Автор Тема: Пожар Гётеанума 1922-1923гг  (Прочитано 8958 раз)

0 Пользователей и 1 Гость смотрят эту тему.

Оффлайн Сильвестр

  • Супер Модератор
  • Сообщений: 753
  • Karma: +0/-0
Пожар Гётеанума 1922-1923гг
« : 02 Янв. 2012, 04:25:18 »
На соседнем сайте разгорелся спор о пожаре Гётеанума,  с момента которого в конце настоящего года исполнится 90 лет. Рассматривается версия, что Гётеанум подожгли нацисты, есть и другие версии. Несколько выдржек из сообщений сайтов и воспоминаний исследователей и свидетелей, возможно будут интересны нашим пользователям.

Вот что сообщает журналистка
Елена Съянова

"Личный враг Гитлера"


Адольф Гитлер верил в магию цифр. По всем подсчетам, год 1923 обязан был стать решающим. «Судьба ведёт нас, — говорил Гитлер, — но мы должны помогать ей, избавляясь от наших врагов». У этой фразы имеется окончание, которое почему-то никогда не цитируют: «У каждого из нас, — продолжал Гитлер, — должен быть свой личный список».

Где начинающему политику разжиться «личными врагами»? Не на улице же, где дискуссии заканчиваются мордобоем. Скорее на модных интеллектуальных диспутах (теперь они называются ток-шоу), где сшибались высокими лбами молодые лидеры уныло однообразных партий широкого диапазона — от нацистских до либерал-демагогических. Полгода походив по таким мероприятиям, Гитлер сказал Гессу, что должен съездить в одно место.

На поездку требовались деньги. Гесс написал родителям в Александрию с просьбой срочно выслать ему значительную сумму. И Гитлер отправился в Швейцарию, в город Дорнах, провёл там около двух недель, а когда вернулся, смог воскликнуть, подобно пушкинскому Сальери: «И наконец нашёл я моего врага!»

Врага звали Рудольф Штайнер. Знаменитый исследователь творчества Гёте, Шопенгауэра и Ницше, глава Антропософского общества, тихо жил в швейцарском Дорнахе, читал лекции, ставил философские мистерии, принимал гостей, желавших познать его философию свободы.., и не подозревал, какую звериную злобу затаил против него некий субъект по имени Адольф Гитлер.

Вирус этой злобы Адольф подцепил от своего духовного учителя — Гербигера.

«Пророк, — внушал Гербигер своему ученику, — поднявшийся на высший уровень познания, диктует оттуда истину, к которой не должен быть приложен инструмент мышления низших. Только чувствование может приподнять этих низших до созерцания Космоса и Пророка».

У Штайнера — та же мысль, но ровно наоборот: «Мышление, говорит Штайнер, — есть элемент, посредством которого мы все поднимаемся до соучастия в общем свершении необъятного Космоса. Чувствование же возвращает нас в тесноту нашего собственного существа». Всё, что в Дорнахе было создано Штайнером, всё, что его там окружало — Дом Слова, уроки вальдорфской школы, театр, в котором процессы, проходящие в организме человека во время речи или пения, художественно воплощались в зримом движении человеческого тела, то есть — эвритмии.., всё это было прекрасно, всё обращено к душе человека — душе, которая, в отличие от кожи, не имеет цвета.

И всё это потрясло Гитлера. Но потрясение было чёрным. Своим «иезуитским» умом Гитлер угадал опасность. Стремясь постигнуть гармонию Космоса, Рудольф Штайнер желал перенести эту гармонию на общество, и он не только желал, писал и говорил — он строил, он действовал, он совершал поступки. Но на свою беду — на той же «мистической поляне», хозяевами которой уже объявили себя Германенорден и учитель Гитлера Гербигер. Чья возьмет? Куда вырулит немецкая мистическая традиция из великого потрясения Первой мировой? К Штайнеру, как к небожителю, съезжались знаменитости со всего света! А к Гербигеру кто ездит?! Нищие недоучки и маргиналы. Но у этих, последних, есть большое преимущество: в их руках чужие рукописи превосходно горят!

В ночь на 1 января «судьбоносного» 1923 года крепкий штурмовой отрядик из парней Эрнста Рема, тайно отправленный в Дорнах на средства Добровольческого корпуса, провёл акцию, в результате которой известный на всю Европу Гётеанум (Дом Слова), в котором были собраны плоды многолетних трудов Рудольфа Штайнера, сгорел дотла. Сам философ после такого потрясения тяжело заболел и спустя два года скончался.

Как и многие другие, эта маленькая трагедия выходит далеко за свои рамки: ведь до сих пор не нашлось личности, способной подобно Штайнеру, довести гениальную идею свободной вальдорфской школы до столь же гениального воплощения.


«Знание-сила», 2009, №5, c. 56.

Версия для передачи «Цена Победы», 27.11.2006: http://www.echo.msk.ru/programs/victory/47807/ со слов "Е. СЪЯНОВА: В 21 году немцы". Аудио: http://www.echo.msk.ru/sounds/481453.html с 46:30.



Вот что сообщает один из пользователей соседнего форума:

Посудите сами. Если б реальные штурмовики реально спалили Гётеанум, чтобы сейчас глаголили официалы от антропософии?
Ведь периодически приходится отбиваться от нападок типа "антропософия учение расизма, Алоизович его взял в основу своей идеологии, на нем типа что-то там построил" ну и т. п.
Мне лично пришлось пару-тройку лет назад полемизировать в публичном месте с одним материалистом который ровно все это говорил. В 90-х это муссировалось в прессе, правда усилиями Прокофьева удалось это прекратить.
А что они говорят?
Говорят что да был поджог. Технически он был совершен так. Купол Гетеанума был двойной: не в том смысле что их два и они пересекаются, это и так понятно. А в том смысле что сам купол состоит из двух полусфер, одна вложена в другую. Меж ними примерно метр технологического проема (надеюсь, понятно выразился). Так вот поджигатель разливал бензин по всему периметру купола в этом проеме и запалил его. То есть эпицентр пожара был огромным. Посему ничего потушить было невозможно.
Так вот в результате пожара был один труп. Его обнаружили. А в близлежащих поселениях один пропавший без вести. Этот пропавший был с физическим дефектом (сильно перекошенный при ходьбе). А труп имел сильный дефект скелета - позвоночник какой-то ущербный. Один плюс один сложите, плиз.
Этот самый потерявшийся - имел какое-то отношение к Гетеануму. Я точно не помню, посему умолчу.
Картинка такая: разлил бензин, поджог, полыхнуло, заблудился в дыму, погиб.
И никаких отрядов штурмовиков.


Вот что говорил сам Рудольф Штейнер в лекции после пожара:Дорнах, 5 января 1923 г том 348 "Здоровье и болезни
.
Первая лекция для рабочих после пожара здания Гётеанума(35) в Сильвестрову ночь.
При появлении Рудольфа Штайнера все слушатели в знак своего участия поднялись со своих мест.
Трудно говорить о той боли, которую я испытываю. Я знаю, что вы принимаете внутреннее участие в происходящем, и поэтому мне не требуется много слов.
Обстоятельства позволяют обратить внимание на то, что я еще 23 января 1921 года(36) здесь, в этом зале зачитывал отрывок из некой брошюры(37), содержащий высказывания одного из недоброжелателей, теперь даже можно сказать — врагов. Вот как звучало это высказывание: «Огненных духовных искр(38), подобно молниям уже шипящих над этой деревянной мышеловкой, вполне достаточно; от Штайнера потребуется вся его премудрость для предотвращения того, чтобы в какой-нибудь один день настоящие огненные искры не превратили дорнахское великолепие в руины».
Видите ли, там, где возникает такой накал, не стоит особенно удивляться, что затем те самые вещи происходят в действительности. Именно таких вещей следовало серьезно опасаться в связи с возросшей враждебностью. То, что этого надо было серьезно опасаться, вы легко поймете. Но к тому же обнаруживается образ мыслей известных кругов.
Надо только увидеть эту враждебность, надо только подумать о том, с какой враждебностью газеты смакуют происшедшее, заявляя: «Разве ясновидящий Штайнер не мог предсказать этот пожар?» О том, что такая постановка вопроса является крупной глупостью, я вообще не хочу сейчас говорить. Но какая же степень злой воли заложена в этой враждебности, если даже сейчас находят нужным бросать в мир подобные фразы, публиковать подобные статьи! Отсюда видно и то, как люди думают, и то, насколько они жестоки сегодня. Это жестокость!
Но вы можете быть уверены, что я не позволю столкнуть себе с избранного пути тому, что совершилось. Пока я жив, я буду вести мое дело, буду вести его так же, как вел до сих пор! Я надеюсь также, что ни по одному из направлений не возникнет временных перерывов в работе, так что и в будущем мы сможем точно таким же образом работать здесь вместе — по крайней мере, таково мое пожелание — работать так, как работали до сих пор. Что бы ни случилось, я думаю, что в той или иной форме здание будет построено заново. Само собой разумеется, что для этого должно быть сделано все. Итак, мы должны продолжать идти дальше тем же образом, как мы это делали. Это просто наш внутренний долг.
Сегодня мне хотелось бы использовать время для того, чтобы рассказать вам еще кое-что, имеющее отношение к тому, о чем мы говорили с вами в последний раз, в то, менее скорбное, время.
Тогда мои усилия были направлены на то, чтобы показать вам: настоящая наука должна по-настоящему работать над тем, чтобы снова познать в человеке духовно-душевное начало. Но вы, я полагаю, даже не знаете, какие сильные страсти это вызывает именно в научных кругах. Ибо эти научные круги, так сами себя и называющие, готовы превозносить как нечто совершенно особенное тех, кто не вникает в суть дела. Когда же речь заходит о выступлении против антропософии, эти научные круги готовы делать общее дело с каждым, кто проявляет такую враждебность, — они делают общее дело!
Вы видите, что враждебность по отношению к антропософскому движению поистине не мала. В тот день, когда здесь произошло несчастье, я получил отчетный доклад одного объединения с названием: «Союз неантропософских знатоков антропософии»39. Речь идет о людях, которые, конечно, не имеют прямого отношения к нынешнему несчастью, но принадлежат к общему лагерю противников. Этот доклад заканчивался словами: «Идет борьба не на жизнь, а на смерть; победит та сторона, которой будет руководить Святой Дух».
После тех идиотических высказываний, которые позволили себе эти люди, можно было бы заранее предсказать — не говоря уже о Святом Духе, — что вообще никакого духа не имеют люди, решившие вести подобную борьбу не на жизнь, а на смерть; это с полной очевидностью следует из отчетного доклада названного союза. Но, тем не менее, существующая ярость выражается в словах: «Идет борьба не на жизнь, а на смерть». И борьбу эту эти люди уже ведут! И число противников поистине немалое. Научные круги, так называемые научные круги в настоящее время участвуют в подобных вещах весьма интенсивным образом.
Видите ли, я все снова и снова должен это подчеркивать, поскольку авторитет науки сегодня действует очень сильно. Если сегодня кто-то хочет что-либо узнать, он направляется к так называемому специалисту, ученому, именно так это заведено. Однако людям неизвестно, какими путями возникают такие специалисты, люди не знают, что человек может быть круглым идиотом, но, тем не менее, дипломированным «специалистом», и так далее. Эти вещи таковы, что когда-нибудь они должны быть по-настоящему осознаны; вот почему важно, чтобы ясность была внесена в саму основу, фундамент, на котором базируются эти вещи. Ведь даже самые первые фразы, которые преподносят сегодня в школе маленьким детям, являются, в переносном смысле слова, не более чем «капустой», то есть вздором! Вещи, которые считают сегодня само собой разумеющимися, являются именно вздором.



Вот что сообщает свидетель события:

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ АСИ ТУРГЕНЕВОЙ
http://bdn-steiner.ru/modules.php?name=Books&go=page&pid=7501

Общий распад отчасти отражался и на нашей жизни. Вновь возникшие на почве нашего Общества рабочие секции вытягивали средства из центра антропософского движения. Отсутствие сил ощущалось особенно отчетливо при попытках вмешаться в экономическую жизнь. В результате выросло беспокойство относительно финансового положения Гётеанума в будущем. Также приумножилась враждебная оппозиция, и доктор Штейнер постоянно указывал нам на ее деятельность. Все мы были в ужасе, когда он прочитал нам выдержку из одного соответствующего сочинения: "Стало быть в наличии имеется достаточно духовных искр, которые, подобно молниям, метят в деревянную мышеловку; от Штейнера потребуется некоторого благоразумия и примирительных действий, чтобы в один прекрасный день настоящая огненная искра не положила бесславный конец дорнахскому великолепию". То, что стояло за этими словами, нам, охваченным тягостным чувством бессилия, было непонятно; отсутствовала и выносливость, необходимая для защиты от надвигающегося рока. Подобное оцепенение мы переживали в первые дни войны, когда доктор Штейнер пытался призвать нас к бдительности по отношению к происходящему. Вероятно, и на этот раз он не мог бы говорить больше, чем он это делал. - Рождественские лекции, которые читались в Здании, вновь внесли в тогдашний мрак свет и надежду.

В пасмурный, сырой день я спешила после обеда в Гётеанум на эвритмическое представление. Две темные фигуры, похожие на химер собора Парижской Богоматери, свесились с парапета террасы возле небольшого помоста, установленного над южным входом. Собственно говоря, в это время на террасе уже не должно быть ни одного человека, - мелькнуло у меня в голове, но мне надо было торопиться. Длинное помещение нашей новой гардеробной располагалось на первом этаже возле комнаты доктора Штейнера и госпожи Штейнер. Тут же находилась комнатка Миеты Валлер.

В "Прологе на небесах" в первой части "Фауста" было занято около 30 человек (при этом требовалось переодевание); шел беспорядочный общий разговор. "Ребята! - воскликнула вдруг громко одна эвритмистка, - надвигается гроза, буря!" Она подбежала к окну, чтобы увидеть наступление ненастья. "Но зимой такого не бывает, это исключено", - неслось со всех сторон; небо было однотонно серым, без малейших признаков туч. "Я же слышала - был шум, как при сильной буре!" Эвритмистка оставалась при своем утверждении.

Когда мы спустились в гардеробную, позади сцены случилось еще кое-что. Одна из наших эвритмисток вдруг подбежала к двери на террасу и попыталась открыть ее. "На террасе заперты люди, они толкались в дверь", - уверяла она. Однако дверь была закрыта, и почти никто не обратил внимания на происшедшее. Когда мы очутились внизу, вперед протиснулась Миета Валлер: "Госпожа Штейнер, не ждать ли беды? Разбилось мое зеркало. Я не понимаю, почему оно упало со стены". Еще одно предостережение. Приди к нам доктор Штейнер, как это он обыкновенно делал, быть может, он занялся бы этим. Почему упало зеркало? Что это был за внезапный шум и что делали на террасе люди? Но он не приходил, и позже мы узнали, что во время его обращения к аудитории перед началом представления платформа для ораторского пульта, на которой он стоял, неожиданно начала погружаться в люк. - Кто сильнее? Кто был сильнее? Мы, в обличий Ангелов стоящие на помосте, образуя фигуру пентаграммы, представляющие голос Господа, - или черный Мефистофель внизу, озаренный красным светом?.. Я не могла избавиться от этих пугающих мыслей. "Новый год встречают всё новые могилы": эти слова Соловьева звучали в спектакле. Потрясал драматизм "Похоронного марша" Мендельсона. Среди прочего был и хор насекомых из второй части "Фауста": "С приездом, с приездом, старинный патрон"(10) При этих словах мы должны были одновременно совершать особые прыжки и трясти головой, подключая сюда эвритмию пальцев, - это было жутко. Взгляд младенца Христа (французское рождественское стихотворение) был глубоко серьезным.

Хотя вечерняя лекция также была захватывающе интересной, я не могла преодолеть ощущения холода, жути. Неужели никто не замечает, что доктор Штейнер прилагает все усилия, чтобы сосредоточиться на лекции? Его мысли словно уходили от него. Где он был в те моменты, когда голос внезапно отказывался ему подчиняться?

Я вышла из зала одной из последних. Внизу стояло несколько кучек людей, которые показались мне чем-то озабоченными. "Кому-то надо поджечь еловые ветки", - услышала я. Мне захотелось задать им вопрос, но тут ко мне подскочила со своими новогодними пожеланиями одна из участниц нашей "группы насекомых", и это отвлекло меня.

Едва придя домой, - а жила я в первом эвритмическом доме с окнами на Гётеанум, - я захотела задернуть шторы. Но что там происходит? Над Зданием тянулась как бы бледная полоса тумана; тени людей метались взад и вперед за ярко освещенными окнами южной лестничной клетки. Я поняла, что случилось нечто ужасное, и бросилась вон из комнаты. В прихожей стояла Эдит Марион, от волнения словно парализованная; она пыталась снять с подставки огнетушитель фирмы Минимакс. Одним рывком я выхватила его из крепления и побежала с ним к Зданию.

Перед входом лежал в полуобмороке наш молодой сторож из столярной Шлейтерман, задохнувшийся дымом. Кто-то пытался ему помочь. От столярной к Зданию выстроилась цепочка людей с ведрами и кувшинами. Я не хотела присоединяться к ним. Где же огонь? Комната госпожи Штейнер на первом этаже стояла открытой и пустой, пол был весь мокрым от примененных без пользы огнетушителей, - вокруг валялось уже множество пустых. - Где был огонь? Его искали наверху в Белом зале и между куполами, - но ближе дым не подпускал. Я пошла в большой зал: празднично и тихо, полное освещение; зал и сцена были пусты.

Под деревцем перед столярной стоял доктор Штейнер и смотрел на наши действия. Возле него была Эдит Марион. Почему он не вмешивается? Почему не помогает? Позднее я узнала, что он сразу вместе с двумя свидетелями проверил распределительный щит с электрическими предохранителями и убедился, что все в порядке. Затем он вызвал местную пожарную команду. Базельская пожарная команда приехала лишь гораздо позже, и воды оказалось достаточно, чтобы спасти столярную. Наша пожарная команда Здания и жители деревни пока что пытались взять верх над пожаром; однако огонь все еще не был виден, он бушевал между стенами! Только дым усиливался.

Снова оказавшись на южной лестничной клетке, я встретила Кэте Митчер, которая вместе с рабочими выносила мебель из комнатки госпожи Штейнер. Какой-то юноша по указанию доктора Штейнера прорубал топором дыру в деревянной стене. Тут я увидела голубоватые языки пламени, которые с огромной скоростью, словно змеи, устремлялись вверх. Было ли тогда еще возможно спасение? Не следовало ли прорубить эту дыру с самого начала, уже в половине пятого, когда наши эвритмисты услыхали шум? А теперь пламя свирепствовало между стенами уже много часов. Почувствовав внезапно подозрение, я должна была вспомнить о том отверстии, которое видела за несколько дней до этого у окна в комнату доктора Штейнера. Рабочие извлекли тогда несколько бревен из внешней стены, достижимой с террасы... Не было ли здесь какой-то связи?

Все еще по-праздничному спокойны были помещения под куполами, не затронутые бедствием. Я присела в зале. Мыслимо ли, что через несколько часов от всего этого здесь ничего не останется? Только смотреть - в последний раз. Но как эти мысли, так и мое человеческое присутствие были при происходящем неуместны. В страхе я ушла.

Как и прежде, доктора Штейнера под деревцем перед столярной окружал покой. "Нам нужна вода, вода больше не идет!" - кричали какие-то неумелые помощники. Он не спеша отыскал номер телефона, по которому надо позвонить. "Лестницы, нам нужны лестницы!" - кричали другие. "Возле стены за столярной", - сказал он. "Где я должен помочь, что мне делать?" К нему подбежал юноша, один из наших. Он молчал. "Помогите там внизу спасти модели", - сказала я. "Мне не нужно никаких моделей", - сказал доктор Штейнер, и снова повисло молчание. "Идите же", - сказала я спустя какое-то время.

Я еще раз зашла в Здание. "У нас есть шланги, но мы не знаем, где их можно присоединить к водопроводу", - сказал мне деревенский парень. К счастью, я это знала. Теперь я встретила в зале другую картину. Свет уже не горел. Наполовину освещенные угрюмыми языками пламени, которые пылали повсюду между куполами и окрашивали дым в красноватый цвет, выступали из этой жуткой атмосферы архитравы. Кое-кто пытался приставить лестницы к колоннам, но они оказались слишком короткими. "Помоги спасти занавес!" - крикнула мне одна эвритмистка, и мы вытянули разорвавшийся сверху донизу сценический занавес.

И вновь меня притянуло к доктору Штейнеру. "Господин доктор, теперь горит в зале на сцене!" - закричал кто-то издалека. "Почему никто не тушит? Почему не ставят лестниц?" - быстро спросил он. "Лестницы не достают, они слишком коротки", - сказала я. Он отвернулся.

Огонь с невероятной быстротой охватывал теперь и внешние стены. Доктор Штейнер потребовал, чтобы все покинули Здание. Жар все усиливался. Госпожа Финк, беспокоясь о стенограммах лекций, которые хранились в маленьком деревянном домике между столярной и котельной, попросила Гюнтера Шуберта принести их в Дульдекхаус. Он один не смог бы их донести, поэтому я пошла вместе с ним. Понадобилось лишь четверть часа, чтобы завернуть все тетради в шерстяное одеяло, которое мы понесли с двух сторон; однако о том, чтобы возвращаться тем же путем, уже не было и речи. Подобно гигантскому факелу стоял Гётеанум, со всех сторон объятый пламенем. Зной, как в жаркий летний день, достиг стекольного дома, мимо которого мы несли тяжелую ношу наверх, через лесок у Бродбекхауса (ныне склон Рудольфа Штейнера). Жара в Дульдекхаусе казалась все еще опасной; мы понесли драгоценный груз дальше - в Дом-убежище, где у моей сестры была комната.

Темно-красный жар стоял над ночной тьмой. Как при закатном освещении, краснели вокруг холмы и руины Дорнека. Тысячи зевак из Базеля и его окрестностей напирали на изгородь, окружающую территорию Здания; на саму территорию вход был запрещен. В молчании, словно зачарованные, взирали они на грандиозное зрелище танцующего, взвивающегося высоко в небо огня. Несколько паровых пожарных труб выбрасывали мощные струи воды на стены столярной, где еще недавно под деревцем стоял доктор Штейнер. В эту ночь обгорела половина этого деревца, и впоследствии оно стояло в течение нескольких лет с голыми ветвями.

Мы нашли доктора Штейнера стоящим на лестнице перед Ягерхаусом; его окружали члены Общества. Полночь миновала, и в первые часы нового года огонь начал несколько ослабевать. Толпа зрителей постепенно редела, ушел и доктор Штейнер. Теперь можно было снова заносить в столярную все то, что было убрано оттуда. Статуя Христа также была перенесена из мастерской на луг позади строения. Вновь можно было заходить на территорию. Глубокая синева окружала холм, пожар сделал свое дело. Только раскаленные массивные стволы колонн с двойным кольцом архитравов наверху вырисовывались на ночном небе. Незабываемая картина, исполненная ужаса и красоты! Эти прозрачные, прокаленные формы как будто были пронизаны пульсирующей жизнью и дыханием; то было как бы прощание с Землей, на которую на столь короткий срок было спущено Здание. Высоко над ним простирался небесный свод, - родина, куда оно возвращалось. Позади него на западе - красноватая полоса, отблеск возвещающего о себе на востоке дня.

И вот уже под тяжестью архитравов стало проламываться двойное огненное кольцо, обрушиваясь в виде раскаленной массы к подножию колонн. Стоя возле столярной, я могла видеть, как две тени в темноте медленно шли по дороге в гору. Доктор Штейнер в сопровождении Эдит Марион, тяжело ступая, согнувшись, вошел в столярную. Он был при госпоже Штейнер в Доме Ханси; из-за больных ног ей пришлось переживать пожар издалека, наблюдая его из окна.

Доктор Штейнер настойчиво потребовал, чтобы продолжалась та работа, на которую не повлияло случившееся; но многое должно было произойти, прежде чем для этого была отремонтирована столярная. Когда я заглянула в мастерскую доктора Штейнера, там еще царил полный хаос. Он стоял посреди нагроможденной вокруг мебели, сундуков. Он повернулся ко мне. В его широко открытых глазах не было ни малейших признаков озлобленности из-за пережитого,-только бесконечная боль и печаль.

"Почтенные, мудрые...": до этих слов дошел в своей приветственной речи Ангел из "Действа о трех царях"; затем голос отказал ему. Напрасно пытался он начать заново, - и тогда он тихо заплакал и стоял, опершись на свой посох, пока не нашел сил продолжать. - Во время вечерней лекции все, не сговариваясь, встали, когда доктор Штейнер вошел в зал столярной.

Столярная вновь сделалась на годы нашим рабочим местом.

Когда через несколько дней раскаленная зола остыла, в ней нашли человеческий скелет с изуродованным позвоночником. Такое же уродство было и у часовщика, исчезнувшего с момента пожара. Официально было признано, что он погиб при спасательных работах.

Страховая сумма была выплачена на основании того, что в ночь пожара доктор Штейнер установил: все предохранители были в исправности. Однако доктор Штейнер обратил наше внимание на то, что первое Здание было построено силой любви и жертвы. Если бы постройка была доведена до конца, Здание излучало бы мир. Во второе здание мы внесем с деньгами страховки человеческую ненависть...

Юношески веселый смех, который раньше часто освещал строгие черты лица доктора Штейнера, его быстрые, легкие движения, его ритмичная походка (никто не умел ходить так, как он) - ничего этого после ночи пожара мы уже не видели. Тяжкая ноша легла на его плечи. Ему надо было прилагать усилия, чтобы сохранить свою прямую осанку, и его походка сделалась напряженной. Но его влияние и сила духа в последний период жизни возвысились до сверхчеловеческих масштабов.



Что можно заключить об этом? Действительно Рудольф Штейнер был антогонистом Адольфа Гитлера: первый продолжал линию Гёте, Шиллера, Шеллинга, Фихте и Гегеля: второй был демонически одержимым националистом, расистом, который довёл Германию до полного коллапса


Галина

  • Гость
Re: Пожар Гётеанума 1922-1923гг
« Ответ #1 : 06 Янв. 2012, 05:11:51 »
Г. Сильвестр!
С НОВЫМ ГОДОМ!
БОГОЯВЛЕНИЕМ!
И - соответственно, рождением ХРИСТА!
       Вы, как всегда, аргументированно, основательно даете возможность каждому, в данном случае - мне, УВИДЕТЬ СУТЬ...
Читать такое - и то сердце саднит, а пережить такое... В дневниках А. Бугаева и А. Толстой и предчуствия очень сильные, и ощущение - "Почему не обратили внимания?!", "Почему не насторожились?!"
     ....Сильвестрова ночь...
Я посмотрела, почему такое имя для этой именно ночи...
Надо знать, что:
В Польше 31 декабря празднуют именины Сильвестра и поэтому новогодняя ночь называется Сильвестрова ночь. Перед тем как наступит полночь, поляки наливают в бокалы шампанское, и ровно в 12 часов выпивают его, обнимают друг друга и желают всех благ в Новом году.

Сильвестрова ночь ассоциируется у антропософов только и именно с пожаром! Именно в эту новогоднюю ночь с 1922 на 1923 год сгорел ПЕРВЫЙ ГЕТЕАНУМ!

Получается, что бы что-то понять, ему, ГЕТЕАНУМУ, надо было ... сгореть...
И, если учесть, что здания инкарнируются, проживают "свой век" и уходят, что бы освободить место для дальнейшего, то что же - что бы повзрослеть душой  и нам, живущим сейчас, нужен свой ... катаклизм?

                                                                                                                (_wizard)

ПС: У нас в Лазаревской в ночь с 2011 на 2012 год полыхало здание... В самом центре городка... Еще из старинных. Люди вложили много сил, средств для его реставрации - сгорел весь второй этаж и пострадал существенно первый... На втором этаже было элитное кафе, полное в эту новогоднюю ночь смеющимися, НИЧЕГО НЕ ПРЕДЧУВСТВУЮЩИМИ, людьми... Они предвкушали ночь чудес, подарков, веселья, выпивки, прекрасной закуски... Объятий, расслабления - они О С Т А Н  О В И Л И С Ь. Ничего ЭТОГО НЕ БЫЛО... Скажем так - легко отделались - не было и пострадавших серьезно...
     .... А здание.... Я - первого января - была рядом - выпирающие  "ребра" штукатурки так (НИГДЕ) сейчас не делают дома... Гарь... Перемешанные с пеплом, мусором - блестки и украшения - ГРЯЗЬ...
Как говорится - комментарии излишни...

                                                                                                  (_papa)