508. "Душа, жившая в Гете, некогда принадлежала к посвященным Египта, затем жила в Греции и была там скульптором и одновременно учеником философии; затем следует воплощение — вероятно только одно — между греческим и последним, как Гете, которого я пока не смог найти". 144(4)

     509. "Поставив себе вопрос: какая существует связь между гетеанизмом и лютеранством? — получаешь знаменательный ответ: никакой! — Между ними не существует никакой связи! Правда, внешне Гете занимался и Лютером, занимался внешне и католицизмом, но ... во всем его развитии для него не было ничего более безразличного, чем быть католиком или протестантом. ... К этому факту можно прибавить и другой: Гердер был пастором. ...Но кто читает его труды, тот и о Гердере может сказать, что внешне, как пастор, он, конечно, знал и внешне содержал в себе много от Лютера, но настроенность его ума, его мышления даже самым отдаленным образом не связана с лютеранством, хотя он и вырос полностью в лютеранстве". 185(7)

     511. "Эф.тело отделяется от души как род второго трупа. Но благодаря импульсу Христа, Который действует в Мистерии Голгофы, тело это не совсем растворяется, а сохраняется до известной степени. И... если есть вера, что Гете воскрес в эф.теле, то в изучающем Гете оживают все его понятия и представления. Тогда Гете вырисовывается не таким, каким он был в свое время, а каким является сейчас". 175(15)

     518. В 7 лет Гете сооружает языческий алтарь, но не христианский. "Ибо Гете, как истинный представитель 5-ой послеатлантической эпохи, целиком стоит внутри ее, и она для него есть ожидание". Что он не остался язычником, свидетельствует его морфология растений и учение о цвете. Ожиданием дышит его "Сказка о зеленой Змее и прекрасной Лилии". Как Платон, определив Божественное как добро, указал на Мистерию Голгофы, так Гете своей "Сказкой" указывает на новое понимание Мистерии Голгофы. 188(5)

     534. "В то время, когда Кальдерон писал своего "Киприануса", должно было отчетливо быть сказано: здесь, в земной жизни, вы не найдете Божественно-духовного. Вы должны сначала умереть, вы должны пройти через смерть, чтобы найти Божественно-духовное, найти спасение, избавление, которое можно обрести через Христа. Человек тогда был далеко от понимания Мистерии Голгофы, через которую Христос низошел на Землю. ... Гете уже чувствовал необходимость того, чтобы Фауст мог здесь, на земле, найти спасение. Гете должен был поставить вопрос: как Фаусту найти оправдание слов Павла: "не я, но Христос во мне"? Гете должен бы был прийти к тому, чтобы его Фауст вместо: "На свободной Земле с свободным быть народом", сказал бы: "На свободной Земле с Христом в душе людей в земной жизни к духу вести", — так должен был Гете дать высказаться своему Фаусту. Гете, естественно, честен; он этого не говорит, поскольку еще не понимает этого. Но он стремится это понять. Гете стремится к тому, что может исполниться лишь тогда, когда будет сказано: познай человека через имагинацию, инспирацию, интуицию. — А поскольку это так, то приближающийся к Гете получает чувство, что борьба, стремление Гете представляют собой нечто большее, чем все то другое, что перешло в современную цивилизацию". 210(10)

     565. "В своей юности он часто обращался к Спинозе и даже утверждал, что этот философ производил на него "умиротворяющее воздействие". Это влияние строилось на том, что Спиноза рассматривал Вселенную как великое единство, из которого он выводил необходимость всего отдельного. Но когда Гете вникал в самое содержание философии Спинозы, то чувствовал, что она остается чуждой ему". Однако, — признавался он, — я не думаю, что мог бы подписаться под всеми его работами и подойти к ним буквально. Ибо я уже давно со всей определенностью установил, что никто не понимает другого, что никто не употребляет одних и тех же слов, что каждый думает по-своему, что какая-либо беседа или чтение вызывает у разных лиц различные ассоциации мыслей"; и можно вполне доверять автору "Вертера" и "Фауста" в том, что он, глубоко проникнутый этими недоразумениями, не огражден и сам от некоторой темноты, не дающей в полной мере понять того человека, который, "как ученик Декарта, благодаря математической и раввинской культуре поднялся на такую вершину мышления, которая до сих пор остается целью всех спекулятивных усилий". Не то, что Спиноза был учеником Декарта, и не то, что он через "математическую и раввинскую культуру" поднялся на вершину мышления, составляло для Гете элемент, который он не мог усвоить, но — его чуждый деятельности, чисто логический способ познания. Гете не мог предаться чистым, свободным от опыта мыслям, так как ему представлялось невозможным отделять мышление от единой действительности. Он не хотел простым логическим способом нанизывать мысли одну за другой. Подобная мыслительная активность казалась ему отклонением от истинной действительности. Чтобы прийти к идее, он должен был погрузиться духом в опыт. Взаимодействие идеи и восприятия было для него духовным дыхательным циклом". 6(4)