Антропософский форум > Антропософия
ПОСЛЕДНИЕ ПЕРЕВОДЫ из Полного Собрания сочиненй Р.Штейнера
Алекс:
Продолжение лекции 14 из тома 180
Наряду со сходством, однако, имеется и одно значительное различие. То, чем мы владеем сегодня как внутренней духовной силой, как головным переживанием, - как мы это уже описывали в данном рассмотрении, - тогдашний лемурийский человек тоже переживал, но переживал он это в ином виде. Лемурийский человек был совершенно другим, нежели современный человек, как вы можете прочесть в моей книге «Очерк тайноведения». То, что могло внедряться в него из Космоса, действительно проникало в него, так что лемурийский человек тоже получал примерно ту же мудрость, которой нынешний человек овладевает посредством своей головы, но она тогда втекала в него из Космоса; в этом отношении она была иной. Его голова ещё была открыта, его голова была ещё восприимчивой в отношении связи с Космосом. Поэтому в древности существовали силы ясновидения. Человек объяснял себе вещи не посредством логики. Он не изучал её, но он созерцал её, поскольку она из Космоса входила в его голову, в то время как сейчас она больше не может входить. Ибо то, что входит, прекращается в относительно ранней юности, как я это уже говорил; голова больше не находится в столь интимно-внутренней связи со Вселенной. В нынешний период это так. Но тогда это не было так; тогда голова человека находилась в гораздо более интимно-внутреннем отношении к Вселенной, тогда голова ещё принимала в себя мировую мудрость; от неё не приходила та логика, которая сегодня приходит туда, чем человек овладевает сам. Та древняя мудрость действительно была инспирированной, она подступала к человеку извне, происходила из божественных миров. Сегодня человеку антипатично, неприятно рассматривать это, ибо сегодняшний человек верит, - простите меня за слишком меткое, сильное выражение, - он верит, будто бы с тех пор, как он находится на Земле, всегда имел такой же твердый череп, как сегодня. Это, однако, неверно. Человеческие головы закрылись в относительно позднее время, человеческая голова была в древности восприимчивее к космическим входящим, втекающим потокам. Сейчас от этого сохранился лишь атавистический остаток. Каждый человек знает, что когда он разглядывает голову ребенка, - настоящую детскую голову, а не такую, какой она становится у взрослых, - то там одно место (родничок) остается мягким. Это последний остаток того открытого Космосу бытия, когда, сходя из Космоса в голову, космические силы в древности действовали определенным образом и давали человеку космическую мудрость. Тогда человек ещё не нуждался в той корреспонденции с сердцем, ибо тогда он имел малое сердце в голове, которое сегодня атрофировалось, стало рудиментарным.
Так изменяется человек. Но когда условия на Земле изменяются, человек должен понять это и изменить самого себя, чтобы самому приспособится к измененным условиям. Мы бы навсегда остались на помочах у Космоса, если бы наша голова не окостенела. Вследствие этого мы закрылись по отношению к Вселенной и можем развивать в себе самостоятельное «я». Важно обратить на это внимание. Мы можем развивать в себе самостоятельное «я» вследствие того, что мы на физическом уровне получили этот жесткий череп. Когда же, в сущности, исчез у человечества последний остаток от воспоминаний, живых воспоминаний о древней прамудрости? Он исчез только в тот период, который предшествовал нашему, в четвертый послеатлантический период, во времена греко-римской культуры. Во всяком случае, люди уже давно имеют закрывшийся череп, однако в Мистериях ещё всегда имеется сохраненная древняя мудрость, которая происходит из совсем древних времен, из того периода времени, который предшествовал тогдашней лемурийской эпохе Рыб, из лемурийского периода Овна.
В лемурийскую эпоху человеку раскрывалось из Космоса то, что он мог тогда иметь от своего «я»; его наиболее внутренние душевные силы раскрывались ему, входя из Космоса. Это прекратилось только в четвертом послеатлантическом периоде, в греко-латинскую эпоху. Небо закрыло перед человеком свои последние двери. Но зато оно послало вниз своего великого посланца именно в то время, для того, чтобы человек мог найти на Земле то, что раньше он получал с неба; найти Христа. В этом отношении Мистерия Гоглофы тоже является космическим фактом, когда для человека было утеряно то, что раньше, уже в лемурийскую эпоху раскрывалось ему с неба, раскрывалось на космическом уровне. Тут явился тот импульс, который мог раскрыться человеку от Земли. Только человек должен был мало помалу вырабатывать, образовывать то, что раскрывалось от Земли в импульсе Христа, образовывать благодаря вхождению в тот процесс омоложения, о котором мы говорим сейчас.
С этим развитием человека связано то, что сегодня мы, в сущности, носим в себе нечто, можно сказать весьма удивительное, чудесное. Во вчерашних рассмотрениях я указывал: знание нашего времени является наиболее спиритуальным из всего, что может быть; однако человек этого не замечает, поскольку он не дает этому знанию дозреть. То, что сегодня могут знать о природе, гораздо духовнее, чем то, что знали до сих пор. То, что знали до сих пор, было принесено известными воздействиями из Космоса. Я упоминал, что в звездах средневековая схоластика видела ангельскую интеллигенцию, ангелический разум. Новая астрономия никакой ангельской интеллигенции не видит, но видит только то, что рассчитывают с помощью математики или механики; однако, - как я бы сказал, - то, что видели раньше, при этом оказывается совершенно отсеянным, отсеянным вплоть до последней духовности. Потребовалась вся достойная любви гениальность Новалиса для того, в этом пункте видеть правильно. В афоризмах Новалиса вы найдёте прекрасное выражение, я уже часто упоминал о нём: «Математика, в сущности, является великой поэмой». Но для того, чтобы увидеть, как математика, посредством которой рассчитывают звездные миры в их движении, является великой поэмой, человек сам должен быть поэтом, не как нынешние натуралисты, но таким поэтом как Новалис. Тогда он с удивлением встанет перед поэмой - математикой. Ибо математика является фантазией. Математика не имеет дела с тем, что наблюдается органами чувств, она является фантазией. Однако она есть последний продукт фантазии, который ещё имеет связь с непосредственной внешней действительностью. Математика не является целиком просеянной майей. И если человек знакомится с нею, не только с тем шульмейстерским смыслом, который мастерит сегодня мир, но знакомится с математикой в соответствие с её субстанцией, знакомится с математикой в том, что она может раскрыть, тогда он знакомится с тем, что имеет столь же мало реальности, как отражение в зеркале, отражение, в котором мы видим в зеркале самих себя, и которое, однако, говорит нам кое-что, а при некоторых обстоятельствах говорит очень многое. Несомненно, однако, что если человек рассматривает отражение в зеркале как последнюю реальность, то он просто глуп. И если бы человек начал беседовать с отражением в зеркале, перепутав его с реальностью, то он искал бы этой реальности не в том месте. Столь же мало можно в том, что рассчитывает в астрономии математика, найти действительность. Но действительность тут всё же имеется. Как зеркального отражения не может быть без действительности, реального объекта, так и тут существует всё духовное бытие, будучи рассчитано чисто математически. Оно лишь всецело «просеяно» и должно снова проникнуть назад к действительности. Именно тогда, когда наше время стало абстрактным, стало формироваться на чисто головном уровне, оно имеет огромное духовное содержание. В сущности, нет ничего, что было бы так тонко духовно, как наша современная наука; только человек не знает об этом и не признает это по достоинству. Во всяком случае, доходит до смешного, когда человек на фоне современной науки является материалистом. Он, в сущности, является странным обособленным спутником жизни, если с современной наукой остается материалистом, однако почти все ученые – такие спутники жизни. Когда человек, с тем, что может развивать на понятийном уровне современная наука, утверждает, будто бы существует только материальное бытие, это выглядит комично; ведь если бы существовало одно только материальное бытие, человек никогда не смог бы утверждать, что это материальное бытие. Ведь, выдвигая утверждение: имеется одно только материальное бытие, - совершают тем самым акт, действие души, которое само является наиболее тонкой духовностью, какая только может быть. Этот акт доказывает единственно то, что существует не одно только материальное бытие! Ибо ни один человек не смог бы утверждать, будто существует одно материальное бытие, если бы имелось лишь одно материальное бытие. Можно утверждать всякие другие вещи, но нельзя ни в коем случае утверждать, что существует одно лишь материальное бытие, если человек воспринимает лишь материальное бытие. Когда утверждают, что существует лишь одно материальное бытие, доказывают тем самым бессмысленность того, что говорят. Ибо если бы было правдой то, что утверждает такой человек, если бы существовало одно материальное бытие, то из этого материального бытия никогда не смогло бы возникнуть что-то такое, что где-либо в человеке стало утверждением: «имеется одно материальное бытие», ибо утверждение является чисто духовным процессом.
Отсюда вы видите: в сущности, никогда не может быть приведено более логичного доказательства, что мир состоит из духа, как в наше время благодаря науке, которая в это не верит, - это значит, не верит в действительность самой себя, - и благодаря эпохе в целом, которая тоже не верит в саму себя. Лишь благодаря тому, что человечество от эпохи к эпохе всё больше и больше спиритуализировалось, что мы, наконец, дошли до того, чтобы иметь такие тонкие понятия, какие имеем мы в современности; лишь благодаря этому человечество пришло к тому, что оно видит совершенно «просеянные» понятия и по собственной воле может соединять их с силами сердца. Однако это обнаруживается правильным образом во внешней жизни, это также выявляется в великих катастрофических событиях.
Ибо существует большая разница, если действительно изучают историю, разница между тем, что сейчас называют современной Мировой войной, которая, собственно, никакая не война, но нечто другое, - я уже часто говорил об этом, - разница между современной Мировой войной и более ранними прежними войнами. Сегодня на такие вещи не обращают внимания, однако во всем те вещи, которые разыгрываются сейчас, выявляется эта разница. Многое можно было бы привести в доказательство того, что это выявляется. Но сейчас очень много людей, которые в неясной форме с позиции весьма особенного остроумия высказывают нечто, как тот человек в статье, фразу из которой я вам зачитывал. Ибо это современное остроумие направлено на то, чтобы снова и снова отстаивать странный тезис: надо продолжать эту войну как можно дольше для того, чтобы заключить по возможности наилучший мир. – Так никто не стал бы говорить по отношению к прежним войнам; так никогда не говорили. В некоторых других отношениях тоже никогда не стали бы говорить так, как говорят сегодня. Ибо, как сказано, люди не принимают это к сведению, но это, тем не менее, так: если вы возьмете все прежние войны, то вы всегда будете обнаруживать, - я могу привести сотни примеров, которые это доказывают, но я приведу только два примера, - вы всегда будете обнаруживать, в случае прежних войн, что, в сущности, люди так или иначе могли высказать, почему ведется война. Они хотели чего-то определенного, остро очерченного, четко описанного. Могут ли это современные люди? И, прежде всего, делают ли они это? Большая часть тех, кто принимает исключительное участие в этой войне, этого не делает. Ни один человек не знает, что, собственно, стоит за этими вещами. И если каждый говорит, что он хочет того или иного, то обычно он формулирует это так, что другие совсем не знают, чего же он хочет.
В случае прежних войн это было совсем не так. Можно просмотреть всю мировую историю, и вы такого не найдете. Вы ещё можете в более раннее время взять такие смутные события, - я хочу назвать татаро-монгольское нападение на Европу, - но вы и там всегда найдете: это были вполне определенные вещи, их нужно было только сформулировать, их надо было понять, из них самих можно было определить, что же происходит. Но где сегодня действительно ясное определение того, что, собственно, происходит, где действительно ясное описание?
Это первое. Однако, надо сказать и о другом. Что в более раннее время было обычным следствием войн? Можно привести сотни вещей, но я хотел бы привести только две: что бывало следствием войн в прежнее время? Посмотрите, где хотите: следствием были некоторые территориальные изменения, которые затем принимал люди. - Какую позицию занимают люди сейчас по отношению к этим вещам? Все они заявляют: территориальных изменений быть не должно. – Но тогда спрашивают снова: для чего же всё это в целом? В сущности, по сравнению с тем, что было прежде, дело обстоит так, что люди не могут вести войну ради того, ради чего всегда велись войны прежде: ибо этой причины может совсем не быть. В тот момент, когда что-либо такое должно появиться, тотчас заявляют: «этого недолжно быть». – Итак, никогда, - в соответствие с господствующими импульсами, - мира не будет никогда: ведь если всё оставить по прежнему, то совсем не надо было бы начинать. Но поскольку дело начали и, тем не менее, всё хотят оставить по-старому, то и дело, само собой разумеется, не могут прекратить, ибо иначе не было бы надобности начинать!
Эти вещи абстрактны, парадоксальны, но они соответствуют в глубине идущим реальностям; они соответствуют реальным условиям, которые следовало рассматривать заранее. Так что уже можно сказать: то, что обсуждается здесь как недостаточная корреспонденция между человеком головы и человеком сердца, является сегодня всемирно историческим событием. – А с другой стороны можно сказать: люди сегодня находятся на совершенно особенном отрезке пути развития, они не могут по-человечески овладеть своими мыслями. – Это и есть наиболее значительная характеристика нашего времени. Люди не могут по-человечески овладеть своими мыслями. Всё стало другим, но люди не хотят обращать внимание на то, что всё стало другим.
Итак, избегают иметь дело не только с чем-либо, имеющим значение в связи с вопросами мировоззрения, но и с тем, что действительно протекает в глубинах событий наших дней, столь всеохватывающих и столь тягостных для человечества. Люди больше не могут установить контакт между своей душой и своими собственными мыслями. Это указывает нам на то, как не только отдельный человек, но и человечество в целом в известной степени разучилось апеллировать к силам омоложения. Человечеству будет нелегко снова выйти из такого состояния. Оно сможет это только тогда, если оно поверит в силы омоложения, если будет искоренено многое из того, что уже не подлежит омоложению. Рассматриваем ли мы отдельного человека, или рассматриваем то, что происходит вокруг нас, мы повсюду найдем то же самое. Мы найдём просеянную сквозь сито головную мудрость, просеянную сквозь сито головную жизнь, без воли дать этим вещам дозреть посредством жизни сердца. Но это настолько сильно связано с всеобщими потребностями общечеловеческой эволюции, что человек в современности и в ближайшем будущем должен был бы совершенно добровольно направить на это самое пристальное внимание.
Об этом мы уже не раз упоминали с самых разных точек зрения. Именно это может указать нам на то, что духовная наука должна выступить в мире, во всяком случае, сегодня, - я бы сказал, - пусть даже как нечто абстрактное; однако она является плодотворной, она может преобразить мир, если сможет посылать свои импульсы в реальные, конкретные жизненные отношения. Человек шел бы навстречу печальному будущему, если бы и дальше продолжалось неверие в старение, если бы человек хотел остаться при том, что может переживать эта, так сказать, коротко живущая голова. Ведь я уже говорил: наиболее крайним экстремумом того, что может заполучить эта недолговечная кратко живущая голова, является тот абстрактный социализм, который происходит не из конкретных отношений. Но единственно в него и только в него верят по существу. Философ раз за разом утверждает, будто бы существует только одна материя и делает это вследствие своей утонченной спиритуальности. Только он должен был бы сразу отказаться от такого суждения, ибо оно бессмысленно. Во всеобщих мировых отношениях приходят к движущим пружинам современной так называемой войны, из которых нет выхода, точно так же как нет выхода из тезиса: существует только материя. – Ибо современность как раз является спиритуальной, и эта спиритуальность требует уплотнения она нуждается в усилении для того, чтобы ею можно было охватить реальность, чтобы спиритуальность могла вторгаться в действительность. В ином случае она останется всего лишь зеркальным отражением. Человечество, как работает оно сегодня, работает так, как если бы в какой-либо мастерской хотели бы работать не с реальными людьми, но как будто бы верили в то, что можно в мастерской работать с зеркальными отражениями.
Так обстоит дело в случае наиболее крайнего проявления головного мировоззрения, в случае социализма, который столь убедителен для массы людей потому, что является логическим головным переживанием, чисто логическим головным переживанием. Но если это логическое головное переживание не сходится с духовностью другого человека, с чем же оно тогда сходится? Мы часто упоминали это, причем, даже сегодня; тогда оно сходится, соединяется со слепыми влечениями и инстинктами, тогда происходит нечистое смешение между головным переживанием, которое, в сущности, является всецело спиритуальным, и наиболее слепыми инстинктами и влечениями. На Востоке (в России) это сейчас хотят соединить друг с другом на всемирно историческом уровне. (см. также лекцию «Имагинация об Европе» о соединении люциферических голов и ариманических медвежьих остовов, т.225 л.7 а также т. 346 – примеч. перев.) Социалистическая теория есть исключительно головное переживание, которое не имеет ничего общего с реальными, конкретными отношениями на Востоке. Это то, что выдумано, измышлено такими людьми как Ленин и Троцкий - это ничего общего не имеет с тем, что развивается как конкретные потребности на Востоке. Ведь если бы Ленин и Троцкий вместо России, в результате какого-либо странного стечения обстоятельств были бы заброшены в Австралию, то и там они точно так же верили, что надо вводить те же самые отношения, которые они хотят ввести в России. Эти отношения подходили бы к Австралии, к Южной Америке точно так же хорошо и точно так же плохо, как и для России. Они так же хорошо подходили бы на Луне, ибо ни к каким реальным, конкретным условиям они не подходят. Но почему? Потому, что они явились из головы, а голова появилась не от Земли. Возможно, именно поэтому они для Луны подходили бы лучше, поскольку произошли они исключительно из головы. – А голова не от Земли. Их убедительность строится на том, что они очень родственны голове. Однако здесь, на Земле надо основывать то, что родственно Земле, надо находить духовность, которая связана с земным будущим так, как мы это отображали сегодня.
Это вводит весьма значительные, глубинные вещи. Раздумывая над ними, увидят, как, в сущности, мало склонен современный человек входить в такие вещи. А они необходимы так же, как и повседневный хлеб, ибо иначе общечеловеческая эволюция или попадет в западню, волчью яму, или зайдёт в тупик, - если не будет найдено то, что ведет к омоложению.
Это обширная тема. На все эти вещи можно лишь намекать. Боюсь, что сегодня я говорил слишком долго, но мне хотелось сказать о разном.
Для пары дней, которые мы сможем провести вместе, мне, можно сказать, потребуется разное: мне ещё хотелось бы как-нибудь поговорить об иллюстративном искусстве. Затем я бы хотел, - поскольку я считаю, что в современности многое могло бы быть понятнее, могло бы быть намного понятнее, если рассматривать кое-что из прошлого, - я бы хотел дважды поговорить с вами на исторические темы. Мне даже хочется обсудить отношения в Европе в 9 веке (по Р.Х.) поскольку я мог бы коснуться многого, знать о чём, было бы важно для вас. И затем я хотел бы во второй лекции говорить об эпохе Христиана Розенкрейца.
Алекс:
ПЯТНАДЦАТАЯ ЛЕКЦИЯ
Дорнах 14 января 1918
Перевод с немецкого А.Демидов
История Европы до 9 века. Распад Римской Империи и расцвет арабизма. Великое переселение народов. Кельты и германцы. Связь римского христианства с франкским правящим элементом. Карл Великий. Папа Николай I; начало отделения восточного христианства от стран Запада
Сегодня мне хотелось бы представить кое-что на чисто историческую тему. Я считаю, что 9 столетие и 15 столетие (по Р.Х), о которых я хочу говорить в следующей лекции, на самом деле должны рассматриваться так, чтобы при рассмотрении культурного содержания именно этих обоих столетий можно было увидеть нечто важное, увидеть то, что могло бы научить нас выносить суждение о современности, суждение о современных отношениях. В 9 столетии мы имеем дело с одним из значительных исторических периодов европейской жизни, когда, - в этом 9 столетии, - западные страны выступили перед нами в христианизированном виде, насколько это вообще могло быть. Более ранние столетия были, в сущности, столетиями, в которые христианство ещё только добавлялось к западным странам. И в 9 веке, то есть в то время, которое последовало за столетием Карла Великого, мы видим, что Европа уже носит христианский характер, который затем на протяжении веков действовал в жизни людей Европы. Однако то, что Европа стала такой христианской, какой являлась она в 9 веке, имело разнообразные предпосылки. И судить о том, как приживалось христианство, можно только принимая во внимание эти разнообразные предпосылки.
Мы знаем, что ко времени возникновения христианства в Римской Империи начался императорский, имперский период, что он начался в форме единодержавия, единовластия, которое, в сущности, простиралось на весь известный в ту пору мир. Империя начала активизировать этот охват, по-настоящему изживать его. Мы знаем, что это было уже в то время, когда эллинизм, греческое начало в своей внешней политической форме бытия было отодвинуто, оттеснено. Однако этот эллинизм, как греческое начало на протяжении долгого времени был внедрен в романское, римское начало как образовательный, культурный элемент. Затем нам следует направить наш взор, прежде всего, на то, что из первоначального христианства, как мы его знаем, христианство постепенно вживалось во все формы Римской Империи, во все формы управления и законодательства Римской Империи. Затем мы видим, как христианство, развивающееся при самых разнообразных условиях в Европе в 1, 2, 3, столетиях вживалось во всё, что существовало как римский образ жизни. Но затем мы видим, как это вживание христианства в первую очередь связано с полной анархией в европейской жизни. Мы знаем, как Римская Империя, начиная с одного всемирно исторического момента, когда она распространилась наиболее широко, явно обнаружила в себе зародыш своего падения. Тех людей, кто обращает на это внимание, всегда должен будет занимать вопрос: отчего эта Римская Империя, поднявшаяся к такой славе, в течение трёх, четырёх первых столетий христианского летоисчисления, погибла? Можно верить в то, что вину за гибель Римской Империи несут только одни нашествия северных германских племен. Можно находить часть такой вины и в распространении самого христианства. И всё же глубинные причины гибели Западной Римской Империи были бы объяснены неправильно, если бы в вышеназванных факторах искали единственные мотивы этой гибели Западной Римской Империи. Ибо именно Западная Римская Империя показывает при основательном её рассмотрении, что такие образования несут в себе свою собственную жизнь, что у них есть и рождение, и юность, и известный возраст зрелости. Они постепенно должны отмирать, причём причину отмирания надо искать в них самих, так же как и в случае отдельного организма, причину старения и физического умирания надо искать в нём самом, а не во внешних условиях. Но, конечно, во внешних явлениях тоже можно воспринимать, как протекало это постепенное старение и окончательное отмирание того, чем являлась Римская Империя.
На что следует обращать внимание, рассматривая европейское развитие вплоть до 9 века (по Р.Х.), так это на то, что перед глазами исторического наблюдателя отчётливо всплывают два явления. Первое – постоянный упадок Римской Империи и всего того, что с ней связано; но другое – это то, что одновременно расцветает в жизни на Востоке. Мы видим, что на Востоке, далеко за областями, граничащими на Востоке с Римской Империей, происходит культурный расцвет, во всяком случае, внешний, материалистический культурный расцвет. Другими словами, те страны, с которыми Римская Империя, нельзя сказать, чтобы граничила в своем культурном расцвете, но которые номинально охватывали её, - эти страны переживали блестящий материальный культурный расцвет. Без этого материального культурного расцвета, который развивался на периферии Римской Империи, было бы невозможно то, что позднее, когда расцветало магометанство, когда в историческом становлении активизировался арабизм, этот арабизм блестящим образом смог предъявить претензии на большую часть мира к 8, 9 столетиям по Р.Х.. Ведь мы видим, что до 8, 9 столетий под духовным знаменем Мухаммеда, вплоть до Испании, распространяется арабское господство. Видим, что и в других направлениях европейская жизнь приходит в очевидную связь со всем тем, что вздымается тут вокруг как культурный расцвет. То, чего достигли арабы, ставшие врагами Европы, достигли в Испании, в Сицилии, двигаясь с Востока, должно было корениться в их богатстве, в блестящем материальном положении. Лишь благодаря этому стало возможно то, что арабам удалось осуществить блестящие завоевания. Откуда же появилось это явление, которое более внутренним, более интимным образом, нежели думают, было связано с тем, что происходило в Европе к 9 веку по Р.Х.? На чём основывалось это явление: то, что с одной стороны Римская Империя отступает назад, а, с другой стороны, восточная сущность испытывает небывалый подъём и чрезвычайно воздействует на западные страны? Ведь воздействие оказывалось не только путем завоевания, воздействие имело чрезвычайно духовный характер. Вы не поверите, сколь многое, арабы, частично благодаря греческой образованности, которую они сначала переняли, воткали в собственную сущность, - внесли в западные европейские страны.
Эти европейские западные страны благодаря той форме, тому виду, до которого они развились к 9 столетию по Р.Х., не были всего лишь потоком в себе, они не варились в собственном соку. Мы все, насколько мы принимаем участие в формировании западных стран, имеем в себе два отчетливых течения. Ошибаются те, кто верит, будто бы в западных странах распространялось одно только христианское течение; в духовном отношении весьма важным было то, что приходило от арабов и распространялось в западных странах. Образ мыслей, форма и способ представлений, перенятый у арабизма, глубоко внедрились в европейские отношения. В том, что сегодняшний человек, - я имею сейчас в виду не духовнаучно настроенных людей, а людей, имеющих общее образование, - в том, что современный человек думает о судьбе, о природном порядке, о жизни вообще, - во всём этом, даже в голову крестьянина внедрены разнообразные арабские мысли. И если вы возьмете многое из того, что сегодня господствует в умах, в головах, то вы найдёте, что там находятся арабские мысли.
Что может человек, посреди многого другого выдвинуть как наиболее характерное для арабского образа жизни, распространившегося в Европе? Как наиболее характерное можно выдвинуть то, что этот арабский образ мыслей, прежде всего, является изощрённым, является абстрактным. Он неохотно имеет дело с конкретным и поэтому больше всего любит рассматривать все мировые и природные соотношения в абстрактной форме. Помимо этого имеет место некое, - нельзя сказать просто «цветущее», но даже сладострастное развитие фантазии. Вы только представьте себе, что наряду с трезвым, абстрактным образом мыслей, который обнаруживается в арабизме даже в искусстве, развивается фантазия о своего рода рае, о своего рода потустороннем мире, наделённом всеми чувственным радостями. Это две друг другу сопутствующие вещи: трезвое, сухое, материалистическое рассмотрение природных и мировых отношений, а, с другой стороны, - пышная фантастическая жизнь, жизнь фантазии, само собой разумеется, притуплённая затем рассудочностью, - это продолжается до настоящего времени. Ибо если сегодня человек хочет что-либо сообщить о духовном мире, а именно, если он даёт это в форме фантазии, люди ещё принимают это. Тогда им нет необходимости верить в это, они могут принимать это в качестве фантастических образов. Это им нравится, ибо наряду с этим они хотят иметь и то, что они называют истинным, настоящим. Но это последнее должно быть сухим, должно быть трезвым, должно быть абстрактным.
Две эти вещи, которые изживаются в душевной жизни Европы в качестве второго течения, в существенном пришли из арабизма. На военном уровне арабизм был во многих отношениях потеснён, однако этот вид представления глубоко внедрился в европейскую жизнь, а именно в южную, западную и среднеевропейскую жизнь, и, в меньшей степени, в восточноевропейскую жизнь. Однако и здесь, по крайней мере, в том, что называют «образованием», он частично внедрён. Так что христианство, которое в отношении этих вещей устроено совершенно иначе, должно было бороться с этими противоположными представлениями. Итак, если хотят понять развитие Европы до 9 века по Р.Х., нельзя упускать из виду то, что такие арабские мысли внедрялись в Европу. Даже не верится, насколько, в сущности, близко стоит Европа к тюркизму, турецкому началу, насколько близка она магометанской культуре в тех мыслях, которые имеет европеец о жизни, судьбе и так далее.
Но как произошло то, что тут, на периферии Римской Империи могло возникнуть нечто такое, - лучше сказать, - могло укорениться нечто такое, что так сильно повлияло на создание Европы? Это связано именно с тем, что Римская Империя становилась всё больше и больше. Этой Римской Империи, когда она всё больше и больше расширялась, было необходимо для удовлетворения потребностей, возникающих в этом обширном государстве, доставлять много-много продуктов с Востока, которые надо было оплачивать. Мы видим, как по мере развития Римской Империи, именно с начала нашего летоисчисления, значительным явлением в развитии Римской Империи становится то, что римляне должны были слишком много платить за то, что доставлялось с Востока. Другими словами, мы видим, что в это время в Римской Империи имел место небывало сильный отток денег на периферию. Деньги утекали. И курьёзным образом не открывалось никаких новых источников денег. Следствием отсюда было то, что финансовое положение, финансовые отношения в Римской Империи полностью изменились, что Римская Империя с развитием христианства стала бедной в денежном отношении, то есть обнищала по части золота и серебра. Таково было основное многозначительное явление. Так что христианство распространялось по Римской Империи в областях, которые имели тенденцию ко всё более примитивному экономическому состоянию. Ибо там, где имеет место денежное обнищание, где происходит обнищание в отношении золота, - на физическом плане дело обстоит именно так, - там очень скоро появляется необходимость вернуться к примитивным формам натурального хозяйства, к примитивным формам и способам своего рода меновой, бартерной торговли посредством обмена товарами. Но это было ещё не самое важное. Важным было то, что при наступлении обнищания золотом, стало невозможно создавать широкие, богатые и влиятельные союзы, объединения людей. Из-за этого люди были вынуждены использовать значительно более близкие отношения; при обмене и в совместной жизни они в своих потребностях были заключены в более узкие границы.
Так произошло то, что римская экономика постепенно переходила к тем формам и способам, которые были непривычны для неё как Империи. Все учреждения, встречающиеся в Римской Империи, все виды учреждений по управлению, администрированию и так далее, всё то, что выполняло связующую роль между областью и её властями,- всё это было устроено в расчёте на то, что у человека есть деньги. Но вот, денег становилось всё меньше и меньше. Вы можете наблюдать это в одной специфической области. Естественно, когда государство становилось всё больше и больше, римлянам было нужно, - особенно во внешних частях Империи, - всё больше и больше легионов; для них были нужны солдаты, солдаты хотели получать вознаграждение, плату. Нельзя было экспортировать на периферию бесчисленную массу вещей, производимых в самой Италии. Солдаты же хотели, чтобы им платили золотом, для того, чтобы они сами смогли затем торговать с другими. Но постепенно золота не стало. Платить солдатам больше не могли. Так было во многих областях. Итак, Римская Империя умирала из-за своей собственной величины. А в её окружении, на её периферии развивалось совсем особое богатство, которое, само собой разумеется, тоже имело как следствие то, что становилось некоторым базисом, некоторой основой для духовной жизни.
К этому добавилось и нечто другое: римляне постепенно были переориентированы так, что уже не могли жить по своим древним обычаям. Конечно, тут не следует рассматривать отдельных людей, но учреждения в целом. Однако на Севере были в наличии свежие народности, племена; в соответствие со всей их моралью и обычаями они были организованы для ведения натурального хозяйства. Среди них постепенно вырабатывалась тяга и стремление к натуральному хозяйству. Благодаря их глубоко укоренившимся элементарным склонностям и симпатиям они были организованы именно для таких отношений. Эти германские народности, германские племена, - так называли их в их общности, когда она распространились в Западной, Средней Европе на севере Римской Империи, - постепенно переходили от полной анархии в 3, 4 веках ко времени полной консолидации в 9 столетии. Я не говорю, что в их области так было всегда, но это возникло постепенно. В натуральном хозяйстве они нашли то, что соответствовало их нравам и обычаям, а также их симпатиям и антипатиям, в то время как у римлян этого не было. Но, прежде всего, натуральное хозяйство соответствовало в известном смысле учреждениям, формам социальной жизни людей в этих северных областях.
Теперь надо бросить взгляд на эти области. В общем, говорят так: там, в первые христианские столетия, находились германские народности. То, что распространялось тут на Севере, мы сегодня называем германской народностью, в сущности, только потому, что если нечто находится далеко, оно выглядит как некое единство. Если комариный рой находится довольно далеко, он выглядит как единая серая масса. Если же мы будем разглядывать каждого комара в отдельности, то это будем выглядеть иначе. Так и то, что тут, - во время Римской Империи вследствие названных характерных условий распадалось, - на Севере ширилось, однако, в общем, ещё не охватывалось названием «германские народности», как происходит это сейчас, вследствие отдаленности во времени. Ибо, прежде всего надо рассматривать, как формировалось то, что с Севера сталкивалось с Римской Империей в 3, 4, 5 столетиях. На это надо направить взор. Впрочем, когда Тацит ещё в первом христианском столетии увидел эти северные области, дело обстояло так, что процесс, разыгрывающийся тут, когда было мало точек соприкосновения с Римской Империей, имел исходной точкой то, что во всех этих областях первоначально находились аборигены. Тут находилось местное население, которое, - если углубиться в развитие Европы, - по прямой линии восходило к кельтам, к кельтскому элементу, по крайней мере, в Западной и Средней Европе.
То, что культивировалось в Европе в более древние времена, а именно, до возникновения христианства, в первую очередь принадлежало к древнему кельтскому населению. В этом кельтском пра-населении, древнейшем населении, следует искать основу всего европейского населения. Всюду в Европу вливались потомки кельтской крови, не только в Западной Европе, но, прежде всего, в Средней Европе. В Баварии, Австрии, Тюрингии есть очень много людей, в которых, - если будет позволено обозначать эти вещи не слишком точно, - течет наследие крови древних кельтов, совершенно независимо от Западной Европы. В высшей степени вероятно, что в Западной Европе течет меньше кельтской крови, чем в Средней Европе.
В эти изначальные кельтские отношения сначала было внедрено нечто такое, происхождение чего для внешней истории остается неясным. По этому поводу выдвигались всевозможные теории, но истина такова: благодаря тому, что обычно называют Великим переселением народов, которое происходило несколько иначе, нежели описывают это в книгах по истории, один народный элемент внедрился, вдвинулся в изначальные кельтские племена. Можно не раз говорить об одном «народном элементе», хотя сюда, в Северную Европу проникло большое число людей из Азии. Вследствие смешения этого внедрившегося народа со старым кельтским элементом, вследствие разнообразных смешений, - там смешение было более сильным, тут более слабым, в одном месте кельтский элемент остался на переднем плане, в другом отошёл на задний план, - возникли самые различные оттенки европейского населения. Из этих оттенков развивались, с одной стороны, те отношения, которые затем стали международными отношениями в Западной и Средней Европе, но также и те отношения, которые вели к формам жизни, к формам управления и законодательства. Тогда было время, когда кельтский элемент древнейшего населения жил в относительном удобстве, хотя возможно, в некоторых областях жил очень скудно, но год от года с большими удобствами, не очень заботясь о новшествах и тому подобном; жили тогда не намного иначе, чем вы сегодня, хотя всё меньше можете увидеть в каких-либо когда-то оставленных областях страны, где люди живут год за годом без каких-либо новшеств. Так жили они в некотором удобном покое, который, в сущности, совсем не соответствовал народному характеру кельтов, но постепенно внедрился в кельтский элемент. Так появились эти другие народные массы, которые, собственно, представляли собой германское начало в смеси с кельтским началом. Следующим из того, что образовалось здесь, было то, что, как я уже указал, в одной области преимущественно удерживался старый элемент, а новый элемент был в большей степени отодвинут назад, - тогда как в других областях было наоборот, - вследствие чего и выступили различные нюансы крови.
Но, с другой стороны выступило то, что обычно прочно сидящие на месте были заполонены внедрившимися. Те, кто внедрился, стали господами. Они были теми, кто нарушил покой и, благодаря этому стал господином. Из отношений этих господ, - наступавших кочевников завоевателей и оставшегося сидеть на месте древнейшего населения сложились отношения свободных, полусвободных и несвободных. Древнейшее население было постепенно опущено до состояния рабства. Те, кто кочевал, перемещался, мало по малу образовали класс господ, что и обусловило жизненные отношения.
Так Европа заселялась населением, которое возникало характеризованным мною образом, внутри которого, однако, сложилась явная конфигурация господствующей касты и своего рода касты зависимых, касты рабов. На этой основе развивались затем все остальные отношения. Благодаря нюансам, о которых я говорил, сформировались различные германские ветви, прежде всего в сторону Запада, но также и до областей современной Северной Баварии, даже в области современного Гессена и так далее. То, что называют франками, было в известном отношении самым предприимчивым, подвижным населением. Оно в отношении внешнего рассудка было наиболее рассудительным, наиболее энергичным, оно в известном отношении было группой, наиболее сильно стремящейся к власти посреди других групп, которые образовали нечто подобное народам. Итак, это были группы населения, которые в большей степени распространились на Запад – это был элемент франков, франкский элемент. Это слово ещё сегодня используется в словосочетаниях «frank und frei» - «франк и свободный» (frank und frei heraussagen – высказать напрямик); что означает «frank und frei» в этом сочетании, знает каждый, и слово «франки» связано с этим словом «франк». Между этими словами имеется большое родство; хотелось чувствовать себя независимыми, свободными, внешне свободными и независимыми.
В середине (в Средней Европе) оставалось больше того населения, которое, - если мы хотим обобщающего наименования, - можно было бы обозначить как саксонское население, которое распространялось в сторону Тюрингии, в северные по отношению к Тюрингии области, вниз по Эльбе до морского побережья. Это было то население, которое, в сответствие с их древним народным характером, было более упрямо, своенравно. Оно особенно придерживалось того изначального своеобразия, которое в известной мере отпечатлело лично-человеческое чувство консерватизма.
Имелись и другие группировки. Перечисление всех этих группировок завело бы нас слишком далеко. Важно то, что тогда из саксонской группы вследствие различных смешений, - однако при сильном доминировании саксонской группы, - сформировалась британская народность, которая в своём существенном, ведущем назад в эти первые столетия первоисточнике, восходит, - если можно так сказать, - к саксонскому племени.
Надо принять к сведению то, какова была жизнь этого населения, сформированного данным образом. Это население, которое жило тут, было в сравнении с южным населением, римским и греческим населением, молодым, инфантильным, детским населением. То, что состарившись, присутствовало в кельтском элементе, было вообще-то не слишком уж старым: однако оно рано приобрело старческий элемент. Процесс омоложения имел место вследствие того, что некоторые группы народов проникали с Севера Европы и даже непосредственно из Азии. Это было население, которое, прежде всего, питало вначале симпатию по отношению к южному элементу вследствие близости жизни, вследствие натурального хозяйства; это население мало ценило товарное, денежное хозяйство, которое активизировалось лишь тогда, когда Империя прогрессировала.
Кто, несмотря на Великое переселение народов, - которое на самом деле было чем-то иным, нежели изображают это в книгах по истории, - развился в рамках этих вновь возникших европейских отношений, в сущности, поддерживал какие-либо связи лишь со своими соседями, с ближними соседями. Но даже в духовном отношении имело место одно совсем особое отличительное свойство. Все эти народы ещё обладали тем, что давно утратило римское, греческое население. Все они ещё имели, даже до 6, 7, 8 столетий (по Р.Х.) изначальное атавистическое ясновидение, причем в гораздо более высокой степени, чем самое образованное греко-римское население. Все эти люди жили, будучи связаны с некоторыми духовными существами. Для них существовала не только внешняя материальная природа, для них существовали не только времена года, ветер или гроза, но для них существовал, - поскольку они видели это, находясь в состояниях, представлявших собой нечто большее, нежели сон, - для них существовал бог Вотан, которого эти люди знали. Многие знали, по крайней мере, следующее: они видели бога Вотана, который двигался с ветром, на крыльях ветра.
Эти люди знали об этом. Столь же хорошо знали они, например, бога Сакснота, который вставал рядом с ними в их сражениях, когда они должны были воевать. Когда они сражались в битвах, или перед тем, как они их выигрывали, им являлся их бог Сакснот, и подобные ему. С быстро проходящими явлениями непогоды они были знакомы не только материальным образом, они были в соответствие с духом на элементарном уровне знакомы с богом Тором и с его молотом, и тому подобным. Для этих людей это были реальные переживания, об этом тогда ещё знали. Кроме того эти люди имели, - поскольку они из собственного видения знали о существовании духовного мира, - имели веру в водительство со стороны духовного мира. Они верили, что происходящее в течение дней, в течение времени года, управляется духовными силами и существами. Если какое-либо племя часто побеждало, оно знало, кто стоит рядом, кто предводительствует.
О племенном боге могли сказать: он ведет, он предводительствует. О всеобщем боге людей нельзя было сказать, что Он - бог битвы. О каком-либо племенном боге это вполне можно было сказать. Люди были правы, когда они говорили о своих племенных богах, будто те предводительствуют ими. Само собой разумеется, в любой момент какое-либо племя, - если оно в то время признавало, что имеет дело с одним племенным богом, могло сказать, что он защищает их; но ничего в том же самом смысле не могли утверждать о боге, к которому хотели отнести всё человечество в целом.
Священство, жречество, которое сформировалось, - ведь в этих областях тоже были мистерии, и мы часто говорили об этих вещах, - жречество некоторым образом предводительствовало во всех этих связях людей с божественно-духовными властями. Однако это водительство носило совершенно определенный характер, так как эти люди знали, что эти духовные власти, духовные силы и существа реально существуют.
Так эти люди жили на внешнем уровне примитивно, имея натуральное хозяйство; зато на внутреннем уровне они, можно сказать, жили своего рода спиритуальной жизнью. Образованные люди тоже имелись там, хотя и не в том же смысле, как в Греции и Риме. Жрецы были вождями; они упорядочивали жизнь, ту жизнь, о которой другие тоже знали. Однако их образованность существовала не в том же смысле, как у греческих философов или римских философов, или римских поэтов, или тех, кто в Греции и Риме умел читать и писать и имел соответствующее образование. Германцам, - этим людям всё это было неизвестно. Само собой разумеется, что ни чтения, ни письма они не знали. Итак, мы имеем тут дело с таким населением, которое жило в примитивных природных условиях и которое в определенном отношении вело спиритуальную жизнь.
Вследствие свежести, бодрости, внедренной в кельтское начало, тут была известная внутренняя сила; это подходило для примитивных отношений. Южане не подходили для этих примитивных отношений, примитивных условий. В некоторых пунктах то, что было новым, молодым элементом, сталкивалось с тем, что существовало на Юге. В Империи, погибающей тогда из-за недостатка денег, укоренилось христианство, перенятое известным образом. Имелись такие пункты, в которых обе области, стареющая и полная юных устремлений сталкивались, когда римляне ещё основывали города, пограничные города на периферии Империи. Кёльн, Трир, Майнц, Страсбург, Констнц, Базель, Зальцбург, Аугсбург, - это были городские образования, существовавшие ещё со времен Рима.
Вам будет это ясно: римляне рассматривали эти городские образования - Кёльн, Трир, Майнц, Страсбург, Констанц, Базель, Зальцбург и так далее, как укрепленные замки, защиту против наступавших. Но когда римское начало, - не из-за чего-либо другого, но само по себе, - постепенно распалось, эти города оказались в совершенно особенном положении. В деревне примитивные отношения были хороши. Для городов же эти примитивные отношения не давали ничего особенного. Следствием этого было то, что эти города должны были бы обнищать, если бы на них не были предъявлены другие претензии. Развивающаяся церковь, завладевшая христианством, была, однако, хорошим наблюдателем, и она знала: надо держаться за города. И вот в городах, которые были обречены на обнищание, были учреждены кафедры епископов. И вследствие этого города постепенно, в течение столетий до 9 века, - поскольку в них были учреждены епископские кафедры, поскольку в них стекалась образованность, так как епископы приходили в первую очередь из южных местностей, - вследствие всего этого города стали пунктами концентрации, центростремительными пунктами для окружающих людей, которые были не свободны. У свободных не было особенного мотива, порыва переселяться в города, которые постепенно нищали; свободные в меньшей степени следовали в города за епископами, за духовными лицами. Но те, кто был не свободен, следовали исходящему от церкви призыву переселяться в города.
И если сейчас вы примите к сведению, эти основные отношения, то легко поймёте: несвободные люди были отставшими, они были потомками аборигенов, древнейшего населения. В них было очень много кельтской крови. То, что таким образом стекалось в города, было, в сущности, неким элементом, который хотел освободиться от тех, кто стал там господами. Это постепенно придавало этим городам характер средневекового стремления к свободе в городах. В существенном именно поэтому, - и тот, кто имеет такое мнение, не ошибается, - случилось так, что кельтская кровь часто прямо-таки бурлила в городах, и что средневековые города процветали в раннем средневековье до 9, 10 века по Р.Х.
Затем надо принять к сведению то, что все эти отношения были реальной исторической необходимостью. Даже не представляют себе то, насколько мало именно в эти ранние времена человеческий характер направлялся с помощью внешних абстрактных средств; как он направлялся, когда человек сначала изучал отношения, а затем примыкал к чему-то конкретному. Так мы видим, - мы могли бы привести многое, но я могу дать только один набросок, - мы видим, как наступает новый элемент, и как старый элемент на юге в соответствие со своей собственной природой постепенно отмирает. Это отмирание можно видеть в том, что, с одной стороны, на юге античная наука, античный образовательный элемент постепенно поднимается до своей особенной высоты, но заходит в тупик, застывает; он больше не может идти дальше. Император Юстиниан I в 6 столетии по Р.Х. уничтожил в Риме звание консула, он помогал предать проклятию, анафематствованию учение Оригена, и закрыл последние остатки Афинской философской школы. Древние философы Афинской школы переселились в Персию. В Гондхишапуре была основана Академия. Афинские философы пошли по путям, где брали золото, они угнездились там, где на основе известного богатства, они могли развивать духовную жизнь. В Европе же было необходимо считаться с возникшими примитивными условиями.
Два фактора, две силы сумели, в первую очередь, считаться с этими примитивными отношениями. Можно сказать: другие факторы мало умели считаться (с ними). Но эти две силы умели как следует считаться с этими примитивными отношениями, а именно – папство, которое было хорошим наблюдателем не только в плохом, но также и в добром, ибо в то время у папства было очень много хороших качеств. А также те, - они были, в сущности, не более, чем крупными собственниками, землевладельцами, - кто в рамках франкских племен постепенно набрал цену, как Меровинги, Каролинги так далее. (Тем самым Р.Штейнер проясняет вопрос относительно происхождения Меровингов, который всячески муссируется в наше время - примеч. перев.)
Что было нужно папству? Папство не могло без чего-то дальнейшего распространять христианство как учение. Были предприняты основательные, даже очень основательные попытки распространить христианство как учение; но в этих делах всегда надо было считаться с реальными, конкретными условиями. Папа Григорий Великий отправил в Англию и Ирландию пятнадцать посланников и уже оттуда посланники направились в Среднюю Европу; Галлуса, который связан со св. Галеном и многих других. Но тут надо было иметь дело с людьми, произошедшими из народа и наделенными даром убеждения. Это было течение, посредством которого христианство в известном отношении, распространялось духовным образом, распространялось так, что человек строил церкви, приходя к народу страны, жизнь которой протекала при характеризованных условиях. И вокруг церквей постепенно утверждалось христианство. Причём утверждалось оно таким образом, что те люди, которые населяли эти северные области как франки, саксы и так далее, существенно не меняли свои представления о богах. Эти понятия о богах они получили ещё благодаря своему атавистическому ясновидению. Эти понятия они особенно не изменяли. Однако, возьмите какую-либо местность; туда приходил какой-то посланец, строил маленькую церковку, - в Эльзасе, например, это всё снова и снова происходило во многих областях, - строил её вблизи капища, того места, где находилось изваяние, статуя бога Сакснота, или чего-то ещё. Он строит церквушку, он умеет набирать людей. После того, как он вместе с товарищами строит церквушку, - все это делали сами, ведь в то время были рабочие люди, а не только писатели, - он идёт затем к людям и говорит: смотрите, у вас есть ваш бог, он бог дождя; если вы ему молитесь, из этого ничего не выходит!
Такой посланец мог убедительно разъяснять, что Бог, которому он построил церковь, лучше. Для этого требовалось красноречие, так как непосредственное влияние на дожди оказывал, конечно, не тот Бог, Которого он называл Христом. Но это смешивалось ради того, чтобы те представления, которые складывались о богах на фоне военных мероприятий, постепенно приходили в соприкосновение с христианством. Если какое-то племя оказывалось побежденным другим племенем, где уже перешли к христианству, то складывались обстоятельства, когда люди говорили: наш бог нам не помог, а им их бог помог. – Тем самым я лишь хочу выразить то, что Бог христиан приравнивался к отдельным племенным богам. Однако, люди не приходили ни к какому другому понятию о боге, нежели к тому, которое они уже имели благодаря их атавистическому ясновидению. Затем, когда, используя это, Римская Церковь, давая права гражданства христианству, возникла необходимость, в связи с которой церковь должна была постепенно искоренять представления о древних племенных богах. Ибо на место других богов хотели поставить Имя Божие.
Как сказано, была предпринята попытка распространить христианство как учение, как душевное жизненное благо. Однако, можно сказать, вследствие различных обстоятельств более успешным оказывался другой элемент, это был военный элемент франков, которые вначале были наиболее предприимчивым племенем, наиболее энергичным, подвижным, которые благодаря своему рассудку, благодаря разумному поведению действительно знали: можно сделать кое-что, переняв то, что должно было погибнуть в Римской Империи, переняв учреждения и так далее. Вследствие этого, а также вследствие сходных условий возникла связь франкского народного элемента с тенью Римской Империи, с учреждениями и воззрениями Римской Империи.
Это началось в 8 веке по Р.Х., продолжалось в 9 столетии, и следствием было то, что христианство оказалось связанным с завоевательным элементом. Саксонское племя, которое было консервативно и упрямо, было подчинено путём завоевания; с Запада распространилось то, что возникло благодаря слиянию христианства со старыми правовыми обычаями, имеющими отношения к судебной и социальной жизни людей. Эта была связь изначальных обычаев с южным элементом, который происходил из христианства, хотя в нём жило римское начало, обнаруживающееся во всём. Люди, например, полагают, будто бы слово «граф», «графство» является чисто германским установлением. В то время как «граф» есть ни что иное, как то, что связано с графикой, грифелем, с письмом. Письмо, «писарство», администрирование были переняты с юга. Тот, кто был администратором, был «графом». (Напоминает отношения между гетманом и писарем на Украине 16-17 века - примеч. перев.) А в случае войны он вёл свой регион, свою область. Слово «граф» имеет то же самое происхождения, что и слово «графология», «грифель» и связано с письмом. Однако всё, что касалось письма, «лис в перьях», всё то, что было связано с образованием, приходило из тех областей, которые находились на юге, и собственная жизнь которых отмирала. Так что эти два элемента взаимодействовали до 9 столетия по Р.Х. Мощнейшим элементом становится, благодаря Карлу Великому, франкский элемент, чья власть покоилась преимущественно на том, что он вобрал в себя церковное христианство и обновил тень Римской Империи. Карл Великий соизволил быть коронованным в Риме; так должен был снова воскреснуть древний цезаризм, императорское достоинство.
Эти дела, однако, обладали лишь искусственной движущей силой, а не природной, естественной движущей силой. Мы знаем; Карлу Великому принадлежали вначале отдаленные области, которые Карл Великий будто бы соединил, которыми, как своего рода Империей, владел Людовик Глупый, - я хочу сказать Людовик Благочестивый. Когда же власть изначальных отношений вышла на передний план, когда это германо-франкское объединение развалилось, - ибо это франкское объединение сложилось, как я говорил, благодаря большой части того, что сегодня называется Германией, - тогда произошло крушение, тогда это образование должно было разделиться в соответствие с Верденским договором 843г по Р.Х. Почему же, в сущности, оно должно было разделиться? Разделиться оно должно было по той причине, что это объединение, эта связь была неестественной. Реальной закваской, оболочкой было романское начало, однако оно, в сущности, реализовывалось через канцелярию, комнату писцов и через то, что сложилось как первые примитивные школы и нечто тому подобное. Оно реализовывалось и вследствие того, что делали духовные лица, что само по себе ценилось. Замес, связующее начало было романским, однако жизнь не была романской, жизнь была германской. Люди были объединены в малые группы. На вершине такой малой группы стоял герцог, причём не вследствие какого-либо закона. Законы тогда только ещё возникали, когда то, что было обычаем рипуарийских франков, было записано в Lex ripuaria или в рипуариуме, законе рипуарийских франков, в салическом законе, Lex calica, и так далее. В маленьких общинах тот, кто пришёл с чужими, тот, кто шёл впереди войска, которое закрепостило местное население, тот был герцогом (созвучие herzog - выступать и Herzog –герцог – примеч. перев.) Постепенно это исчезло. Граф стал выступать там, где был герцог. Но можно сказать, что вплоть до Баварии, Тюрингии герцоги сохранялись. Но там был назначен и граф. Он назначался, судил, администрировал там, где раньше был герцог, которого люди называли так, поскольку он предводительствовал ими, шёл впереди них, когда они приходили в данную область. Граф стал назначаться, постепенно он стал новым землевладельцем, обладателем имущества и собирал вокруг себя несвободных людей, делая их зависимыми. Так возник лен, чьё возникновение было бы интересно рассмотреть, но у нас для этого нет времени.
Мы видим, что, собственно, возникло вследствие взаимодействия таких отдельных личностей, этих крупных владельцев. Ибо те, кого мы видим в Меровингах, Каролингах, были ничем иным, как крупными землевладельцами, собственниками. Они были крупными владельцами; сидя внутри, они были далеки от того, чтобы следовать Римской Империи, так как в соответствие с Римской Империей не могло быть произведено такого разделения, как по договору в Вердене! Так делились в том случае, если некто был владельцем и делил между своими сыновьями. Таков был древний обычай, в котором играли роль личности. В соответствие с древним обычаем это было правильно. Но Римская Империя в действительности не могла бы такого позволить.
Таковы были разъединяющие элементы. Они были повсюду, эти растворяющие, разъединяющие элементы, так что это 9 столетие по Р.Х., которое являлось решающим, можно правильно рассматривать лишь тогда, если знать относительно Западной и Средней Европы; их подобно народности переполняла романская сущность. Позднее это стало ещё сильнее; мы вскоре будем обсуждать 14, 15 столетия, где это выступало ещё отчетливее, ещё более явно. Во всяком случае, образованные люди назначались в качестве духовных лиц и так далее, но это была романская сущность, которая переполняла эти области. Но в людях жила, - по всей Европе в целом с 9 столетия, даже в Англии, в Британском государстве, - жила германская сущность. И эта германская сущность особенно проявлялась, прежде всего, во франкском элементе. Лишь вследствие наследственного раздела, который представлял собой часто примитивные, произвольные отношения, возникла та трёхчленность, так что один получил эту среднюю длинную полосу вдоль Рейна и Италию, другой получил то, что находилось западнее оттуда, третий - то, что было восточнее. И затем это на основе договора в Вердене стало основой для более позднего расчленения, для отделения немецкой сущности от французской сущности. То, что Лотарь получил на линии раздела, на промежуточной линии (Лотарингия), создало счастливую основу для того, чтобы Средняя и Западная Европа могли вечно колотить друг друга!
Надо обратить внимание на то, что само по себе различно, и имеет различное значение; германская сущность, особенно выражавшаяся в то время во франкском элементе; романская сущность, которая, впрочем, мелькала, подобно тени древних времен, как нечто перенесенное из древности. И, развиваясь в ней, в соответствие с условиями, заданными этой романской сущностью, - причём германская сущность, исходя из сил человека, из действительного, всегда хотела разбить это призрачное романское существо, - христианство должно было распространяться, исходя из Рима. Надо было считаться со всеми этими условиями, надо было считаться с городским элементом, с сельским элементом, надо было пытаться ввести христианство в такой форме, чтобы люди могли его понять. В Риме ввести его не удавалось вопреки Константину и так далее, поскольку образование там, хотя и достигло особой высоты, но зашло в тупик. Христианство должно было вводиться в народный элемент, который имел в себе изначальную, молодую и крепкую жизнь.
Поэтому то, что застыло в догматах, то, что хотело остаться при известной точке зрения, должно было отодвинуться на Восток. А на Западе приходилось считаться с тем народным элементом, который хотел вырваться из церковного развития наружу, вовне, из всех указанных мною элементов. С этими элементами должно было совершенно особенно считаться папство. Ко времени коронации Карла Великого (800) папство представляло собой нечто правомерное, оправданное; ибо оно считалось с теми крупными землевладельцами, которые позволяли считаться с собой. Так что непрерывной политикой папства всё снова было: вводить христианство так, чтобы оно подходило, усваивалось, охватывая души тех, кто вырос из древнего атавистического ясновидения.
Совсем особенное значение имеет то, что с 9 столетия из Рима, - чему содействовало отделение восточного христианства, - самым активным образом стали считаться с европейским народным элементом, с народными отношениями, когда при крупном папе Николае I Восток начал отделять свой внутренний христианский элемент, отделять от западных стран. Тогда в основе этого отделения лежала необходимость считаться с тем, что было основано в европейских условиях, как я вам это эскизно изложил. Если мы вслед за этим рассмотрим основной характер 14-15 столетий по Р.Х., то мы будем характеризовать в период от 8 по 14 столетие взаимодействие папских элементов, взаимодействие среднеевропейских элементов, выстраивание той европейской конфигурации, которая изменилась только тогда, когда пришли великие открытия, Реформация, и тому подобное.
Я хотел привести вам лишь чисто исторические факторы, которые в 9 веке по Р.Х. претерпели известную кульминацию. В европейской эволюции можно точно различать три первых христианских столетия, которые привели к своего рода анархии. Тут всё пошло вверх и вниз. Именно в третьем столетии по Р.Х. все эти дела перемешались друг с другом. Но затем, вследствие натуральных отношений в ближайшие пять, шесть столетий до 9 века развилось то, что можно характеризовать, сказав так: христианство было указанным способом внесено в те отношения, которые определяла форма жизни людей.
Алекс:
ШЕСТНАДЦАТАЯ ЛЕКЦИЯ
Дорнах 17 января 1918
Перевод с немецкого А.Демидов
История Европы до 15 столетия. Оседлость европейского населения после Великого переселения народов. Денежное хозяйство и натуральное хозяйство. Рыцарство и граждане (бюргерство). Превращение различных народных племен в нации в Средней и Западной Европе. Орлеанская Дева. Папизм, ереси, крестовые походы. Иерусалим против Рима. Ювелирное искусство, камень мудрых. Розенкрейцерство.
Вещи, несколько прозаически преподнесенные мною в последней лекции, касающейся большого обзора, которым мы занимались в этих рассмотрениях, имеют, однако, внутреннюю связь со всеми нашими рассмотрениями и даже с современностью, с настоящим временем. У меня имеется, в некотором смысле, потребность, - пусть даже это может произойти в афористической форме, а в этот раз в форме заметок, без дальнейших привязок, - ведь на эту тему можно говорить день за днем, - итак, у меня имеется потребность ещё раз обсудить с вами некоторые вещи. Мы пытались с помощью пары замечаний проникнуть в ту эпоху, которую увенчивало 8 столетие по Р.Х., то же самое хотим мы проделать сегодня, рассмотрев следующую эпоху, которая затем в европейской жизни увенчалась в некотором смысле в 15 веке по Р.Х.
Это 15 столетие чрезвычайно интересно рассматривать в самых разных отношениях; а именно, рассматривать, как оно вытекает из условий европейской жизни в предшествующие столетия. Это столетие является значительным по той причине, что, в сущности, только в 15 столетии в Европе сформировались такие отношения, внутри которых мы живём в настоящее время. Ведь люди думают, можно сказать, - об этом мы уже упоминали с других точек зрения, - думают коротко; они представляют себе, что тот тип отношений, который они переживают вокруг, является постоянным, представляет собой константу. Однако, это не так. Жизненные отношения подвергаются метаморфозам. И если человек не рассматривает всё с точки зрения современности, как это, к сожалению, бесчинно происходит в современной истории, но если он пытается, обрести себя в своеобразии пятой эпохи, - что можно сделать только на духовнонаучном уровне, именно в практическом отношении можно сделать лишь на духовнонаучном уровне, - то он приходит к тому, что времена существенно переменились. Я полагаю, что в ходе этих лекций я уже упоминал о том, что мне сказал недавно один господин в завершение, когда я сообщил в лекции нечто подобное; да, хотя духовная наука принимает, что эти эпохи, в том, как они развивались, были отличны друг от друга, история, тем не менее, показывает нам, что люди, в сущности, были теми же, что они всегда имели те же самые пороки, ту же ревность, и так далее, что люди существенно не изменились. То, что вызывает конфликт сегодня, вызывало конфликт и раньше. – Тогда я ответил этому господину следующее: вы со своим типом рассмотрения могли бы зайти и дальше, вы просто могли бы известный, весьма бросающийся в глаза конфликтный материал современности искать даже у древнегреческих богов, которые со всей очевидностью имели другие отношения, другие условия бытия, нежели земные люди, и вы бы нашли, что те вещи, на которые вы направляете своё внимание, обнаруживаются даже среди древнегреческих богов.
Само собой разумеется, что обнаруживаются некоторые человеческие черты, человеческие отношения, которые повсюду были теми же самыми, если эти дела рассматривать абстрактно. Существуют даже некоторые современные естественнонаучные рассмотрения, исследования, которые находят очень сходные (с человеческими) отношения, семейные отношения и тому подобное в супружеских парах тех или иных животных. Почему же нет? Если использовать одни только подходящие абстракции, можно выявить такое сходство. Но дело не в этом. Такой тип рассмотрения в высшей степени непрактичен.
Прежде всего, современные люди, - причём поистине не только люди в широких кругах, но в огромных, очень, очень широких кругах, - рассматривают то, что является национальными отношениями в Европе и вообще в образованном мире так, как если бы эти национальные отношения были вечными. Но эти вещи не вечны; но именно та форма ощущения, которая, например, из национального элемента становится свойственной современным людям, задается современным людям, всецело зависит от того, что сформировалось в 15 столетии, ибо прежде по отношению к этим вещам Европа представляла собой нечто совсем иное. То, что сегодня является национальными образованиями, которые выкристаллизовались в государства, происходит лишь из 15 столетия. А то, что было в Европе прежде, вообще нельзя сравнивать сегодня с этими национальными образованиями. Этому должно людей научить историческое рассмотрение прошлого.
Если в прошлое не заходят назад далее 15столетия, может произойти так, что кто-либо какое-либо суждение, которое можно получить относительно современности, высказывает так, будто бы сложившиеся отношения вечны. Например, если бы некое государственное образование, - а как таковых государственных образований в Европе перед 15 столетием вообще не было, - и могло быть основано впервые на одной территории в соответствие с европейской мыслью, то это для европейских отношений становится известным только после 15 века. Его прошлое не было бы прошлым в том же смысле, что и прошлое Европы, где люди только через пару столетий стали над этим думать, причём надуманное считают вечными отношениями. Если уж с таким мышлением приходится выдумывать государственные идеи или даже народные идеи, то, по крайней мере, европейцы должны были бы знать, что у таких «народных идей» слишком короткие ноги.
В 15 столетии снова выступило нечто, связанное с тем, на что я должен был указать, как на начало христианского развития в Европе, а именно в обширной Римской Империи. Я сообщал тогда, что Римская Империя погибла вследствие разных сил, но к этим силам надо причислить и то, что имел место невероятно сильный отток золота на Восток, что обширная Римская Империя стала бедной золотом, именно обнищала в отношении золота. Римлянам не пошли на пользу привычки использовать золото в учреждениях своей Империи: надо было использовать золото, а его у них не было. Это и привело к декадансу.
1. Однако, это пошло на пользу народностям, наступавшим с Севера. Вследствие разных условий, о которых я уже упоминал в прошлый раз, эти народы были ориентированы на непосредственное натуральное хозяйство. Своеобразие состояло в том, что, - вопреки некоторым завоевателям, о которых мы говорили, сделавшихся господами в странах, которые прежде жили спокойно, - в совместной жизни завоёванных и завоевателей сложилась некоторая осёдлость. Те, кто уже был в Европе, в известном смысле любили землю, а те, кто пришёл туда, искали такой родной земли. Так из того события, которое обычно называют Великим переселением народов (Вели?кое переселе?ние наро?дов — условное название совокупности этнических перемещений в Европе в IV—VII веках, главным образом с периферии Римской империи на её территорию.- примеч. перев.) , возникло то, что можно назвать: жизненные отношения, более благоприятные для натурального хозяйства, чем для товарного хозяйства.
Постепенно Европа становится такой, что Каролинги были поставлены перед необходимостью считаться с тем, чтобы отношения были организованы так, чтобы можно было обойтись без обильной циркуляции денег. Каролинги (8-10вв), и даже ещё Меровинги (5-8вв), эти династии правителей, для внутреннего хода развития часто означали, в сущности, всего лишь то, - если мы хотим рассматривать вещи конкретно, - что называют часовой и минутной стрелкой часов. Ведь мы убеждены, не так ли, что вовсе не часовая или минутная стрелки вынуждают нас делать то или иное, но всё же мы это делаем. Когда рассказывают, говорят: я это сделал в двенадцать часов или в час. – Итак, при историческом изображении дело заключается в цели, которую при этом преследуют. Когда я это говорю, я имею в виду время, жизненные отношения, условия в это время. Однако, надо осознавать, что один человек, такой, как Карл Великий (римско-немецкий Император 800-813 –примеч перев.) значил нечто уже благодаря своей личности, благодаря своему внешнему выступлению в Европе: ибо эти вещи конкретно отличаются. Конечно, Людовик Благочестивый (Людовик Глупый (Благочестивый) 778-840: сын Карла Великого, римско-немецкий Император 813-840 примеч. ред.) в дальнейшем уже не имел такого значения. И если находятся драматурги, которые семейную свару Людовика Благочестивого «причёсывают» под великое государственное деяние, то это безобразие, которым могут интересоваться лишь инфантильные натуры, сидящие в театре; однако это не имеет ничего общего с какой-либо «историей», это стоит в стороне от какой-либо настоящей истории.
Иначе обстоит дело, если берут задающее тон начало Карла Великого и затем игнорируют тех, более мелких, что последовали за ним, - их порой в тех кругах характеризовали странным образом посредством излюбленных прозвищ. История указывает тут на странные прозвища: «Простой», «Толстый», что, не правда ли, вовсе не кажется значительным для создателя всемирно исторической эпохи. Однако в Каролингах был известный тон, в них была заложена известная тенденция, и эта тенденция имела гораздо более широкое воздействие, нежели могла иметь воздействие тенденция какого-либо личного центра в 15 столетии. В средние века человек жил в то время, когда личность имела куда большую ценность, куда большее значение, нежели имела она позже. Эти Каролинги считались с тем, что постепенно сформировалось из конгломерата Великого переселения народов, сформировалось как осёдлое население Европы. Эта осёдлость совершенно особым образом выражалась у саксов в Средней Европе, а при их упадке, декадансе, у саксов, которые переселились затем в Англию, на Британские острова, - эта осёдлость была общей чертой характера германских народов. Я имею в виду то время, время Каролингов, после того, как Великое переселение народов иссякло, завершилось. Осёдлость, связанная с бытием, ориентированным на то, что непосредственно производилось на земле, то есть крестьянское население, управляемое администрацией из графов так, как я это недавно рассказывал, управляемое администрацией из духовных лиц, население вокруг городов, управляемое администрацией епископских кафедр в городах. Это население, однако, было осёдлым и производило продукцию сельского хозяйства, пашни, продукцию ремёсел: оно задерживалось в том регионе, с которым оно было связано, поскольку условия жизни удерживали его в данном месте. Конечно, уже начиналось развитие торговых отношений, но в большей степени в прибрежных областях. В тех областях, которые в первую очередь выступают на передний план в средневековой жизни, мы имеем дело с осёдлостью. Следствием отсюда было то, что никто не был в состоянии управлять, администрировать так, как это было принято в Римской Империи. Было традицией перенимать, учиться у образованных людей, которые знали, что за обычаи были в Римской Империи: перенимали, как, делая то или иное, так или иначе управляли в таком случае в Римской Империи, что представляли себе как нечто правильное. Однако это оказывалось неприемлемым, непригодным в тех условиях, при тех отношениях, которые установились по всей Европе. Это было непригодно, поскольку вся Римская Империя, после того, как она достигла известного размера, строилась, в сущности, на военном, военизированном начале этой Римской Империи. Римская Империя в своей величине была немыслима без возможности повсюду, вплоть до периферии рассылать солдат. А солдат надо было вознаграждать.
В последний раз я уже упоминал о том, что для этого была необходима циркуляция золота, золотое обращение. Когда же золотое обращение иссякло, дело дальше не пошло. В то время, когда складывались эти отношения, когда формировалась Империя, всё было по необходимости ориентировано на то, чтобы свою внутреннюю опору, возможность своего расширения изнутри, возможность администрирования, развития, формирования взглядов, реализовать, основываясь на воззрении, что всё должно строиться на военизации, на военном начале. О времени Каролингов можно сказать так: я ставлю на работу каждого, кто знаком с техникой администрирования, с юридической техникой Римской Империи. – Эти традиции, эта техника осталась. Но они не очень-то помогали, так как административное искусство держалось на (мечах) легионов. Оно было непригодно, неприемлемо там, где по всей Европе, а теперь и в самой Италии, - ибо эти условия распространились на всё, - их надо было применять там, где имели дело с осёдлыми христианами. Ибо в тот момент, когда крестьяне, или те, кто сначала осели как землевладельцы и были всего лишь крупными крестьянами, были вынуждены формировать легионы, - как это было в Римской Империи, - они лишались средств к жизни. При товарном, денежном хозяйстве, как это было в Римской Империи, легионы можно было рассылать повсюду. Но внутри Европы отношения постепенно складывались так, что когда хотели поступать точно так же, как поступали в Римской Империи, когда крестьян должны были привлекать к войне, или землевладелец как граф, должен был вести крестьян на войну, им пришлось бы тащить на своём горбу все свои пашни, чего, как известно, быть не могло.
Следствием было то, - так как движение между народами было необходимо, - что постепенно должно было сформироваться нечто совершенно иное, некий элемент, который не был таким, как легионерство в Римской Империи. Этот, складывающийся здесь элемент осуществлялся следующим образом. Он реализовывал, - я говорю сейчас о тех столетиях, которые последовали за эпохой Каролингов, ибо то, о чём я рассказываю, происходило в ходе столетий, - это осуществлялось посредством того, что постепенно отдельные землевладельцы привлекали таких людей, которые вступали в специальную службу и становились зависимыми от этих владельцев. Это в большинстве своём были те, кто оказался лишним на обширных полях натурального хозяйства. Этих-то людей, оказавшихся лишними на обширных полях натурального хозяйства, можно было группировать вокруг себя, если хотели предпринять военный или боевой поход. Люди, которые оказались лишними вследствие перенаселенности там или тут, или оказавшиеся лишними потому, что должны были исполнять работу у других, - это и были те люди, из которых по всей Европе рекрутировалось то, что в средневековье описывали как рыцарство. Рыцарство – это, в сущности, то, что можно было назвать «качественными воинами», профессиональными воинами, это люди, которые сделали войну своим ремеслом, это те, кто, будучи на службе у того или иного господина, хотели исполнять это «ремесло». С рыцарством развивался в то же время особый военный народ, который стал представлять собой особенное сословие по всей Европе.
Тем самым, как необходимое следствие было задано нечто другое: появилось два круга интересов. Если не принять к сведению эти два круга интересов, нельзя понять средневековья. Так существовали обширные круги интересов тех, кому, в сущности, было абсолютно безразлично, предпринимают ли то или иное рыцари или их предводители, кто не желал ничего иного, как только обрабатывать свой клочок родной земли и вести в ближайшей округе свою торговлю, занимаясь своим ремеслом. Эти интересы постепенно стали образом мыслей, умонастроением в Европе, тогда как во времена Великого переселения народов его ещё не было; он выступил лишь позднее, а именно в городском ремесленничестве; это был бюргерский, гражданский образ мыслей. Он распространялся в пределах одного слоя населения, а рыцарский образ мыслей, базой для которого стали профессиональные, качественные воины, шёл параллельно, совсем рядом, наряду с другим образом мыслей.
Тем самым вы имеете пример того, - если мировая история рассматривается правильно, то такие вещи обнаруживаются повсюду, хотя и в иной форме, - вы имеете пример того, как различные сословия формируются в связи с известными конкретными потребностями, необходимостями, выступающими по ходу времени. Но тем самым создавался разлад, расхождение. Те, кому вследствие таких отношений удавалось подняться, - не правда ли, я ведь могу рассказывать не всё, я могу лишь делать замечания в афористической форме, - поднимались из одного землевладения, когда оно постепенно приводило в зависимость всю округу. Вся сущность Меровингов реализовывалась ни коим иным образом, как следующим: подобно другим крупным землевладельцам они раскидывали свою сеть всё дальше и делали зависимыми всё больше людей. Ведь если сегодня в истории идёт речь о «государстве Меровингов», то это настоящий вздор! (Blech). (Так Р. Штейнер отвечает тем современным фальсификаторам истории, кто в настоящее время пытается создать фальшивую апологетику династии Меровингов – примеч. перев.) То, что теперь называют государством, берёт начало лишь в 15 веке по Р.Х.
Меровинги, поднявшись, сначала считались только с теми людьми, которые указанным образом предпринимали свои авантюры в качестве рыцарского населения, как примкнувшие к Меровингам, будучи лишними. Поскольку территория была общей, они постоянно или противостояли другим заинтересованным кругам, или имели их рядом с собой, так, что у них не было правовых столкновений. О настоящем охвате, о некой государственной администрации, которая охватывала бы все стороны жизни, в то время не могло быть и речи. Если говорят о вождях, о князьях в то время, то эти князья оказывали, в сущности, какое-либо влияние лишь на тех, кто примыкал к ним. Те, кто сидел на своём клочке земли, рассматривал себя как постоянного господина на своём клочке земли, и, - если мне будет дозволено столь тривиальное выражение, - его, в соответствие с его образом мыслей, беспокоил только тот «голубой чёрт», который хотел тут править вместе с ним.
Возвращаясь ко времени Людовика Благочестивого, нельзя читать историю так, будто бы приписываемое ему государство относилось к нему так же, что будто было поставлено к своему правительству так, как сегодня стоит государство по отношению к своему правительству. Этого не было. Эти вещи пора рассматривать конкретно. Так можно сказать, что сформировались постоянные, разнотипные, сильно дифференцированные круги интересов. Это следует рассматривать как нечто совершенно особенное, поскольку из этих вещей вообще происходит историческая жизнь средневековья.
Я говорил: 15 столетие достойно внимания по той причине, поскольку в 15 столетии постепенно, вследствие освоения горных предприятий и тому подобных, в Европу поступает золото; позднее оно поступает благодаря путешествиям первооткрывателей. Так что с 15 столетия возникают такие отношения, которые коренным образом отличаются от прежних; то есть, снова поступает золото. Это 15 столетие, которое мы можем назвать эпохой Христиана Розенкрейца, является поэтому тем, благодаря чему в Европе снова подняло паруса товарное, денежное хозяйство. В этом отношении оно также явилось мощным переломом. В последнее время четвертой послеатлантической эпохи (747 до Р.Х.-1413 по Р.Х) в Европе существовало безденежное натуральное хозяйство. Это следует принять к сведению. В течение этого времени, проникая во все щели, вследствие описанного мною, развивалось то, что действовало с 15 столетия, чтобы отношения постепенно становились такими, и мы могли сейчас говорить о компактных национальностях, поделенных в соответствие с государствами. Говорить о противоречии между немцами и французами стало возможно лишь с 15 века; до 15 века это было бы совершенно невозможно, даже бессмысленно. Именно то, что можно назвать французской нацией, сначала образовывалось очень медленно и постепенно. Конечно, франки отличались от саксов; но франкский характер отличался от саксонского не больше, чем я описывал это в последний раз. Это была племенная разница, но не народная или национальная; эта разница ни в коем случае не была больше, чем сегодня она имеется между пруссами и баварцами, а во многих отношениях она была ещё меньше.
Всё, что тут развилось, связано, однако, с вышеописанными мною отношениями. Ибо то, чем стало тогда французское королевство, действительно появилось из землевладельческих отношений. Большое различие в образовании замкнутой французской национальности и открытой по всем направлениям так называемой немецкой национальности в середине Европы, в существенном покоится на том, что французские сочлены династий Меровингов и Каролингов и так далее, вследствие племенного характера с большой легкостью умели сглаживать дифференции между собой и другими; они легче ладили с противоположным, противным элементом. Ибо из всего, что я описывал, образовалось то, что люди, которые сидели на своём клочке земли, вообще оседлые люди, не желали входить ни во что; они никогда не отдавали поклона «шляпе» Гесслера (швейцарский фогт, см. «Вильгельм Телль»). Такой обычай сложился по всей Европе; никогда не приветствовать «шляпу Гесслера».
Но даже те, кто были рыцарями, пытались осесть тут или там, стать оседлыми. Они, конечно, достигнув сначала определенного положения под защитой того или иного сеньора, ленного господина, так называемого князя, постепенно очень стремились снова стать самостоятельными. Почему человек тоже не должен стать таким могущественным, как тот, под чьей защитой этот человек усилился?
Этим, однако, было обусловлено то, что тому, кто был господином, вскоре пришлось иметь дело со строптивым элементом. И время 9, 10, 11, 12, 13, 14 столетий в существенном развивалось так, что шла постоянная борьба между противодействующими элементами и тем, кто хотел ими править. То, что возникло как последствие Великого переселения народов, было не так-то просто загнать в какую-либо абстрактную форму.
Тут спрашивают себя: как же случилось так, что в том, что позднее стало Францией, относительно рано смогла сформироваться замкнутая национальность? Для наблюдателя истории это, в известном смысле своего рода загадка, которая, прежде всего, предстаёт перед глазами, и надо попытаться эту загадку разгадать. Ибо здесь с общими оборотам речи, типа: нация образовалась тем или иным образом, ничего не выйдет. - В каждом регионе Земли то, что называется нацией, образуется по-разному, пусть даже позднее это называют одинаково. Спросим себя: как случилось, что, начиная с эпохи Меровингов до 15 столетия смогла образоваться эта компактная французская нация?
Безусловно, это связано с более ранними отношениями. Ещё когда Римская Империя была могущественной, в Среднюю Европу жителей и отдельных личностей из Римской Империи переселялось меньше, чем туда, где позднее возникла Франция. Западные области Европы уже ко времени Римской Империи очень сильно наполнялись романским элементом. Я говорил, что через сито этих отношений проникало многое. Все другое, в сущности, не стало иным во Франции в эти столетия, но вот что стало иным: между другим населением было внедрено много романского элемента, романских личностей с романскими воззрениями, с романскими интересами, склонностями и пережитками старой Римской Империи. И на крыльях старой Римской Империи христианство постепенно, можно сказать переносилось в европейские отношения.
Во Францию христианство пришло вместе с романским началом, пришло так, как произошло его вхождение в саму Римскую Империю. Поэтому оно находилось в некотором преимущественном положении в той области, если желающие управлять держались за то, что было римским наследием. Ибо и оседлые люди, и рыцари, все обладали одним качеством, которое не казалось подходящим для администрирования, для управления, если в наличии имелись другие люди, организованные иначе. Если, как в Средней Европе, долго не оказывалось никого, кроме таких людей, то надо было, конечно, использовать их. Не правда ли, в Средней Европе это делали так: там люди одной определенной области по чисто устному договору, устному соглашению сходились вместе и время от времени учреждали то, что называли тингом. Там, имея ещё те представления, которые произошли из древнего ясновидения, обсуждали, как следует наказать того или иного человека за то, что он проштрафился. Об этом договаривались устно; для областей Средней Европы было довольно обычно договариваться устно о таких вещах. Записывали тут очень мало, поскольку и оседлые крестьяне, и рыцари отличались тем, что все они не умели ни читать, ни писать. Вы, может быть, знаете, что Вольфрам фон Эшенбах, знаменитый поэт средневековья не мог ни прочесть, ни написать, ни одной буквы. Однако романский элемент, наводнивший Западную Европу, владел этим. Они даже были, - в том смысле, как мы это называем сегодня, - образованными людьми. Следствием отсюда было то, что власть имущие, естественно, брали на службу этих «образованных» людей, не говоря о том, что и духовные лица, конечно, набирались, прежде всего, из этого класса. Вследствие этого возникла такая связь административного сословия чиновников с элементами духовенства, которое, по большей части состояло из нахлынувшего римского элемента.
Однако, тем самым, одновременно с церковью, которая была вовлечена в романское начало, пришло то, что речевой элемент начал играть огромную роль. И указанную мною загадку нельзя решить иначе, как только создав себе представление о необычайно суггестивном, внушающем значении речи. С речью, которая сформировалась в Западной Европе из романского начала, которая, однако, на письме сохранила романское начертание, если можно так выразиться, с этой речью был фактически перенесен не только язык, но и весь дух. Ибо в этой речи с огромной суггестивной силой живёт дух. И этот дух одолевает, он действует потрясающе. Это вступление романского духа на крыльях романской речи совершалось, начиная с эпохи Каролингов до 15 столетия по Р.Х.
Тут выступает некая особая черта, состоящая в том, что Западная Европа совершенно отличается по отношениям от Средней Европы. В западной Европе осуществилось то, что речь, язык, постепенно сформировавшийся из романского элемента, суггестивно действовал в человеческой душе как бы снизу вверх. То, что было заложено в широких народных массах, тех, что я только что описал как оседлых крестьян, как оседлое крестьянство с его древним атавистическим ясновидением, - даже если эти люди становились христианами, - это было проявление даже не веры, а непосредственного созерцания того, что было в духовном мире. Итак, то, что было заложено в народе, никак не проявлялось у тех людей, которые правили или администрировали наверху. Тем не менее, именно в Западной Европе образовался верхний слой, элита, которая суггестивно, используя речь, действовала на низы. Нам нет необходимости рассматривать этот верхний слой в отношении его администрирования, рассматривать, что за правовые и управленческие отношения складывались тут. Однако мы всё же должны рассмотреть как таковых тех, кто в качестве касты чиновников, в качестве языкового слоя вносил язык в низшие слои и, вместе с речью вносил весь тот суггестивный элемент, который распространялся как нечто единообразное, унифицированное, распространялся над известной территорией, прежде, чем народ стал реагировать, противодействуя снизу вверх тому, что сложилось как господствующий слой. Ибо до 15 столетия мы видим, как сложившаяся элита, господствующий слой предпринимает различные манипуляции; и те, что внизу, долгое время игнорируют это, оставаясь свободными до тех пор, пока не происходит взаимного столкновения. Те, что господствуют, имеют, не правда ли, тенденцию всё больше притягивать к себе. Страна была столь обширной, что пока крестьянство, изначальное население стало реагировать в ответ, речевой элемент с его суггестивной силой уже был энергично задействован. И вы именно в Западной Европе можете видеть, - обнаружив в качестве прафеномена, - как тут реагировали широкие народные массы, ещё пребывающие в своей древней духовности, в своей атавистической духовности.
Посланцем, Гением этих народных масс стала Орлеанская Дева. В лице Орлеанской Девы выступило то, что после того, как речь оказала своё воздействие посредством суггестивной силы, впервые проявилось как реакция народа снизу. Это вынудило французских королей, королевское начало считаться с народом. Вы видите, вплоть до 15 столетия, до выступления Орлеанской Девы, Францию сделал Францией как таковой романский наплыв, и затем - выступление посланницы народа. Так ещё и в этом виде выступление народности благодаря ясновидческому знанию Жанны д’Арк показывает, как то, что естественным образом жило в этой народной среде, реагировало снизу вверх, и только тут стало «историей» для внешней истории.
Такие «Орлеанские Девы», - то есть наделенные не силой действия, а ясновидческой силой, - имелись в этом столетии по всей Европе. И фундаментом, на котором строила Орлеанская Дева, был элемент, широко распространенный в крестьянстве и в широких народных массах. В Орлеанской Деве он лишь проявился. В случае других людей это не описывали. Людовика Глупого, - нет, Благочестивого, - и его совет и весь тот вздор, который стоит в хрониках, который они там совместно записали должны были кодифицировать в качестве «истории», и надо было показать людям, будто бы эти крупные землевладельцы были правителями государства и тому подобное. Но это, в сущности, стоит вне действительной, конкретной жизни. Действительная, конкретная жизнь, - история об этом не говорит, - была проникнута тем, что потом выступило на поверхности в Гении Орлеанской Девы, что вошло во французскую сущность в то время, когда реализовывалась суггестивная сила речи. И вследствие этого во французской сущности снизу вверх излилось то, что было народной силой. Вот так это осуществилось.
В Средней Европе было не так. Тут никакая речь не выявляла такую суггестивную власть. Все другие отношения были схожи, но не было ничего, что посредством суггестивной силы речи переплавило бы большую массу племен в одну народную силу. Поэтому то, что находится в Средней Европе, оставалось в национальном отношении текучей массой, легко поддаваясь, - это отличительное свойство, - легко позволяя себя колонизировать. Но колонизация, которая была проделана с населением Средней Европы, была иной, чем сегодня. Если сегодня что-то колонизируют, то речь преимущественно идёт о том, что овладевают чужими областями. Но тогда в эти чужие области посылают людей, - эти колонизаторы должны быть призваны в большом количестве, - и тогда они своё понимание родины переносят в эти чужие области.
Такое в очень широком объёме происходило на Востоке Европы. Но это оставалось текучей массой. И в то время, как на Западе, прежде всего, действовала суггестивная сила речи, в Средней Европе происходили драчливые столкновения дифференцированных интересов, которые я описывал. Непокорность, строптивость, направленная, прежде всего, против тех, кто хотел господствовать, имело последствием то, что здесь не смогла сложиться далеко простирающаяся единообразная национальность, как на Западе. Здесь не было чего-то такого, как суггестивная власть речи. Вот почему из прежних отношений поднялись те, кто благодаря этим отношениям был наиболее силен. Поэтому территориальные (удельные) княжества, которые оставались и после 15 века, существовали потому, что тут не было той суггестивной власти, какой была власть речи на Западе.
Со всеми этими отношениями, - которые я вам могу описать сейчас лишь в высшей степени несовершенно, - со всеми этими отношениями должен был считаться другой элемент, который частично понимал, как следует считаться; это церковный элемент, который постепенно активизировался, складывался в Риме из погибшей Римской Империи. Этот церковный элемент в оккультных кругах называют серой тенью Римской Империи, поскольку им было перенято всё то, что было представлениями об администрировании и тому подобном в Римской Империи, но применялось в церковных отношениях. Эти стремления церкви должны были быть направлены к тому, чтобы дифференцированно вжиться в то, что образовывалось в Европе. Я уже указывал вам на то, как из Рима умели считаться с условиями, отношениями. С 9 столетия до конца 10 столетия и в начале 11 столетия прекрасно умели считаться с отношениями, с условиями, когда, исходя их Рима, стремились в административной форме внедрить во все эти отношения то, что тогда называли христианством. Если где-либо появлялась возможность превратить город в местопребывание епископа, то делали это; если было крестьянство, которым хотели завладеть, то строили им церковь, чтобы они группировались вокруг неё; был ли где-либо землевладелец, господин имения, пытались постепенно на место этого господина посадить духовное лицо, давая образование сыну владельца. Церковь использовала все отношения. На самом деле: как никогда позднее, церковь в ходе этих столетий получила возможность стать универсальной европейской властью. Этот процесс работы церкви в 9, 10, 11 веках имеет огромное значение, поскольку он действительно исходил из того, чтобы принимать в расчёт все конкретные отношения. Надо только увидеть это.
Люди, которые были тогда правящими католическими духовными лицами или священниками, были не настолько глупы, чтобы верить, будто бы те духи, о которых говорили люди с атавистическим ясновидением, не были духами; эти лица считались с тем, что было реальной силой, однако выискивали подходящие средства, чтобы бороться с этим. В то время как князья не могли с этим справиться, церковь эти представления, - которые для неё были вполне правомерными, - сумела осчастливить номенклатурой. Не правда ли, в Риме очень хорошо знали: это не настоящие черти, те о ком говорит атавистическое ясновидение. Но это демоны, наши враги, и мы должны с ними бороться.
Средством борьбы было то, что их шельмовали как чертей, то есть устанавливали «номенклатуру». Это была вполне реальная борьба с духовным миром, которую вели тогда, и лишь с 15 века случилось так, что никакого сознания о настоящих духовных силах больше не стало. Сила распространившегося церковного христианства заключалась в том, что умели реально принимать в расчёт то, что было реально: духовные силы. И в 11, 12 веках по Р.Х этот процесс был до известной степени завершен.
окончание 16 лекции следует
Навигация
Перейти к полной версии