Спасибо за интересную ссылку.
Я так понял этот отрывок из лекции Штейнера, что дело не в том, что восприятие человека со временем так изменится, что Импульс Христа будет явлен в музыкальном, а в том, что еще не написана симфония, в которой экзотерически, т.е. для всех открыто, будет явлен импульс Христа.
Если я Вас правильно понял, Вы считаете, что сейчас такого воздействия от произведения, соответствующего требованиям из лекции Штейнера переживаться не будет?
Возможно, здесь "сложности перевода": перевод С. Шнитцера несколько отличается от того, что приводите Вы.
Привожу весь отрывок, возможно, найдутся дерзновенные подступиться к этой задаче!
Из лекции 22 августа 1924 г. GA243
Но как раз высочайшее в человеческом развитии - вхождение образа Христа, животворящего и духоносного, - выраженное в удивительном искусстве художников Ренессанса и предшествовавшей эпохи, в грядущем должно быть обретено в музыке. Сейчас ощущается стремление к этому. Такое стремление жило в Рихарде Вагнере. Это стремление, в конечном счете, привело Рихарда Вагнера к написанию его «Парсифаля». Но в «Парсифале» - в том, что связано с волшебным явлением Импульса Христа в чувственно-физическом мире (в тех местах, где опера стремится сильнее всего проявить христианское начало), - встречаются всего лишь символические знамения: например, появляется голубь. Причастие представлено символически. Музыка не отражает того, что явлено Импульсом Христа в космосе и на Земле. Но музыка способна выразить в звуках этот Импульс Христа – в своих формообразующих звуках, в воодушевленных, одухотворенных звуках. Если бы музыка могла быть инспирирована антропософской духовной наукой, она обрела бы необходимую выразительность, дабы чисто художественными, эмоционально артистическими средствами воплотить в симфоническом звучании содержание космическо-теллурического Импульса Христа.
Для этого достаточно внутренне погрузиться в медитативное переживание интервала терции в мажоре – вплоть до возникновения мистических ощущений.
Они переживаются как нечто всецело заключенное во внутреннем человека. Переходя затем в мажоре к интервалу квинты, мы ощущаем в нем нечто окутывающее или обволакивающее – нечто уводящее к той границе между человеческим и космическим, где звучание комического проникает в человеческое, а человеческое томится по космическому и, алкая, устремляется к нему. Тогда именно в музыкальном элементе можно пережить – благодаря той Мистерии, которая разыгрывается в мажоре между интервалами терции и квинты, - как внутреннее человека устремляется к космическому. Кгда удается воспринять звучание космической жизни в диссонансе септимы, причем этот диссонанс септимы возвещает о том, что человек эмоционально может пережить в космосе, находясь на пути к различным духовным регионам. И когда удается прийти к исчезновению диссонанса септимы, от именно благодаря такому исчезновению возникает нечто совершенно определенное – само исчезновение диссонанса септимы приводит к тому, что для музыкального переживания выступает что-то вроде музыкального небосвода.
И если удастся, как было указано, воспринять в мажоре приглушенное минорное преживание (диссонанс септимы), а затем в исчезновении этого диссонанса (в этом преобразовании диссонанса септимы в нечто монолитное, отчасти гармоническое, отчасти консонантное ввиду исчезновения) изыскать возможность в интенсивном миноре выйти за пределы диссонанса септимы, за пределы этого почти гармонического исчезновения диссонансов септим, если суметь вернуться в миноре к интервалу квинты и, исходя из него, пронизать интервал квинты минорным интервалом терции, то на этом пути подготавливается переживание – музыкальное переживание – Инкарнации, и именно Инкарнации Христа.
Вживаясь в космическое чувство по отношению ко всего лишь кажущемуся диссонирующим интервалу септимы, который трансформируется в своего рода небосвод (сама октава как бы находится на заднем плане, хотя это и не совсем точно), человек затем возвращается указанным образом назад и убеждается, что в консолидирующей терции в миноре в виде зародыша заложена возможность явить на музыкальном уровне Инкарнацию. Тогда при повторном возвращении к мажору из этого музыкального формообразования – чисто музыкального, составленного исключительно из игры звуков – прозвучит Христово «Аллилуйя». И тогда в самом сочетании звуком для музыкального восприятия будет чудесным образом непосредственно явлено сверхчувственное.
Импульс Христа может быть обретен в сфере музыки. А то претворение симфонического в совсем уже не музыкальный элемент, которое встречается у Бетховена [по всей видимости имеется в виду ода Шиллера «К радости» в финале Девятой симфонии Бетховена], может снова быть приведено к поистине космическому господству этого музыкального элемента. Это пытался – в противовес определенной узости или, если можно так выразиться, определенной профессиональной ограниченности – осуществить Брукнер. А насколько ему все же не удалось преодолеть эту ограниченность, видно как раз из его посмертной симфонии [девятая] с ее поразительными достижениями, но вместе с тем с поиском вслепую собственно музыкального элемента; с ее неспособностьюк полноте переживания этого музыкального элемента, доступного только тогда, когда указанным образом движутся в чисто музыкальном и в его пределах находят то сущностное, что способно в звуках чудесным образом воплотить целый мир.
И если человечество не придет к окончательному упадку, то в грядущем благодаря антропософской инспирации наверняка возникнет то, на что я указываю. И однажды люди придут к тому, - ведь это зависит исключительно от самого человека, - что именно в сфере музыки экзотерически будет явлен Импульс Христа в его истинном облике.
