BDN-STEINER.RU

ANTHROPOS
Энциклопедия духовной науки
   
Главная

Предметный указатель





РЕНЕССАНС

176. "Вся конфигурация греческой духовной жизни, которую мы переняли как ренессанс, она аристократической природы (зевсов тип в скульптуре), она есть преобразование теократии Востока и Египта. Она построена на воззрении, что вещи мира открываются не через доказательство, как думали позже, а через откровение: через оракула... но также и через деяния открывается то, что должно править миром; человеку с его рассудком, интеллектом об этих деяниях не следует судить, эти силы стоят вне его, и им подобает выносить решения. В этом выразилось перенятие Грецией военного принципа Востока. Только всe это она преобразовала, и мы не различаем слияния в греческой культуре двух вещей: теократии и милитаризма. А теократия и милитаризм суть элементы аристократизма".
     В нашей духовной жизни уже в гимназии мы перенимаем этот аристократический элемент, который, с одной стороны, имеет теологию, а с другой — опять же милитаризм. Гречество не может служить всеобщим основанием человеческого образования.
     "Как милитаризм есть явление, родственное теократическому аристократизму, так юриспруденция —явление, родственное уже выступившему в Риме абстрактному гражданскому принципу. Метафизика и юриспруденция — сестры". 192(15)


     Перейти к данному разделу энциклопедии

  

1280. "Было бы очень полезно современным жителям Средней Европы посматривать на Восток, ибо то, что будет развиваться на востоке Европы, сегодня полностью маскируется, полностью подавляется. Что в настоящее время установлено в Восточной Европе — это, естественно, является противоположностью тому, что там должно развиваться. Ибо то, что, например, установлено в т. наз. Великороссии, есть борьба против всех духовных основ человечества, тогда как определенные духовные основы человечества должны развиваться как раз на Востоке. Но наше время не склонно держать глаза действительно открытыми, а рассудок бодрственным в отношении того, что происходит вокруг. ... О таких людях, как Ленин и Троцкий, уже наши сов­ременники должны быть в состоянии судить как о больших, интенсивных врагах истинно духовного развития человечества, каких еще не знали никакие времена, ни ужасные времена римского цезаризма, ни худшие времена ренессанса. Например, Борджиа, описанный в истории как борец с духом, — поистине маль­чик-сиротка по сравнению с тем, что коренится в таких людях, как Ленин и Троцкий. Эти вещи, вообще говоря, ускользают от современных людей, однако же необходимо, чтобы на них обращали внимание. ... Од­нажды должно быть со всей твердостью выработано суждение, что в сравнении с современными событиями тот отпечаток, что получили римский цезаризм или история ренессанса, отныне должен быть назван "историями об институтках". ... Итак, если хотят увидеть подготовляемое на Востоке, необходимо, естественно, об­ратить внимание на то, что особенно скрывают от спящего рода человеческого, прячут куда сильнее, чем прятали некоторое время тому назад. Востоку следует приобрести больше суждений о его духовных творцах, в которых постоянно можно находить много правильного из того, что можно назвать зачатками истинного понимания европейского Востока. Этот европейский Восток постепенно, конечно, не в ближайшем будущем, породит людей, которые выработают взгляд на повторные земные жизни, но иным образом, чем это было опи­сано в отношении Запада. На Западе имеет место род борьбы с повторными земными жизнями; на Востоке бу­дет акцептирована, принята истина о повторных земных жизнях. На Востоке разовьется тоска по такому воспитанию человеческой души, чтобы она замечала ... как в ней живет нечто, идущее от одной земной жиз­ни к другой. В воспитании будет указываться на определенные вещи, которые именно люди Востока будут исключительно сильно переживать. Уже детям будут указывать на то, что коренится в человеке, что может быть почувствовано и что не исчерпывается в телесной жизни. Старший, воспитатель будет говорить юному: почувствуй себя, что ты чувствуешь в своей душе? — И когда этот вопрос будет сформулирован в различной форме, юный придет к тому, что скажет: я чувствую, как будто бы там есть что-то такое, что уже раньше было на Земле, прошло через смерть и в будущем придет сюда снова; но это совсем смутное чувство". С помощью дальнейших бесед юный поймет: "то, что я здесь чувствую, что живет всегда, это раз­рушает мое мышление, это не дает мне мыслить, это хочет мысли во мне убить". Затем придет очень важное, естественное чувство, чувство того, что в человеке есть нечто, идущее от жизни к жизни. "Я чувствую нечто во мне, что является моим вечным, но я чувствую это почти как убийцу моих мыслей". Возвещение этого можно найти уже у Достоевского, чувство некоего внутреннего убийцы мыслей.
     "Постепенно начнут чувствовать душу рассудочную, или характера, как нечто, лежащее далеко позади и убивающее мысли. ... Эти души будут считать себя внутренней могилой своего собственного сущест­ва, но такой могилой, благодаря которой создается место для откровений духовного мира; и тогда явится следующее чувство. ... Души скажут себе: это истинно, когда я мое вечное, идущее от жизни к жизни, ощущаю так сильно, что оно как бы убивает мысленное напряжение, мои мысли устраняются, а божествен­ные мысли струятся и распространяются над могилой моих собственных мыслей. — Придет Самодух. Душа со­знательная ступит в могилу, и Самодух выступит таким образом. — Я не пытаюсь схематизировать: здесь душа сознательная, там приходит Самодух; но я хотел бы ввести вас в человеческую душу, ка­кой она будет, когда Я постепенно ощутит переход от души сознательной к Самодуху. ... Человек ста­новится пустым (освобождается от того, что вошло в него в греко-латинскую эпоху, от мыслей), но не напрасно: в пустоту постепенно войдет новое духовное откровение — сначала в тонкой форме, — и в человеческой душе оно распространится как Самодух. Подобные вещи не происходят без значительной внутренней душевной драмы, душевной трагедии. Бессчетное число людей именно на Востоке переживут глубокую внутреннюю душевную трагедию, глубокое внутрен­нее душевное страдание благодаря тому, что они почувствуют: мой внутренний человек убивает мои мысли. — И определенная усталость, определенное затмение найдет на людей, поскольку ощущаемое ими как идеал, который людям следует искать, не принесет какого-либо освобождения на первых порах, но скорее некое затмение, отмирание, внутреннюю усталость.
     Чтобы эти отношения увидеть объективно, так увидеть, чтобы и понять, мочь ориентироваться в них, для этого существует среднеевропейское человечество. Оно тогда исполнит свою задачу, когда всмотрится в такие отношения. Для этой цели оно должно вспомнить то, о чем я говорил в моей книге "О загадках человека", вспомнить о том духовном течении, которое развито Фридрихом Шлегелем, Шеллингом, Гегелем Фихте, Гете. Но для этого воспоминания нужно немало. Взять хотя бы один пример: многие ли в современ­ном мире понимают духовный облик Гете? или родство нашего дорнахского строения с духовным обликом Гете?" 181(17)


     Перейти к данному разделу энциклопедии

  

1314. "Существует взаимоотношение между тем, что как народнодушевное всплывает в итальянском и испанском народах, и египто-халдейским Духом народа. Итальянский Дух народа смотрит назад, на свои переживания, как египто-халдейский Дух народа; он утопает своим душевным существом в египто-халдейском Духе народа, подобно тому, как мы утопаем в теле при пробуждении, когда обретаем наше самосознание". "Культурой души ощущающей является итальянская культура под влиянием Души народа".
     "Во французской Душе народа оживает древнее гречество, нюансированное римством". Только теперь французы более свободны от телесного, чем древние греки. Народность у них не переходит непосредственно в формы тела, в пространственные формы, как у греков в пластике, но остается более внутренней, живет в эф. теле, которое остается лишь телом мыслей. "... Вольтер — душой, характером пронизанный сухой рассудок; Мольер — рассудком пронизанная душа".
     "Среди других народов душа сначала должна перерасти свою народность, если желает возвыситься до диалога с духовным миром; но само народно-душевное содержит тональности духа, возвещает о духе, когда оно говорит отдельной индивидуальной душой среднеевропейского населения". Для Духа немецкого народа особенно показателен "Фауст".
     Больше всего британскую народную Душу характеризует Гамлет Шекспира. "Она делает человека созерцателем. Стоит сравнить философию Милля и Фихте. Миссия британской Души народа — наблюдать внешнее и оставаться стоять перед пропастью сверхчувственного". "Гетевский Фауст — это только отображение творения немецкой Души народа", которая стоит в начале своей деятельности, о чем Гете хорошо знал.
     Русская народная Душа "лучше всего исполняет свою миссию, совершая крепкие завоевания во внутреннем, когда извлекает находящееся в ее глубинах, что будет иметь большую ценность для культуры человечества". Сейчас она в детском возрасте. Если русской Душе не хватит настроения, полного ожидания, то она станет препятствием для развития духовной культуры и человеческой культуры вообще. Если бы она обратилась вовне, то это приобрело бы такой вид, что она действовала бы прямо противоположным образом по отношению к тому, что ей, собственно, подобает". Для русской Души противоестественно обращаться против душ западных народов; им подобает быть ее учителями, если она правильно себя понимает.
     Влияние итальянского искусства вплоть до Дюрера, стремление Гете поехать в Италию — все это обмен Я с душой ощущающей, а с другой стороны — обмен между Душой немецкого народа и итальянским Духом народа. В Лейбнице можно видеть пример обмена Я с душой рассудочной французов. 64 с.129-149


     Перейти к данному разделу энциклопедии

  

3. Культура после XV века

Ренессанс

191. "Римство восприняло в себя гречество и Христианство, но через некоторое время оно ощутило, что не понимает воспринятого, не желает его и ощущает его как чуждое тело. Во времена завоевания Греции римство чувствовало могущественное действие гречества, но постепенно римство окрепло в своeм юридически-политическом существе, и тогда в своих формах оно ощутило гречество как нечто такое, чего оно больше не хочет иметь. Последствие этого было таково, что в VI в. восточно-римский цезарь Юстиниан всю политически-юридическую суть римства кодифицировал в Corpus juris, где было сведено вместе всe произведeнное римской политически-юридической сущностью. Юстиниан был словно самим воплощением римско-латинской сути, хотя и правил в восточно-римской империи. Он окончательно закрыл афинские школы философии, не позволил философии развиваться, убил еe. Он также был тем, кто умертвил прежнее свободное распускание христианской сути, вызвав церковное проклятие Оригены, который греческую мудрость соединил с глубиной Христианства, который наполовину духовно-научное достояние оккультно внeс в Христианство. Всe это сделал Юстиниан". Так окольным путeм, через церковь, римство вошло в европейские институты.
     Гречество действовало в римстве вплоть до IV в. (Юстиниан лишь забил гвозди в гроб). Затем вплоть до Ренессанса действовало римство. В Ренессансе Христианство снова соединилось с гречеством, хотя гречество при этом носило отчасти люциферический характер, что выразилось главным образом в сопутствующих Ренессансу явлениях, таких как Цезарь Борджиа, папа Александр VI и т.п.
     Но в целом Европа нуждалась в Ренессансе. "Род имагинативного элемента, спасение имагинативного элемента заложено в Ренессансе, вырыв себя из просто логического, вырыв себя из холодного латинизма, который всегда нуждается в эмоциональном дополнении, чтобы оживить себя, поскольку в самом себе он холоден". Имагинативную жизнь принeс Ренессанс в Европу, и эта жизнь должна была быть взята у Греции. Европа должна оторвать себя от римства, хотя значение последнего также не следует преуменьшать. Дело заключается не в односторонности, а в равновесии. Рим обратил греческие имагинации в понятия и дал, например, понятие гражданина — Civis, что, правда, позже породило такое чудовище, как "цивилизация". "Во всeм, что стоит за словом "цивилизация", коренится романизм. Настаивание на цивилизации тем родом и способом, каким это совершается теперь, является непонятым романизмом, часто лишь почувствованным романизмом, как это часто случается, когда употребляют слово, желая выразить им нечто особенно высокое, и при этом не знают, как сильно делают себя зависимыми от исторических сил". 171(1)


     Перейти к данному разделу энциклопедии

  

192. "Сильный люциферический элемент живeт в теологии, живeт в искусстве, каким оно пришло к нам из старых времeн, то искусство, которое, чтобы быть таковым, должно искать сверхземное, которое не может целиком снизойти до человека. А там, где оно нисходит, оно предстаeт перед нами как бы перенесeнным прыжком в инстинктивное. Ибо мы видим саму жизнь Ренессанса такой, что она содержит в себе Небо, о котором она имеет представление, но не созерцание; представление, которое она даже художественно может удивительным образом оживить. Но под этим мы видим инстинктивное вырождение жизни Ренессанса. Эта жизнь постоянно представляет собой грандиозную, но нередко и отталкивающую игру мировой истории. Мы видим таких людей, как папа Александр VI (Борджиа, папа с 1489 по 1503 гг.) или Лев Х (Медичи, папа с 1513 по 1521 гг.), с одной стороны, исключительно учeных людей, нeсших в своих представлениях наивысшее сверхчувственных миров, но, как люди Ренессанса, они не могли в то же время человеческую личность поднять до этой духовной высоты, и она вырождалась внизу в инстинктивном".208(14)


     Перейти к данному разделу энциклопедии

  

196. "Новая Атлантида" Бэкона возникла в наше время, но тем же путeм, каким возникали идеи через головы людей 4-й послеатлантической культуры".170(15)


     Перейти к данному разделу энциклопедии

  


     126
. "Более, чем люди думают, ныне разрослись традиции древней мудрости. ... Люди ищут, как постичь традиционное рассудком. Благодаря этому то, что прежде внутренне оживлялось люциферическим элементом, приобрело внешне ариманический характер. Но это маска. В действительности это люциферический элемент, продолжающийся через традиции". Так, в продолжающем действовать романском элементе, пропитанном германским элементом, пребывает люциферический элемент. "Люциферический элемент продолжает действовать дальше. Поскольку же он излился в существо мысли, он утратил свой первоначальный характер. Он теперь пребывает в мыслеформах. В латинской речи продолжает жить, я бы сказал, на ариманический лад люциферический элемент. ... Как с римской речью выступило логизирование, так с Христианством пришло теологизирование (говорящее о сверхчувственном лишь по традиции). Полный жизни элемент Христианства уходит здесь в люциферический элемент, носящий на себе ариманическую маску. Живое Христианство становится теологизирующим культурным течением. Внизу под этим остается постоянно действенный, но инстинктивным образом, личный элемент; он не может полностью соединиться с тем, что приходит сверху. И особенно интересно наблюдать это явление в его выдающейся фазе, в фазе Ренессанса. Мы видим, как здесь живет высокая теология, которая обладает понятиями и представлениями о сверхчувственном, но не созерцанием его. Традиционно, по сути говоря, живет это во времена ренессанса. Что романизм сохранил в теологической форме — это древняя мудрость, но она сохраняется в жизни представлений. В представлениях она люциферически продолжает жить дальше". Мы встречаем это и в "Диспуте" Рафаэля, и в "Божественной комедии" Данте, приобретшего свое воззрение от Брунетто Латини, в котором сильно жил традиционный теологизирующий элемент, сильный люциферический импульс. 208 (14)


     Перейти к данному разделу энциклопедии

  


     160
. "Выражая символически то, чего мы не можем сейчас развить более подробно из-за недостатка времени, мы можем сказать: если мы почувствуем религию Ягве в символе Луны, противоположном символу Солнца, то мы можем ожидать, что подобное ей воззрение появится — пересекая Импульс Христа — как своего рода возобновленная лунная религия. И это действительно происходит. И кто понимает эти вещи, тот не будет над ними смеяться, потому что в них нет ничего смешного и они действительно связаны с символикой этой религии и мировоззрения, не будет смеяться, что религия Ягве появляется вновь в религии полумесяца, которая вносит дохристианские импульсы в позднейшие христианские времена. Здесь происходит по затянувшейся линии повторение более раннего периода в более позднее время, в последней трети греко-латинской культуры, которую оккультно мы считаем длящейся до ХI-ХIII в. включительно. Другими словами: спустя 6 веков (после явления Христа) в религии, перенесенной арабами из Африки до Испании, мы имеем позднейшую мощно выступающую религию, которая оказывает сильнейшее влияние на все факторы развития и, оставляя Импульс Христа совсем в стороне, являет собой как бы возобновление в иной форме лунной религии Ягве. Мы не можем перечислить все особенности этого повторения. Но важно, если мы запишем в своей душе хотя бы то, что в мировоззрении Магомета был оставлен совсем в стороне Импульс Христа, что в религии Магомета оживает некоторым образом то, что можно было видеть в едином Боге мозаизма. Но здесь этот единый Бог перенесен в другую среду, в то, что почерпнуто из источника египто-халдейского мировоззрения, принесшего по-добное учение о связи событий звездного Неба с мировыми событиями. И мы действительно видим, что все понятия и идеи, которые мы находим у египтян, халдеев, вавилонян и ассирийцев, повторяются в религии Магомета, но будучи пронизанными и озаренными светом того, что мы можем назвать единым Богом Ягве, или Иеговой. Если говорить научно, то арабизм есть удивительное сочета-ние, синтез учений египто-халдейских жрецов, учений халдеев с учением древне-еврейской религии Ягве.
     Но в таких случаях наряду с соединением происходит всегда отсеивание, отбрасывание. И (в арабизме) было отброшено все, что относится к ясновидческсму наблюдению. Осталось только комбинирование, только рассудочное исследование; так что понятие египетского врачебного искусства, халдейской астрономии, исходившие у египтян и у халдеев из древнего ясновидения, выступают в магометанском арабизме в интеллектуализированной, индивидуализированной форме. Через посредство арабов в Европу приносится нечто просеянное. ... Следовательно, мы имеем, с одной стороны, ход развития человечества, в котором Импульс Христа прямо проникает в Европу через Грецию и Италию; и мы имеем другой, более южный путь, делающий обход, минуя Грецию и Италию и связывающий себя с тем, что пришло к нам окружным путем, благодаря импульсу арабизма.
     И только из слияния в некий важный момент религии Христа с религией Магомета могла образоваться наша новейшая культура. По причинам, которые сегодня мы не будем обсуждать, следует полагать, что указанные импульсы длятся в продолжении шести или шести с половиной веков; следовательно, через шесть веков после явления Христа появляется, распространяется, проникает в Европу возобновленный культ Луны и до ХIII в. оплодотворяет культуру Христианства, которая получила свои прямые импульсы другими путями. Ибо происходит постоянный обмен. Кто знает хотя бы внешний ход событий и знает, что в самих монастырях Западной Европы — пусть даже они боролись с арабизмом — арабские мысли вливались и развивались в науке, тот знает также и то, что до определенного, значительного момента в середине ХIII в. (1250 г.) происходило слияние двух импульсов: арабского импульса с прямым Импульсом Христа. ... Солнечный символ сливается с лунным символом, начиная с VI, VII и до ХII-ХIII вв., охватывая, т.обр., период приблизительно в шесть веков. И когда это непосредственное оплодотворение достигло, так сказать, своей цели, то выступило нечто новое, подготовлявшееся в ХII, ХIII вв. Как бы догоняя прямой Им-пульс Христа, в души людей духовно изливается то, что дал 4-й послеатлантиче-ский период. И греческая эпоха посылает вслед как бы догоняющую волну; мы называем ее культурой Ренессанса, которая в течение последующих веков оплодотворяет все прежде бывшее. ... Эта греческая волна опять-таки живет в течение шести веков, т.е. до нашего времени. И мы живем еще в ней. Но мы стоим теперь в переходном моменте, у начала новой шестивековой культурной волны, когда возникает нечто новое и Импульс Христа должен получить новое оплодо-творение. ... Если мы в старом стиле — не в новом — представим себе последо-вательность Луны, Меркурия, Венеры и Солнца, то после возобновленного влияния Луны и после изживания, так сказать, лунной волны в эпоху Ренессанса, мы должны ожидать появления того влияния, которое мы можем правильно обозначить символом Меркурия. ... Последним умом, совместившим в себе полноту науки, Христианства и культуры Ренессанса, является Гете, и мы можем ожидать, что Гете действительно являет в своей душе прекрасное сочетание культуры Ренессанса и науки, т.е. интеллектуализма, оплодотворенного арабизмом, и Христианства. Если мы будем рассматривать Гете так, как мы это делали уже в ряде лет, то легко убедимся, что эти элементы действительно слились в душе Гете. Но после сегодняшних указаний на периоды, длящиеся по 600 лет, мы вправе ожидать, что в душе Гете еще не могло быть влияния Меркурия, которое выступило позднее. Поэтому интересно (и вы это знаете), что это влияние заметно уже у Шопенгауэра. Из моих сообщений вы знаете, что в философию Шопенгауэра вошла восточная мудрость, и именно в форме буддизма. А т.к. символ буддизма видят в Меркурии, то после эпохи Гете вы имеете характерное влияние Будды — ибо Будда равен Меркурию, а Меркурий равен Будде, — подобно тому как в арабизме вы имеете характерное влияние Луны; и мы можем определить, каков этот приток, впадающий в прямой путь Импульса Христа в начале нового шестивекового периода: как возобновление, как новую форму прежнего, мы должны видеть его в буддизме, но с теми ограничениями, какие были даны в моей открытой лекции о Будде (2 марта 1911 г.).
     Спросим же себя: каково прямое направление культуры в будущем? Это — течение Христа. Оно движется прямо вперед. И какие второстепенные течения можем мы отметить? Прежде всего, течение арабизма, который вливается в главный поток, имеет потом паузу и находит свое завершение в культуре Ренессанса. И теперь мы наблюдаем возобновленное течение Будды. Кто может в правильном свете воспринимать эти факты, тот скажет: Из течения Будды следует взять те элементы, которых не было в нашей западной культуре. И мы видим, как известные элементы течения Будды уже вливаются в духовное развитие Запада, например, идеи перевоплощения и кармы. Но одно мы должны прочно начертать в душе: все эти вторичные течения никогда не раскроют нам Центральной Сущности нашего мировоззрения, нашей Духовной Науки. Спрашивать о Существе Христа буддизм или какой-нибудь дохристианский ориентализм, втекающий в наше время в виде обновленных мировоззрений, было бы столь же неразумно, как если бы европейские христиане стали спрашивать о Существе Христа арабов, пришедших в Испанию. 124 (9)


     Перейти к данному разделу энциклопедии

  


     585
. "Дорнахское строение, Гетеанум, было выдержано музыкально. Поэтому с точки зрения архитектуры, пластики, живописи оно пока что было мало понято. Также и возрождающийся Гетеанум будет пониматься с трудом на том основании, что музыкальное, всецело в смысле человеческого развития, должно быть введено в пластически-художественное, в скульптурное.
     Но именно то, на что я указывал, что для человеческого развития является наивысшим, явление облика Христа, да, полного жизни, полного Жизнедуха облика Христа, — это есть то, что в определенном смысле постигалось удивительным образом в живописи, в живописи Ренессанса и в том, что ей предшествовало, и это должно быть найдено через музыкальное.
     Видите ли, тяга к этому уже была. Эта тяга имела место в Рихарде Вагнере. И она в конце концов привела его к "Парсифалю". Но "Парсифаль" в том, что касается волшебства внесения Импульса Христа в физически-чувственный мир, парит, так сказать, лишь в символическом намеке; там, где он хочет быть наиболее христианским, возникает лишь символика: появляется голубь и т.п. Причастие дано лишь символически. В самом музыкальном элементе здесь не достигается того, что в космосе и в земном составляет собственно Импульс Христа.
     Но музыкальное способно этот Импульс Христа в облике звуков, в проодушевленных, проодухотворенных звуках однажды представить миру. Если музыка позволит инспирировать себя антропософской Духовной науке, то она найдет к тому путь, ибо чисто художественно, артистически, через чувство она разгадает, как в звуках может быть симфонически оживлено то, что в космически-теллурическом живет как Импульс Христа, Для этого нужно в углублении музыкального переживания, внутренне доходящем в созерцании до мистического, лишь суметь углубить область терции в мажоре.
     Если ощутить это как нечто такое, что музыкально целиком замкнуто во внутреннем человека, и затем ощутить область квинты в мажоре, ощутить область квинты как то, что содержит в себе нечто окутывающее, содержит в себе нечто от того, что человек, врастая в облик квинты, достигает границ человеческого в космическом, где космическое, звуча, переходит в человеческое, человеческое жаждет выйти в космическое, да, тоскуя, бросается в космическое, —тогда можно именно в музыкальном, через Мистерию, разыгрывающуюся между областями терции и квинты в мажоре, пережить нечто от того, что как внутренне человеческое желает выйти в космическое.
     И если удастся сначала дать зазвучать в септимах-диссонансах жизни в космосе, где септимы-диссонансы говорят как то, что человек может, ощущая, пережить в космосе, когда он находится на пути в различные области духа, и если удастся септимам-диссонансам дать воспарить, унестись так, что они прямо через свое воспарение, рассеяние воспримут нечто определенное, тогда септимы-диссонансы получат, наконец, в воспарении, в рассеянии нечто такое, что представляется музыкальному переживанию как музыкальный небосвод.
     А если затем человек найдет — после того, как для него в переживании мажора уже интимно наметились черты переживания минора, — если он затем найдет в этом воспарении септим-диссонансов, в этом самообразовании септим-диссонансов в некое целое, которое в своей целостности становится почти гармоническим, становится почти консонирующим, созвучным, поскольку оно воспаряет, — если в этом человек обретет возможность в интенсивном миноре выступить из септим-диссонансов, из почти гармонического воспарения септим-диссонансов, найти путь назад в область квинты в миноре, а оттуда пронизать область квинты областью минорных терций, — тогда на этом пути человек породит переживание инкарнации, и именно инкарнации Христа.
     Ибо человек сможет найти в этом чувствовании вне себя, в этой по отношению к космическим ощущениям лишь видимо диссонирующей области септимы, которую он формирует в небосвод, когда он как бы имеет следующее: если он постиг это в ощущении, а затем указанным образом вернулся назад и нашел как бы в зародыше-облике минорных терций-консонансов возможность представить инкарнацию как нечто музыкальное, тогда, —возвращаясь снова в этой области к мажору, из этого музыкального образования может зазвучать Hallelujah Христу, зазвучать чисто музыкально, лишь из образования звуков. Тогда внутри звуковых образований, в таком формировании звуков человек наворожит непосредственно сверхчувственное, данное музыкальному ощущению.
     Импульс Христа может быть найден в музыкальном. И то растворение симфонического, в котором больше совсем нет музыкального, совсем уже не музыкального, что имеет место у Бетховена, может быть снова возвращено к господству действительно космического в музыкальном элементе.
     Из определенной узости и, я бы сказал, из определенной традиционной ограниченности это все же пытался сделать Брукнер. Но то, как он в этом застрял, выявляет именно симфоническое наследие, где, с одной стороны, оно выступает удивительно, а с другой — в предосязании себя (Sich-vor-tasten) через собственный музыкальный элемент, и при этом в неспособности прийти к полному переживанию этого музыкального элемента, который можно пережить только тем образом, о котором я говорил, когда человек движется вперед в чисто музыкальном и в музыкальном находит квинтэссенцию, сущностное, которое может наколдовывать в звуках мир. ... Однажды дело может прийти к тому, —это зависит только от людей, —дело может прийти к тому, что именно в музыкальном Импульс Христа в истинном облике выступит также и во внешнем откровении. ... И может даже случиться так, что содержание Антропософии однажды как в эхо зазвучит из музыкального, как если бы это эхо было решением христологической загадки". 243 (11)


     Перейти к данному разделу энциклопедии

  


     604
. Греки ощущали, как дух живет во всем чувственном, как чувственное является откровением духовного. Этот процесс внутреннего осознания Рафаэль вынес вовне. Мы как бы начинаем ощущать, как некогда мыслили Платон и Аристотель. Что греки мыслили обрамленным в облик, мы теперь видим внутренне прочувствованным. "Внутренние стремления и настроение борьбы, через которые прошло человечество, мы видим наколдованным с греческим художественным настроением, в духе греческих обликов и красоты на стенах папского дворца. Представление греков о том, как боги действуют на мир, выражено в статуях. Как переживали это люди, доходя до основ вещей, встает перед нами в картине, названной "Афинская школа". Как человеческая душа научилась созерцать греческих богов, выступает перед нами в изумительном новом изображении богов Гомера в картине "Парнас". Это не боги "Илиады и Одиссеи", но боги, какими их созерцает душа, прошедшая уже через эпоху внутреннего осмысления". 62, с. 313-14


     Перейти к данному разделу энциклопедии

  


     609
. Искусство Южной Европы и в периоды расцвета, и в периоды упадка говорило "к человеческой фантазии, которая жила в южной душе с присущим ей оттенком сангвинического темперамента... христианские представления и идеи в этой южной душе прежде всего внесены в жизнь фантазии и фантазией рождены художественно". Северное искусство говорит к душевному элементу ощущения. В Христианстве живет душевный, морально-религиозный импульс, и он не вошел в импульс фантазии южного искусства, достигшего в Ренессансе головокружительных высот. В Средней Европе в ХII-ХIII вв. существовало стремление понять историю страданий Господних, усвоить ее собственной душой, сердцем; далее — в ХIII-ХVI вв. начинает преобладать стремление спокойно перерабатывать в душе усвоенное прежде, дать ему художественное выражение. На севере, в Средней Европе, жило стремление углубляться во внутреннее души. Стоит лишь сравнить, например, Рафаэля с Ван-Эйком. Что рисовал Рафаэль, он поднимал над человеческим; Ван Эйк входит в человека, в его ощущения и там овладевает человеческой душой, давая ей затем отразиться вовне, в выражении лица и в проч. Все это, кроме того, соткано с народным характером, с народной душой, протестующей против романизма. "Лютер, придя в Рим, увидел не головокружительные высоты, а моральное падение Рима". 292 (4)


     Перейти к данному разделу энциклопедии

  


     227
. "Если бы греческие школы философии не были закрыты — но это не порицание, — то мы получили бы живого Платона, а не того мертвого Платона, которого вынес Ренессанс, не платонизм нового времени, представляющий собой ужасное непонимание действительно живого Платона". 162(6)


     Перейти к данному разделу энциклопедии

  


     1263
. "Выступили Гус, Виклиф и др. — личности, в которых ярче всего излучалась сущность души соз­нательной, которые обладали душевной настроенностью, связывавшей их с силами Михаэля столь крепко, как это должно наступить для других лишь через столетия. Следуя призыву Михаэля в своем сердце, они проявляли зрелость души сознательной, возносясь к постижению глубоких религиозных тайн. Они чувствова­ли, что интеллектуальность, подымавшаяся вместе с душой сознательной, должна быть способна включить в область своих идей то, что в древние времена достигалось через имагинацию. ... Глубоко заглядываешь в характерное того времени, рассматривая кардинала Николая Кузанского. Его личность — как бы веха вре­мени. ... Это та личность, которая в собственной душевной жизни, ощущая нарушение Михаэлем космическо­го равновесия, интуитивно хотела как можно больше способствовать тому, чтобы это нарушение направ­лялось на благо человечества".
     "Истинное розенкрейцерство, безусловно, лежит на линии действия миссии Михаэля. Оно помогало на Зе­мле осуществлению того, что Михаэль как свою духовную работу хотел подготовить для позднейшей эпохи". "В начинающейся эпохе души сознательной эмансипированная в человеке интеллектуальность хочет исследовать истины верований и культа. Благодаря этому должна поколебаться человеческая душевная жизнь. Сущностное, которое раньше переживалось душевно, хотят доказать логически. Содержание культа, которое должно было постигаться в имагинациях, хотят понять логическим умозаключением и даже оформить его согласно послед­нему.
     Все это связано с тем, что Михаэль при всех обстоятельствах хочет избежать всякого соприкосновения с современным земным миром, в который человек должен вступить. Но тем не менее, Михаэль должен и далее направлять в человеке космическую интеллигенцию, которой он управлял в прошлом. Поэто­му, благодаря силам Михаэля, возникает необходимость для поступательного развития Вселенной нарушить космическое равновесие.
     Миссия Михаэля облегчается тем, что некоторые лица — истинные розенкрейцеры — так устраивают свою внешнюю земную жизнь, что она ничем не воздействует на их внутреннюю душевную жизнь. Поэтому в своем внутреннем они могут образовывать силы, которыми они в духовном действуют совместно с Михаэлем, не подвергая Его опасности запутаться в современном земном свершении, на что Он никак не мог бы пойти".
     "Вплоть до XIX в. лучшие люди в различных областях европейской духовной жизни всячески развивали идеи — исторические, естественнонаучные, философские, мистические, — являющие собой стремление найти человека в том, что является ставшим интеллектуалистическим мировоззрением.
    
Ренессанс, духовное возрождение, гуманизм торопятся, даже рвутся к духовности в том направлении, в каком ее не найти, а в том направлении, где ее надо было искать, там царят бессилие, иллюзия, оглушенность. При этом повсюду в искусстве, в познании силы Михаэля прорываются в человека, но еще не в оживающие силы души сознательной. Возникает шатание духовной жизни. Михаэль обращает все силы в космическом развитии назад, дабы ему достало власти удержать в равновесии под ногами дракона. И как раз при этом напряжении сил Михаэля возникают великие творении Ренессанса. Но они — лишь обновление через Миха­эля того, что присуще душе рассудочной, или душе характера, а не действие новых душевных сил.
     Можно видеть Михаэля, исполненного заботы: в состоянии ли он длительно побеждать дракона? ... Миха­эль видит, как наблюдается природа и как из того, что называют "законом природы", хотят создать образ человека. Он видит, как представляют себе: данное свойство животного становится все совершеннее, та или иная связь органов становится гармоничнее и якобы благодаря этому "возникает" человек. Но перед духовным взором Михаэля человека не возникает, ибо то, что мыслится в усовершенствовании, в гармониза­ции, именно только мыслится; никто не может видеть, что это также и осуществляется в действительности, ибо такого нигде не происходит. ... Сила души сознательной действенна в теле, но она еще не хочет войти в душу, — так приблизительно слышится инспирация, произносимая в тревожной заботе Михаэлем. Не придаст ли сила иллюзии в человеке такую мощь дракону, что Михаэлю, станет невозможно удержать равновесие?
     Другие личности с более внутренне-художественной силой стараются почувствовать единство природы и человека. Мощно звучат слова Гете, когда он в прекрасной книге характеризует деятельность Винкельмана: "Когда здоровая природа человека действует как целое, когда он чувствует себя в мире как в великом, прекрасном, достойном и ценном целом, когда гармоническое удовольствие дает ему чистый, свободный восторг, — тогда Вселенная, если бы она смогла ощущать саму себя как достигшую цели, возликовала бы и восхитилась вершиной своего собственного становления и сущности". В этих словах Гете звучит то, что огненной духовностью зажигало Лессинга, что одушевляло в Гердере его широкий взгляд на мир. И все соб­ственное творчество Гете есть как бы всестороннее откровение этих его слов. Шиллер в "Эстетических письмах" изобразил идеального человека, который так, как это звучит в словах Гете, несет в себе Вселенную и осуществляет это в социальном единении с другими людьми. Но откуда берет начало этот образ человека? Он светит как утреннее Солнце над весенней землей. Но в человеческое ощущение он попал из наблюдений над человеком Греции. Люди берегли его сильным внутренним импульсом Михаэля; но оформить этот импульс они могли, лишь погружаясь взглядом души в прошлое. Желая пережить человека, Гете ведь ощущал сильнейшие конфликты с душой сознательной. Он искал его в философии Спинозы: во время итальян­ского путешествия, заглянув в греческую сущность, он, как ему казалось, по-настоящему почуял его. И от души сознательной, устремившейся к Спинозе, он все-таки, в конце-концов, поспешил к уже гаснувшей душе рассудочной, или характера (наследие Греции). Он смог лишь безгранично много перенести от души рассудочной в душу сознательную в своем широком воззрении на природу.
     Михаэль смотрит серьезно и на это искание человека. Правда, в человеческое духовное развитие входит то, что ему соответствует; это тот человек, который некогда созерцал сущностно-разумное, когда оно еще из космоса управлялось Михаэлем. Но если бы этим не завладела одухотворенная сила души сознатель­ной, оно должно было бы под конец выпасть из сферы действия Михаэля и подпасть силе Люцифера. Возмож­ность для Люцифера одержать верх при колебании космически-духовного равновесия составляет другую тре­вожную заботу в жизни Михаэля. Подготовление Михаэлем к концу XIX века своей миссии протекает космчески трагично. Внизу, на Земле, часто господствует полное удовлетворение тем, как действует (существующий) образ природы; в области, где действует Михаэль, царит трагизм по поводу препятствий, мешающих (людям) проникнуться (истинным) образом человека. Раньше в сиянии Солнца, в блеске утренней зари, в мерцании звезд жила строгая одухотворенная любовь Михаэля; теперь эта любовь более всего окрашена великим страданием от созерцания человечества. Положение Михаэля в космосе стало трагически трудным, но в то же время и требовавшим разрешения как раз в отрезке времени, предшествовавшем его земной миссии. Люди могли удержать интеллигенцию лишь в области тела, а в нем — лишь в области внешних чувств. Поэтому, с одной стороны, они не понимали ничего, кроме того, что им го­ворили внешние чувства: природа стала полем чувственного откровения; но это откровение мыслилось совер­шенно материально. В формах природы уже не воспринимали больше творения Божественно-духовного, а неч­то лишенное духа, о чем все же утверждают, что оно порождает духовное, в котором живет человек. С дру­гой стороны, люди хотели воспринимать из мира духа лишь то, о чем говорили исторические свидетельства. Созерцание духом прошлого запрещалось столь же решительно, как и созерцание настоящего.
     В душе человека жило еще только то, что шло из области современного, куда не вступает Михаэль. Че­ловек был рад стоять на "твердой" почве. И он думал, что обладает ею, поскольку в природе ничего не ис­кал теми мыслями, в которых боялся произвола фантазии. Однако Михаэлю это не доставляло никакой радо­сти; он должен был по ту сторону человека, в своей собственной области вести борьбу против Люцифера и Аримана. Это создавало большую, полную трагизма, трудность, ибо Люцифер тем легче подходит к челове­ку, чем больше Михаэль, который тоже охраняет прошлое, должен держаться вдали от человека. Итак, в ду­ховном мире, непосредственно граничащем с Землей, разыгралась жестокая битва Михаэля с Ариманом и Лю­цифером за человека, который в это время на Земле сам душевно действовал против целительного в своем развитии.
     Все это, конечно, имеет значение для духовной жизни Европы и Америки; о жизни Азии нужно было бы говорить иначе".
     "Миссия Михаэля такова, что она в космическом становлении человечества повторяется в ритмической последовательности. В своем благотворном действии на земное человечество она неоднократно повторялась перед Мистерией Голгофы. Тогда она была связана со всем тем, что внеземная еще сила Христа действенно должна была явить в откровении Земле для развития человечества. После Мистерии Голгофы она служит тому, что должно произойти через Христа в земном человечестве. В своих повторениях она выступает в из­мененной и развивающейся дальше форме, но именно в повторениях.
     В противоположность этому Мистерия Голгофы есть всеобъемлющее космическое событие, совершившееся лишь однажды в ходе всего космического развития человечества". 26(131-139)


     Перейти к данному разделу энциклопедии

  

  Оглавление          Именной указатель Предметный указатель    Наверх
Loading


      Рейтинг SunHome.ru    Рейтинг@Mail.ru