Антропософский форум > Храм
Монстр
Sergei:
Новая дополненная версия книги: Бондарев Г.А. - Рождественское Собрание в изменившихся условиях нового времени 1923 – 2005
Спасибо и Бондареву и Владимиру. Давно ждал этот материал.
Суламифь Вульфинг "Дракон"
Семь лет спустя
--- Цитировать ---Что касается той помпезной акции «слияния» современного Антропософского Общества с Обществом Рождественского Собрания, с критики которой мы начали эту книгу, то от неё, практически, не осталось никаких следов. О ней стараются даже и не говорить в Обществе. После неё Общество продолжало и продолжает стагнировать так же, как оно стагнировало и до неё, будучи разрушаемым коррупцией, духовной несостоятельностью различных его администраций и многочисленными лоббистами разнообразной политической, оккультной и иной окраски. Главную роль при этом играет совершенно катастрофическое обмельчание антропософской работы тех членов Общества, которые как будто бы ещё сохраняют верность подлинным ценностям Антропософии. Трагизм положения зашёл так далеко, что главным достоинством члена Общества стало уже просто не враждебное его отношение к Антропософии и к Рудольфу Штайнеру. Вследствие этого когда теперь слышишь, что кем-то где-то об Антропософии говорятся разные нелепости, то критиковать это или хотя бы замечать уже не решаешься, если знаешь, что автор их в общем-то преданный Антропософии человек. Это теперь действительно стало слишком большим достоинством, чтобы не ставить его выше истины. Мы оказываемся в этом положении как на поле боя: ведь не станешь же перед врагом обнаруживать ошибки своего соратника! Мы помним, насколько сильным был этот аргумент у большевиков в их борьбе со своими противниками.
Это новое, такого раньше в АО не было. Ещё лет десять тому назад можно было истину ставить превыше всего и неколебимо бороться за неё, так сказать, не взирая на лица. Была возможна созидательная критика. Теперь её время прошло. И, как кажется, стало не слышно и самой критики. Восторжествовала позитивность кладбищенской тишины. Этим должно было всё кончиться, ибо слишком велик был страх перед критикой одних и слишком велико было желание других добиться всеобщей позитивности любой ценой, любыми компромиссами со злом.
...Что касается судьбы издания полного наследия Рудольфа Штайнера, то она по-прежнему остаётся просто трагической. За последние 5 лет вышел из печати лишь один том –ИПН 75. Но что это за том? В нём опубликовано всего пять открытых лекций, из них одна уже была издана раньше в ИПН 73а. Из ни разу не публиковавшихся лекций в томе дана лишь одна. А том стоит 66 швейцарских франков! Создаётся впечатление, что этот том был издан как насмешка над теми, кто ждёт продолжения публикации полного собрания трудов Рудольфа Штайнера. А в архиве тем временем лежит, согласно сообщению, данному в «Rudolf Steiner Archiv Bericht» за 2006 год, 994 неопубликованных лекции. А если учесть все краткие, отрывочные записи, то – около 2500! Многие из тех почти тысячи лекций, как утверждают в архиве, «довольно тощие», т. е. не стенографированы, записаны кратко, но мыто примерно уже знаем, что означает эта «тощесть». В своё время Хелла Висбергер издала три больших тома подобных лекций (ИПН 266/1-3). Так получилась же целая антропософская энциклопедия! Видимо, остаётся в силе наш первоначальный вывод, что в этом столетии мир тех лекций из рук Наследия не получит.
...В остальном нужно было бы ещё говорить о том, что в Дорнахе больше нет школы эвритмии, нет в том месте, где она родилась; что приходит в безнадёжный упадок сцена Гётеанума; что постепенно склоняется к закрытию знаменитая антропософская фармацевтическая фирма «Веледа» (её отделение в Москве уже закрылось) ; из ассортимента изготовляемых ею лекарств исчезло уже более тысячи наименований, что самым серьёзным образом затруднило работу антропософских врачей терапевтов.
Можно было бы долго приводить примеры того, как материализм, ложная мистика, экстрасенсорика, мелкое самолюбие зазнавшихся пигмеев духа пытаются соединёнными усилиями, как они это называют, – «свергнуть Рудольфа Штайнера с пьедестала» во имя своей, якобы, независимости, которую они путают с мелким тщеславием. Их поведение ведёт к ужасающему упадку духовности и у тех, кто, вроде бы, свободно, честно, с радостью принял Антропософию. Они боятся теперь показаться старомодными.
Но вот что при всём этом интересно: как будто бы начал возрастать интерес к Антропософии у самых разных людей во внешнем мире.
--- Конец цитаты ---
http://bdn-steiner.ru/modules/Books/files/Bondarew_RS_rus.pdf
Sergei:
--- Цитировать ---Может быть... здесь мне и ставить точку, потому что нет еще слов к оформлению последнего семилетия?
Постараюсь все же дать не формулу, а лишь импрессию этого периода моих устремлений.
В 21 году я ехал в Дорнах; я нес серию неразрешенных в 1916 году вопросов об "А. о.", его людях, его быте, о себе в нем и, во-вторых, 1) серию вопросов об антропософии в России, как поданных действительною жизнью, 2) о себе в этой жизни, 3) и о ряде людей, кружков, организаций, облекавших меня доверием как русского писателя и общественного деятеля; хотя бы антропософу и председателю "В. ф. а." есть о чем поделиться с советом "А. о.", и как с деятелями "А. о."; о своих личных, слишком личных вопросах, как они ни казались важными (хотя бы вопрос о медитациях, моем "опыте" и т.д.), я думал не слишком пристально, ибо жить личной жизнью в России я отвыкал; наша личная жизнь чаще всего определялась термином не: не ели, не спали, не имели тепла, денег, удовольствий, помещений, здоровья и т.д.; но это не было предметом слезливых жалоб, потому что громадное "да" осмысленно-духовной жизни с радостью преодолевало все эти "не". Не с "не", а с "да" (и большим) появился на Западе я; наконец я знал: в разрезе личной жизни на Западе мне предстоит хирургическая операция, к которой с 19 года я был вполне готов; не она главным образом волновала; волновала всяческая "социальность"; с невероятным усилием два с половиной года я добивался условий отъезда для разрешения своих "социальных" тем вопреки личной грусти: оставить друзей, близких, мать, любимую работу в "В. ф. а. " в Ленинграде и в "ломоносовской группе" в Москве.
Что я встретил.
Здесь... пауза.
Мороз продирает по коже при воспоминании битком набитого зала в 3000 человек, куда я попал в первый день приезда в Берлин и где встретился с "близкими" некогда мне, и с рядом старых знакомств, и с "дорнахцами", и со Штейнером. Все "социальное", копимое 5-летием, тогда именно рухнуло; началось - "это".
"Это" - ужасающая импрессия; пахнет - странно; сладковато, приторно, ни явно дурно, ни явно хорошо; что это - вонь или парфюмерия? Так спрашивал я себя 21 год назад в бытность студентом-распорядителем концерта, нюхая свои надушенные белые перчатки и вдруг поняв: пахнет трупом (я в этот день работал в анатомическом театре: духи и мыло не вытравили запаха мертвецкой); тогда же, 21 год назад, я понял, что запах чистого трупа куда приятнее запаха надушенного трупа. Волна непреодолимого отвращения поднялась во мне, и я как бы лишился сознания... на два года, инстинктивно протянувшись к спасительному нашатырному спирту, но ошибочно схватив... винный спирт.
--- Конец цитаты ---
Пожар Гётеанума
--- Цитировать ---В 1915 году в Дорнахе я видел во сне пожар "Гетеанума"; самое неприятное в этом сне: пожар был - не без меня; несколько позднее передавалось в обществе, будто доктор сказал, что "Гетеанум ", постояв лет 70, сгорит; не знаю, насколько "россказни" соответствовали действительности; в 1922 году (весной, летом, осенью), размышляя об ужасе, стрясшимся надо мною, ловил я на мысли себя: "Гетеанум", ставший кумиром, раздавил души многих строителей; угрожающе срывалось с души: "Не сотвори себе кумира". И опять проносился в душе пожар "Гетеанума"; и душа как бы говорила: "Если б этой жертвою вернулся к нам Дух жизни, то..." Далее я не мыслил. А 31 декабря 1922 года он загорелся; и горел 1 января 1923 года. Таки сгорел!
В минуты пожара я был в Сарове (под Берлином) у Горького; мы сидели в бумажных колпаках (немецкий обычай) и благодушно беседовали; комната была увешана цветною бумагой; вдруг - все вспыхнуло: огонь объял комнату; бумага, сгорев, не подожгла ничего; странно-веселый вспых соответствовал какому-то душевному вспыху; мелькнуло какое-то будущее (в то время "Гетеанум" пылал); я вернулся 3 января в Берлин; и там узнал о пожаре.
С "Гетеанумом" сгорел принцип "эсотерической общественности", общество было трупом; мне было ясно: Штейнер - нужен; антропософия - нужна; "Общество" - нет.
"Храм" этого общества был сожжен в моей душе приблизительно в эпоху пожара "Гетеанума"; железобетонная мемория стоит на этом месте: "Memento mori!" А знак "Гетеанума" я приподнял над душой моей в октябре 1913 года после курса Штейнера "Пятое Евангелие". Храм души моей стоял на норвежских высотах; и увиделся ясно в местах перевала горного хребта, у ледников, откуда впоследствии взят камень для куполов сгоревшего храма; даже так взятый камень не смог быть куполом, потому что камень - подножие, и нельзя себя под ним хоронить; купол один - небо. Кучино. 7 апреля 1928 года
--- Конец цитаты ---
http://predela.net/modules.php?name=Books&go=page&pid=204
А что можно сказать сегодня ..... смотрите предыдущий пост
Лучи надежды? - http://bdn-steiner.ru/forums/index.php/topic,789.msg9313.html#msg9313
Галина:
Андрей Белый в начале части 15 пишет именно это…
--- Цитата: Sergei от 01 Сен. 2012, 17:00:22 ---
--- Цитировать ---Может быть... здесь мне и ставить точку, потому что нет еще слов к оформлению последнего семилетия?
Постараюсь все же дать не формулу, а лишь импрессию этого периода моих устремлений.
В 21 году я ехал в Дорнах; я нес серию неразрешенных в 1916 году вопросов об "А. о.", его людях, его быте, о себе в нем и, во-вторых, 1) серию вопросов об антропософии в России, как поданных действительною жизнью, 2) о себе в этой жизни, 3) и о ряде людей, кружков, организаций, облекавших меня доверием как русского писателя и общественного деятеля; хотя бы антропософу и председателю "В. ф. а." есть о чем поделиться с советом "А. о.", и как с деятелями "А. о."; о своих личных, слишком личных вопросах, как они ни казались важными (хотя бы вопрос о медитациях, моем "опыте" и т.д.), я думал не слишком пристально, ибо жить личной жизнью в России я отвыкал; наша личная жизнь чаще всего определялась термином не: не ели, не спали, не имели тепла, денег, удовольствий, помещений, здоровья и т.д.; но это не было предметом слезливых жалоб, потому что громадное "да" осмысленно-духовной жизни с радостью преодолевало все эти "не". Не с "не", а с "да" (и большим) появился на Западе я; наконец я знал: в разрезе личной жизни на Западе мне предстоит хирургическая операция, к которой с 19 года я был вполне готов; не она главным образом волновала; волновала всяческая "социальность"; с невероятным усилием два с половиной года я добивался условий отъезда для разрешения своих "социальных" тем вопреки личной грусти: оставить друзей, близких, мать, любимую работу в "В. ф. а. " в Ленинграде и в "ломоносовской группе" в Москве.
Что я встретил.
Здесь... пауза.
Мороз продирает по коже при воспоминании битком набитого зала в 3000 человек, куда я попал в первый день приезда в Берлин и где встретился с "близкими" некогда мне, и с рядом старых знакомств, и с "дорнахцами", и со Штейнером. Все "социальное", копимое 5-летием, тогда именно рухнуло; началось - "это".
"Это" - ужасающая импрессия; пахнет - странно; сладковато, приторно, ни явно дурно, ни явно хорошо; что это - вонь или парфюмерия? Так спрашивал я себя 21 год назад в бытность студентом-распорядителем концерта, нюхая свои надушенные белые перчатки и вдруг поняв: пахнет трупом (я в этот день работал в анатомическом театре: духи и мыло не вытравили запаха мертвецкой); тогда же, 21 год назад, я понял, что запах чистого трупа куда приятнее запаха надушенного трупа. Волна непреодолимого отвращения поднялась во мне, и я как бы лишился сознания... на два года, инстинктивно протянувшись к спасительному нашатырному спирту, но ошибочно схватив .... винный спирт.
--- Конец цитаты ---
.....................................
--- Конец цитаты ---
Другое дело, что до этого момента он (Бугаев) и с с л е д у е т многое, что происходило в антропософском обществе. И, делая вывод
«…Штейнер - нужен; антропософия - нужна; "Общество" – нет…» определяет свою позицию.
До этого же, описывая пожар Гетеанума (первого) не только как неизбежность, но и как своеобразное очищение от, скажем, стабилизации, приводит свои переживания и то, что происходило в душе.
--- Цитата: Sergei от 01 Сен. 2012, 17:00:22 ---
Пожар Гётеанума
--- Цитировать ---В 1915 году в Дорнахе я видел во сне пожар "Гетеанума"; самое неприятное в этом сне: пожар был - не без меня; несколько позднее передавалось в обществе, будто доктор сказал, что "Гетеанум ", постояв лет 70, сгорит; не знаю, насколько "россказни" соответствовали действительности; в 1922 году (весной, летом, осенью), размышляя об ужасе, стрясшимся надо мною, ловил я на мысли себя: "Гетеанум", ставший кумиром, раздавил души многих строителей; угрожающе срывалось с души: "Не сотвори себе кумира". И опять проносился в душе пожар "Гетеанума"; и душа как бы говорила: "Если б этой жертвою вернулся к нам Дух жизни, то..." Далее я не мыслил. А 31 декабря 1922 года он загорелся; и горел 1 января 1923 года. Таки сгорел!
В минуты пожара я был в Сарове (под Берлином) у Горького; мы сидели в бумажных колпаках (немецкий обычай) и благодушно беседовали; комната была увешана цветною бумагой; вдруг - все вспыхнуло: огонь объял комнату; бумага, сгорев, не подожгла ничего; странно-веселый вспых соответствовал какому-то душевному вспыху; мелькнуло какое-то будущее (в то время "Гетеанум" пылал); я вернулся 3 января в Берлин; и там узнал о пожаре.
С "Гетеанумом" сгорел принцип "эсотерической общественности", общество было трупом; мне было ясно: Штейнер - нужен; антропософия - нужна; "Общество" - нет.
"Храм" этого общества был сожжен в моей душе приблизительно в эпоху пожара "Гетеанума"; железобетонная мемория стоит на этом месте: "Memento mori!" А знак "Гетеанума" я приподнял над душой моей в октябре 1913 года после курса Штейнера "Пятое Евангелие". Храм души моей стоял на норвежских высотах; и увиделся ясно в местах перевала горного хребта, у ледников, откуда впоследствии взят камень для куполов сгоревшего храма; даже так взятый камень не смог быть куполом, потому что камень - подножие, и нельзя себя под ним хоронить; купол один - небо. Кучино. 7 апреля 1928 года
--- Конец цитаты ---
http://predela.net/modules.php?name=Books&go=page&pid=204
--- Конец цитаты ---
Галина:
Нигде я пока не встречала, что бы об антропософии писали так:
--- Цитировать ---…я верен ХХХIII курсу лекций Рудольфа Штейнера, который - не курс, а ракурс целого курсов, лекций и пленума книг; как таковой, он - намек, знак, символ, как по-новому прочитываема антропософия, чтобы она была легконога и чтобы стало ясным, что и она - транспарант к тому, что за ней.
--- Конец цитаты ---
А. Белый "ПОЧЕМУ Я СТАЛ СИМВОЛИСТОМ
И ПОЧЕМУ Я НЕ ПЕРЕСТАЛ ИМ БЫТЬ ВО ВСЕХ ФАЗАХ МОЕГО ИДЕЙНОГО И ХУДОЖЕСТВЕННОГО РАЗВИТИЯ"
http://predela.net/modules.php?name=Books&go=page&pid=204
urga:
Если делать ставку на преданность одного индивидуума другому, то об истине лучше не упоминать. В лучшем случае получится "Общество Сознания Кришны" имени Шрилы Прабхупады.
Навигация
Перейти к полной версии