81. Вещи, подобные тем, что изложены в "Очерке тайноведения", весьма трудно добыть с помощью логики. "Но когда они найдены, то легко могут быть облечены в одеяния логики, протканы ею".61, с. 328

Атлантида

238. На Атлантиде человек был окружен тяжелыми массами густого тумана, который, "... был деятельным, так что все вокруг вас говорило артикулированной речью, подобно тому, как позже заговорили человеческие уста. Ваши души были способны тогда понимать мудрость, звучавшую из журчания ручьев, из шелеста волн, из шума ветра в листве дерев". Речь элементов возвещала утром человеку, что ему надлежит сделать. О больших событиях вещали раскаты грома. А когда душа в покое вслушивалась в себя, ей звучал основной или промежуточный тон, проходящий через все. "Повсюду могла она слышать его на древней Атлантиде: на севере, юге, востоке, западе". Это был звук (Тоn) великого духа: Тао.
     "Ваши первые тела состояли из материи древней огненной страны — Шаль Мале (Лемурия. — Сост.). И окружали вас огненные туманы и испарения. В ту эпоху, когда ваша душа нисходила на Землю из лона Бога, она приходила не просто во внутреннюю связь с мудростью окружавших ее элементов, но магически связывалась с волей элементов. Субстанционально она состояла из той самой воли Божества, из которой возникали и окружающие ее огненные элементы. И магически ваша воля действовала на те элементы. Когда ваша воля была кроткой и члены тогдашнего тела простирались над огненной массой, элементы усмирялись. Когда же воля становилась дикой, то элементы бесновались в диком беспорядке. А поскольку воля больших человеческих масс становилась злой, то она приводила в неистовое беснование всю массу земли. Так из-за злой воли людей погибла Шаль-Мале. Лишь малая часть людей спаслась в Атлантиде. То была великая огненная проба человечества..."265, с. 211-212
     В Атлантическую эпоху, особенно в первый ее период, у людей отсутствовал логический рассудок, умение делать вычисления, на чем зиждется все, что мы теперь производим. "Зато они обладали очень развитой памятью. Эта память была их главной отличительной духовной способностью. Они считали, например, не так, как мы, усваивая себе определенные правила и затем применяя их. Таблица умножения была чем-то совершенно неизвестным в первые атлантические времена... Современный человек имеет то преимущество перед атлантом, что обладает логическим рассудком и способностью соображения. Зато у него отстала память. Теперь люди мыслят в понятиях; атлант мыслил в образах. И когда в душе его возникал какой-нибудь образ, то он припоминал многие другие подобные же образы, пережитые раньше, и этим руководствовался в своем суждении. Поэтому и обучение тогда было иным, чем в позднейшие времена. Оно не стремилось к тому, чтобы вооружить ребенка правилами или изощрить его рассудок. Ребенка учили жизни при помощи наглядных образов, так что, когда ему впоследствии приходилось действовать при тех или иных обстоятельствах, он мог пользоваться большим запасом воспоминаний. ...Попадая в совершенно новые условия атлант был всегда вынужден действовать наугад... Такая система воспитания придавала всей жизни отпечаток однородности. На протяжении очень долгого времени все совершалось в том же однообразном порядке. Верная память не допускала ничего, хотя бы отдаленно напоминавшего быстрый ход нашего современного прогресса. Атланты делали то, что они уже видели прежде. Они ничего не выдумывали, они только вспоминали. Авторитетом считался не тот, кто много учился, но кто много пережил и мог поэтому многое помнить. В атлантическую эпоху было невозможно, чтобы решение какого-нибудь важного вопроса было предоставлено человеку, еще не достигшему определенного возраста. Доверяли только тому, кто мог оглянуться на долголетний опыт.
     Сказанное здесь не относится к посвященным и их школам. Ибо они всегда опережают уровень развития своей эпохи". 11 (1)

290. Первая послеатлантическая культура вышла из эфирного ясновидения. Египто-халдейская культура покоилась на инспирации, на инспирированных имагинациях, откуда и взялась халдейская астрология, мудрость Гермеса. Логического мышления тогда не было.117 (7)

331. "Риши говорили еще так, как только и может быть выражено сверхчеловеческое познание: они говорили подвижным языком образов, имагинативным языком. Они как бы изливали свое знание из души в душу, пробуждая в словах живые образы, которые возникали непрерывно в то время, как они сообщали свои познания. О "причине и следствии" и других современных понятиях науки и логики тогда не могло быть и речи. Все это появилось гораздо позднее. ...во второй послеатлантический период. Тогда как бы впервые ощутили сопротивление материального бытия; почувствовали необходимость выразить сверхчувстввнное так, чтобы оно приняло те формы, в каких человек мыслит на физическом плане. Такова была основная задача древне-персидской культурной эпохи.
     Затем наступил третий послеатлантический период — египто-халдейская культура. Тогда имелись сверхчувственные понятия. Это опять таки трудно понять современному человеку. Нужно представить себе: нет еще никакой физической науки, но имеются уже понятия, полученные, однако, сверхчувственным путем (не рассудком, мышлением, а ясновидением); знали, что происходит в сверхчеловеческих мирах, и умели высказать это в мыслительных формах физического плана. Теперь, в этот третий культурный период, начали применять к физическому плану знания, полученные из сверхчувственного мира, что можно сравнить с третьим отрезком человеческой жизни. Между тем как во втором отрезке жизни люди учатся... в третьем они применяют свои знания на физическом плане. Учениками небесного знания были ученики Заратустры во втором периоде культуры. В третьем периоде люди начали применять на физическом плане то, что они получали сверхчувственно. Скажем для пояснения: путем сверхчувственного созерцания они, например, познавали, что полноту сверхчувственного можно представить в образе треугольника — треугольник как образ сверхчувственного, — отчего и сверхчувственная природа человека, изливающаяся в физическое, может быть воспринята как троичность. Подобным образом учились познавать и другие понятия, соотнося физические вещи со сверхчувственными. Например, геометрию познавали сначала символически. Итак, появились понятия, и их начали применять: египтяне — к землемерному искусству при обработке своих полей, халдеи — к ходу светил, положив тем основание астрологии, астрономии. То, что прежде относилось только к сверхчувственному, теперь стали применять к тому, что наблюдали физически, чувственно. Что было порождено сверхчувственным познанием, стали прорабатывать на физическом плане...
     В четвертом периоде — греко-латинском — было особенно важно, чтобы человек понял сложившееся положение вещей. ... в четвертый период встал вопрос: имеем ли мы право применять к физическому миру то, что образовано на базе духовного мира? Действительно ли подходит к физическим вещам то, что было почерпнуто из духовного? ...Платон был еще живо связан с древним миром (познанием) и применял к физическому миру духовные формы понятий. А его ученик Аристотель был тем, кто поставил вопрос: имеем ли мы на это право? И потому он стал основателем логики. ...только в этот, 4-й период человек осознал, что он сам совершает нечто, когда наблюдает внешним образом мир, что он сам нечто вносит вниз, в этот мир. Это был важный момент".
     "Когда человек дошел до последней, уже недостоверной для него ткани (мыслей), которую он выпрял себе из духовного мира, мы должны указать на появление сильнейшего воздействия из сверхчувственного мира: на Импульс Христа. Тогда в послеатлантическую эпоху вступает сильнейшая духовная реальность; и она вступает в тот самый момент, когда человек был наименее одарен духовно, когда из духовного он мог воспринимать только понятия и идеи. ...
     Нельзя представить себе ничего более далекого друг другу, чем духовность, нисшедшую на физический план в Существе Христа, и то, что человек сохранил в себе как последний остаток духовности (в форме идей и понятий). Поэтому вы можете понять, что в первые века Христианства было совершенно невозможно постичь духовность Христа с помощью аристотелевской ткани понятий. А затем постепенно появилось стремление понять становление мира и человечества путем применения аристотелевской логики к мировым процессам. Это стало задачей средневековой философии". 124 (3)

549. «Эти духи корней (гномы), я бы сказал, -- совершенно особый земляной народ. Для внешнего взгляда они невидимы, но тем более они видны в их действиях, ибо ни один корень не может возникнуть, если между ним и земным царством не будет посредничества через этих удивительных духов корней, которые минеральное Земли вводят в поток, вбирающий корни растений. Я, естественно, имею в виду лежащий здесь в основе духовный процесс. Эти духи корней -- они имеются повсюду в земном царстве, и они хорошо себя чувствуют в более или менее прозрачных или также ставших металлически прозрачными камнях и земле; но особенно хорошо они себя чувствуют -- ибо это их настоящее место, -- когда дело заключается в том, чтобы доставлять минеральное корням растений. Эти духи корней, они все внутренне наполнены такой духовностью, которую можно сравнить только с внутренней духовностью человеческого глаза, человеческого уха. Ибо духи корней в своей духовности представляют собой один только орган чувства. Они все состоят из одного только органа чувств, который в то же время является рассудком, который не только видит и слышит, но одновременно в этом видении и слышании понимает увиденное и услышанное, который повсюду не просто ощущает впечатления, но ощущает повсюду идеи.
     Мы можем также указать на род и способ, каким духи корней воспринимают идеи. Посмотрите, вот из Земли растет растение. Оно приходит в связь с внеземным мирозданием, и в определенные времена года особые течения, в некотором роде духовные течения сверху, от цветов, от плодов устремляются по растению к корням, устремляются в землю. И как мы подставляем глаз свету и видим, так духи корней обращают свои способности восприятия навстречу тому, что стекает по каплям с растения вниз, в землю. И то, что таким образом капает к ним, есть то, что свет посылает в цветы, что солнечное тепло посылает в растения, что воздух проделывает в листьях и даже то, что далекие звезды производят в облике растения. Растение собирает тайны мироздания, посылает их в почву, и гномы получают эти тайны мироздания из того, что духовно стекает к ним по каплям с растений. А когда -- в особенности осенью и зимой -- они в их странствиях сквозь руды и камни, проносят накапавшее к ним с растений, то благодаря этому они становятся теми существами внутри Земли, которые струят при своем движении идеи всего мироздания сквозь Землю. Мы смотрим в дали мира. Мир построен из мировых духов, является воплощением мировых идей, мирового духа. Гномы вбирают через растения -- являющиеся для них тем же, чем для нас являются лучи света, -- вбирают идеи мироздания и несут их в полном сознании внутрь Земли, от руды к руде, от камня к камню. ...
     Они полностью являются рассудком, все в них рассудок, но рассудок универсальный, который поэтому на человеческий рассудок смотрит снизу как на несовершенный. Почему, -- говорят они, -- люди не сунут носы в землю, подобно корням растений, и не дадут капать на них самим идеям, а еще размышляют о них? Им зачем-то нужна еще логика». «Гномы внутри земли являются носителями идей Универсума». Но само земное они ненавидят, поскольку оно создает для них опасность превратиться в лягушек. «Собственно говоря, внутри Земли они являются представителями внеземного, ибо они должны постоянно избегать срастания с земным, поскольку тогда они, как отдельные существа, примут облик из мира амфибий. И именно из этого, я бы сказал, чувства ненависти, из антипатии к земному обретают гномы силу выгонять из Земли растения.
     Они постоянно сталкиваются своей основной силой с земным, и этим столкновением задается направление росту растений. ... одной только своей собственной властью отрывают они растения от Земли и заставляют их расти вверх.
     И когда растение растет вверх, то оно входит в область гномов и из царства влажно-земного переходит в царство влажно-воздушного, а развиваясь далее в листьях, приходит к внешнему физическому облику. Но во всем том, что совершается в листьях, действуют, опятьтаки, другие существа, духи воды, элементарные духи водного элемента, которых, например, древнее инстинктивное ясновидение называло ундинами. Как гномы толпятся и ткут вокруг корней, так вблизи почвы с удовольствием стремят вверх то, что дали гномы ... существа ундин».
     Природа ундин иная, чем гномов. Они не представляют собой органа чувств. «Они, собственно, могут только отдаться тканию и распространению по всему космосу воздушно-влажного элемента; и поэтому они не такие ясные духи, как гномы. Они, собственно говоря, постоянно видят сны, и сон является для них их собственным обликом. Они не ненавидят так сильно Землю, как гномы, но они очень сенситивны в отношении земного. Они живут в эфирном элементе воды, она вся пронизана их движением, и они очень сенситивны по отношению к рыбам, ибо им угрожает опасность принять облик рыбы, который они временами и принимают, но тут же снова оставляют его и переходят к другой метаморфозе. Они видят во сне свое собственное бытие, и в снах собственного бытия они связывают и растворяют, связывают и разделяют материи воздуха, которые они таинственным образом вносят в листья и в то, что гномы выталкивают наверх. Все бы иссохло, если бы ундины не подступали со всех сторон в сновидческой сознательности к растению и не производили всего того, что они производят как -- это не назовешь иначе -- мировые химики. Ундины видят сны соединения и растворения материи. И это сновидение, в котором живет растение, это сновидение ундин, в котором растение растет от почвы кверху, оно и является мировым химиком, совершающим таинственное соединение и растворение субстанций, действующее, исходя от листа, в мире растений. Т. обр., мы можем сказать: ундины -- это химики растительного существа. Они видят сны о химии. В них содержится очень нежная духовность, пребывающая в том, чего касаются вода и воздух; ундины живут целиком во влажном элементе, но свою внутреннюю профессию они получают тогда, когда на какой-либо поверхности появляется вода, пусть это даже будет лишь капля. Ибо все их устремление состоит в том, чтобы уберечь себя от превращения в рыбу. Они хотят остаться в метаморфозе, в постоянной изменчивости, в которой они видят сны о звездах, о Солнце, о свете, о тепле; они становятся химиками, которые от листа ведут растение дальше в его формировании. ...
     Как гномы живут во влажно-земном, ундины -- во влажно-воздушном, так в воздушно-тепловом элементе живут те существа, которых древнее инстинктивное ясновидение назвало сильфами. ...Но они также проникают в свет, поскольку воздух повсюду пронизан светом, и восприимчивы к тонким, но большим движениям в воздушном круге. Когда весной или осенью вы видите стаю ласточек, вызывающих своим полетом колебания в воздухе, то происшедший от этого движения воздушный поток, вызванный каждой птицей, для сильфов становится слышимым. Мировая музыка раздается оттуда для сильфов. И если вы плывете на корабле, сопровождаемом чайками, то вызываемое движением чаек духовно звучит, и духовная музыка сопровождает корабль. ...
     Если сильфы вынуждены пронизывать воздух, лишенный птиц, то они как бы теряют самих себя». Сильфы не имеют своего чувства «я», им его дают птицы. «В том, что птицы вызывают в воздухе, пролетая в нем, сильфы находят свое «я». Но благодаря тому, что они воспламеняют свое «я» наивнешнейшим образом, они становятся носителями космической любви через воздушное пространство ...а также носителями желаний любви через Универсум». Гномы ненавидят амфибий, ундины чувствительны к рыбам, сильфы испытывают симпатию к птицам, но они воздерживаются становиться птицами, поскольку у них другие задачи. «Они имеют задачу в любви доносить свет растениям. И как ундины являются химиками, так сильфы являются носителями света для растений. Они пронизывают растение светом, они несут растению свет». И там оба вида деятельности соединяются. «Сильфы ткут, собственно, в растении прарастение из света и из химической работы ундин. А когда осенью растение вянет и все, что является физической материей, распадается, тогда формы растений стекают по каплям вниз и их воспринимают гномы, воспринимают то, что мир, Солнце (через сильфов), воздух (через ундин) обусловили в растении».
     «Вверху, пройдя сферу сильфов, растение приходит в сферу духов огня. И духи огня, являющиеся жителями тепло-светового, собирают тепло и несут его цветам растений.
     Ундины несут растениям действие химического эфира, сильфы -- светового эфира, духи огня -- теплового эфира. И семенная пыльца является своего рода маленькими воздушными корабликами, служащими духам огня для переноса тепла в семена. Тепло повсюду собирается с помощью тычиночных нитей, а с тычиночных нитей оно переносится на семена и завязи. И то, что образуется в завязи, -- это, в целом, мужское (материальная наука видит в этом женское, а в тычинках с пыльниками -- мужское), пришедшее из космоса. Завязь -- это не женское, а пыльцевой мешок с тычиночной нитью -- не мужское. В цветке вообще не происходит никакого оплодотворения, но там лишь подготовляется мужское семя. Что здесь действует как оплодотворение -- это есть то, что от духов огня в цветке является как взятое у мирового тепла мировое мужское семя, которое сводится с женским, происходящим от формы растения, которая, как я говорил, как идеальное стекает по каплям в земную почву и там покоится (как в материнском лоне). Для растения Земля -- это матерь, а небо -- отец, и все, что совершается во внеземном, для растения не является материнским лоном. Это колоссальное заблуждение, видеть материнский принцип растения в завязи; она есть мужское, извлекаемое духами огня из Универсума. Материнское приходит из камбия растения, образующегося между корой и древесиной и переносящего вниз идеальный облик растения. И то, что теперь возникает из взаимной деятельности гномов и духов огня, -- это есть оплодотворение. По сути говоря, гномы -- это акушеры размножения растений. Оплодотворение имеет место во время зимы под землей, когда семя приходит в Землю к обликам, которые гномы восприняли от деятельности сильфов и ундин; и эти облики могут подступить к оплодотворяющему семени. ...

     Оплодотворение растений происходит благодаря тому, что гномы берут от духов огня (саламандр) то, что они вносят в завязь на маленьких воздушных корабликах пыльцевого мешочка как концентрированное космическое тепло. Таковы духи огня, духи тепла». На конечной стадии плод, тепловой эфир, соединяется в виде семени в земле с жизнью.
     Гете возмущали высказывания ботаников, будто бы над цветочным лугом идет вечная свадьба. Это представлялось ему не соответствующим истине, хотя он исходил только из инстинкта.
     «Сильфы ощущают свою самость, свое «я», когда видят порхание птиц. Духи огня имеют его еще выше, в связи с миром бабочек и вообще всем миром насекомых. И духи огня особенно охотно идут по следам насекомых ради распределения тепла, ради конфигурации теплового эфира для плодозавязи, чтобы его, когда он должен низойти в землю, соединить с идеальным образом. Духи огня чувствуют себя внутренне родственными с миром бабочек и вообще со всем миром несекомых. Они повсюду следуют по следам насекомых, порхающих с цветка на цветок. И можно почувствовать... что каждое из таких насекомых обладает совершенно особенной аурой, не объяснимой исходя из самого насекомого (например, пчелы). ...ибо насекомое, пчела, сопровождается духом огня, который чувствует себя столь родственным с ней, что пчела для духовного взгляда находится в его ауре. ...Дух огня не только чувствует в присутствии насекомого свое «я», но он хочет целиком связаться с насекомым». Поэтому насекомые обладают силой одухотворять материю. Духи же огня, в свою очередь, устремляя в космос одухотворенную материю, с другой стороны, концентрируют огненное во внутреннем Земли, чтобы с помощью гномов пробудить духовные облики, просочившиеся туда от сильфов и ундин.
     «Над землей срастается вместе то, что является земной плотностью, земным магнетизмом, земной тяжестью; это срастание происходит, когда растение устремляется вверх к тому, что стремится в противоположном направлении как сила любви и жертвы. И в этом взаимодействии... когда оба эти стремления встречаются над земной поверхностью, развивается растительный мир -- внешнее выражение взаимодействия мировой любви, мировой жертвы, мировой тяжести и мирового магнетизма».230 (7)
     «Омела родственна с ундинами; она избегает гномов, изгоняет их. Ее сок проникает до существа корней, так что гномы изгоняются; проникает до существа цветов, так что изгоняются духи огня. Он действует как пронизанный светом химический элемент -- погружает астральное в эфирное, разрывает связь Я с физическим».
     «Когда гномы и ундины связывают себя с построением, то возникают паразиты.
     Когда сильфы и существа огня связывают себя с разрушением, то... творят яды. ...
     Беладонна образуется потому, что сильфы с любовью склоняются к плодам.Цианистый калий возникает потому, что существа огня склоняются к углероду, азоту и водороду.
     Миндаль для созревания нуждается в существах огня».Д.40, с. 24, 26

612. "В родоначальнике народа Аврааме жила, фактически, такая индивидуальность, которая в своей телесности имела подходящий инструмент для мышления в суждениях". Как свидетельствует Акаша-хроника, Авраам пришел с другой стороны Ефрата, из Ура Халдейского. Он происходил из халдейского народа. С Авраамом в эволюцию входит тот образ комбинирующего мышления, математической логики, которой живет вся современная цивилизация. До средних веков в Аврааме видели родоначальника арифметики. Все задатки его мышления были направлены на рассмотрение мира согласно мере, числу и весу.117 (4)

710. Следуя Люциферу, человек грешит против нравственности, следуя Ариману — против логики и здравого мышления.120 (4)

196. "Когда восходят страсти в виде аффектов, гнева, боязливости, страха, то, в существенном, гос­подствует при этом душа ощущающая. ... В душе рассудочной пребывают способности, ощущаемые в душе ощущающей как инстинкты, аффекты, облекать в представления, фильтровать до человеческой фор­мы душевной жизни. Когда, например, аффект, возникающий лишь из инстинкта самосохранения, фильтру­ется до благоволения и даже до исполненного любви отношения к окружающему миру, то мы уже имеем де­ло с душой рассудочной, или характером. В душе рассудочной восходит наше Я, средоточие нашей душевной жизни.
     В дальнейшем развитии Я мы чувствуем себя как внутреннего, в своем средоточии утверждающегося человека и формируем наши представления и мысли в большие идеи, с помощью которых мы понимаем природу, или идеи долга, или моральные идеи. В связи со всем этим мы говорим о душе сознательной. … Когда человек погружается в душу сознательную, он может быть в своей душевной жизни одиноким в наи­большей мере, может отгородиться от внешнего мира. Но это ведь тот душевный член, который и по сво­ей природе в наибольшей мере возводит границы перед внешним миром, так что он более предрасположен к тому, чтобы впадать в заблуждения и ошибки. Он в наибольшей степени отъединен от Универсума. И этот член души, хотя и в ограниченной мере, может впадать в заблуждения. Это суть важнейшее в том, что мы называем душой сознательной. Она проявляет себя, прежде всего, как логическое мышление, как понятий­ный анализ, как исчисляющее мышление, как все то, чем человек, в определенном отношении, обладает как своими собственными способностями и чего не встречается у животных".
     Силы души ощущающей и рассудочной — желания, страсти, волевые импульсы и интеллектуальные суж­дения — достигают души сознательной. Но в ней они обрабатываются логическим мышлением, и в ней образу­ются наши мнения. А поскольку душа сознательная наиболее изолирована, то мы часто расходимся с дру­гими людьми во мнениях. "Душа сознательная изолирована также еще и потому, что с ее помощью человек простирает как бы щупальца в окружающий мир. Когда мы обдумываем то, что хотим сделать, то мы живем в душе рассудочной. Когда же мы наблюдаем окружающее нас, то через органы чувств мы простираем щупа­льца души сознательной и снова приходим к тому, что делает нас изолированными существами. Ибо благо­даря тому, что нам дают органы чувств, мы делаемся изолированнейшими существами".127 (3)

VI. КРУГООБОРОТ СНА И БОДРСТВОВАНИЯ

Весь кругооборот в целом
969. "Из настоящего, как такового, к нам приходят имагинации. Если мы их вырабатываем искусст­венно, то мы смотрим в прошлое. А если мы вырабатываем инспирации, то смотрим в будущее, но в отноше­нии не отдельностей, а больших закономерностей, вроде солнечных или лунных затмений. Интуиция связыва­ет и то и другое вместе. Мы постоянно подвержены интуиции, только просыпаем это. ... во время сна че­ловек развивает интуицию, а бодрствуя — логическое мышление; до известной степени, разумеется. А по сторонам стоят имагинация и инспирация. ... Можно сказать: во сне человек пребывает в интуиции, бодр­ствуя — в логическом мышлении, при пробуждении он инспирируется, при засыпании — имагинирует".205 (15.VII)

1058. Вступив неподготовленным в духовный мир, человек может подпасть силам, действующим в его инстинктах, и не захотеть по­том сотрудничать в окружающем его физическом мире. Но чтобы "...стать на сторону Творцов, необходимо полюбить творение, необходимо основательно понять, что мир, каким он создан, не бессмыс­ленно вызван к бытию божественными творящими силами. Человеку необходимо обосновать смысл земной жизни, если он хочет хорошо подготовиться к духовному миру. Иначе каждое утро при пробужде­нии он с ужасной ненавистью возвращался бы в чувственный мир, с желанием этот чувственный мир разрушить. В силу одной лишь необходимости человеческого бытия человек просыпался бы с ненавистью и гневом, если бы от засыпания до пробуждения его пронизывало это сознание (чуждое чувственному миру).
     Вы можете это исследовать, непредвзято рассмотрев сон. Сон содержит в себе ужасные разрушительные силы. Образы сна разрушают всякую логику. Сон говорит: прочь со всякой логикой, я не хочу никакой логики! Логика — для внешнего чувственного мира, там она неуступчиво организует вещи. Организованный логикой — это другой миропорядок! — Так говорит сон. И будь он достаточно сильным, чтобы не просто упразднить мозг, но погрузиться во всего человека, то он захватил бы не только логические, но и другие инстинкты, захватил бы эмоциональную жизнь; и как он разрушает логику, так разрушил бы он всю человеческую жизнь. Человек не захотел бы снова возвращаться в свое тело, но вступил бы на путь его постепенного разрушения. И лишь поскольку живущее во сне преодолевается тем, что выступает ему навстречу из тела, на один лишь момент разрушается логика. Это можно исследовать до подробностей. Что продолжается во сне — это суть силы, принадлежащие ритмической системе человека. Дыхание, сердцебиение, пульс продолжаются во сне, мышление — пре­рывается, воля — прерывается. Что принадлежит среднему человеку — это продолжается, но делается приглу­шенным. Когда в мозгу ослабевает пульс, господствует сон; тогда он собирается разрушить силу жизни; логика преодолевает сон, увеличивает силы жизни, снова усиливает пульс".210 (4)

1353.

Чувство "я" Чувство мысли Чувство слова Чувство звука или тона чувство тепла чувство зрения

\ | | > | | /

восточная культура

     Все эти чувства, когда во внутреннем души есть спиритуальная жизнь, дают ей пищу. И то, что человечество здесь развило, оно развило в древнюю восточную культуру. ... Но это некоторым образом втянуто в подосновы развития цивилизации". Затем стала приходить деспиритуализация, отмеченная логикой Аристотеля. Возникла цивилизация, опирающаяся на следующие чувства:

Чувство вкуса Обоняние Чувство равновесия Чувство движения Чувство жизни Осязание

\ | | > | | /

западная культура

     "Математика пришла из ... чувства дви­жения и чувства равновесия". 206 (23. VII)

1447. "Я мы имеем притупленно отсиживающимся в душе ощущающей: там, внутри поднимаются волны удовольствия и неудовольствия, радости и страдания, а "я" едва воспринимается, ибо оно вовлечено в эти волны аффектов, страстей и т.д.". Лишь в душе рассудочной, с образованием четко очерченных поня­тий, идей, суждении, "я" проясняется; наиболее ясным оно делается в душе сознательной. Но человек должен воспитывать себя с помощью своего Я. И как ему тогда быть с душой ощущающей? Здесь на по­мощь приходит гнев. Сталкиваясь с событиями внешнего мира, мы не всегда бываем в состоянии извлечь соответствующие им суждения из души рассудочной. Тогда суждение исходит как бы само, из нашей души ощущающей. И это есть гнев. "Мы судим сначала из нашего гнева о событии внешнего мира, затем, учась т.обр. бессознательно, без согласования с тем, что не должно совершиться — учась бессознательно че­рез гнев, — именно благодаря такого рода суждению, мы становимся более и более зрелыми для того, чтобы приходить к исполненным света суждениям в более высокой душе. Так гнев является в некотором роде воспитателем человека. ... И тогда мы по праву говорим о благородном гневе. ... Ибо никто не придет к более уверенным суждениям в себе, чем тот, кто из старых благородных душевных задатков так разовьет себя, что возгорится благородым гневом против неблагородного, ненормального, глупого. И гнев имеет миссию поднимать человеческое Я в более высокие области. Это его миссия. Он — учитель в нас. Преж­де, чем мы сможем себя вести, прежде, чем мы придем к ясным суждениям, он ведет нас в том, на что мы уже способны. ... Гнев может выродиться в ярость, так что станет удовлетворять злейший эгоизм. Но такая возможность должна существовать, чтобы человек мог развиться к свободе".
     С другой стороны, гнев вычеканивает такие свойства Я, как бескорыстие, самоотверженность. Не возникай в нас благородного гнева, мы останемся равнодушными к несправедливостям, злу и глупости внешнего мира, а значит, мы сольемся с этим внешним миром и не почувствуем своего Я в развитии. "Гнев же делает его зрелым, вызывает его к действию, чтобы оно могло противостоять внешнему миру. ... Однако, когда в нас вспыхивает благородный гнев, то в то же время мы испытываем помутнение я-чувства. Это нечто вроде душевного бессилия, пробуждающегося в нас благодаря гневу, если мы не даем ему пе­рейти в ярость. Когда мы нашу душу прощупали этим гневом, тогда наступает некое душевное бессилие, тогда Я делается притуплённее и притуплённее. Вставая в противоположность к внешнему миру, оно, с другой стороны, выключается. Через горячность гнева, которую человек подавляет в себе, он одновремен­но приходит к развитию самоотверженности. Обе стороны Я приходят через гнев к развитию. Гнев имеет миссию дать возникнуть в нас свойству самости и, в то же время, превращается в самоотверженность".
     "Гнев для Духовной науки — это утренняя заря чего-то совсем другого. Кто наблюдает жизнь, тот ви­дит, что человек, не способный пламенеть благородным гневом против несправедливости, никогда не при­дет к истинной снисходительности, кротости, любви. ... Любовь и снисходительность — это другая сто­рона благородного гнева. Преодоленный гнев, просветленный гнев превращается в любовь и снисходитель­ность, в кротость. Редко встречается в мире любящая рука, если она была не в состоянии в определен­ное время сжиматься в кулак в благородном гневе против несправедливости или глупости. Эти вещи взаимосвязаны".
     Нужно преодолевать страсти, но истинное преодоление — это жертва, а не приятное размягчение. "По­жертвовать же можно тем, что прежде имеешь, а чего нет, тем жертвовать нельзя.. Преодолеть гнев может тот, кто сначала мог им пламенеть. ... Если мы преодолеваем гнев, если от того, что в душе ощущаю­щей пламенело как благородный гнев мы поднимаемся к душе рассудочной и сознательной, тогда из гне­ва развиваются любовь и сострадание, благословляющая рука". Миссия гнева отражена в мифе о Прометее. Он преждевременно приносит людям Я и гневом Зевса приковывается к скале, что умеряет действия Я, приводит его в меру.
     Игра Я и гнева происходит в душе ощущающей, воспитывая ее. Истина воспитывает душу рассудочную. И если гнев должен быть преодолен, то истину нужно любить с самого начала, хотя она и является свойством собственной души. "Внутреннее лелеяние истины совершенно необходимо, чтобы дать душе восхо­дить все выше и выше". "Первое требование к действительному чувству истины — это отказ, уход от само­го себя".
     "Истина — является водительницей людей к единству и ко всестороннему пониманию. А потому она — подготовительница справедливости и любви, подгототовительница, о которой мы должны заботиться; тогда как иное в себе мы запрещаем... В этом миссия истины, что мы должны ее все больше и больше любить и при­нимать, что мы должны ее лелеять в себе. Когда мы в своей самости предаемся истине, то самость дела­ется все сильнее, и именно благодаря этому мы избавляемся от самости. Чем больше гнева развиваем мы в самости, тем слабее делаем ее, и чем больше истины развиваем мы в самости, тем сильнее делаем ее. Истина — это строгая Богиня, которая требует, чтобы в средоточие нашей самости мы поставили одну только любовь. В тот момент, когда человек не избавляется от самого себя и ставит перед собой вместо истины что-то другое, пусть даже высокое, она тотчас же мстит за себя". Английский поэт Кольридж сказал: "Кто Христианство любит больше, чем истину, тот вскоре увидит, что он больше любит свою христианскую секту, чем Христианство; и он также увидит, что себя он любит больше, чем свою секту". В тот момент, когда человек начинает жить не ради истины, а ради себя, ради своих мнений, он делается антисоциальным существом, выпадает из человеческой общности.
     Истину ищут с помощью мышления, поэтому она вступает в душе рассудочной. У нее имеется две формы. Одна из них связана с внешним миром, который мы наблюдаем, а потом размышляем о нем (научное мышле­ние). Другая форма выступает тогда, когда мы выходим за внешнюю жизнь, размышляем о ее вечных законах. Из внешнего наблюдения не прийти к истине о перевоплощении человеческого Я; это достигается в душе, в духе, но реализоваться эта истина также должна во внешней жизни, что и подтверждает ее до­стоверность. И другого способа нет. Все другие способы ее доказательства неверны.
     Человеческому Я нужны оба рода истины. Получая истины, почерпнутые только из наблюдения, оно ис­сыхает, опустошается, его творческая сила надламывается. Таким истинам недостает сердца, их может находить холодный эгоист, не задумываясь над тем, для чего они существуют. Иначе обстоит дело с исти­нами, которые человек извлекает из своего внутреннего, поскольку в этом случае он сам является проду­ктивным. Эти истины, эти мысли он стремится затем осуществить в жизни, действовать сам, имея природу в качестве прообраза. К истинам такого рода принадлежат все духовнонаучные истины. Их область, конеч­но, более ограничена для человека, чем область истин первого рода, но их продуктивная сила выше, они освежают, расширяют душу, поскольку становятся все более и более божественными в себе. В кругу этих истин человек — гражданин и творец будущего. Силу своего Я он простирает от настоящего момента в будущее. В истинах же первого рода дух пустеет в паутине понятий, в бескровных абстракциях. И дух то­гда приходит к сомнению и в себе, и в мире. Значение истины для воспитания души хорошо выразил Гете в своей "Пандоре".
     Гнев является воспитательным средством для души ощущающей, истина — для души рассудочной. Душа сознательная во внешнем мире нуждается в мышлении, как и душа рассудочная. Но чтобы мышлению войти в сверхчувственное, водителями туда должны стать чувство и воля. При всех обстоятельствах чувство может быть водителем мышления. Несомненно, для выработки знания человек пользуется логикой. Но если эту ло­гику мы используем как инструмент доказательства, то сама логика доказывается не логикой, а чувством. Чтобы дать толчок к мышлению о сверхчувственном, чувство должно стать силой, и такое чувство называ­ется любовью. "Для человека должно стать возможным развить любовь к незнакомому, к сверхчувственному до того, как об этом сверхчувственном он сможет думать".
     Воля также должна проявиться до того, как о сверхчувственном будет помыслено, но она должна раз­вить преданность сверхчувственному. "Когда вы соедините одно с другим, преданность воли неизвест­ному и любовь к нему, то из этого соединения возникнет то, что в истинном смысле слова называется благоговением. ... Так благоговение становится воспитателем души сознательной. Ибо когда душа созна­тельная устремляется к тому, что от нее сокрыто, то также и в обычной жизни можно говорить о благого­вении". Даже к познанию внешних вещей душа сознательная не придет без любви и преданности. Без благо­говения душа проходит мимо вещей. Итак, гнев должен быть преодолен, истина должна пронизывать Я, благоговение должно струиться из Я.
     Через силу благоговения душа чувствует себя мощно привлеченной вечным. Но в настоящей преданности миру человеку также угрожает потеря Я, самости, потеря его в другом. Это может привести к душевному бессилию. Чтобы такого не случилось, необходимо чувство преданности пронизать огнем Я. Это значит, что за пределами внешнего все должно быть освещено мышлением. Мышление, как было сказано, не может идти впереди, но свет мыслей должен тотчас же проникнуть в то, к чему душа обратилась с преданностью". "Иными словами, должна иметься воля к мышлению о том, чему человек предан. Вообще, в тот момент, ког­да преданная воля теряет волю к мышлению, возникает опасность потерять себя; воля, которая с самого начала принципиально отказывается мыслить об объекте ее преданности, ведет к крайности, к устойчивому бессилию человеческой души.
     А может ли любовь, другой элемент человеческого благоговения, постигнуть такая же судьба? В любви должно быть нечто такое, что от человеческого Я излучается к незнакомому. Поэтому в каждый момент Я должно держаться прямо. Я должно хотеть войти во все, чему подобает составлять предмет его благоговения; и оно должно хотеть держаться прямо по отношению ко всему, что объемлется в любви, по отношению к незнакомому, сверхчувственному, вовнестоящему. Чем станет любовь, если Я не сохранит бодрственности вплоть до границы, где мы встречаем незнакомое, если свет мыслей, свет разумного сужде­ния не желает пронизать незнакомое? Такая любовь становится тем, что называется мечтательностью. ... Когда Я, когда душа через чувство хочет объять внешнее, то оно не должно себя умерщвлять: Я посто­янно пребывает в чувстве; но если оно не поддержано мышлением и волей, то в бессилии свергается вниз. И это низвержение Я, его бессознательность ведет к тому, что такая любовь к незнакомому, не имеющая воли к сильному мышлению, приводит к тому, что душа все больше впадает в мечтательность в фантазирование ... в сонливость".
     "Душа, воспитанная в благоговении, свои темные симпатии и антипатии, свои темные чувства удоволь­ствия и неудовольствия просветляет настолько, что их можно назвать чувствами прекрасного, доброго". Темные желания, инстинкты превращаются благоговением в моральные жизненные идеалы. Само благоговение перерастает в переживание всесилия. "Итак, любовь и преданность — истинные водители в незнакомое и воспитатели души из рассудочной в сознательную".59 (1,2,3)

1525.

Жизнь представлений:	Полное бодрствование	Мудрость
Жизнь чувств:	Сновидения	Мудрость
Жизнь воли	Сон	Мудрость

     "Это сознание (I) восприняло остаток культуры Мистерий, чисто люциферический элемент. Это интеллектуалистическая культура. В нашей голове оно очень ясно.
     Оно пронизано мудростью, всеобщезначимой мудростью. Но это люциферический элемент в нас.

I. Жизнь представлений (Люцифер)
П. Имагинации Сознание
III. Инспирации (Ариман)

     А внизу (III) находится то, что особенно любит современная наука, о чем Кант сказал: в природе столь­ко науки, сколько в ней математики (математические истины восходят из III-го сознания, но человек этого не чувствует); но это ариманический элемент, проходящий через наше человеческое существо. ...
     Не достаточно только знать, что нечто истинно. Мы знаем, что вещи, которые мы постигаем интеллек­туально через нашу голову, правильны, но являются дарами Люцифера. И мы знаем, что математика верна, но этой могущественной правильностью математики мы обязаны Ариману, который сидит в нас. И наименее уверенным является средний элемент (II). Он производит впечатление нелогически волнующихся снов. ... Как нисходит мудрость в эту среднюю часть человека? В том положении, в каком человек находится в мире, в своей голове он удерживается Люцифером; в мудрости обмена веществ, в мудрости конечностей его держит Ариман. Но сердце относится к среднему состоянию сознания — организация сердца и чело­веческого ритма. ... Благодаря чему в эту среднюю часть нашего человеческого существа приходит внут­ренняя логика, внутренняя мудрость, способность ориентироваться? — Благодаря Импульсу Христа, благо­даря тому, что вошло в земную культуру через Мистерию Голгофы". Без Мистерии Голгофы эта средняя часть человеческого существа усохла бы, опустошилась. Человек лишился бы всякой возможности привести в равновесие два крайних состояния сознания.194 (4)

1568. "Что человек извлекает из своего Я, что оказывается выше этого Я? — Троякое. Во-первых, то, что мы называем мышлением по законам, наше логическое мышление... Логика есть нечто, приходящее че­рез человека к вещам. Когда человек отдается истинной логике, его Я творит выше себя.
     Во-вторых, Я творит выше себя, когда развивает наслаждение и удовольствие прекрасным, возвышен­ным, юмористическим, комическим — короче, всем тем, что оно производит из себя. ... Напр., вы пережива­ете трагедию чьей-то жизни; трагедия обусловлена кармой, ваши же ощущения — нет, они новы. ...
     Третьим является то, что вы чувствуете под давлением обстоятельств. Это также не обуслов­лено кармой. ... Это в особенности относится к нашим моральным суждениям".107 (19)

1574. "Первобытные народы знали, конечно, форель, семгу, треску, сельдь, но "рыбы" они не знали. У них нет слова "рыба". ... Что для нас вполне естественно — мышление в общих понятиях — для первобытных народов совсем еще не естественно".
     "Логическое мышление вообще существует только со времени, которое началось после первого написания Бхагават-Гиты. На логическое мышление, на мышление в абстракциях, как на нечто новое, что только теперь должно вступить в человечество, указывал Кришна Арджуне".146 (2)

1660. "Мы встречаем друг друга с нашими личными интересами, и в отношении этих интересов мы индивидуализированы. Но эта индивидуализация останавливается перед интеллигенцией. В отношении интеллиген­ции, в отношении логики мы, люди, все равны и считаемся с этим равенством. Мы не имели бы этого равен­ства, если бы люциферическое влияние, опосредованное Михаэлем, не было оказано на человечество.
     Мы понимаем друг друга лишь потому, что обладаем общей интеллигенцией, которая происходит от люциферической духовности".
     "Импульс интеллигенции обладает чем-то принудительным. Вы не можете интеллигенцию человечества сде­лать вашим личным делом. Вы не можете внезапно нечто такое, что делается через интеллигенцию, решить персонально без того, чтобы не выпасть из социальной жизни человечества, подобно сумасшедшему. А с другой стороны, к Импульсу Христа вы не найдете иного отношения, кроме личного. ... Но поскольку Христос через Мистерию Голгофы связал себя с развитием Земли, то само по себе это одно и то же, если люди совершенно независимо один от друго­го делают Импульс Христа своим личным делом. Это означает, что люди соединяются через нечто такое, что каждый делает для себя не принудительно, как в случае интеллигенции, а именно благодаря тому, что каждый образует свое отношение ко Христу. Благодаря Импульсу Христа, образующееся здесь во всех является одним и тем же, если оно правильно. Такова разница между импульсом интелли­генции и Импульсом Христа. Импульс Христа может быть в среде человечества одним и тем же и в то же вре­мя для каждого быть личным делом. Интеллигенция же — не личное дело".194 (3)

1684. Если мы на пути света поставим предмет, то образуется тень. Она возникает в результате исклю­чения света на некоем пространстве, и она подобна предмету. Нечто подобное происходит в отношении по­нятий. Они есть исключение сверхчувственной действительности. Они подобны тени, подобны сверхчувствен­ному миру, поэтому с их помощью мы получаем чувственно-сверхчувственный мир. Где восприятие сверхчувс­твенного выступает в чувственном, там возникает теневой образ. Но в теневых образах понятий столь же мало сверхчувственной действительности, как в тени — самого предмета. Так что понятия — это граница между двумя действительностями, но происходит она от сверхчувственного.
     В диалектическом методе мы сплетаем понятие с понятием. Все движущиеся сами собой понятия, приспо­сабливающиеся к обоим мирам — чувственному и сверхчувственному, — называются в широком смысле "катего­риями". В сущности говоря, вся сеть человеческих понятий составлена из одних лишь категорий. Можно да­же сказать: все понятия есть категории; все категории есть понятия. Хотя традиционно категориями на­зывают узловые, родовые понятия (вслед за Аристотелем). Логика Гегеля — это учение о категориях. Чем меньше понятие, тем больше его объем. Возьмите, напр., "бытие". Истинно диалектический метод состоит в том, что человек живет лишь в понятиях и при этом в состоянии дать вырастать одним понятиям из других. Тогда живут в сфере, отвлеченной от чувственного мира и от стоящего за ним сверхчувственного мира.108 (16)

1691. Апперцепция и ассоциация — это силы, которые расчленяют представления в обычной жизни пред­ставлений. В понятиях же все обстоит иначе. Если речь идет о внешней связи понятий, то мы пользуемся формальной логикой.108 (14)

1699. Суждение представляет собой соединение представлений или понятий. В одном случае мы говорим: роза красная. При этом нет нужды думать, что это суждение отвечает действительности. Оно верно само по себе. Придумаем животное, состоящее на 1/2 из лошади, на 1/4 из кита и на 1/4 из верблюда. Назовем его "такса". Суждение: такса имеет ужасный вид — верно, хотя в действительности такого существа нет. Чтобы суждение обладало действительностью, его необходимо преобразовать. Необходимо, чтобы предикат был воспринят в субъект и правильное суждение было преобразовано в экзистенциальное суждение. Тогда мы говорим: роза (есть) красная; и: красная роза есть (существует), (на нем. языке эти различия возникают за счет места, на которое ставится глагол ist. — Прим.составителя). Соединение понятий есть лишь формальная логика. 108 (13)

1702. Умозаключение — это соединение суждений.
1. Все люди смертны.
2. Кай — человек.
3. Кай смертен.
     И здесь есть разница между правильно­стью умозаключения и действительностью его. "Все критяне — лжецы", — сказал один критянин!108 (13)

1817. "Официальная наука говорит сегодня о некой логике, о логике представления, суждения и заклю­чения. Возьмем одно такое заключение: ... Все люди смертны; цезарь — человек; следовательно он смертен. Таково заключение. Все его члены суть суждения..."
     Современные умные люди говорят, что все это разыгры­вается в нервной системе, она есть и представления, и суждения, и заключения, и даже чувства и воля. Но это не так. "Лишь представление как таковое является делом головы. Когда вы высказываете суждение, то через посредство тела вы должны чувствовать себя стоящими на ногах! ... А заключение покоится на ру­ках и на кистях рук, вообще на всем том, что человек имеет сверх того, что имеет животное. Животное стоит на ногах, животное само есть суждение, но оно не делает умозаключений. Человек умозаключает. Для этого он получил свободные руки, не пользуется ими для ходьбы. ... И что возникает, когда человек вы­тягивает свои эфирные ноги, когда он движет своими астральными руками, — это суждения, это заключения; это отражается в голове как представления, становится представлениями. Поэтому нужен весь человек, а не один только нервно-чувственный, чтобы могли возникнуть суждения и (умо)заключения".205 (3.VII)

Память, фантазия, логическое мышление

1829. "Вот здесь из нашего организма в нек.роде клубятся хаотические мыслеобразования (см.рис.,кра­сное). Это нечто такое, что особенно сильно у мечтательных натур, которых часто нисколько не удовлет­воряет наша способность отдаваться нормальным воспоминаниям жизни, испытывать радость, удовольствие от того, чтобы находить и вновь разделять всяческие созвучия и родство мыслей. Мечтательные натуры подавлены ха­отическими мыслеобразованиями, но основательно осознающий себя человек всегда замечает, что когда хоть ненадолго во время бодрствования он, я бы сказал, выпускает себя из рук, то наступает некое коловращение мыслей в подосновах головы, как некое течение в глубинах. Воля, пребывающая в глубинах, застает это мыслеобразование. Но откуда оно берется?
     Вот, скажем, в кровати лежит физ. тело (синее) и эф. тело (желтое)... Мы даем нашей воле вторгуться в них. Эту вторгающуюся волю я изображу в виде стрелок.
     Итак, первое, что должна сделать воля, — это преобразовать хаотическое мыслеобразование в нашу нормальную память. ... Мы можем сказать: здесь то, что мы застаем утром — эф. и физ. тела, — еще очень сильно в памяти. Они отражают мысли. Но в это вторгается во­ля. ... Попробуйте хотя бы однажды основательно подойти к этому, понаб­людать, проснувшись утром, как коловращение мыслей устремляется из души в виде событий, пережитых в 5, 17, в 7 лет; вновь пёстро кружится и вьется вперемежку пережитое в 21 год или даже в 65 лет. И во все это вторгается воля. Она расчленяет все это так, что оно принимает вид упо­рядоченных воспоминаний, и события, пережитые в 8 лет, тогда не вторга­ются хаотически в пережитое до 8 лет и т.п. Итак, сюда вторгается воля и формирует из этих хаотических сновидческих образований память. Вы ма­ло замечаете волю в памяти. Многие люди вообще не хотят там ее видеть. Но она там присутствует, только это вторжение воли, поскольку она фор­мирует память, остается бессознательным.
     И есть еще нечто, в чем можно заметить присутствие воли, а именно то, что воля образует из принесенного нами при пробуждении мыслеобразования: сила воображения, фантазия. ... существует огромная разница между видя­щим сон и фантазирующим человеком. ... Есть еще и третье. Это нечто та­кое, что, с одной стороны, целиком и полностью отдано воле, а с другой — воля здесь не движется столь свободно, как в фантазии. Это — логическое мышление, от которого мы за­висим в жизни и в науке. В логическом мышлении деятельна наша воля, но она отказывается от своей свободы и подчиняется законам логики. Однако это ее собственное деяние, что она подчиняется законам ло­гики. ... Если бы наше логическое мышление мы не образовывали из нашей воли, то мы имели бы навязчивые (принуждающие) мысли".
     Логические мысли мы затем направляем внешнему миру — большому учителю. И когда мы мыслим логически, то находимся не целиком в себе, но причастны всему космосу. "И разумеется, логика действительна не только для внечеловеческого космоса, но она действительна также и для космоса плюс человек. Логика ни субъективна, ни объективна, она есть то и другое в одно и то же время". Но воля выражается не только в душевной деятельности, как показано стрелками на рисунке. Другая воля пронизывает физ.и эф. тела, дея­тельна в них и остается с ними во время сна. Она идет навстречу той воле, что отсутствует во время сна, и приводит ее к деятельности.205 (9.VII)

Представление — воспоминание — фантазия

1872. "Это, до некоторой степени, один полюс внешних переживаний в обычном бытии: абстрактные, су­хие, холодные идеи, на которых человек не может ни закрепиться, ни обосновать реальности собственного человеческого существа. В конце концов, новое человечество все-таки не может согреться от декартова: я мыслю — следовательно, существую, ибо, сколько ни думай, из мышления не извлечешь какого-либо бытия. Вторым полюсом внутренних переживании являются представления воспоминания. Кто всерьез занимается психологией, а не теми словосплетениями, которыми ныне в университетах занимаются под видом психологии. Тот знает, что представления воспоминания субстанционально суть то же самое, что и представления фан­тазии, которые мы можем образовывать свободно. ... Мир идей, вплетаемый нами в законы природы, таков, что мы сознаем, что наша воля в образовании мира идей не может действовать через саму себя; она должна соединяться с внутренней логикой, с соответствующим действительности сплетением идей. ... В случае дру­гого полюса, фантазии, также живущей в памяти, мы совсем ясно осознаем: там, внутри, госпосдствует наша воля... а эти фантазии охотно имеют дело с нашим Я, с нашей личностью, с тем, что составляет нашу ре­альность. Мы, конечно, можем возмущаться фантазией или фантастикой, но когда мы чувствуем, что наше Я действует там, внутри, по своему произволу, то мы в то же время чувствуем, что в этих фантазиях со­держится наше Я, наша личность. Это во-первых.
     Во-вторых: в тот момент, когда по причине какого-либо заболевания разрушается непрерывность наших воспоминаний ... в тот же момент разрушается также действительная доброкачественность нашего внутрен­него я-переживания. Таким образом, наше я-переживание, с одной стороны, оказывается не связанным с миром наших идей. С другой же стороны, — мы чувствуем, что я-переживание находится там, внутри, в том, что мы называем нашим миром фантазии, несмотря на то, что мы не можем строить на этом мире фантазии и в определен­ном отношении не должны искать сущностного Я в этом мире фантазии, хотя и знаем, что оно там деятель­но, что оно совсем не может правильным образом жить в нашем сознании, если не придет в связь с этого рода воспоминаниями". Тут большая жизненная загадка. Мир идей является нам то абст­рактно, то образно. Мы, прежде всего, используем его, обдумывая то, что действует на наши чувства: цвет, звук, тепло. Это описано в "Истине и науке" и в "Философии свободы". Но что было бы с нами, если бы чув­ственные восприятия приходили только извне? И каким образом встречаются в наших органах чувств устремляющиеся к нам извне содержания восприятий и противоудар изнутри мира идей? "Отдаваясь миру восприятий, мы, люди, жили бы в нашем эф. теле и вместе с эф. телом — в эфирном мире. Только представьте себе, как вы через глаза отдаетесь миру цвета и живете в эфирных волнах мира цвета... в волнах моря звука, которое, конеч­но, не является эфирным, но выступает таковым, если вы не противопоставляете ему мир идей. Звук в сво­ем первом выступлении для человека является эфирным. Вы плаваете в море воздуха, а потому — в сгущенном эфирном. Это также эфирное — что материально сгущается только до воздуха; звук, т.обр.,есть лишь воздухообразно-материальное выражение эфирного. То же самое относится к свойствам тепла, вкуса, обоня­ния, ко всем свойствам чувств".
     И вот, представьте себе, вы живете в эфирном море как эфирные существа. И, живя так, вы никогда не пришли бы к той человеческой конституции, в которой пребываете между рождением и смертью. И лишь смягчая тон этого эфирного, надламывая его, вы приходите к этой конституции.
     "Но чем мы надламываем эфирное? Чем мы его убиваем? — Противоударами идей. Это действительно происходит так: извне в живой эфирности приходит содержание мира восприятий (см.рис., красное), и мы, как эфирные существа, плавали бы в ней, если бы изнутри не возникал противоудар ми­ра идей (синее), каким он пребывает в нас между рождением и смертью.
     Он убивает эфирное, и мир является нам как физический. Мы имели бы вокруг себя эфирный мир, если бы не убивали его миром идей, не сбрасы­вали его (вниз) до физического облика. Мир идей, каким мы его имеем, как люди, связывается во всей нашей организации со свойствами чувств; он надламывает эти чувственные свойства и низводит их к тому, что мы переживаем как физический мир".
     Такое действие мира идей на эфирный мир приводит к тому, что между рождением и смертью мы пережива­ем мир идей как восходящий изнутри, а не в его истинном облике. В реальности мира идей мы живем до рож­дения и после смерти. "Но что дают нам Боги, посылая нас через рождение в этот мир? — Они дают нам те­невой образ той экзистенции, которой мы обладаем между смертью и новым рождением. Этот теневой образ есть идеи, и они служат нам здесь, чтобы мы вообще могли стать физическими людьми; без этого мы остались бы эфирными существами, плавающими в эфирном море. Мы убиваем нашу эфирную жизнь теневыми об­разами нашей жизни между рождением и смертью".
     Теперь еще раз обратимся ко второму полюсу и спросим себя: "что представляет собой сумма наших вос­поминаний, фантазий-представлений, развивающихся внутри нас? Она представляет собой не что иное, как преобразование того, что жило в нас как сила роста, прежде чем оно метаморфизировалось в силу воспоми­нания, в силу фантазии. Что внизу, в теле, живет как сила роста, становится духовно-душевной силой вос­поминания, когда оно эмансипируется от телесности. Вы ведь знаете, что до 7 лет, до смены зубов в че­ловеке является та сила, которая позже образует в душевной памяти хорошо очерченные воспоминания; она работает формообразующе над телом. Что, наконец, растут зубы — это то же самое, что живет в нас как способности воспоминаний-представлений. Короче говоря, живущее в нас как фантазмы является той же самой силой, что вызывает наш рост, лежит в основе нашего органического становления".
     Но мы вырываем эту фантазмообразующую силу из нашего организма. Если же мы оставили бы ее там, то все, над чем мы госпосдствуем нашим Я, перекатывалось бы в нас волнами. "Вы не смогли бы сказать: я хочу, — но вы чувствовали бы, как катится в вас кровь; вы не говорили бы: я беру ручку, — но вы чувствовали бы механизм мускулов вашей руки. Вы чувствовали бы себя живущими внутри мира, если бы не могли оторвать мир фантазмов от вашего организма. Вы потеряли бы самостоятельность. Что жило бы, двигалось в вас, было бы лишь продолжением внутри вашей кожи того же, что пребывает вне ее. Человек мог бы сказать себе: вне моей кожи из определенных сил растет трава, внутри моей кожи растут моя селезенка, печень; но я не ощу­тил бы здесь разницы, не будь я в состоянии вырвать мои фантазмы из того, что организующе действует во мне. Вовне я ничего не разрываю, там я воспринимаю существ в их целостности. Внутри моей кожи я отделяю мир моих фантазмов. Благодаря этому я прихожу к самостоятельности. Благодаря этому вообще становится возможным найти ложе, подоснову для самости в человеке. Таков другой полюс внутренних переживаний.
     Мы должны умерщвлять жизнь наших чувств миром идей, чтобы быть в состоянии поставить себя в физичес­кий мир, т.к. иначе, подобно спектрам, мы плавали бы в эфирном мире. С др.стороны, мы должны внутренне мир фантазмов отрывать от нашего органического свершения, т.к. в противном случае мы попросту стали бы членами природы, подобно растущему дереву ... Как одним полюсом, идейным полюсом, мы связаны с перио­дом до рождения, так другим — полюсом фантазмов, в котором живет воля, мы связаны с посмертным. С нерожденностью мы связаны миром идей, с бессмертием — миром фантазмов ... которые, когда мы проходим врата смерти, слагаются в организованный космос, и в нем мы затем ткем, живем после смерти".198 (13)

Логика

1615. "Необходимо совершать логическую работу, если хотят выработать ясновидение. Одно не отделимо от другого в наше время. Для египтянина или халдея все было по-другому: вместе с откровением (которое он получал на других путях) ему давался и логический закон. Поэтому он не имел нужды в особой логике. Во время духовного ученичества ему во вдохновении давался и готовый закон. Но современный организм для этого больше не приспособлен". 117 (5)

1616. "Приведенная в движение мысль является "общей мыслью", из одной формы она переливается в другую".151 (1)

1624. "В своем обычном мышлении мы имеем две различные волны мыслей: внутреннюю волну мыслей, и внешнюю волну мыслей, ту волну, которая наполнена космосом, что принимает нас в себя во время сна; этот мир мыслей мы можем назвать космическим миром мыслей. Первую волну оставляют обычные мысли".
     "Мир мыслей, в который мы погружаемся между засыпанием и пробуждением, он не только логи­чен, как наш обычный мир мыслей, но содержит в себе много более высокую логику. Если понять это прави­льно, то я бы назвал этот мир мыслей сверхлогическим мысле-миром . Он, я бы сказал, стоит настолько выше обычной логики, насколько мир снов стоит ниже логики".
     "Когда мы погружаемся в нашу, не существующую для обычного сознания космическую экзистенцию, когда мы погружаемся во всю нашу организацию, то мы чувствуем в нашей воле, которая здесь простирается, космическую логику наших органов". При пробуждении наша воля погружается в готовую пребывающую форму, в наше тело. Без него она распространялась бы болезненно, хаотически во все стороны. Тело же дает ей логическое расчленение.205 (8.VII)

236. "Мы имеем сегодня метафизику без трансцендентального убеждения, теорию познания без объективного значения, логику без содержания, психологию без души, этику без обязательности и религию без разумной основы". 125(6)

503. Красивая речь — культового происхождения. Мы обязаны ею "Востоку. Правильная речь расположена в средней области цивилизации". Западу мы обязаны абстрактностью речи.
     Ныне новым элементом в речь должна войти этика. "Нам нужно научиться хорошо говорить. Это означает, что мы должны, говоря, переживать нечто от всего того, что мы в иных случаях переживаем в отношении этики, учения о нравственности".
     "Необходимо освобождать речь от адекватности. Ибо она может быть адекватной только материальному. А если мы хотим воспользоваться ею для спиритуального в смысле современной эпохи развития человечества, то она должна получить свободу". Тогда можно будет научиться характеризовать свободную жизнь.
     "Если человек не способен, по меньшей мере на какой-то подготовительной стадии, всю речь (доклад) обозреть как целое, то он не может ожидать понимания. Первое — это дать всей речи проистечь из общей еe мысли, исходя из неe вычленить, образовать композицию. Второе — призвать в советники весь опыт, который для речи человек может получить из непосредственной жизни, вспомнить как можно больше, что в соответствующем случае человек пережил сам, и в композицию речи там либо здесь попытаться влить этот опыт". "К рассудку слушателя говорите вы композицией речи, к сердцу — своим опытом".
     Мысли, развиваемые вами перед пролетарскими слушателями, их не интересуют. Они доводят их до чувства вещи.
     "Ни в коей мере не может быть настоящим докладчиком тот, кто говорит и охотно слушает себя, много значения придаeт своим речам. Настоящий докладчик всегда преодолевает себя, если ему необходимо говорить; и нужно совсем отчeтливо чувствовать это преодоление. Он должен охотнее слушать другого, пусть плохого, докладчика, чем желать говорить сам".
     "Логика — это для мыслей, не для устной речи; я имею в виду форму речи, способ выражения. Естественно, речь не должна быть нелогичной. Однако еe нельзя комбинировать так, как комбинируют ход мыслей. Длительным действием в речи обладает то, что содержит в себе образ, если этот образ отстоит далеко от того, что он означает (в речи), и если сам использующий его свободен от рабского следования чистому смыслу мысли". Если мы хотим влить в слушателей волю, то это их злит. Поэтому волю следует направить на овладение образностью, которая внутренне является реальностью. 339, с.35-44, 58, 77, 108

     91. "Во времена высокой схоластики существовала определенная противоположность в европейской церкви, противоположность между орденами доминиканцев и францисканцев. Доминиканцы, достигшие своего расцвета в высокой схоластике, образовывали познание через идеи в высшем логическом смысле. Францисканцы это отклоняли. Орден францисканцев хотел всего достичь только с помощью детского чувства". 198 (8)

     264. Существуют десятеричная, двенадцатеричная системы счета — все это связано с особенностями эф. и астр.тел различных народов. "...Тот факт, что мы считаем, внутренне связан с тем, что мы сами исчислены: мы исчислены из мирового существа и организованы согласно числу. Число внутренне прирождено нам, воткано в нас мировым целым. Внешне числа становятся нам все более и более безразличны; в нас же безразличия к ним нет, в нас каждое число обладает своим качеством". Возьмем, например, число 2; каждая единица в нем может ускользнуть в свою сторону. Но если мы возьмем число 3, то это уже есть нечто, связующее (1+1) в единство. Другой пример дан в "Теософии", где 9-тичленный человек исчислен более абстрактно, а 7-членный образован из З-членного совершенно органично.
     "Считает астр.тело, но считает деля: оно считает эф.тело. Оно образует его считая. Между астр.телом и эф.телом находится число, и число — это нечто живое, действенное в нас". Между эф.телом и физ. телом лежит мера. А на переходе от "я" к астр.телу лежит то, что переживается как вес.


     "Я" — Астр.тело — Эф.тело — Физ.тело
     Вес в нас совершенно не абстрактен, ибо мы не знаем его; число стало абстрактным; мера стала абстрактной. Так человеческое развитие теряет меру, число и вес; лишь искусство их еще как-то сохраняет.
     Еще примеры: муж и жена — это 1 и 2: все открыто вовне; третье — ребенок, и число (3) закрывается. Силлогизм: Все люди смертны; Кай — человек; следовательно, Кай смертен. Все целостно. Но возьмем первое и второе предложение — они остаются открытыми. 204 (8)

     292. "Пока остаются при одной математике, можно заниматься теорией относительности, но если с нею войти в жизнь, то там она не годится. Когда человек движется из пункта А в пункт В, то можно сказать, что его движение относительно, что верно и обратное: пункт В движется к человеку. Однако, если один человек остается просто стоять в пункте А, а другой движется, то в результате один из них устанет, а другой нет. Далее, рост человека также относителен, и нельзя сказать, кто действительно выше, поскольку рост можно взять в разных отношениях. Однако в жизни быть карликом или великаном — значит быть больным, а величина человеческой головы обусловлена всем космосом. Человеческий рост колеблется в определенных пределах, но в Мироздании человек полностью предопределен к некоему росту: здесь опять-таки нельзя говорить об относительности.
     Можно мыслить о движении, превышающем скорость звука, и прийти к возможности, скажем, услышать звук выстрела до того, как выстрел произведен, но в жизни такого не бывает. Эйнштейн мыслит логически, но логическое еще не означает действительное". 352 (10)

     36. Миф об Аргонавтах. Фриксос и его сестра Гелла, дети беотийского царя, сильно страдали от своей мачехи. Боги послали им овна с золотым руном, который унес их от мачехи по воздуху. Когда они пересекали пролив между Европой и Азией, то Гелла утонула. Поэтому пролив называется Геллеспонт. Фриксос добрался до царя колхов на восточном берегу Черного моря. Он принес овна и жертву богам, а руно подарил царю Эгею. Тот повесил его в роще, и ужасный дракон охранял его. Греческий герой Язон вместе с Гераклом, Тезеем и Орфеем решили заполучить это руно. Для этого им пришлось совершить работу, которую им задал колхский царь. Им при этом помогла дочь царя, волшебница Медея. С ее помощью Язон запряг двух дышавших огнем быков, вспахал поле, посеял зубы дракона, из которых выросли одетые в броню люди. По совету Медеи Язон бросил среди них камень, и они перебили друг друга. Затем с помощью волшебства Медеи Язон усыпил дракона и захватил руно. С ним греки отплыли на родину, но их стал преследовать колхский царь. Медея, ставшая женой Язона и уплывшая с греками, убила своего братца Абсиртоса и стала по частям бросать его тело в море. Царь занялся собиранием этих частей, и грекам удалось убежать.
     "Руно — это нечто, принадлежащее человеку, что бесконечно ценно для него; в пра-отдаленные времена это было отделено от него, и чтобы приобрести это вновь, ему небходимо преодолеть ужасные силы. Так обстоит дело с вечным в человеческой душе. Оно принадлежит человеку, но отделено от него его нижней природой. Лишь когда он ее преодолеет, усыпит, он снова достигнет его. Это станет для него возможным, когда собственное сознание (Медея) с его волшебными силами придет к нему на помощь. Для Язона Медея является тем же самым, чем Диотима для Сократа — наставницей в любви. Собственная мудрость человека обладает волшебной силой для достижения Божественного после преодоления преходящего. Из нижней природы может происходить лишь человечески-низшее, одетые в броню люди, которых можно одолеть силой духа, советом Медеи. Но когда человек уже нашел свое вечное, Руно, он еще не достиг уверенности. Ему нужно пожертвовать частью сознания (Абсиртосом). Этого требует чувственный мир, который мы можем понять лишь как многообразный (раздробленный)". Таковы лишь самые общие принципы этого мифа.
     Циклоп в "Одиссее" — это "физическая сила, низшая природа, которая должна быть преодолена. Кто не сталкивается с его силой, не ослепляет его, того он пожирает". "Цирцея (на острове) — это низшая духовная сила, связанная с преходящим. Путем злоупотреблений она может сталкивать людей лишь еще ниже в животность (превращает спутников Одиссея в свиней). Одиссей должен ее преодолеть. Тогда он может низойти в подземный мир. Он становится мистом. Затем он подвергается опасности, которая угрожает мисту при восхождении с нижних на более высокие ступени посвящения. Он достигает сирен... Это образования низшей фантазии, за которой охотится, прежде всего, тот, кто освобождается от чувственного. Он доносит ее до свободного творчества, но не до посвященного духа. Он охотится за обманчивым образом, от чьей власти он должен освободиться. Одиссей должен пройти опасным путем между Сциллой и Харибдой. Начинающий мист колеблется взад-вперед между духом и чувственностью. Он еще не может постичь всей ценности духа, но и чувственность уже утратила для него прежнее значение".
     После кораблекрушения остается в живых один Одиссей. Семь лет он живет у нимфы Калипсо, которая затем отпускает его домой по велению Зевса. "Мист взошел на ступень, куда проникают лишь достойные, один Одиссей, остальные терпят неудачу. И эти достойные могут некоторое время испытывать наслаждение, определенное мистически-символическим числом семь: это покой постепенного посвящения".
     На пути домой Одиссей попадает еще на один остров, где его хорошо принимает царь Алкиной и его дочь: "К Одиссею еще раз подступает мир с его радостями, и дух, связанный с миром (Навзикая), пробуждается в нем. Но он находит дорогу на родину, к Божественному". Ему еще приходится победить женихов своей супруги Пенелопы, чтобы мочь в покое соединиться с ней. Для этой победы Афина превращает его в нищего, чтобы женихи его сразу не узнали. "Собственного глубокого сознания, божественной силы души ищет Одиссей. С нею хочет он быть един. Но прежде, чем мист найдет ее, он должен преодолеть все, что подобно жениху он приобрел ради благосклонности этого сознания. Это мир низшей действительности, преходящей природы, из которой происходит толпа этих женихов. Логика, которую применяют к ней, — это прядение, которое все вновь распускается (что делает Пенелопа). Мудрость (богиня Афина) — это верная водительница к глубочайшим силам души. Она превращает человека в нищего, т.е. она совлекает с него все, что происходит из преходящего". 8(5)

     62. "Символ креста, а также свастики представляют четырехлепестковый чакрам человека. Двенадцатилепестковый цветок лотоса находит свое выражение в символе креста с розами и в двенадцати спутниках. Тринадцатый среди них, невидимый спутник (см. Гете, "Тайны"), объединяет их всех. Это истина, единая связь всех религий. Всякое новое начало, каждое новое религиозное откровение является "тринадцатым", который новому синтезу двенадцати нюансов дает духовную истину". 94(10)

К пониманию истории философии

     154. "Когда мы пытаемся личную карму привести в связь с констелляциями знаков Зодиака, то мы живем примерно в той сфере мира, к которой применимы законы эпохи Сатурна". "Сколь мало отдельный параграф закона — в том виде, в каком он записан на лист белой бумаги — осуждает человека, столь же мало Овен, Телец, Близнецы и т.д. вызывают человеческую судьбу. ... Что следует из звездных письмен — это остаток древнего сатурнического развития, ставшего чисто духовным, и лишь знаки его остались в звездных письменах космоса. ... Законы др. Сатурна стали духовными, так что, я бы сказал, мы можем исследовать их целиком в законах нашей судьбы за пределами пространства и времени. Когда мы рассматриваем человеческую жизнь в целом, то мы сегодня еще находим эти древние законы Сатурна, еще находим то, чего мы не можем видеть, встречая человека в физическом мире". Такой физический человек представляет собой лишь воплощение Я, в котором действуют законы Земли. Законы же физ., эф. и астр.тел принадлежат прошлым воплощениям Земли, и там в глубинах сокрыта личная человеческая судьба. Законы др. Луны действуют в человеке в период эмбрионального развития, они наследственные и преодолеваются после рождения. Физически эти законы можно изучать лишь в оболочках, окутывающих человеческий эмбрион в теле матери. На др. Луне эта стадия развития была завершающей.
     "В то время как то, что мы называем кармой, личной судьбой, располагается в высших областях, в сатурнической части человека, лунную часть нет нужды искать столь высоко, ибо мы еще находим ее сокрытой в чувственном. Солнечную часть тоже не следует искать слишком высоко..." Для ее поиска обратимся к тому, что дано в "Загадках философии" как периодизация развития философии.

1-й период	2-й период	3-й период	4-й период
VIII - VI в до Р.Х.	в. - VIII в. до Скотуса Эригены	IX в. - XVI в.	XVIв. - XXIIIв.

     В первом периоде философы ( в том числе Платон и Аристотель) еще воспринимали мысли. Во втором периоде возникает т.наз. патристика, писания отцов церкви, когда мысли уже не воспринимают, но возбуждаются духом к мыслительным инспирациям. Так действовал Импульс Христианства. В третьем периоде человек понял, что думающий — это он сам.
     "Платон и Аристотель еще не думали. Но и они столь же мало сомневались в полной объективной действительности мыслей, сколь мало сомневается человек в полной объективной действительности земного, глядя не зеленеющее дерево.
     Во второй эпохе была интенсивная вера в Импульс Христа, который давал уверенность пробуждающемуся мышлению. Но потом пришла эпоха (третья), когда человеческая душа начинает говорить: так это ты сама думаешь, мысли выходят из тебя. ... И в этом состоит существенное эпохи схоластики: в ней была увидена субъективность мышления. ... Затем приходит четвертый период свободного господства мыслей во внутреннем, дальнейшая эмансипация мыслей от внешнего восприятия мыслей, свободное творение мыслей во внутреннем". Возникает сильное стремление обосновать внешнюю действительность мыслей. Аквинский в этой связи еще апеллировал к унаследованной догматике, но не Декарт.
     "Философское мышление в древней Греции действовало так, что несмотря на то, что в целом древняя Греция была временем души рассудочной, это древнее мышление было еще мышлением-восприятием, находилось еще под глубоким влиянием души ощущающей и даже еще тела ощущений, астр.тела. Оно еще цеплялось за внешнее. Мышление Фалеса, первого философа, находилось под влиянием эф.тела. Темперамент сидит в эф.теле, а именно из темперамента творили греки их водно-воздушно-огневую философию (в зависимости от темперамента первопричина вещей искалась в одной из этих стихий). Таким образом, можно сказать: философия тела ощущений переходит в философию эф.тела. — Затем мы приходим в христианское время. Христианский импульс проникает в душу ощущающую.


     Солнечный закон. Эфирное тело

I. 800 /600/ до Р.X.	тело ощущений	восприятие мыслей
II. от Р.Х до 800 /900/	душа ощущающая	духом возбуждаемая мыслеинспирация
III. 800 /900/— 1600	душа рассудочная	осознание субъективности мыслей
IV.1600 ...	душа сознательная	свободное творчество мыслей

     Философия внутренне переживалась, внутренне ощущалась, но совместно с тем, во что человек верил, что мог чувствовать; здесь имело место влияние души ощущающей. В третьей эпохе, эпохе схоластики, существенным элементом философского становления мы имеем душу рассудочную, или характера. Вы видите, что философское становление идет иным путем, чем всеобщее развитие человечества. И наконец, впервые с ХVI столетия также и философия совпадает со всеобщим развитием человечества: здесь мы имеем свободные мысли, господствующие в душе сознательной. — Душа сознательная!.. свободная мысль распространяет свое господство от абстракции бытия до высочайшей духовности. Подобно мыслеорганизму, целиком исходящему из мира и лишь господствующему в себе, служит философия Гегеля: лишь в сознании живущие мысли. ... Итак, нечто развивается подобно тому, как развивается сам человек: от эф.тела к телу ощущающему, душе ощущающей, рассудочной, сознательной. Мы исследуем путь, подобный пути развития человечества, но организованный иначе. Это не путь развития человечества, это нечто другое. Развивается Существо, и оно использует человеческие силы в душе ощущающей, рассудочной и т.д. Через человека и его работу проходит другое существо с иными законами, чем законы человеческого становления. Видите ли, это есть деятельность солнечных законов!
     Здесь нет нужды восходить в сверхчувственные области, как в случае исследования личной судьбы. Как остатки солнечных законов мы находим философское развитие человечества". Как уже говорилось, Ангел имеет отношение к эф.телу. "Этот Ангел развивается. И когда люди думают, что они философствуют сами, в них, поскольку они несут в себе солнечное развитие — т.е. то, чем солнечное развитие оформляет их физ.тело и что действует в их эф.теле, — действуют законы солнечного бытия. Эти законы действуют от эпохи к эпохе, и они действуют так., как это выражается в развитии философии. И потому, что эти солнечные законы присутствуют здесь, Христос, Солнечное Существо, смог вступить во вторую эпоху. Подготовлялось это в первой эпохе, а во вторую эпоху Христос, Солнечное Существо, вступил на Землю.
     Вы видите, как все это соединяется. Но когда Христос, Солнечное Существо, пришел, то Он пришел в связи с развитием, которое не является человеческим, человеческим земным развитием, а солнечным развитием внутри земного бытия. ... Когда мы все это представим себе, как философское мышление развивалось от философа к философу, то увидим, как внутри этого действовали не земные, а солнечные законы! Эти законы в свое время разыгрались между Духами Мудрости и Архангелами, а на Земле они выступили на свет Божий в философском стремлении к мудрости... Когда человек перестал замечать, что в философском развитии его душу пронизывают пульсацией Духи Мудрости, он стал развивать свою философию. Древнее солнечное бытие живет в философском развитии. Оно действительно и истинно живет в нем. А поскольку оно живет там, то там же живет и нечто отставшее, нечто связанное с древним солнечным развитием". И конечно, отставшие на Солнце существа пытаются использовать силы философского развития для продления древнего солнечного бытия. Они упустили возможность проделать развитие, которое человек проделал в эф.теле, в теле ощущений и в душе ощущающей совместно с Духами Мудрости и Архангелами. И это ариманические духи. "Ариманические духи испытывают соблазн паразитически вползать в то, что человек достигает в своей философии, и таким путем печься о своем бытии. Развиваясь философски, люди подвержены действию ариманически-мефистофельских духов". Но вы знаете, что Ариман и Люцифер являются вредными духами, пока мы их не распознали, пока человек в духе не заглянул им в глаза.
     Возьмем человека, развивающего мысли в земном бытии. Он развивает мысли, для которых как инструмент необходим земной разум. "Таковы гегелевские мысли! Они суть чистые мысли, но только мысли, какими они могут быть постигнуты с помощью инструмента физ.тела, которое отпадает со смертью.
     Гегель продумал глубочайшее из того, что может быть продумано в земной жизни, но что в своей конфигурации отмирает со смертью. И трагедия Гегеля состоит в том, что он не замечает, что он постигает дух в логике, в природе, в душевной жизни, но только тот дух, который существует в форме мыслей и не идет с нами за врата смерти. И чтобы уяснить себе это, Гегель вынужден был сказать: Если бы я мог верить, что проходящее через мышление — что я, таким образом, думаю об абстрактном бытии с помощью логики, мыслей: о природе, о душе и вплоть до философии, — если бы я мог верить, что это ведет меня за кулисы бытия, то я оказался бы соблазненным Мефистофелем!
     Это было воспринято другим человеком, Гете, который выразил это в своем "Фаусте" как борьбу думающего человека с Мефистофелем, с Ариманом. И мы видим в 4-ю эпоху философского развития, как в солнечное развитие вмешивается Ариман и как человек ясным образом противостоит Ариману, когда действительно познает свое существо, овладевает им.
     Поэтому сегодня мы стоим на повороте также и внешнего философского мышления; поэтому это философское мышление, дабы не подпасть соблазну Аримана, дабы не стать мефистофельской мудростью, должно зайти за это существо, должно его постичь, должно войти в Духовную науку". Так хотя бы на примере вы видите действие солнечного развития в человеческой земной жизни. В догомеровские времена, в ХII-ХIV вв. даже физ.тело было предпосылкой мировоззренческих импульсов. "В греческую эпоху родилось мышление; в новое время мысли пришли к самосознанию в душе сознательной. ... мысль является самостоятельно действующим существом".
     "Существо, развивающее себя как философия (мы называем его абстрактным именем "философия"), оно живет в эф.теле 700 лет, в теле ощущений 700-800 лет, в душе рассудочной или характера — 700-800 лет и в душе сознательной 700-800 лет". В начале греческой эпохи это Существо достигло развития, соответствующего в человеке периоду половой зрелости, возрасту в 14-16 лет. В расцвете греческой эпохи его развитие соответствовало возрасту с 14 до 21 года. Сейчас оно живет в возрасте от 35 до 42 лет. И это Существо развивает солнечную закономерность. Человек идет с этим Существом через свои воплощения; это Дух, регулирующий нашу внешнюю судьбу, столетие его жизни соответствует году нашей жизни. Настоящая история философии и есть биография этого Существа, Богиней нисходящего из божественных облачных высот. "В Антропософии мы видим действительную водительницу не только к познанию, но к живому Существу, которое окружает нас так, что мы ничего не знаем о нем". 161(2)

7 мировоззренческих душевных строев

     201. "Человек является гностиком, если настроен на то, чтобы познавать вещи в мире не посредством внешних органов чувств или чего-либо подобного, а при посредстве определенных, лежащих в самой душе познавательных сил. Человек может быть гностиком и быть склонным давать себя освещать, например, духовному знаку Зодиака, который мы обозначаем как "спиритуализм" . Тогда в гнозисе он сможет глубоко осветить связи, существующие в духовных мирах. ... кто постигает идеализм внутренне совершенно конкретно, с такой же интенсивностью, с какой хватает рукой внешние предметы, тот является в сфере идеализма гностиком. ... всем своим способом ощущать мир, предстоять миру (гностики реализма) могут весьма многое сказать людям об этом мире. ... Они способны действительно с теплотой ощущать то, что находится вокруг нас во внешней реальности; они тонко восприимчивы к особенностям вещей. ... как много теософов отправляются на природу и совершенно при этом не умеют схватить душой все возвышенное и величественное в природе. — Они не являются гностиками реализма. ... можно быть и гностиками материализма. Это люди, у которых мысль, чувство и ощущение существуют только для всего материального, которые стремятся познать материальное через непосредственное соприкосновение, подобно тому, как поступает собака, которая обнюхивает материальное и благодаря этому приходит к интимному познанию; и она, собственно, в отношении материальных вещей является великолепным гностиком. ... Как планета проходит 12 зодиакальных знаков, так гнозис может пройти через 12 мировоззрительных знаков. ... Гнозис поистине у себя дома в спиритуализме".
     "Мировоззренческий строй логизма заключается преимущественно в том, что душа способна приводить себя в такое состояние, что может давать присутствовать в себе действительным мыслям, понятиям и идеям, может иметь в себе присутствующими эти мысли и идеи так, что от одного понятия или мысли такая душа приходит к другому, подобно тому как, наблюдая какое-либо существо, переходят от глаз к носу, ко рту и все это рассматривают во взаимосвязи. ... Гегель... был в состоянии отыскивать и воспринимать все, что в мире может быть найдено как мысль, выстраивать в ряд мысль за мыслью и образовывать из этого организм — логику! ... Логизм... представляет собой нечто такое, что подобно планете проходит через созвездия Зодиака".
     "Шопенгауэр благодаря особому строю своей души воспринимает все, что имеет характер воли. Этот характер имеют для него силы природы, твердость камня и т.д. Все, что реально, — это становится у него волей... И вот такое волевое мировоззрение, такой волевой мировоззренческий строй души можно опять-таки рассматривать как планету, которая проходит через все 12 созвездий духовного Зодиака. Я бы назвал этот мировоззренческий строй волюнтаризмом". "Своеобразная волевая метафизика Шопенгауэра — это волюнтаризм в духовном созвездии психизма".
     "Как сложилось то своеобразное учение, которое изложено Гамерлингом в "Атомистике воли"? Оно сложилось благодаря тому, что душа его была настроена "волюнтаристически" и при этом преимущественно отдавалась воздействию духовного созвездия "монадизма".
     "Человек не старается отыскивать какую-либо особенную связь позади явлений, а представляет вещам подходить к себе и ждет, что ему будет дано. Такой душевный строй можно назвать эмпиризмом... душевный строй, который просто принимает тот опыт, что ему предоставляется". "Внутреннее искание, когда Бог светит в душе, если она обрела покой... этот душевный строй может быть назван мистицизмом".
     "Мистиком материализма является тот, кто усвоил себе особенно тонкое ощущение ... в котором находится человек, когда наслаждается тем или иным веществом... наслаждается соком того или иного растения и выжидает, что произойдет от этого в организме... Быть таким мистиком материализма необходимо для исследования целебной силы вещества".
     "Мистик идеализма — это тот, кто прежде всего в собственной душе обладает возможностью извлекать из сокрытых внутри источников идеалы человечества, ощущает их как нечто внутреннее, божественное, и как таковое ставит перед своей душой. Мистиком идеализма является, например, Майстер Экхарт".
     "Душевный настрой трансцендентализма таков, что он чувствует: когда я воспринимаю вещи, то сущность их подходит ко мне, но само восприятие не является этой сущностью. Сущность находится за восприятием, но она подступает к человеку".
     "Мы были бы трансценденталистами, если бы говорили: вокруг нас простирается мир, и этот мир возвещает повсюду о сущности (вещей). Но мы не говорим этого. Мы говорим: этот мир — майя, и внутреннее вещей нужно искать иным способом, чем с помощью внешнего восприятия чувств и обыкновенных познавательных средств. — Таков оккультизм, душевный строй оккультизма".
     "Здравомыслящие естествоиспытатели современности — все оккультисты материализма, ибо они говорят об атомах... Хотя они не любят, чтобы их называли оккультистами, но они оккультисты в самом полном смысле слова". 151(3)

Досократики

     212. "Та древняя мудрость, последний отзвук которой мы находим у греческих философов до Сократа, которая еще немного светит у Платона, то мировоззрение, оно не работало с интеллектом. Свое содержание, хотя и инстинктивным образом, оно в существенном приобретало с помощью сверхчувственного созерцания. Это сверхчувственное созерцание давало одновременно то, что можно назвать внутренней логической систематикой. Нет нужды в интеллектуальной переработке, если содержание сверхчувственного созерцания несут в себе, ибо человек имеет логическую структуру в себе, благодаря своему собственному существу". 206(5. VII)

     235. "Если современный человек с настоящим правильным духовным ощущением, на основе определенной медитации читает Платона, то через некоторое время он почувствует, как его голова как бы возвышается над физической головой, как если бы нечто выступило из его физической организации. Это обязательно происходит со всяким, кто не совсем сухо читает Платона. ... Но кто читает Аристотеля на основе определенной медитативной подготовки, у того возникает чувство: Аристотель работает прямо в физическом человеке. Физический человек через Аристотеля движется вперед. Это не логика, которую просто рассматривают, но эта логика работает внутренне. ... Аристотелеву логику правильно понимают в том случае, если развивают определенную медитативную практику". 233(6)

     236. "Когда Платон, будучи уже очень старым, стоял в конце своего жизненного пути, между ним и Аристотелем произошла следующая сцена. Платон сказал — я должен облечь в слова то, что, естественно, разыгралось более сложным образом — Аристотелю нечто следующее.
     Многое для тебя приобрело не столь верный вид, как это сообщалось мною тебе и другим ученикам. Что сообщалось мною тебе и другим ученикам, является, в конечном счете, экстрактом пра-древней священной мудрости Мистерий. Но люди в ходе их развития принимают форму, облик, внутреннюю организацию, которую они постепенно должны привести к чему-то более высокому, чем то, что мы теперь имеем в человеке. А это делает невозможным для людей принимать прежний род естествознания. (О нем было сказано в лекции). И Платон объяснил это Аристотелю. — И поэтому, — сказал Платон, — я хочу на время устраниться, а тебя предоставить самому себе. Попытайся в мире мыслей, к чему ты особенно предрасположен и который на многие столетия должен стать миром людей, попытайся в мыслях выработать то, что ты воспринял здесь, в моей школе.
     Аристотель и Платон разделились, и Платон этим исполнил высокое духовное поручение через Аристотеля". Исторически это рассказывается так, будто Аристотель был строптивым учеником и подобно плохой лошади, которая бьет копытом своего хозяина, ссорился с Платоном и в конце концов не мог ходить в его Академию. "Так написано в книгах по истории. Я же вам рассказал, как это было в действительности, и это несет в себе импульс для кое-чего весьма значительного. Ибо, видите ли, существует два рода сочинений Аристотеля. Один содержит в себе значительное естествознание, то естествознание, что существовало в Элевзисе и которое окольным путем, через Платона, пришло к Аристотелю; другой род сочинений содержит мысли, абстрактные мысли, которые по поручению Платона, вернее, по поручению того, что Платон осуществлял как задачу Элевзинских Мистерий, надлежало представлять Аристотелю.
     И двояким путем пошло то, что должен был дать Аристотель. Одно стало логическими сочинениями, теми логическими сочинениями, которые извлекли наиболее движущие мысли из древней элевзинской мудрости. Эти сочинения с небольшой долей естествознания Аристотель передал своему ученику Теофрасту. И окольным путем через Теофраста и другими окольными путями они из Греции пришли в Рим, а в течение средних веков составляли учебную мудрость для тех, кто действовал в цивилизации, — для учителей мировоззрений в Средней Европе".
     "Теофраст дал своего Аристотеля церковному учению средневековья. Александр Великий принес в Азию другого Аристотеля (его естествознание, вошедшее затем в учения иудейских, арабских школ): ту элевзинскую мудрость, которая в страшно ослабленном виде через Африку пришла в Испанию и засветилась в средневековье". 232(10)

     270. "Схоластики поставили себе задачу на основе суждений, из интеллекта найти обоснованное доказательство того, о чем не было никаких исторических свидетельств, никаких внешних документов и о чем люди ни в коей мере не могли судить на основе ясновидческого опыта, как это было возможно в предыдущие столетия за счет наследования эф.тела Иисуса из Назарета. ... Из души рассудочной, из интеллекта, как отражение астр.тела Иисуса из Назарета, ставили они себе задачу с помощью тонко и остро образованных понятий доказать все то, что в их писаниях содержалось как мудрость Мистерий. Так возникла та удивительная наука, с большой остротой ума пытавшаяся из интеллекта вывести все, что вообще было образовано в среде человечества, И через многие столетия — о содержании схоластики могут думать при этом что угодно — благодаря этому тонкому различению понятий, очерчиванию понятий, развилась человеческая способность размышлять, какой она выступила в позднейшей культуре. С ХIII по ХV-е столетие благодаря схоластике развилась способность остро и проницательно логически мыслить". 107(11)

     275. "Тщетно восставал Аристотель против платоновского раздвоения представлений о мире. Он видел в природе единое существо, которое в равной мере удерживает идеи и воспринимаемые чувствами вещи и явления. Только в человеческом духе идеи могут иметь самостоятельное бытие. Но в этой самостоятельности у них нет никакой действительности. Просто душа может отделяться от воспринимаемых вещей, сообща с которыми она составляет действительность. Если бы западноевропейская философия захотела усвоить правильно понятое воззрение Аристотеля, то она могла бы уберечься от многого того, что гетевскому мировоззрению явилось как заблуждение.
     Но этот правильно понятый Аристотель был очень неудобен для тех, кто хотел бы образовать мыслительную основу для христианских представлений. Считавшие себя "христианскими мыслителями", не хотели начинать с того воззрения на природу, которое полагало ее высший принцип в мире опыта. Многие христианские философы и теологи истолковывали Аристотеля на свой лад. Они придали его воззрениям такой смысл, который делал их логической подпоркой христианской догмы. Не следует искать духа созидающих вещи идей. Истина сообщается людям Богом в форме откровения. Разум способен только подтверждать божественное откровение. Аристотелевские суждения были так перетолкованы христианскими мыслителями средневековья, что стали философским обоснованием священных религиозных истин.
     Только Фома Аквинский, наиболее значительный христианский мыслитель, искал аристотелевские мысли в самих глубинах развития христианской мысли и продвинулся так далеко, насколько это было возможно в его эпоху. Согласно его воззрению, существует откровение высочайших истин, святое учение Священного Писания, но разум, по образцу Аристотеля, может углубляться в вещи и вскрывать их идеальное содержание. Насколько глубоко погружается откровение, настолько высоко поднимается разум, так что священное учение и человеческое познание в некоторых точках соприкасаются и переходят друг в друга. Таким образом, метод аристотелевского проникновения в сущность вещей служит Фоме для приближения к области откровения". 6(3)

     278. "Внешне это выглядит так, будто бы Альбертус Магнус и Фома Аквинский хотели в некотором роде диалектически соединить августинизм с аристотелизмом. Один был носителем церковных идей, другой — философских. Но значение их простирается до наших дней".
     "Что для древних было созерцанием, что древним как реальность представало в духовном мире, для схоластики стало чем-то таким, о чем должна была решать вся та острота мышления, вся та пластичность и тонкость логики, о которой я говорил. Это увлекло проблему, прежде снимавшуюся созерцанием, в сферу мышления, в сферу рацио. В этом суть томизма, в этом суть альбертизма, суть высокой схоластики. ... Все проблемы она видит перед собой прежде всего в рациональном облике, в логическом облике, в облике, какой должно постигать мышление".
     "Другое и важное, перед чем стояла схоластика, было учение о двойной истине. Оба мыслителя, и Августин, и Фома, придавали этому особое значение: содержание веры привести в созвучие с содержанием разума, не искать никакого противоречия" между ними. Одно не должно противоречить другому. Это было радикализмом для того времени. Задававшие тон отцы церкви считали, что человек просто должен жить с двумя видами истины. И так, собственно, мы живем и поныне. Для Фомы логика позволяет подняться до определенного предела, далее можно идти с содержанием веры. Одно стоит рядом с другим без противоречия. Но истина двояка, потому что человек вплоть до внутреннейшего своей души подпал греху. 74(2)

     371. "Мысль для Гегеля — это сама сущность вещей. Всякое чувственное представление, всякое научное наблюдение мира и его процессов в конце концов сводится к тому, что человек образует мысли о связи вещей. ... Ученый наблюдатель рассматривает природу; Гегель рассматривает то, что ученый наблюдатель высказывает о природе. Первый стремится своим научным методом свести к единству многообразие природных явлений; Гегель объясняет один процесс из другого, он стремится к порядку, к органическому обзору целого, предстающего перед его чувствами как неупорядоченная множественность. Гегель ищет в результатах естествоиспытателя порядка и гармонического обзора. К науке о природе он присоединяет науку мысли о природе. Все мысли, которые мы составляем себе о мире, образуют, естественно, одно целое, подобно тому как природа также является единым целым. ... Это целое мыслей и составляет философию Гегеля".
     "Нельзя требовать от Гегеля, чтобы он новые законы природы выводил лишь из чистого мышления, ибо этого он отнюдь не хотел. Нет, он хотел только пролить философский свет на сумму законов природы, известных в его время".
     "Когда естествоиспытатель наблюдает вещи, он создает о них противоречивые понятия. Когда затем философский мыслитель берет эти, добытые из наблюдения природы мысли, он находит в них противоречивые идейные образования. Но именно эти противоречия дают ему возможность из отдельных мыслей создать цельное строение мысли. Он отыскивает в мысли то, что противоречиво. А противоречиво оно потому, что мысль указует на высшую ступень своего развития. Каждая мысль заключающимся в ней противоречием указывает на другую, к которой она стремится в ходе развития. Так, философ может начать с простейшей мысли, совершенно лишенной содержания, с абстрактного бытия. Заключенное в самой этой мысли противоречие изгонит его из нее к более высокой и менее противоречивой ступени и затем далее, пока он не дойдет до высшей стадии, до мысли, живущей в самой себе, которая является высочайшим проявлением духа
     В Гегеле выявляется основной характер устремления нового мировоззрения. Греческий дух знает мысль как восприятие, новейший дух — как творчество души. ... Греческий мыслитель рассматривает мир, и это рассмотрение объясняет ему сущность мира. Гегель, как новейший мыслитель, хочет вжиться в творческий мир, перенестись в него; он открывает в нем себя самого и предоставляет высказаться в себе тому, что мировой Дух высказывает как свою сущность; причем эта сущность мирового Духа живой присутствует в самосознании. Гегель в новом мире является тем же, чем Платон в греческом. Платон возводит рассматривающий духовный взор к миру идей и схватывает этим рассматривающим взором тайну души; Гегель погружает душу в мировой Дух и затем, когда она погрузилась в него, дает ей раскрыть свою внутреннюю жизнь. Так переживает она, как свою собственную жизнь, то, что переживает мировой Дух, в который она погрузилась.
     Таким образом, Гегель схватил человеческий дух в его наивысшей деятельности, в мышлении, и попытался затем показать, какой смысл внутри мирового целого имеет эта наивысшая деятельность. Она представляет собой событие, в котором снова находит себя Прасущество, разлитое во всем мире. Высочайшие отправления, с помощью которых осуществляется это нахождение себя, суть искусство, религия. Философия".
     "Стоя перед произведениями искусства греков, Гете вынужден был сказать: "Здесь необходимость, здесь Бог". У Гегеля, у которого Бог высказывается миру в содержании мысли и Сам изживается в человеческом самосознании, это означало бы: из произведений искусства навстречу людям глядят высочайшие откровения мира, которые в действительности даются ему лишь внутри его собственного духа. Философия содержит в себе мысль в ее чистейшей форме, в ее доподлинной сущности. Высочайшая форма явления, которую может принять божественное Прасущество, — это мир мыслей, он содержится в философии.
     В смысле Гегеля можно сказать: весь мир божественен, т.е. наполнен мыслями, но в философии божественное является в своей божественности совершенно непосредственно, между тем как в других явлениях оно принимает облики не божественного. Между искусством и философией находится религия. Мысль живет в ней еще не как чистая мысль, но в образе, в символе. Это имеет место также и в искусстве, но там образ заимствован из внешнего созерцания, образы же религии одухотворены".
     "В своем мышлении человек одинок; в своих поступках он член общества. Разумный порядок сообщества, мысль, его пронизывающая, есть государство. Отдельная индивидуальность как таковая имеет для Гегеля ценность лишь постольку, поскольку в ней проявляется всеобщий разум, мысль. Ибо мысль есть сущность вещей. Выявить мысль в ее наивысшей форме — не во власти произведения природы; у человека эта власть есть. Поэтому он достигает своего назначения, если делается носителем мысли. Так как государство есть реализованная мысль, а отдельный человек — лишь часть его, то человек должен служить государству, а не государство человеку.
     "Для Гегеля никогда не важны вещи как таковые, но всегда их разумное мыслительное содержание. Подобно тому, как в области рассмотрения мира он всюду искал мыслей, так хотел он, чтобы и жизнь управлялась с точки зрения мысли. Поэтому он боролся против неопределенных государственных и общественных идеалов и сделался защитником действительно существующего. Кто мечтает о неопределенном идеале в будущем, тот, по мнению Гегеля, думает, что всеобщий разум ждал его, чтобы проявиться. Такому человеку следует особенно уяснить себе, что во всем действительном уже заключен разум. Профессора Фриза, чьим коллегой он был в Иене и преемником в Гейдельберге, он назвал "вождем всяческой поверхностности", т.к. тот "от сердечной путаницы" хотел создать идеал будущего.
     Пространная защита действительного и существующего повлекла даже со стороны тех, кто относился сочувственно к направлению идей Гегеля, тяжелые упреки в его адрес".
     "В сущности, Гегель немало ценил отдельную личность; мы видим это из изречений, подобных следующему: "Самое богатое есть самое конкретное, и самое субъективное и уходящее в простейшую глубину есть самое мощное и захватывающее".
     "Все мысли остались бы абстрактными бессознательными идеальными образованиями, если бы они в человеке не обрели живой действительности. Без человека Бог вовсе не существовал бы в своем высшем совершенстве. Он был бы незаконченным мировым Прасуществом; он ничего не знал бы о себе. Гегель изобразил этого Бога до его осуществления в жизни. Содержание этого изложения и составляет "Логику". Она является построением безжизненных, неподвижных, немых мыслей. Сам Гегель называет их "царством теней". Эта логика должна как бы показать Бога в его внутреннейшем, вечном существе до сотворения природы и конечного духа. Но так как самосозерцание необходимо принадлежит к сущности Бога, созерцание логики является еще мертвым Богом, стремящимся к бытию. В действительности этого царства чистой абстрактной истины нигде не существует; только наш рассудок может отделить его от живой действительности. Согласно Гегелю, нет существующего где-либо готового Прасущества, а лишь такое, которое находится в вечном движении, в постоянном становлении. Это вечное существо есть "вечно действительная истина, в которой самодовлеюще пребывает вечно действующий разум и откровению которой служит необходимость; природа и история и составляют сосуды ее славы". Гегель хотел изобразить, как сам мир мыслей постигает себя в человеке".
     "Что человек представляет собой в своем внутреннем бытии — этим он обязан не чему-либо иному, как самому себе. Поэтому Гегель рассматривает свободу не как божественный дар, положенный раз навсегда человеку в колыбель, а как результат, к которому он постепенно пришел в ходе своего развития. От жизни во внешнем мире, от удовлетворения в чисто чувственном бытии он поднимается к пониманию своей духовной сущности, своего собственного внутреннего мира. Тем самым он достигает независимости от внешнего мира, он следует своему внутреннему существу. Дух народа заключает в себе природную необходимость и чувствует себя в отношении своих нравов совершенно независимым от того, что вне отдельного человека является как нрав и обычай, как нравственное воззрение. Но постепенно личность освобождается от этого данного во внешнем мире нравственного воззрения и проникает в свое внутреннее, познавая, что она из своего собственного духа может развивать нравственные воззрения, давать моральные предписания. Человек поднимается до созерцания господствующего в нем Прасущества, являющегося также источником его нравственности. Он ищет заповеди нравственности уже не во внешнем мире, но в собственной душе. Он все более становится зависимым лишь от самого себя (Энциклопедия философских наук). Эта свобода является, таким образом, не чем-либо изначально данным человеку, она приобретается в ходе исторического развития". 18(7)

     376. "Кто понимает Гегеля, как он вырабатывал свою логику, тот видит, как человечество в это время — во второй половине XIX в. — начинает обызвествляться, делается материалистическим, плотным и запутывается в материи. ... Гегель, как бы стоя в середине, со всей мощью вырывает у Аримана его достояние: абстрактную логику, в которой мы нуждаемся для нашего внутреннего освобождения, без которой мы не можем прийти к чистому мышлению. Он вырывает ее у сил тяжести, у земных сил и представляет ее в ее совершенно холодной абстрактности, чтобы она не жила в том элементе, который является ариманическим в человеке, но чтобы она вошла в человеческое мышление.
     Поэтому гегелевская логика представляет собой нечто вечное, чему должно действовать и далее. Ее постоянно следует искать. Без нее не обойтись. И если бы захотели без нее обойтись, то либо впали бы в сумеречную изнеженность, либо погрузились бы в то, во что погружаются тотчас же, как только приступают к Гегелю и не могут его понять. Ибо если с одной стороны стоит образ Гегеля, возвышающегося над ариманическим, спасающего от Аримана чистую логику для человечества, действительно спасающего ее для человеческого мышления, то с другой стороны стоит образ Карла Маркса, который также ориентировался на Гегеля, воспринял гегелевское мышление, но попал в когти Аримана и сполз в глубочайшие глубины материалистической ямы, с гегелевским методом пришел к историческому материализму". 199(9)

     379. "Мировоззрение Гегеля распадается на три части. Первую часть Гегель называет логикой. Но логика для него — это не субъективное человеческое мышление, а сумма всех идей, которые деятельны в мире. Гегель именно в идеях видит не только то, что мерещится в человеческой голове. Для него это только наблюдение идеи. Идеи для Гегеля суть некоторые силы, которые сами деятельны в вещах. И он не идет в вещах дальше идей, так что в своей логике он как бы хочет дать сумму всех идей, которые содержатся в вещах. Идеи, которые не проявляют себя в природе творчески, идеи, достигающие отражения, познания в человеке, суть идеи в себе, которые в мире. Я очень хорошо знаю, что вы из сказанного мною не особенно много можете понять; но это люди утверждают уже давно, что они не понимают Гегеля, поскольку не могут себе представить, что может существовать чистое идееобразование. Гегель же в этом чистом идееобразовании видит Бога до творения мира. Бог для Гегеля является, собственно, суммой или, лучше сказать, организмом из идей, и именно в форме, в какой эти идеи должны были существовать до того, как возникла природа, и до того, как на природном основании развился человек. Так пытается Гегель представить идеи в чистой логике. Это — Бог до сотворения мира. Бог до сотворения мира является, таким образом, чистой логикой.
     Можно было бы сказать, что весьма плодотворно было бы для духовной жизни человека, если бы некто представил все идеи, которые были здесь, безразлично, были бы они идеями живого Бога или лишь как идеи, которые подобно паутинам, носились в воздухе (которого тогда еще не было); в любом случае это было бы приобретением для человеческой души. Но если вы воспримите эту чистую логику Гегеля — и в этом заключается причина того, что столь немногие ее воспринимают, — то вы найдете, опять-таки, не что иное, как построение, составленное из идей. Начинается с простейшей идеи, с чистого бытия. Затем идет восхождение к небытию, затем — к бытию и т.д. Вам, таким образом, предлагается поставить перед душой сумму всех идей, которые человек вырабатывает в мире — к которым он обычно не возвращается из-за лености, — от чистого бытия до целесообразного построения организма, не говоря уж о внешнем мире. Здесь вы получаете сумму идей, но абстрактных идей. И живое человеческое чувство, естественно, несколько отстраняется от этой суммы или этого организма из абстрактных идей. Некто мог бы здесь возразить: это пантеистический предрассудок Гегеля — верить, будто идеи существуют как таковые; я стою на точке зрения, что Бог, существовавший до сотворения мира, имел эти идеи и согласно им создал мир. Но попытайтесь представить себе однажды разум и душевную жизнь Бога, который не имел в себе ничего, кроме гегелевских идей, который постоянно только размышлял о том, что живет между бытием и целесообразной организацией, который имел бы в себе только идеи наивнешней абстрактности!... И тем не менее, для Гегеля сумма этих абстрактных идей Бога является не только разумом Бога, но самим Богом до сотворения мира! Существенное здесь заключается в том, что Гегель в действительности не выходит за абстрактные идеи, но именно абстрактные идеи рассматривает как Бога.
     Затем он переходит ко второму: к природе. ... Логика содержит, согласно Гегелю, идеи и для себя. Природа содержит идеи в своем внешнем явлении. Что вы, таким образом, обозреваете как природу, есть также идея, есть, собственно, не что иное, как то, что содержит и логика, но только в другой форме: бытие вне себя, или инобытие. Затем Гегель берет природу от простой механики до изложения биологических растительных, животных отношений. Он пытается, где природа предлежит человеку, доказать наличие в ней идей: в свете, в тепле, в других силах, в силе тяжести и т.д. Осмысленному восприятию читателем его абстракций Гегель хочет помочь именно свойственной ему наглядностью и образностью. Однако эта наглядность и образность Гегеля несколько опасны для понимания того, чего он, собственно, хочет. Однажды я защищал Гегеля перед одним профессором. И он сказал: "ах, оставьте меня в покое с этим Гегелем; если человек называет кометы сыпью неба, то кто станет принимать его всерьез?"
     Затем Гегель восходит к третьему: к духу. "В духе он видит идеи в бытии для себя, т.е. здесь они не только такие, какими были до сотворения мира, не только в их в-себе-бытии, но здесь они пребывают для себя. Идеи живут в человеческой душе, затем вовне объективно, и кроме того — еще для себя, для людей. Но поскольку человек есть идея, ибо все есть идея, то это — идея в ее бытии для себя. Здесь Гегель опять пытается исследовать идеи, какими они присутствуют в душе отдельного человеческого индивидуума, затем — как они присутствуют — если сделать скачок — в государстве. В душе человека идея работает во внутреннем; в государстве она вновь разобъективируется; там она живет в законах, в учреждениях. Во всем этом живут идеи, здесь они становятся объективными. Затем объективно они развиваются далее в мировой истории. Государство, мировая история! Здесь, в мировой истории, регистрируется все, что вызывает поступательное развитие человечества на физическом плане. Все, что в идеях живет в душе, государстве, мировой истории, нигде не выводит из физического плана, нигде не обращает внимания человека на то, что является сверхчувственным миром, ибо сверхчувственный мир для Гегеля — это лишь сумма идей, живущих во всем: однажды в бытии в себе, до сотворения мира, затем в бытии вне себя (инобытии) — в природе, и в бытии для себя — в человеческой душе, в государстве и в мировой истории. Затем идеи развиваются к наивысшему, в некий последний миг становления приходят к себе в искусстве, религии и философии.

     Когда все три: искусство, религия и философия — выступают в человеческой душе, то они стоят над государством, над мировой историей, но тем не менее они суть лишь воплощение чистой логики, воплощение абстрактных идей. В искусстве эти идеи, что как логика существовали до сотворения мира, предстают в чувственном образе, в религии — через чувственное представление, и в философии идея, наконец, выступает в ее чистом облике, в человеческом духе. Человек наполняет себя философией, оглядывается на все остальное, что человечество и природа произвели в идеях, и чувствует теперь себя наполненным Богом, который, со своей стороны, есть идея, которая оглядывается на все ее предшествующее становление. Бог видит в человеке самого себя. Но собственно идея созерцает саму себя в человеке. Абстракция созерцает абстракцию". Нельзя гениальнее думать о человеческих абстракциях, и нельзя смелее объявить что высшее есть идея, что вне идеи нет Бога.
     "В философии Гегеля от начала до конца отсутствует всякий путь, который вводил бы в сверхчувственный мир. ... когда человек умирает, то в смысле гегелевской философии, поскольку человек есть лишь идея, он переходит во всеобщий поток мировых идей. И только об этом потоке мировых идей можно что-либо сказать. Нет никакого отдельного понятия — в этом именно заключается грандиозность гегелевской философии, — которое трактовало бы о чем-то сверхчувственном. Все, что выступает нам навстречу как философия Гегеля — конечно в ледяных абстракциях, — само есть сверхчувственное, но именно абстрактно сверхчувственное. Это оказывается совершенно непригодным для восприятия чего-либо сверхчувственного; это оказывается пригодным для восприятия в себя чувственного. Через сверхчувственное одухотворяется чувственное, конечно, только в абстрактных формах; и в то же время все сверхчувственное отклоняется поскольку сумма идей, данных от начала до конца, отнесена именно только к чувственному миру. Так этих идей Гегеля — я бы сказал — особенно не касается сверхчувственный характер, ибо их сверхчувственное относится не к сверхчувственному, а только к чувственному.
     Я хотел бы на это обратить ваше особое внимание, что тенденция мышления нового времени выражает себя в том, чтобы со всей основательностью отклонить сверхчувственное; не с помощью поверхностного материализма, а с высшей силой духовного мышления. Поэтому Гегель нисколько не материалист, он объективный идеалист. Его объективный идеализм представляет собой воззрение, что объективная идея есть сам Бог, основа мира, — все.
     Кто продумывает подобный духовный импульс, тот ощущает в этом измышлении определенное внутреннее удовлетворение, которое отводит его взор от того, чего не достичь. Кто подобную систему мыслит не изначально, а во вторую очередь, тот тем сильнее может ощущать ее неудовлетворительность, недостаточность. Об этом я писал в "Загадках души".
     А теперь представьте себе человека, не такого, как Гегель с его внутренним сверхчувственным импульсом, но такого, который воспринимает, сплетает эти мысли подобно Гегелю, однако обладает лишь чувством материального, как это и было в случае Карла Маркса. Тогда идеалистическая философия Гегеля становится как раз побуждением все сверхчувственное, а вместе с тем и все идеалистическое отбросить. Так это произошло у Карла Маркса. Он усвоил себе гегелевскую форму мышления. Однако он не рассматривал идеи в действительности, но рассматривал действительность так, как она сама себя постоянно ткет как простую внешнюю материальную действительность. Он понес импульс гегелизма далее и материализовал его. Так основной нерв современного социалистического мышления коренится в заострении современного идеалистического мышления. В том факте, что лично и всемирноисторически наиабстрактнейший мыслитель соприкоснулся с наиматериалистичнейшим мыслителем, была внутренняя необходимость XIX в., а также и его трагедия; это в своем роде впадение духовной жизни в свою противоположность.
     Гегель шествует вперед в абстрактных понятиях. Бытие ударяется в небытие, не может с ним примириться и через это делается становлением. Так шествует понятие через тезис, антитезис, синтез далее к некоему внутреннему трезвучию, которым Гегель так грандиозно пользуется в сфере чистой идеи. Карл Маркс переносит это внутреннее трезвучие, которое Гегель искал для логики, природы и духа во внутреннем движении идей, на внешнюю материальную действительность, когда он, например, говорит: из новой частнособственнической капиталистической формы человеческой общности развиваются, как у Гегеля из бытия небытие, тресты, капиталистическая социализация частно-капиталистического хозяйства. Когда тресты сконцентрируют все больше и больше средств производства, то частно-капиталистическая собственность превратится в свою противоположность. Возникнут кооперативы — противоположность единичного хозяйствования. Это превращается в свою противоположность, в антитезис. Затем приходит синтез. Все в целом еще раз изменяется, как небытие в становление, и спайка частных хозяйств в тресты превращается в нечто еще большее, что, в свою очередь, упраздняет тресты, — в хозяйство обобществленных средств производства. Так вступает в трезвучие чисто внешняя экономическая действительность. Карл Маркс все это продумал на манер Гегеля, только Гегель со своим мышлением двигался в элементе идей, Карл Маркс — в жизни внешней экономической действительности. Так сходятся крайности: как бытие и небытие".
     "Можно сколько угодно спорить на темы идеализма, материализма, реализма и т.д., и без всякого результата. Человек может быть понят одним-единственным путем, если вы помыслите о современной троичности: Человек в середине; один предел — люциферическое, это с одной стороны; с другой стороны — ариманическое, ариманический предел. Ариманический материализм, люциферический спиритуализм — это два предела, а человек — центр равновесия. Если вы хотите прийти к истине, то вы не можете быть ни идеалистом или реалистом, ни материалистом или спиритуалистом; вы должны быть как тем, так и другим. Вы должны искать дух с такой интенсивностью, чтобы находить его как дух также и в материи, и вы должны смотреть сквозь материю и так вновь находить дух. Такова задача нового времени: не спорить более о спиритуализме и материализме, но находить состояние равновесия. А что касается обеих крайностей: гегелевского люциферизма и марксова ариманизма, — то они обе изжили себя. ... Состояние равновесия может найти только антропософски ориентированная Духовная наука. Здесь, конечно, также необходимо восходить к чистому мышлению, как этого достиг Гегель, но это чистое мышление должно быть употреблено для проникновения в сверхчувственное. Не нужно искать логику, или организм из идей, который затем может быть обращен только на чувственный мир; необходимо в том месте, где открыта логика, из чувственного пробиться в сверхчувственное. Это не удалось сделать Гегелю. Поэтому человечество было отброшено назад.
     Что появился социализм без указания на что-либо духовное — это связано в определенной мере с чистейшим, благороднейшим, к чему могло подняться мышление нового времени. Во внутреннем ходе развития человечества содержится трудность для социалистического мышления подойти к духовному мышлению. Однако эта связь должна быть увидена, из этого будут почерпнуты силы спасения".
     "По-настоящему принимать философию Гегеля — значит желать ее продолжать. Она есть лишь этап в развитии XIX века". 189(8)

     383а. "Шеллинг заблуждался относительно природы не потому, что искал в ней дух, но потому, что в ней больше духа, чем он мог найти; потому, что он в простом отблеске духа, заключенном в человеческих мыслях, хотел объять дух природы. —
     Вместо рассмотрения природы — творение природы.
     Фихте заблуждался относительно человека не потому, что суть человека он искал в самоволении, но потому, что из воли творца он не смог дать произойти всему человеку, а только — идее человека. —
     Вместо человеческого жизнеучения — наукоучение.
     Гегель заблуждался относительно мирового духа не потому, что хотел предаться исследованию этого духа, но потому, что вместо того, чтобы предаться этому духу через идею, он предался самой этой идее. —
     Вместо мирового духа он предался фетишизму логики". Д. 30, с. 19

Гегель и Шопенгауэр

     394. "Философия Гегеля распадается на три части. Одна ее часть — логика, но не субъективная человеческая логика, а система мыслей, которые должны лежать в основе мира. Затем идет природа, которую Гегель берет как вторую часть своей философии. Но и природа для него — не что иное, как идея, однако идея в ее инобытии, как он говорит: идея в ее вне-себя-бытии. Так что и природа есть идея, но в другой форме, форме, которую можно видеть, рассматривать чувствами, идея в ее другом бытии. Идея, возвращающаяся к самой себе, является для него человеческим духом, который развивается от простейшей человеческой духовной деятельности до мировой истории и до восхождения этого субъективного человеческого духа в религии, искусстве и науке. ... для Шопенгауэра каждый элемент мыслей является субъективным, а будучи субъективным, он есть лишь образ, лишь что-то нереальное, тогда как единственной реальностью является воля. И как Гегель в минеральном, животном, растительном и человеческом царствах исследовал только мысли, так Шопенгауэр во всех этих царствах исследовал волю. ...Так что можно сказать: Гегель — это философ мысли, а Шопенгауэр — философ воли".
     "Весь космос пронизан космическими мыслями. И поскольку Гегель был сильным духом, который, я бы сказал, чувствовал результаты многих прошедших земных жизней, то свое внимание он особенно направлял на космические мысли.
     Шопенгауэр менее чувствовал результаты своих земных жизней, а свое внимание он больше направлял на космическую волю. Ибо как в человеке живут мысль и воля, так и в космосе живут мысль и воля. Но что означают для космоса мысли, которые особенно рассматривает Гегель, и что означает для космоса воля, которую особенно рассматривает Шопенгауэр? Гегель не занимается мыслями, которые вырабатываются в голове. Весь мир был для него, по сути говоря, откровением мыслей. Так что он занимался космическими мыслями. Если взглянуть на особое духовное формирование Гегеля, то можно сказать: это духовное формирование Гегеля указывает на земной Запад. Только Гегель то, что на Западе выразилось, например, в материалистической теории развития, в материалистически мыслимой физике, поднял в элемент мысли. У Дарвина мы находим учение о развитии, и у Гегеля мы находим учение о развитии. У Дарвина это материалистическое учение, когда все разыгрывается так, как если бы в развитие вступили одни грубые природные субстанции и совершали это развитие; у Гегеля мы видим, как все, находящееся в развитии, пронизано пульсацией мысли, как мысль в ее конкретной конфигурации, в ее конкретном формировании и представляет собой, собственно, развитие. Так что мы можем сказать: на Западе умы рассматривают мир с точки зрения мыслей, но они материализуют мысль. Гегель идеализирует мысль и поэтому приходит к космическим мыслям.
     Гегель в своей философии говорит о мыслях и имеет в виду, собственно, космические мысли. Гегель говорит: когда мы что-то видим во внешнем мире, будь то звезда в ее движении, будь то животное, растение или минерал, мы, собственно, повсюду видим мысли, только этот род мыслей во внешнем мире выступает в иной форме, чем мыслеформы. Нельзя сказать, что Гегель придерживался этого учения — о мыслях мира — эзотерически. Оно осталось эзотерическим постольку, поскольку книги Гегеля мало кто читает; но намерением Гегеля не было придерживаться учения о космическом содержании мира эзотерически. Но все-таки исключительно интересно, что если обратиться к тайным обществам Запада, то в определенном отношении его учение там рассматривается как глубоко эзотерическое учение о том, что мир, собственно, образован из мыслей. Можно бы сказать: что Гегель столь наивно высказал о мире — это в тайных обществах Запада, в среде англоамериканских народов, составляет содержание тайного учения, и там придерживаются мнения, что это тайное учение не следует популяризировать. И как бы гротескно это ни выглядело, можно все-таки сказать: философия Гегеля определенным образом составляет основной нерв тайных учений Запада. ... Но что лежит в основе этого? — Очень важная проблема. В основе этого лежит то, что когда подобное содержание, рожденное из духа, рассматривают как тайное достояние, то это дает силу, а будучи популяризованным, оно этой силы не дает. Я прошу вас особенно принять это во внимание: какое-либо содержание, которым обладают как знанием, становится силой власти, если его удерживают в тайне. Поэтому те, кто желает какое-либо учение сохранить в тайне, крайне не любят, если кто-то его популяризирует. Это мировой закон: все популяризированное дает лишь познание, удержанное в секрете — дает власть.
     В ходе последних лет я различным образом говорил о тех силах, что исходят от Запада. Что эти силы исходят от Запада, не означает, что там имеется какое-либо знание, неизвестное в Средней Европе, но с этим знанием там иначе обращаются. Подумайте только, что за примечательный трагизм! Выступающее во всемирно-исторических событиях из сил западных тайных обществ могло бы быть парировано значительным образом, если бы только в Средней Европе изучали своих умов". Эдуард фон Гартман писал, что на всех факультетах в Средней Европе только два философа читали Гегеля.
     Шопенгауэр — поклонник воли. Характерна его работа "О воле в природе". "Шопенгауэр материализует космическую волю... Его любовь к нирване и ко всему восточному, эта склонность к индуизму — она иррациональна, как и вся его философия воли, восходящая некоторым образом из его субъективных склонностей. Но в этом заложена также и определенная необходимость. ... Его философия воли, конечно, принадлежит Средней Европе, она диалектична, он представляет ее в мыслях, он рационализирует саму волю; он говорит в мыслях, но он говорит о воле. Но когда он говорит о воле, т.е. материализирует космическую волю, то из глубин души в его сознании восходит склонность к Востоку. Он в восторге от всего, что является индуизмом. И если Гегель объективно указывает на Запад, то Шопенгауэр — на Восток. Но на Востоке мы не находим, чтобы волевой элемент, который Шопенгауэр действительно чувствовал как элемент Востока, материализовался, отпечатывался в мыслях, т.е. интеллектуализировался бы. ... она (воля) там отчасти представлена поэтически, отчасти в непосредственном созерцании. ... Если восточное мировоззрение особенно подчеркивает всепронизывающую любовь, то этот элемент любви есть не что иное, как некий аспект космической воли, только изъятой из интеллекта. Так что мы можем сказать: там воля спиритуализируется. Как на Западе материализируется мысль, так на Востоке была спиритуализирована воля".
     Оба мира сталкиваются в Средней Европе, что выражается в принятии гегельянства тайными обществами Запада и в родстве Шопенгауэра эзотерике Востока. "Философия Шопенгауэра не глубока, но в ней содержится нечто опьяняющее, волеобразное, что пульсирует в ней. Шопенгауэр становится притягательным и прелестным, когда он, собственно, плоские мысли пронизывает своим волевым элементом. Тогда через его строки некоторым образом чувствуется огонь воли. Потому он и стал, по сути, в плоскую эпоху салонным философом. ... Не нужно много думать, достаточно лишь дать воздействовать на себя щекотке, пульсирующей через мысли воли, особенно если речь идет о "Приложении и паралипоменах", где щекотка мысли действует прямо-таки изысканно". "Полярность Гегель-Шопенгауэр представляет собой по отношению к несравненному, гармоничному дружескому союзу Гете и Шиллера дисгармоническую компенсацию".
     "Для Гегеля мир есть откровение мудрейшего разума. А для Шопенгауэра, чем является мир для Шопенгауэра?... Большой глупостью Божией". Что в прошлом было волей, теперь становится мыслью, "будучи связанной с нашей головой. ... Мы соединяем мысль с волей, омолаживаем ее в воле. А когда мы ее омолаживаем в воле, то мы ее посылаем в нашу следующую жизнь, в следующую инкарнацию. ... Чем дальше мы идем назад, тем больше преобладают мысли в Акаше-Хронике; чем больше мы идем вперед, тем плотнее становится волевой элемент. ... И в то время, как все больше и больше отмирают космические мысли, вызревают человеческие мысли; из своего источника пронижут они в будущем космический элемент воли. Так человек является хранителем космических мыслей в мире. Окольным путем через человека космические мысли прошлого прорастают в будущее". 202(4)

4. Мир как иллюзия

     418. Физиолог Иоганн Мюллер (1801-1858) вывел т.наз. закон о специфических энергиях органов чувств, по которому нашим наблюдениям дан не внешний мир, а лишь сумма наших собственных состояний. Мы воспринимаем лишь то, что происходит в нас самих. Герман Гельмгольц (1821-1894) придерживался взгляда, что наш мир ощущений, дает лишь знаки процессов, происходящих вовне, в мире. Поэтому наш чувственный образ мира не объективен, а насквозь субъективен, мы строим его на основе действий не проникающего в нас внешнего мира.
     "Это мировоззрение (Альберта Ланге) является абсолютным агностицизмом".
     У начала развития мировоззрений XIХ в. в Англии стоит Томас Рид (1710-1796). "Рид приводит мышление, благодаря его призванию, к прирожденным здравому человеческому рассудку истинам, к наблюдению души. Эта тяга к наблюдению души остается с тех пор свойственной развитию мировоззрений в Англии. Выдающимися личностями, стоящими внутри этого развития были Вильям Гамильтон (1788-1856), Генри Манзель (1820-1871), Вильям Вевель (1795-1866), Джон Гершель (1792-1871), Джеймс Ст. Миль (1773-1836), Джон С. Милль (1806-1873), Александр Байн (1818-1903), Герберт Спенсер (1820-1903). Все они ставят психологию в средоточие своих мировоззрений". Трудно найти большую противоположность, чем та, что существует между "Системой логики" Дж.Ст. Милля и "Наукой логики" Гегеля. 18(12)

     419. Материализм Ланге "кроме всего прочего является духовным заблуждением также и в отношении логики..." 38 с.117

     430. Эд.ф.Гартман "совершенно отделил метод от результатов гегелевской философии и пояснил: положительное у Гегеля находится вне и даже вопреки его методу; то, что он дает, обладает несомненной ценностью. Метод же, по его мнению, нуждается в основательной реформе. И исходя из этого он пришел в связь с естествознанием. Требование искать научные результаты лишь на пути наблюдения, которое постоянно энергично выдвигает естествоиспытатель, стало и его требованием в сфере философии. ... Но он отстаивал взгляд, что также и Гегель к своим действительно честным результатам пришел благодаря такому же методу и что вообще к позитивным научным утверждениям можно прийти только таким образом". Гегеля не мучила жажда действительности, но он пришел к высшей действительности. В таком положении находился и Гартман. Он считал, что не все причины встречаемого в мире можно чувственно воспринять, но все — помыслить. Как нам необходима "идея, чтобы возникло представление, скажем, организма, так нечто аналогичное имеется в самой вещи, что и осуществляет ее в действительности. Аналог в действительности тому, что соответствует идее в нашем сознании, Гартман называет бессознательной идеей.
     Однако такое понятие идеи не особенно отличается от того, что называет идеей Гегель. Гартман утверждает не что иное, как следующее: что вовне, в мире действует как причины вещей и процессов, внутри сознания является в форме идеи. ... Гегель говорит: если ты постиг мир идей в твоем сознании, то ты постиг объективное содержание мира". Но если Гегель ищет мир идей в нашем внутреннем и придает ему логический характер, то Гартман говорит: "идеи как логическое, каковыми они попросту находятся в нас, в мыслях, могут, самое большее, вновь обусловливать идеи логическим образом, но не производить вещи действительности. В дополнение к этому необходимо второе, сила, нечто попросту нелогическое". От этой высшей действительности я также узнаю лишь представителей, посланных в мое сознание. "Но если я спрашиваю себя, какова сила во мне, которая все это осуществляет, делает действительностью то, что обусловлено логикой, то я нахожу мою волю.
     Некий аналог этому должен господствовать также и во внешнем мире, чтобы иначе бессильным идеям действительности даровать насыщенное бытие. Этот аналог Гартман называет бессознательной волей. Бессознательная идея и бессознательная воля вместе образуют бессознательный дух, или бессознательное". Гартман не утверждает, что бессознательная идея или воля существуют во внешнем мире из того же источника, что и их сознательные представители в нашем духе. "Более того, он твердо стоит на том, что мы не знаем о качестве того, что идее и воле соответствует в объективном, но что для нас твердо установлено лишь одно: такой аналог существует".
     "Гартман обозначает отношение имеющегося в сознании нечто к существующему по ту сторону, к неизвестному для нас, трансцендентальным. Поэтому свое мировоззрение, принимающее такую реальность и приводящее с нею в связь содержание сознания, он называет трансцендентальным реализмом". Все, что мы знаем в мире, является, по Гартману, реализованным через волю идеальным. Мировые законы — не логической природы. Необходимо от логического обдумывания переходить к наблюдающему исследованию того, что за творение плетет воля из вечного источника бытия. Результат наблюдения — опять идея, но извлеченная из действительности (естествоиспытателей Гартман упрекал в неумении наблюдать идеи.) Сущность мирового процесса составляет осуществление бессознательной идеи через бессознательную волю. Этическое воззрение Гартмана можно назвать пессимизмом, но это пессимизм, отличный от шопенгауэровского. У того воля — единственный мировой принцип, а мысль — лишь "продукт мозга"; поэтому мир бессмысленен. Этика Гартмана ищет удовлетворения в бессамостном жертвенном деянии. Действовать следует, зная прошлое и фактические потребности настоящего. По этой причине Гартман был врагом либеральной партии. Он всегда хотел знать связь стремления к реформам с существующим и с великими культурными целями человечества. Каждая культурная эпоха есть подготовление к следующей, и потому недопустимо отсекать ни одну культурную ветвь. Христианство Гартман считал не абсолютной религией, а фазой в религиозном развитии человечества. В социальной сфере Гартман считал необходимым "полное отделение всех партий от хозяйственной и религиозно-церковной" жизни. Э.Гартман отталкивал абстрактный идеализм шелленгианцев, противопоставляя ему свой, "конкретный", ищущий основание в самом эстетическом объекте. Но что это за объект, в котором осуществлено "прекрасное"? — Это блистание (видимость) реальности, производя которое, художник использовал реальный продукт как средство. 30 с.291-300

     473. "Гегель брал человека не физически, но мысленно и выжимал его как выжимают лимон, пока он не станет совсем сухим; и это иссохшее "лимонно-человеческое" является, только идеей. Вот вы сидите на стульях. В смысле гегелевской философии вы лишь идеи; не тела, не души, а идеи, т.к. каждый из вас несет в себе идею; до сотворения мира они уже были, эти абстрактные идеи. Каждый для себя есть тело, природа: идея в бытии вне себя сидит на стуле; затем опять-таки в вас — идея в бытии для себя. Вы постигаете себя как эту идею, которая есть вы. Только подумайте, что за схемы!... В смысле Карла Маркса, вы — все, что угодно, только не идеи. Вы для него двуногие животные, какими вы являетесь внешне в природном порядке. Другая крайность!"
     "Высокоразвитое животное, в которое облачен человек, не может стать свободным; не может стать свободным и схематический человек, идея в ее бытии в себе, в инобытии и бытии для себя, ибо все здесь построено силой логической необходимости. Свободен лишь действительный человек, сохраняющий равновесие между идеей, пробившейся к истинному духу, и внешней материальной действительностью". В этой связи в "Философии свободы" говорится о моральной фантазии. 189(8)

Логика, диалектика

     595а. Запись в записной книжке Рудольфа Штайнера: "новая логика". 266-3, с. 364
     "Гордиться можно только ясным, логичным, правильным мышлением", если оно лишено всякой субъективности.
     "Никакая слепая вера не должна править в человеке; слепая вера в авторитет убивает логическое мышление и спиритуальность в человеке". 266-2, с. 73, 178
     "Внутри западной культуры развитие должно исходить главным образом от контроля мыслей". Необходимо выработать чувствительность к нелогичному, неконтролируемому ходу мыслей (также и в книгах), испытывать от этого боль.
     "Логическое и чистое мышление также и на физическое тело действуют укрепляюще, оздоровляюще, делают его менее восприимчивым к болезням". Например, математики реже болеют холерой. 266-1, с. 29, 266
     Говоря о душе рассудочной в 4-й культурной эпохе, не следует связывать с ней что-либо интеллектуалистическое. Ее следует изучать на тех людях, "которые могли сделать подвижным в себе некий род старого ясновидения, т.е. не обученного, а атавистического ясновидения, наследуемого ясновидения, к которому и поныне могут взлетать довольно многие люди. У таких людей можно наблюдать, что, вообще-то говоря, они получают в душе мировое содержание, которое имагинативно, сформировано в образах. И если их попросить эти образы описать, то ... исключительно много рассудочного содержится в их описании образов. ... Они получают образы, но одновременно и то, что называется пониманием". До XV в. люди не вырабатывали рассудка, как сегодня, но "неким образом инспирировались рассудком, держали его открытым". С XV в. рассудок нужно активно вырабатывать внутренне, в душе; необходимо развивать логику, которая не дается душе просто так. 343, с. 212
     "Через такую абсолютную логику (у Гегеля) достигается колоссальная самодисциплина духа, составляющая идеал в наше время". Д. 30, с. 6
     "Чтобы познавать истину, приходится догматизировать, но не следует в догме искать истину. Поэтому мы имеем жизнь ищущего истину человека, который переплавляет догму в огне понятия.
     Поэтому оккультист совершенно свободно принимает догму. Это познание, этот рывок (удар) в мир понятия и противоудар (рывок) называется диалектикой; установление же понятий есть логика. Итак, диалектика есть жизнь логики, и понимающий дух диалектики будет там, где он касается высшей сферы познания, жесткие, неподвижные понятия превращать в живые, т. е. делить их между определенными личностями. Он превратит логику в разговор. Поэтому Платон диалектизировал логику, превратил в разговор". У Гете: свет — форма; что великолепнее света? — Беседа. Д. 67/68, с. 32
     "Необходимо выработать способность мыслить не дуалистически, а в троице. ... Персидский дуализм Ормузда и Аримана сегодня является дуализмом Люцифера и Аримана; посередине стоит Христос (в древности говорили о Митре): Он обусловливает равновесие". 342, с. 161
     "Атма есть глубочайшая точка в нашем внутреннем. Творец же имеет Атма как точку исключительно в Его окружении". Д. 78, с. 35
     Противоположностью излучающей во все стороны свет точки является распространяющий вовнутрь темноту шар. Такова "сфера" бесконечного пространства. Оно — не нейтральное темное образование, но со всех сторон заполненное темнотой пространство. Как линия, уходя в бесконечность с одной стороны, возвращается с другой, так свет приходит из бесконечности назад, как противоположность себе, в виде темноты. "Сфера есть противоположность точки. В точке живет пространство. Точка является противоположностью пространства.
     А что является противоположностью куба? Не что иное, как все бесконечное пространство за вычетом куба. ... Без полярностей мы никуда не сдвинемся, если хотим мир понять как силовой и динамический.
     Если оккультист представляет себе куб красным, то остальное пространство должно быть зеленым, поскольку красный есть противоцвет (дополнительный цвет) зеленого".
     Физический квадрат на Девахане, на ментальном плане имеет вид креста. "Физический противообраз ментального квадрата лучше всего представлять себе в виде затора, застоя двух перекрещивающихся течений". Одни потоки сил идут от центра вовне, другие — извне к центру. Квадрат в физическом мире возникает как ограничительный затор этих течений. В случае куба нужно представить себе три перекрещивающиеся оси. 324а, с. 31-32, 42-44

     633. В свете Гетевского образа мышления мы должны подчеркнуть, "что все содержание науки есть данное; частью данное как чувственный мир, извне, частью — как мир идей, изнутри".
     "Гипотезу я могу принять лишь такую, которая хотя и не воспринимается, но будет тотчас же воспринята, когда я уберу внешние препятствия. Гипотеза должна предполагать хотя и не воспринятое, но воспринимаемое. ...Гипотезы о центральном принципе науки не имеют никакой ценности".
     "Научное суждение возникает благодаря либо соединению двух понятий, либо восприятия с понятием. Суждение первого рода таково: нет следствия без причины; второго рода: тюльпан — это растение. Повседневная жизнь знает еще суждения, где восприятие соединяется с восприятием, например: роза красная". 1(10)

     634. "Если бытие В таково, что оно исключает бытие А и тем не менее зависит от него своим существом, то А и В должны находиться во временном взаимоотношении". 1(16)

     641. "Суждение, которое мы рассматриваем, имеет подлежащим восприятие, а сказуемым — понятие. Это определенное животное, которое стоит передо мной, есть собака. Таким суждением определенное восприятие включается в соответствующее место моей мыслительной системы. Назовем такое суждение восприятийным суждением. Посредством такого восприятийного суждения мы познаем, что определенный чувственный предмет по своей сущности совпадает с определенным понятием". 2(11)

Мышление и созерцание


     655д. "В смысле Гегеля, идею не должно постигать абстрактно, подобной абстрактной точке. Нет, она наполнена, может производить из себя богатое содержание, подобно тому, как в семени имплицитно содержится все растение.
     Так что идея, согласно Гегелю, должна из самой себя производить содержание, независимо от духа и природы; оно, таким образом, когда применяется, может быть применено к обоим. Так что еще до того, как человек займется вопросом о значении духа и природы, он уже обрел точку зрения на то и другое и видит затем в природе манифестацию идеи и видит в духовном изживание идеи. Итак, нам дано усвоить точку зрения, согласно которой идея развивается так, что человек тут остается как бы ни при чем. Человек предается глубоко собственному (исконному) процессу себя в самом себе и из себя развивающего мира идеи. Отсюда следует то, что в гегелевском смысле можно назвать наукой логики. В ней имеют дело не с субъектом и объектом, как в аристотелевской логике, а с самодвижением стоящей над субъектом и объектом идеи. ... Идея должна думать, не Я". Д. 30, с. 5
     "Независимым от организма является лишь играющее в восприятиях мышление. Поэтому лишь благодаря этому мышлению можно обрести самопознание.
     Отвлеченное от восприятий мышление связано с организацией. Мышление должно так укрепиться, чтобы его можно было переживать в той же силе, что и воспринимающее мышление. Мысля, нужно развить такую же силу, какую развивают в восприятиях". Д. 45, с. 12
     "Жизнь пребывает понятийно внутри нашего сознания лишь в том случае, если понятие может органично переходить в другие понятия. В неорганическом, где мы имеем ограниченные понятия, мы имеем в нашем сознании одно лишь замаскированное мертвое. Мы нуждаемся в понятиях, переходящих одно в другое, которые живут, способны метаморфизироваться. Такие понятия не отталкиваются, лишь когда мы их обретаем в нашем внутреннем. Эти понятия можно выносить вовне, и они способны через жертвоприношение, через пресуществление и причастие вести к новому соединению с Божественным, которым мы были оставлены на Земле". 343, с. 183
     "Объективное понятие может быть увидено внечеловеческими глазами прошлого". Д. 15, с. 16
     "Свет является чем-то таким, что человек хотя и знает, но лишь так, что воспринимает его извне; благодаря медитации получают внутренний противообраз света, узнают, как свет возникает, и потому могут производить его сами. Этого может достичь тот, кто дает чистым понятиям действительно медитативно воздействовать на свою душу, кто овладел свободным от чувственного мышлением. Тогда весь окружающий мир предстает ему как текучий свет, и тогда ему следует как бы химически выработанное представление о воде соединить с представлением о свете". 324а, с. 61
     Нужно любить мысли, как собственных детей, постоянно заниматься ими. Тогда вокруг нас образуется мысленный панцирь, мы преодолеем переходную стадию, станем позитивны. Мы всегда окружены мыслями как силами, воздействующими на нас. Существуют люди, словно бы окруженные кристаллом, от которого отскакивают все неподходящие мысли.
     "Рассудок и разум — лишь посредники для постижения сердцем". С помощью рассудка и разума человек лишь проникает к мыслям Бога. А получив их, он должен научиться их любить. Человек учится постепенно любить все вещи. Но этим не утверждается, что он, отказываясь от собственного мнения, должен привязываться сердцем ко всему, что ему встречается. ... когда суть вещи исследована в ее божественной основе, тогда человек начинает ее любить. Если передо мной низкий, порочный человек, то мне не следует любить его пороки". Нужно постараться понять их происхождение, чтобы быть в состоянии помочь. "Бог во всех вещах, но это божественное в вещи я должен сначала искать. ... Если сердце ищет любовь к истине во всех существах, то живет "дух в сердце". Такая любовь является одеянием, которое душа должна носить всегда. Она тогда сама вплетает Божественное в вещи".
     "Голова и мозг являются лишь переходными органами познания. Орган, который действительно глубоко и сильно будет всматриваться в мир, имеет свой зачаток в современном сердце". Чтобы стать органом познания, сердце должно многообразно преобразоваться. "Но именно сердце является источником, родником, из которого возникает будущая ступень человека". 266-1, 31-32, 61, с. 100
     "Мысль обдумывает мысли" — это медитативное изречение высшего значения. Не мозг мыслит, не эфирное или астр.тело, но сама мысль обдумывает мысли. Это также является тем, что со всей ясностью исходит из нашего изречения: В духе пребывало ядро (зародыш) моей жизни"... 266-2, с.135
     "Человеку никогда не прийти бы к переживанию действительности, если бы, мысля, он сам не стал не действительным и благодаря тому не воспринял бы действительное как что-то чужое". Д. 45, с. 11
     "Манас можно развить лишь научившись все, приобретенное с помощью мышления, ощущать как нечто малозначительное по сравнению с тем, что можно обрести, открывшись мыслям, струящимся из Богом сотканного Космоса". Из души следует удалить все, чему научился, стать непосредственным, как ребенок. "Лишь непосредственности души предлагаются божественные загадки, окружающие нас. Детской должна стать душа, чтобы достигнуть Царства Небесного. Навстречу детской душе струится из духовного мира сокровенная мудрость — Манас — как дар милости". 266-3, с. 244-245
     "Чистая мысль должна превратиться в образ, создать образ... Все, созданное Богом, сначала было образом".
     "На ранних ступенях развития человек обладал спиритуальным созерцанием и мышлением. Его тело было некоего рода местом покоя, в котором он засыпал и терял сознание, когда находился в нем". 266-1, с. 266-267, 364
     "Если мысли освобождены от чувственности, то остается сделать всего лишь один шаг, чтобы вступить в сверхчувственный мир". Д. 11, с. 9
     "Уже десять лет (говорится в 1912 году) Средней Европе дается духовный импульс, который может вести к сверхчувственному созерцанию". 266-2, с. 428
     "Кто владеет созерцанием духа, не нуждается, как кажется, в доказательстве; однако вживание в доказательство само есть путь, приводящий к созерцанию". Д. 45, с. 13
     "Созерцающая сила суждения": intellectus archetypus. Д. 10, с. 14

     70. "При восхождении к сверхчувственному созерцанию восточный йог сплетал сознательное дыхание с со­знательным мышлением. При этом он схватывал продолжающееся в дыхании ритмическое мировое свершение. Дыша, он переживал мир как самость. И на ритмических волнах сознательного дыхания мысли двигались через все человеческое существо. ... Современный человек должен, медитируя, мышление возвышать от логи­ческой жизни к созерцающей. Созерцая же, мышление ткет в духовно-музыкально-образном элементе. Оно отъединяется от дыхания и сплетается с духовным мира. Самость теперь не переживается, когда дышат, в собственном человеческом существе, но в окружающем духовном мире. ... Если западный человек захочет стать йогом, он сделается рафинированнейшим эгоистом, поскольку природа уже дала ему чувство себя, которое восточный человек имеет лишь сновидчески; а если йог захочет искать себя в мире, подобно за­падному человеку, то он впадет в сновидческое познание, в бессознательный сон и "захлебнется" душевно". 83 с.361-362

7. Мистерия Голгофы

     93. "Импульс к логическому мышлению надлежало дать раньше, чем Буддой был дан импульс совести. Со­весть должна была вчлениться в 4-ю эпоху; сознательное, чистое мышление должно было появиться в душе сознательной в 5-ю эпоху; но как зародыш для нынешних всходов оно должно было быть заложено в 3-ю культурную эпоху. Поэтому задачей другого великого учителя было привить душе ощущающей те силы, которые проявляются в логическом мышлении... В душе ощущающей надлежало возбудить нечто, чего тогда, в сущности, не было ни в одном человеке. С понятиями, с тем, что еще надо было только развивать, тогда ничего нельзя было поделать".
     "Индивидуальность учителя должна была действовать музыкой. Музыка дает силы, которые освобождают в душе ощущающей то, что претворяется в логическое мышление, когда она восходит к сознанию и перерабаты­вается душой сознательной". "В течение 3-й культуры в Европе существовала глубоко музыкальная культура". Был древнейший учитель европейских культурных стран, предводитель древнейших бардов. Греки выразили со­хранившееся о нем в преданиях в своих воззрениях на Аполлона, Бога Солнца и Музыки. "Будда должен был развить душу сознательную, когда у людей еще только развивалась душа рассудочная". Для этого нужен был мозг более мягкий, чем, напр., у грека. Поэтому он воплотился в Индии. В его миссию не входило развивать всю душу сознательную, а лишь этику, этику любви и сострадания. Но формирование чистых мыслей не входило в его задачу. 116 (1)

     137. I. Первой ступенью христианско-розеикрейцерского пути является изучение. Ученик здесь должен как можно лучше изучать, проникать в элементарную теософию. "Терпеливое усвоение понятий необходимо каждому, кто хочет проникнуть к высшее. Необходима тренировка мышления, привычка жить в чистом элементе мышления и ткать в нем. ... для подобной тренировки духа написаны книги "Философия свободы", "Истина и наука". Дело заключается в преодолении бесконечных для многих трудностей на пути к тому, чтобы уметь следить за мыслью, познать, как одна мысль с необходимостью выпрядается из другой". У физического и астрального мира общим является лишь одно: логическое мышление.
     2. Имагинация. Усвоить моральное отношение к вещам. Во всех преходящих вещах видеть лишь подобие вечного. Тогда, напр., фиалка является символом спокойной красоты, лишенной претензии. Тогда вещи открывают свою суть. Одни цветы выступают как слезы Земли, другие — как радость. Ученик вырабатывает видение эф.тела семян растений.
     3. Изучение оккультного письма. Инспиративное познание. На этой ступе­ни ученик как бы плавает в астральном мире, как в море. В этом море нужно уметь читать оккультные зна­ки. Напр., — спираль — это созвездие Рака: переход от четвертой к пятой коренной расе, а также взаимосвязь физ. и астр. тел.
     4. Изучение жизненных ритмов. Приготовление "камня мудрых". Регулирование дыхания, в результате чего вдыхается углекислота, а выдыхается кислород. Средством для этого служат медитации, выполняемые в одно и то же строго устанавливаемое время, а также просмотр истекшего дня в обратном порядке. В будущем физ.тело человека будет строиться из вдыхаемой углекислоты, от этого оно станет прозрачным и мягким. Именно это подразумевается под "камнем мудрых".
     5. Изучение соотношения между макро- и микрокосмосом. Личное, чисто духовное, полное любви отношение ко всем вещам. Размышление над внутренним глаза дает на этой ступени познание Солнца, другие упражнения дают познание истории Земли за миллионы лет и т.д.
     6. Погружение в макрокосмос. Созерцание. Концентрация на точке между бро­вями позволяет проникнуть во времена, когда Я вошло в человека. Тогда человек врастает сознанием в макрокосмос и в любую вещь, где бы она ни находилась.
     7. Блаженство в Боге. "Человек вырастает из своей оболочки и живет с макрокосмосом. Предварительными необходимыми качествами для прохождения пути являются: доверие к себе, самооблада­ние, присутствие духа. 97 (18, 19)

     719. Как в обучении письму важен результат, "так обстоит дело и с упражнениями в логике для жела­ющего проходить высшее развитие. Он должен потратить некоторое время на обучение логическому мышле­нию, но затем он должен от него отказаться, быть в состоянии перейти к мышлению сердцем. Но это мо­жет у него возникнуть лишь как следствие логического обучения, при котором вырабатывается привычка к совестливости в отношении узнавания истины в высших мирах". Это превращается во внутреннюю силу отличать в имагинации истинный облик от иллюзии. Необходимо развивать чувство истинного и ложного. Чтобы не подпасть заблуждению в имагинации, необходимо в физическом мире испытывать действительную боль при встрече с ложью, абсурдом, глупостью, злом, ненавистью и радость при встрече с истиной. Это облегчит затем переход к мышлению сердцем.
     "Человек становится другим человеком, если вначале на физическом плане занимается мышлением как школой, как упражнением. Он занимается этим мышлением не ради того, чтобы постигать высшие миры, но чтобы из себя самого сделать другого человека. И в логическом мышлении переживают, прежде всего, определенный род совести. Существует род логической совести, и если человек ее выработал у себя, то вообще в своей душе он получает чувство ответственности по отношению к истине и неистине. Без этого чувства ответственности за истину и неистину многого не достичь в высших мирах". 119(9)

     840. Может случиться так, что один человек расскажет другому какие-либо вещи, почерпнутые им из Духовной науки, скажем, о лунном воплощении Земли, а тот, другой человек, в обычной жизни и пяти слов связать логически не может, но обладает атавистическим ясновидением. И вот, услышав все это, тот че­ловек может вдруг оказаться в состоянии пойти еще дальше. И найденные им дополнительные вещи "могут быть пронизаны остроумнейшей логикой, поистине удивительнейшей логикой, тогда как в обычной жизни эта индивидуальность неуклюжа и нелогична, не в состоянии и пяти слов связать вместе. Так, вообще го­воря, может быть. Ибо, если кто-то обладает атавистическим ясновидением, то его образы — а образы он может находить сам — соединяет логически не его Я, их соединяют различные духовные существа, коре­нящиеся в нем. Так чью логику мы тогда узнаем? — Не логику этого человека". 199(12)

     844. "Через истинное ясновидение возрастает точность, меткость логической силы мышления; для мыш­ления возрастает возможность также и интимнее подходить к делу. Благодаря этому интеллигенция с по­мощью истинного ясновидения перерабатывается практически, делается в большей мере организованной, и ясновидящему виднее значение результатов исследований обычной науки". 154 (6)

2.Инспирация

     1137. "Нет необходимости, чтобы ищущий познания сверхчувственного мира развивался непременно так, что сначала усвоил бы себе в полной мере имагинативное познание и лишь затем вступил бы на путь к инспирации. Его упражнения могут быть построены так, что ведущее к имагинации идет наряду с ведущим к инспирации. Тогда спустя известное время он вступит в высший мир, в котором он не только будет воспринимать, но сможет и ориентироваться и который он сумеет истолковать. Дальнейший шаг в развитии совершается обычно так, что перед духовным учеником предстают сначала некоторые явления имагинативного мира, а затем, спустя некоторое время, у него возникает ощущение: теперь я начинаю уже ориентироваться. И все-таки мир инспирации есть нечто совершенно новое по сравнению с миром простой имагинации. Путем имагинации мы воспринимаем превращение одного процесса в другой; путем инспирации мы знакомимся с внутренними качествами самих существ, которые превращаются. Через имагинацию мы познаем душевное проявление существ; через инспирацию мы проникаем в их духовную внутреннюю глу­бину. Мы познаем прежде всего множественность духовных существ и их взаимные отношения".
     "Что такое настоящее? Настоящее не обладает никакой логической структурой. Солнечный луч падает на какое-либо растение и сверкает там; в следующий момент направление луча другое, и он блестит в другом направлении ... картина меняется каждый миг. Настоящее таково, что нам его не схватить ни с помощью математики, ни с помощью одних структур мысли. Что мы схватываем одними структурами мысли — это прошлое, которое продолжается в настоящем.
     Человек может открыть это для себя как большую и значительную истину: думай, но ты будешь думать, по сути, только прошлое; в логических сплетениях ты будешь думать только о прошлом. ... логическое мышление относится к прошлому. Имагинация относится к настоящему. В отношении настоящего человек всегда имеет имагинации.
     Теперь подумайте, что происходит, когда вы хотите логически жить в настоящем. ... Настоящее по­добно сну. И только благодаря тому, что в настоящее примешивается прошлое, это настоящее протекает закономерно, логически. Если вы хотите почувствовать что-то будущее в настоящем, если вы хотите об­думать нечто такое, что вы совершите только в будущем, то это сначала проходит перед вами совершен­но беспредметно. Что вы переживаете сегодня вечером — это не стоит в вас как образ, но как нечто такое, что не образно является образом. Это стоит в вас как инспирация. Инспирация относится к будущему". 205 (15.VII)