шинелью
С наконоплюем орденов
Меня готов пронзить шрапнелью
Высокопарных хлёстких слов.
Я ж (с виду агнец на закланьи)
Набрав примочек за щеку,
В духобореньи и терзаньи
Плесну в ответ острот реку.
Пусть oн Алисничая, травлю
Устроит с Кинчей бормотой,
Я Блок из Белого поставлю
РазГумилюясь Ахматой.
Хипуны за Лефортой
Пнухие хипуны охочи,
Внахая хапуном кипучи,
Ерундя деревом,
Вальсируя розгом фраз,
Лозгая глозом желез на раз -
В мыле покобылили.
Досыта копыта опятив
Выхолем плохини Вопи,
Гоних, ногих, глупято выти
Блефо, зело, Лефортой выпи.
Тонити потом!
Потом по нити калёны идити.
Э-хо, э-э-хо, хо-хи! -
Холопы хул и хахаты,
Холих театрелей хили
В холле лохо хмили.
Ай, плахаты!
Ай, плаха - ты холодом ...
А посель хипуны посели в чёлны и хипуны
/Смея яться/
И схипнули.
1988
Беснь Шаляпины
Эй, волосяне смеха!
Эй, холостяне греха!
Шопоту лепета нехотя
Ропоты топота выпятя -
Сели и спели.
Беснь неся
Не под Собинова,
/В том ничего б и особенного/
Шалой шалясь шаляпенной,
Трелию мепиц-топелью,
Взвыли
Головотяпенной
Вопелью.
1988
* * *
А. и Т.
Вот оказия, не пели соловьи
Чей голос - гол и Логос.
Но соло слов на слог любви
Клались от Бога.
О мором крыз
порезан друг.
О норов крыс
велик - не вдруг.
И дева витаний
гадание вяжет
на спицах.
Стенаний
ляжет
на лица
печать.
Спать –
маза бы
Уж слышен глас трубы.
* * *
С. и О.
Нанижу камье, татарах качель.
И колики-приволики кочевни.
О, казнь!
О казаньи мучель!
О, козни выпитой учевни!
Из сфер
Из Свер
из длова иска.
Ура – Уралу!
(хлопотаю хохмиво)
Но право, вежу, что без риска -
то влево волит особливо.
* * *
Роману Окорокову
Бросил око - на рок
и о рок, затуманило око...
Был в начале - порог,
и в конце - роковая морока.
Вслед пороку - не рек,
не чернил я роман с продолженьем.
Лишь бежал на утёк
с протяжённым лица выраженьем.
Да! Сара - не таво!
Вотараса, та раса, не нова
мне забывшему о
том, как трепетно духу в оковах.
И бредя по Сара-
това улицам длинным и тёмным
мне хотелось утра
И конца всем страстям неуёмным.
Бросил око - на рок, и о рок,
моё око под кровом.
В тере...ринулся...мок,
к Око.. .в окна... роковым.
Каб не Ро, каб не ма,
каб меня не признали,
то б сидел облома-
тым, всю ночь на вокзале.
Зёй по тя
Стеньки голубой стезёй,
матушкой-еликою,
шлю я к тя свой зычный зёй,
вострубаю, кликаю.
Ты же мя не хоча знати,
на мой зёй зацыкаешь.
И назад по Волге-мати
восвоясь отбрыкаешь.
Навигация
Перейти к полной версии