ДВЕНАДЦАТАЯ ЛЕКЦИЯ
1 ноября 1915
Человек в атлантическую и лемурийскую эпохи и его учителя, лунные существа - Знание о скрытых природных законах в то время. - Новое знание о природе в связи с развитием свободной воли. - Декадентские остатки древней оккультной химии, например, в Тибете. – Необходимость познания Люцифера и Аримана и проникновение Христа в «я». – Познавательные понятия и жизненные понятия. – Из письма Петрарки к Боккаччо о знании и вере. – Из поэмы «Агасфер» Юлиуса Мозенса. – Истинные поиски Христа посредством духовной науки.
Вчера мы говорили о великой польской драме «Инфернальная комедия» Красинского, и подчеркивали особенное значение этой драмы. Можно было бы сказать, она поистине вынесена в мир как результат диалога с духами общечеловеческой эволюции, которые в середине 19 столетия говорили с теми, кто хотел их слышать.
Давайте на какое-то время зафиксируем мысль, к которой мы можем придти, видя, как во внешнюю литературную культуру проникает то, что живёт глубоко внутри общечеловеческой эволюции. Мы должны сказать: как на примере «Маха гуру», так и на примере «Инфернальной комедии», - мы могли бы привести ещё много подобных примеров, но я избрал только два наиболее заметных, - мы видим, что за кулисами внешних мировых событий, в культурном человечестве разыгрывается нечто исполненное значения. Мы должны были из столь многих источников всё снова и снова приводить то, что должно направлять наши ощущения к тому великому моменту мировой эволюции, в котором мы стоим. К моменту, который делает необходимым прислушиваться к тому, что как нечто новое должно вступить в общечеловеческую эволюцию, причём должно вступить при содействии человеческих душ, которые смогли это понять. Можно использовать разные выражения, чтобы характеризовать важность данного момента; однако необходимо сказать одно только это, и уже этого одного будет достаточно, чтобы познакомиться со значением данного момента.
В древности человечество получило древнейшее наследие великой мудрости, которое состояло в атавистическом ясновидении и в познаниях, достигнутых атавистическим способом. Однако это древнее наследие, можно сказать, погрузилось в сумерки; возникла, - особенно развиваясь на протяжении примерно трех столетий до наивысшего пункта в 19 столетии, - материалистическая приливная волна. Она полностью перекрыла все возможности, взирать в духовный мир. Некий новый путь новым образом поднимает туда снова в духовной науке. Я часто подчеркивал, как затем это развитие входит в человеческие души само собой разумеющимся образом. Сегодня дело ещё обстоит так, что души должны учиться, в своём подавляющем большинстве должны учиться тому, что существуют повторные земные жизни. Однако я часто в своих речах говорил о том, что души, живущие сейчас, когда они будут воплощены снова, будут по большей части своей не только на основе теории знать о том, что существуют повторные земные жизни. Нет, этим душам придётся жить в такое время, когда естественным, природным образом будет распространено знание о том, что есть повторные земные жизни. Как сейчас человеческие души естественным, природным образом вспоминают о том, что было вплоть до известного момента их детства, как из детства всё снова и снова поднимаются мысли, так когда-то естественным образом будет так, что человеческие души, исходя из своего внутреннего мира будут иметь исполненное жизни впечатление: мы часто существовали в прошлом. – Как от других, примитивных стадий человеческой жизни человеческие души развивались до сегодняшней стадии, так будут они развиваться к этой стадии. Для этого нет надобности, чтобы что-то происходило, это наступит и так. Но что, всё же, должно произойти, так это следующее.
По необходимости души, которые, не пройдя обучение в духовной науке, будут умирать и снова приходить к новой жизни. Будучи необученными посредством духовной науки, они не будут знать, как им отнестись к впечатлению о повторных земных жизнях, которое будет подниматься из их внутреннего мира. Из-за того, что такое впечатление будет как бы выталкиваться наружу из их внутреннего мира, они будут относиться к этому с отчаянием. Ибо постичь то, что поднимается в душе, как внутреннее впечатление, можно будет лишь посредством некоторых мыслей; а мысли, которые необходимы, чтобы понять, что же это естественным образом поднимается, - являются мыслями духовной науки. Ведь мысли духовной науки должны сделать для нас понятным весь путь «я», они должны показать нам, каким образом это «я» содержится в человеке. Лишь обладая силой этих мыслей, можно будет понять то впечатление, которое приходит само по себе, и от которого будут оставаться воспоминания.
Однако понимание этого воспоминания должно быть уже с настоящего времени заложено посредством духовной науки; им необходимо обладать для познания закономерностей, связей «я». Те, кто сегодня не обладают этим пониманием, смогут лишь сказать, когда в них поднимутся эти воспоминания: я не понимаю себя! - В будущем это будет чем-то страшным, когда люди в отчаянии должны будут восклицать: я не понимаю себя! – Итак, попытаемся правильно понять: то, что должно придти, - чтобы при этом человеческие души не впадали в отчаяние, - может быть объяснено таким образом, чтобы человеческие души обретали познание об этом. Так что, если «я» идущее от инкарнации к инкарнации в будущем заявит человеку о себе, - то есть при нашем перевоплощении в будущем, - он должен будет иметь возможность понять это «я». Люди будут понимать его, если они в своих душах работали над мыслями духовной науки.
Это «я», ради полного понимания которого и произошла Мистерия Голгофы, - это «я» не может быть понято посредством того, что каждый сохранит в своей душе священные чувства, – как я вчера характеризовал это на примере польского графа, - пусть даже они относятся к событию Мистерии Голгофы: это чувства прошлого. С таким образом мыслей исторически можно принимать Мистерию Голгофы, но действительно понять Мистерию Голгофы таким образом нельзя. Мистерию Голгофы в её истинности можно понять лишь тогда, если осуществится изречение: «Не я, но Христос во мне!». Только тогда окажется возможным, что для людей не останется не услышанным Христос, в его живом продолжающемся действии в пределах земного развития. Услышать Его можно будет благодаря тому, что в числе своих инспираций должна сказать духовная наука. Никакие ощущения, чувства, стремящиеся соединиться с воспоминаниями, не смогут повести человечество будущего навстречу благу. Но человечество будущего может быть подвигнуто даже не людьми современности, склонными к насилию, насильниками, как мы это характеризовали вчера, ибо эти властные люди, насильники, хотя и приводят в действие своё «я», но не дают действовать Христу в «я». Это глубокая загадка, которая ясно выступает нам навстречу в польской поэме.
Так стоят по отношению друг к другу эти две личности, одна из которых имеет Христа по традиции, по преданию, благодаря истории, но рискует тем, что отпадет от Него. А то, что изживает себя вокруг него в жене и в ребенке, впадает в атавистическую связь с духовным миром. Тем самым высказывается большая опасность для нашего времени: те, кто не желает на новом уровне принять познание о связи человечества с духовным миром, даже если они и чувствуют его в себе, исключаются из правомерной связи с этим духовным миром, в котором помещаются их человеческие члены. Человечество должно будет распасться на тех, кто, как граф должен будет отчаяться в прошлом и умереть, и таких, кто как жена и ребенок атавистическим образом поднимаются в духовный мир, тех, кто вступает в духовный мир без того, чтобы обрести свой настоящий, человеческий центр тяжести, поскольку в действительности они не приняли Христа в свой внутренний мир. Так чего же не развили в полной мере члены семьи графа? Они не полностью развили своё «я». Они, в сущности, являются остатками тех времен, которые в правомерном развитии человечества уже истекли с Мистерии Голгофы, а в особенности в последние столетия. Они являются остатками древности, когда «я» ещё не полностью охватывало человека; отсутствие «я» у людей, которые, поскольку они не смогли принять Христа в своё «я», не позволяло им полностью развиваться с достаточной интенсивностью, и они потеряли Христа. Им противостоит властный человек, насильник, который выработал «я», который несёт его в себе со всей интенсивностью, без того, чтобы воспринять Христа в это «я»; он хочет сделать мир счастливым, но не может. Прекрасным, величественным образом возвышает себя перед смертью этот властный человек, исходя из визионерства, - которого он не понимает, как не понимает он и того, как человек может предать себя смерти, - не понимает выражения: «Ты победил, галилеянин!» Это означает, что для тех, кто, хотя и овладели своим «я», но не приняли в это «я» Христа, существует лишь один момент, когда они могут вступить в отношения с Христом: момент, когда они из этого мира вступают в другой мир. Но поскольку Христос из того, другого мира пришел в этот мир, чтобы обрести человеческие сердца в этом мире, они должны потерять Христа, когда они после момента смерти приходят в другой мир. Все глубинные импульсы нашего времени лежат в такой сфере, которая направлена к чему-то поистине величественному, я мог бы сказать, целенаправленна.
Теперь, однако, нам следует несколько дальше вникнуть в те вещи, которые хотя и известны нам, но которые мы должны рассматривать в известной связи, если мы хотим понять их полностью в смысле нашего времени. Как мы знаем, всю земную эволюцию мы разделили на время до Мистерии Голгофы и время после Мистерии Голгофы. Мы знаем, что перед Мистерией Голгофы в человеческой душе действовали те духи, которых следует обозначить как люциферических и ариманических духов. Если мы обращаем внимание именно на время перед Мистерией Голгофы, нам должно стать совершенно ясно, что невозможно обойтись глупыми речами о том, что мы не хотим иметь дело ни с Люцифером, ни с Ариманом. Ибо и Люцифер, и Ариман были допущены правомерно и поступательно развивающимися духовными существами, для того, чтобы Люцифер и Ариман соответствующим образом вторгались в человеческое земное развитие.
Мы знаем, что имеются духовные существа, которые, собственно, стоят выше, чем люди; эти существа в течение лунного развития не достигли тех высот, которые они могли достигнуть, но, несмотря на это, они стоят выше, чем люди. Так что, если мы обращаем внимание на связи люциферических и ариманических существ, мы сможем лучше понять то, что называют древней мудростью земного развития. Например, древняя мудрость, которая в лемурийскую эпоху использовалась неправильно, которой злоупотребляли, и которая погибла вместе с Лемурией; эта мудрость затем в атлантическую эпоху тоже употреблялась неправильно, и эти злоупотребления привели к крушению, гибели Атлантиды. Что же там переживалось среди людей? Что там, в сущности, происходило? Мы слишком абстрактно обозначаем то, что там было, если скажем только: там существовала великая мудрость, которой злоупотребляли черномагическим образом, - определенного представления мы так не получим. Давайте рассмотрим пример, как приобреталась эта мудрость в последние времена лемурийской эпохи. Откуда приходила эта мудрость?
С земной эволюцией человека были связаны также и такие духовные существа, которые во время лунного времени не развились полностью, но которые, тем не менее, стояли выше, чем человек. Человек уже существовал здесь, но, как вы можете себе представить, в своём крайнем, наиболее примитивном состоянии. Всё, что развил человек позднее в атлантическую или лемурийскую эпохи, ещё не существовало, это люди развили лишь позднее. Тогда, в лемурийскую эпоху, человек, выступая в своём человеческом качестве, был в целом неразумен, не обладал интеллектом, ибо этот интеллект должен был лишь постепенно раскрыться в нём в течение земного развития. Он был примитивен в своих волеизъявлениях и поступках, примитивен в своём душевном развитии, полностью подобен ребенку. Если бы случилось так, что от людей оставались бы только тела со всеми их высшими членами, которые были развиты правомерно и поступательно развившимися существами высших иерархий, то такие люди в то время не смогли бы развить ничего особенного в смысле превосходной мудрости. Однако этого не случилось, но именно в эту лемурийскую эпоху развилась высшая мудрость, совершенно исключительная мудрость. Так, например, среди этих примитивных людей тогда распространились знания, как надо правильно воспитывать ребенка от рождения до седьмого года жизни, чтобы благодаря некоторой метаморфозе его эфирного тела, которое возвратным образом действовало на головной мозг, мог бы возникнуть исключительно разумный человек. Заметьте: сегодня надо применять основательные педагогические средства, если из ребенка хотят сделать умного человека, что, как всякому известно, во многих случаях не удаётся. Однако несомненно, что это искусство сегодня целиком и полностью утрачено; благодаря некоторому влиянию на эфирное тело мозга, головной мозг сам препарируется таким образом, что данный человек становится умным. Тут же замечу, что это искусство сегодня тоже больше не употребляется, оно в целом не применяется, так как если бы даже самые примитивные формы этого искусства распространились, этим были бы вызваны страшные злоупотребления.
Вследствие чего такое искусство существовало в лемурийскую эпоху? Оно существовало вследствие того, что существа, не достигшие на древней Луне всей полноты своего развития, но из семи их членов развившие только первые шесть, а седьмой - ещё нет, воплощались в людей, которые в ином случае оставались бы совсем примитивными. Они, эти духовные существа, принимали такие человеческие тела; эти существа на (древней) Луне хотя и были развиты даже выше, чем люди, но не смогли достичь всей высоты своего развития. Итак, эти существа принимали человеческие тела, и трудились со всем своим искусством, которое превышало все человеческие земные знания. Вы можете представить себе, на что было способно такое существо в каком-либо человеческом теле; такое существо развивало шестой член, Жизнедух, причём, таким образом, который был выше человеческих возможностей; они устраивались в тех примитивных человеческих телах, которые были гибки, податливы и мягки. Это были страшные волшебники, очень страшные волшебники!
И опять-таки, что за искусство распространялось в атлантическую эпоху? Это, прежде всего, была мудрость, которую надо было применять, чтобы таланты, которыми обладали предки, чисто наследственным путём переносить к потомкам и умножать их у этих потомков. В этом искусстве опять-таки разбирались недоразвившиеся на (древней) Луне, но развитые выше, чем земные люди, существа лунного времени, Лунной эпохи.(Имеется в виду космос древней Луны - примеч. перев.). Они понимали это искусство во всей его значительности. Я хочу сказать, как если бы некто обладал гением и свойства этого гения при известных обстоятельствах, связанных со звёздными констелляциями и подобными вещами, переносил на потомство, предрасполагая его так, чтобы гениальные духовные свойства не только наследовались, но даже умножались. Надо сказать: эти более высокие существа могли тогда делать нечто грандиозное в человеческих обликах, человеческих формах. Всё это унеслось прочь. Бесконечно многое связано с этим особым искусством. Бесконечно многое связано с этим! Это связано со всеми возможностями наблюдать ход духовного развития, возможностями уметь направлять поток духовности в поток физической наследственности.
Тогда в атлантическую эпоху имелись общества, настоятелями которых были такие существа в человеческом облике, о которых я говорил. Если они хотели, чтобы некая индивидуальность снова пришла на Землю, то помогали её человеческому воплощению тем, что, используя наследственность, вызывали определенные свойства, а затем всё снова и снова подыскивали потомков. Это значит, что дело обстояло так: допустим, такое существо направляло какую-то индивидуальность к какому-то человеческому телу на Земле, так, чтобы она могла существовать в этом человеческом теле.
Рис. 1
Individualitaet - индивидуальность
Menschenleib - человеческое тело
И вот это человеческое тело умирает. Между тем индивидуальность находится в духовном мире, и речь идёт о том, чтобы в составе человеческого рода создать такое человеческое тело, в котором эта индивидуальность могла бы находиться снова. Это человеческое тело должно было быть создано; в некотором смысле той же самой индивидуальности давали тело. Та же самая индивидуальность стала бы, следовательно, раз за разом сохраняться на Земле.
Всё это утрачено, оно должно было стать утраченным, поскольку человечество должно было развиваться так, как мы часто поясняли. Но Ариман проявляет большой интерес к тому, чтобы то, что должно развиваться, то, что должно занять другое место, удержать, действительно удержать в пределах мира.
В нашем общечеловеческом развитии мы имеем бесконечно много из того, - показать это нам может даже поверхностное наблюдение, - что было оправдано в более ранние времена, но оказалось законсервированным в прежнем виде. Дело обстоит так, - как в большом, так и в малом.
Гучков хотел показать нечто такое крупным планом в своём романе «Маха Гуру». Он хотел показать: как выглядит то, что когда-то в древние времени человеческого развития имело значение, то есть в древнюю атлантическую эпоху, когда люди ещё обладали возможностью управлять наследственностью? Как выглядит оно, если оказывается перенесенным в такое время и в такое сообщество, которые хотя и соблюдают традиции, но уже ничего больше не знает о прошлом, кроме некоего освоенного искусства, которое в оккультизме называют оккультной химией? И вот он показывает, как нечто подобное происходит в Тибете. Жречество в Тибете, конечно, не обладает знанием о том, как посредством наследственных соотношений можно создать тело для индивидуальности, относительно которой они верят, что она должна переходить из тела в тело, хотя старые традиции это жречество сохраняет. Тут, следовательно, мы имеем пример, когда то, что имеет место во внешней действительности, исключительно сильно противоречит тому, что должно быть в соответствие с отношениями, которые однажды существовали в эволюции человечества. Насколько всё же действительность в отношении её условий может быть майей! – вот что хочется воскликнуть при чтении «Маха Гуру».
Или нечто другое, мои дорогие друзья. Вы можете считать, что люди в лемурийскую, в атлантическую эпохи ещё не выглядели так, как сегодняшние люди, ибо то, что они тогда развивали внутренне, на душевном уровне, формировало также и их внешний облик. Внешний облик в целом был иным, был мягким, податливым, гибким. Этот облик людей лемурийской и атлантической эпохи не был обезьяноподобным; предки людей, настоящие предки людей не имели обезьяноподобного образа. Я это часто подчеркивал. Дело должно было бы обстоять так, как если бы в мировой эволюции было сделано исключение для тех людей, которые сами о себе писали, будто могут вспомнить, что происходят от обезьян! Однако нам нет сейчас необходимости это исследовать. Итак, люди не выглядели обезьяноподобными; и всё же, если вы представите себе наших детей в ещё большей степени детьми, гораздо, гораздо в большей степени вовлеченными в детство, и проникнутыми природным элементарным началом, излитым в тело, вы, возможно, сможете получить представление о том, как было тогда устроено человеческое тело. Однако вследствие того, - прочтите об этом статьи книги «Из Акаша-Хроники» (том 11 ПС), - что в эти мягкие тела воплощались те существа, которых я описал вам, которые отстали на (древней) Луне, вследствие этого эти тела становились более звероподобными, нежели человекоподобными. Возникали искаженные облики, имеющие даже странные вывихи членов: тут вы имеете дело с происхождением образов Божеств, которые можно обнаружить у отдельных народов. Эти странные фигуры, странные облики, которые имели нечеловеческие лица и чудовищные конечности, происходили от того, что надо было принимать во внимание это взаимодействие воплощенных лунных существ с человеческими телами.
Если бы в атлантическую эпоху были художники и скульпторы, они могли бы зарисовать или изваять эти облики, которые как воплощённые лунные существа жили здесь в человеческих телах. Но в Тибете этого больше не было. Вот почему надо было следовать канону, а в ином случае художники стали бы делать всё это произвольно. Если кто-то отклонялся от канона, не соблюдал канон, но хотел творить по собственной фантазии, он был повинен смерти. Само собой разумеется, можно спросить: а был ли какой-либо смысл в том, что каждого, кто хоть совсем немного изменял облик какого-либо Божества, - как я описывал вам это вчера, - сразу же карали смертью? Имело ли это хоть какой-либо смысл? – Да, в Тибете это больше уже не имело никакого смысла. Но когда-то это имело смысл, ибо когда-то, как вы слышали, эти облики существовали, они были здесь, и если бы их изображали не так, какими оно были, то тем самым уклонялись от того, что было, то есть формировали нечто ложное. Однако ложное, ложь в те древние времена была чем-то значительно более мощным, нежели в настоящее время. Если бы в современности каждый испытывал бы удушье вследствие лжи, которую эта современность высказывает, - нет, лучше уж я не буду высказываться на эту тему, так как полагаю, что страх перед удушьем был бы слишком велик, чтобы люди позволяли себе лгать! Я не допускаю, что люди сейчас были бы удушены ложью, но тогда они действительно испытывали удушье. Дело в том, что мысль, облеченная в слова, имела силу, чтобы формировать воздух в гортани, и, тем самым душить человека. И если бы кто-то неправильно изобразил на Земле такое существо, которое не полностью развилось на (древней) Луне, то был бы удушен при этом: это значит, он бы умер в результате природного процесса.
Так связаны эти вещи. Это означает, что развитие человечества поистине сложно, так что надо проникнуть в духовную науку, если хочешь понять то, что тут существует. Но чтобы правильным образом поставить себя по отношению к тем вещам, которые подступают к нашей душе в связи с мировой эволюцией, необходимо бесстрашно заняться тем, что сообщает духовная наука из духовных миров. Ибо эта духовная наука является в некоторой степени первым импульсом, для того, чтобы человечество в будущем могло идти навстречу подобающему ему развитию. Из моего изложения вы видели, что надо пройти между Сциллой и Харабдой, что в нашу духовную науку должен быть проложен вполне определенный путь, и что относиться к этому надо с глубокой, глубокой серьёзностью. Теперь, не правда ли, мы посредством материалистических методов создали естественную науку. Об её отличительных особенностях я должен буду вести изложение перед вами в течение последних недель и попытаюсь характеризовать её. В последние недели я высказывался перед вами в том смысле, что материалистические методы естествознания действительно вполне оправданы. Но почему тут должны иметь место именно материалистические методы? Мы можем характеризовать эти материалистические методы посредством того, что скажем, - вы это слышали в течение последних недель, - они годятся для того, чтобы раскрыть, снять покров с той настоящей духовности, которая скрыта внутри. – Почему тут должны иметь место именно материалистические методы? Почему сегодня, именно в наше время они существуют здесь?
Видите ли, в наше время прежнее знание о природе должно было погаснуть благодаря новому знанию о природе. Раннее природоведение, более раннее знание о природе должно было погаснуть из-за нового знания о природе. Я отчасти намекал вам на это более раннее знание о природе. Представьте себе, что это было за знание о природе! Посредством вполне определенных мероприятий, которые в древности были упорядочены на научном уровне, какая-либо человеческая голова формировалась гениально, так, что она могла стать инструментом для гениальной души; это означало, что огромное знание, или, опять-таки наследственность направлялась так, что гениальные свойства передавались потомкам. Это знание было даже более ёмким, интенсивным. В тысячах случаев оно превосходило то, что проявляется теперь в эволюционном учении, физике, химии и так далее.
Однако, именно то, древнее знание должно было быть закрыто, занавешено вследствие сегодняшних материалистических методов, которые вполне правомерны, и могут оставаться в чисто физическом поле (исследований). Ибо в то время, когда существовало то высшее знание о природе, которое я характеризовал, человек ещё не был свободным существом, он был только на пути к тому, чтобы постепенно развить свободу. Его направляли, им руководили. Он не был существом свободной воли, и большая часть того, что совершалось для руководства людьми, осуществлялось высшими иерархиями. И лишь отдельные, сбившиеся с пути, те, кто слишком далеко оказались подвинутыми на пути свободы, содействовали погружению в пропасть, способствовали тому, чтобы Атлантида вообще должна была исчезнуть. Но когда воля становилась всё свободнее и свободнее, человек уже не мог выдержать обладания таким знанием.
Сегодня было бы немыслимо обладать таким знанием, какое когда-то было на Земле, поскольку люди имеют свободную волю в той степени, что они сегодня, само собой разумеется, могли бы злоупотреблять ею. Посредством чего эта свободная воля, которой обладают люди, будет направлена по правильному пути? Уже из тех пояснений, которые я делал в последние недели, вы могли бы сделать вывод, что свободная воля будет направлена по правильному пути вследствие того, что человек опирается на естественнонаучные методы, на естественнонаучные методы со всей их строгостью и точностью. С другой стороны, они являются чудесным педагогическим средством для развития свободной воли.
У нас нет никакого повода, чтобы как-либо бороться с сегодняшними естественнонаучными методами, правомерность которых для этого времени мы полностью признаём. И если вы изучите всё, что содержится в наших циклах и книгах, вы найдёте, что всё это противоречит тому, что утверждают отдельные клеветники, как, например, то, будто мы выступаем против естественной науки. Иногда приходится выступать против притязаний некоторых исследователей и природоведов; но против достижений естественной науки в наших трудах ничего обнаружить нельзя. Это полная клевета, если утверждают, что где-либо в наших трудах нечто направлено против естественной науки; у нас не может быть и речи о том, чтобы каким-либо образом выступать против естественной науки. Надо только уяснить себе, что мы сами можем быть атакованы с так называемой естественнонаучной стороны. Тогда, при необходимости, приходится выступать против такой атаки. Однако в сознание настоящих последователей духовной науки должно всё больше и больше проникать то, что мы должны полностью понимать необходимость естественнонаучных методов. Мы должны сохранять в чистоте эти естественнонаучные методы от всевозможных естественнонаучных понятий, например от понятия атома, движения атомов, о которых я говорил вам в последнее время. Это фантазии в естественной науке. Надо подмечать тут разницу.
Надо прилагать усилия к тому, чтобы уяснить себе, когда имеет место настоящее естествознание, а когда – только естественнонаучные фантазии. Как часто сегодня не слышат, когда в науке будто бы утверждается то, или иное, а на самом деле не утверждается ничего; следуют одним только фразам. Никогда ещё слепое признание авторитета не было столь большим, как в настоящее время в естественнонаучной области, где каждый, в сущности, доверяет решение вопроса тому, кому он верит. Смысл Мистерии Голгофы, чтобы в некотором отношении постепенно снова исправить то, - на это указывается так же в Библии, - что пришло в мир через Люцифера: ваши глаза будут открыты и будете различать добро и зло. Что означает: извне различать добро и зло. Но если человек извне воспринимает в мире впечатления, восприятия, ему невозможно принять от мира восприятий нечто иное, нежели эти восприятия.
Рис 2
Wahrnehmungen - восприятия
Ideen - идеи
Как скоро человек начинает размышлять о воспринятом, спекулировать и извлекать из восприятий всевозможные идеи, он находится на пути к тому, чтобы действительно найти в них то, что заложено благодаря Люциферу и Ариману. Идеи должны приходить из духовного мира, и мы должны сначала связать их с восприятиями: тогда эти идеи являются божественными. Тогда они являются божественными, эти идеи! В человеческой жизни должен возникнуть брак между идеями, которые даются человеку из духовности, и тем, что он видит вовне посредством своих органов чувств. Это должно вступить в обоюдную связь в человеческой жизни.
Что имеется тут в виду на научном уровне, вы могли бы увидеть в моём сочинении «Истина и наука». То, что на научном уровне может быть найдено извне, из восприятий как идеи и мысли, покоится на обмане, заблуждении, на обмане, исходящем от Люцифера и Аримана. Но пока эти силы были допущены известным правомерным образом, - ваши глаза откроются, и будете различать добро и зло, что значит, искать идеи во внешнем мире, - пока это было правомерно, то есть до Мистерии Голгофы, пока Люцифер и Ариман были допущены правомерным образом, возразить против этого нечего. Но теперь дело обстоит иначе; теперь в области внешнего проникновения восприятий эти силы стали в большой степени неправомерны.
В середине 19 века это проявилось вследствие особого кризиса. Этот кризис заявил о себе посредством больших, совершенно особенных достижений: например, появился спектральный анализ, который с помощью естественнонаучных методов опровергнул воззрение, будто, глядя на звёзды, мы имеем дело с духовными существами; было показано, что повсюду распространена та же материя, которая находится на Земле. Тем самым устраняется старое смешение идеи с восприятием; такие открытия всё же необходимы, чтобы идеи снова нашли духовный путь в нашу душу. Точно также обстоит дело и с дарвинизмом. Если всего лишь комбинируют то, что находят во внешних восприятиях, то есть ищут идеи во внешнем мире, то приходят к чисто материалистическому истолкованию мира. Короче, кризис возвещает о себе всюду, всюду он имеет место, и всюду имеет место сопротивление тому факту, что идеи должны врастать в человеческую душу из духовной области, если только человечество хочет продвигаться дальше. Это означает, что мы должны познать сущность Аримана и Люцифера, для того, чтобы впредь наблюдать их, если они захотят продолжить в нас то, что облечено в слова: ваши глаза раскроются, и вы сможете различать добро и зло. – Мы должны научиться наблюдать как Люцифера, так и Аримана. Мы это сумеем, если пронижем Христом то «я», которое развилось, по-настоящему пронижем его Христом.
Но в древности также прозвучало и нечто иное; оно подошло с другой стороны, после того, как человек достиг возможности отличать добро от зла, после того, как он обрёл возможность направить свои глаза вовне, то есть обратить вовне свои органы чувств и посредством них получать чувственные идеи. Тут он услышал слова: человек должен уйти из области духа, где он жил до сих пор, для того, чтобы он не ел с древа жизни. – Но постепенно Христос дал человеку есть от древа жизни; человек должен был переживать идеи, проникавшие в человеческую душу непосредственно из духовной области. Но эти идеи могли быть пережиты лишь тогда, если человеческая душа принимала в себя Христа. И тогда мы имели нечто совершенно иное, нежели познавательные понятия, тогда мы получали жизненные понятия. В то время как мы должны были смотреть, так сказать, на пальцы Люцифера и Аримана, для того, чтобы, - когда они в отдаленные времена давали возможность познанию проникнуть в нас, - мы наблюдали, что оно приходит от Люцифера и Аримана. Нам должно быть ясно, что Мистерия Голгофы содействовала в человеческом бытии тому, чтобы люди получали идеи для жизни, не для чистого познания, но для жизни. И если мы с этой жизненной точки зрения рассматриваем отдельные мировые религии мы далеко отдаляемся от того, чтобы исследовать эти религии на предмет соответствия или несоответствия их нашему мировоззрению. В нашу задачу совсем не входит применять к ним познавательные понятия, но только жизненные понятия (Lebensbegriff).
У человечества имеются определенные религиозные формы. Мы должны были смотреть не на то, считаем ли мы их верными или нет, а на то, годятся ли они для того, чтобы приносить людям душевное питание, душевное окормление, способны ли они оживлять души посредством того, что живёт в их культе. Само собой разумеется, поскольку тут могут находиться различные души, должно быть также различным и то питание, которое служит им для жизни. Если мы это понимаем, тогда будет ясно, что мы никогда не допустим того, чтобы вступать в борьбу с какой-либо религиозной формой. Нет, мы должны прилагать усилия к тому, чтобы понять эти религиозные формы, понять, насколько являются они жизненным питанием для душ, которым эти формы даются в качестве жизни; не в качестве познания, но в качестве жизни, как жизнь. Затем мы заметим, что позиция полностью сдвигается, если религия начинает спорить с наукой о своём содержании. Тогда мы узнаем, что самим собой разумеющимся будет то, что религия займёт позицию, враждебную по отношению как к прогрессирующей науке о природе, так и к духовной науке. Ибо религия всё ещё не хочет освободиться от того древнего искусителя, она не хочет апеллировать только к Богу, который сказал людям: Он хочет давать им жизнь, сами вы не должны есть от древа жизни. – Представители религии не хотят апеллировать только к Богу, они ещё хотят апеллировать к люциферическому и ариманическому духу, посредством религии они хотят открывать глаза, чтобы различать добро и зло. Религия хочет стать «познанием». Но она не может им быть, поскольку она является жизненной субстанцией. И в результате искушения, нашептывающего в уши отдельных представителей религиозных обществ, они считают возможным внести в свою религию познание; они ведут борьбу с прогрессивным научным познанием, в то время как вопрос познания, в сущности, совсем не может входить в область рассмотрения отношений между религией и наукой. Мы не имеем ни малейшего повода бороться с какими-либо религиозными сообществами, и не можем ни в коем случае проявлять враждебность по отношению к каким-либо религиозным сообществам по той причине, что мы задамся вопросом в отношении их жизненной субстанции, а не в отношении их познавательного содержания. Однако религиозные сообщества всё снова пытаются задаваться вопросом относительно прогрессивной науки: находится ли она в согласии с тем, что они рассматривают как познание. Но поскольку жизнь следует понимать как находящуюся в развитии, прогрессивная наука никогда не может быть согласна с религиями, склонными к консерватизму.
И теперь вы видите конфликт в целом, который будет разыгрываться всё снова и снова. Мне бы хотелось, чтобы вы кое-что увидели в этом конфликте, научились правильным образом рассматривать этот конфликт и понимать, что представители религиозных сообществ естественным образом будут с их точки зрения всегда бороться с духовной наукой, ибо они подпали искушению. Как борются с естественной наукой, так будут бороться и с духовной наукой. Но вы должны уяснить себе следующее: борцы эти ведут борьбу вследствие непонимания. И хотя это не оправдывает их, они должны естественным образом снова вести борьбу; но на этот счет должно быть ясно; они ведут борьбу вследствие непонимания, они не в состоянии занять правильную точку зрения.
Мне хотелось бы в качестве отличительного признака поставить перед вашими душами слово, сказанное в 14 веке одним человеком, который видел, как приходит время, когда должна появиться естественная наука, естественнонаучный образ мыслей. Он слышал от своих друзей: нельзя заниматься тем, что хотя и можно узнать, но чего нет в священном писании, Библии, или не сохраняется в церковном предании. Но с 14 столетия в этом отношении произошли изменения. «Божественная комедия» Данте – великая охватывающая весь мир поэма. Но Данте жил именно во время, когда уходила эпоха, в которую человек ограничивался чисто историческим христианством. Для Данте Вергилий был просто изгнанником, сосланным в ад. Данте не знал чего-то иного, как только христианство, которое открывалось ему в качестве некоего великого порядка. Иначе обстояло дело у Петрарки. Столетием позже в 14 веке Петрарка читал Вергилия с большим доверием. Он обращался назад не только на христианскую, но и на языческую духовную жизнь. Когда один из друзей Петрарки написал ему однажды, что ему во сне будто бы явилось духовное существо и сказало ему, что он не должен иметь дело с литературой, не относящейся к христианской, Петрарка дал ответ, исполненный значения. Но тогда была естественнонаучная эпоха, теперь же наступила духовнонаучная эпоха. Я хочу отметить это, поскольку даже из духовного мира друг, - а тем самым и Петрарка, - был предупрежден, что заниматься следует только тем, что тогдашнее христианство рассматривало как христианское. Он написал прекрасные слова, которые годились для наступающей тогда эпохи. Они имеют ценность и сегодня. Петрарка возражает своему другу Боккаччо серьёзными, значительными словами и разъясняет ему свою точку зрения на то, почему он читает вещи нехристианские, и чем они для него являются:
«Почему мы должны избегать языческих поэтов и писателей, которые не называли имя Христа лишь потому, что ничего не слышали о нём? Не гораздо ли опаснее являются книги неверующих, которые называют Христа, и всё же ведут борьбу (с Ним) – и при этом они с ещё большим усердием читают защитников истинной веры. Поверь мне: многое, обусловленное лишь косностью и трусостью, приписывается обдуманным рассуждениям. Люди часто презирают то, чего они не могут достигнуть; следует осуждать то невежество, вследствие которого они не могут понимать, но никто не хочет содействовать им в том стремлении, к которому они сами неспособны.
Отсюда возникают острые суждения о неизвестных вещах, причём бросается в глаза не их слепота, но стремление к удобству. Однако мы не смеем страшиться науки из-за каких-либо моральных предостережений или вследствие указаний на близость смерти. Если науку воспринимает добрая душа, то наука пробуждает в этой душе любовь к нравственности и отбирает у нас страх смерти или уменьшает его; если же мы отказываемся от неё, это может пробудить подозрение в неверии по отношению к знанию. Итак, по отношению к тому, кто обладает ими правильным образом, науки не отстраняют его от совершенствования, но помогают ему; они выравнивают его тропу, а не мешают ему. Для больного и слабого желудка иная пища может быть непереносимой, та же пища без последствий переваривается здоровым, проголодавшимся желудком; так же и для одного целебный и сильный дух может стать благословением, но более слабой натуре может повредить…
Я хорошо знаю, что иная возвышенная святость достигается и без образования, но я знаю также и то, что образованность, ни для кого не исключает святости… Если уж я должен высказать тебе своё собственное мнение, то оно таково: путь к добродетели через невежество, возможно гладок, но труслив. Всё благое имеет лишь одну цель, но ведут туда многочисленные пути, и идущие сообща очень отличаются друг от друга: один идет быстрее, другой - медленнее, один склонен к смирению, другой возносится. Всякое странствие благословенно; но наиболее величественно такое, которое совершается свободно и возвышенно у всех на глазах. Знание, проникающее в область веры гораздо лучше, чем наивная простота, пусть даже святая, и ни один дурак, вошедший в Царствие Небесное, не стоит столь высоко, как знающий, достигший вершин благости.»
Так же обстоит дело и с нашей духовной наукой! И не только к пастору Риггенбаху ( пастор из деревни Рейнах, по соседству с Дорнахом выступивший против антропософии в газете), но и ко всем другим, кто борется с нами и противопоставляет себя нам, можно обратиться со словами, которые Петрарка написал своему другу: «Для больного и слабого желудка иная пища может быть непереносимой, та же пища без последствий переваривается здоровым, проголодавшимся желудком; так же и для одного целебный и сильный дух может стать благословением, но более слабой натуре может повредить…»
Если человек хочет отступить перед противоречиями первого и третьего Евангелий, и не хочет видеть, что противоречие разрешается, как только начинают рассматривать двух мальчиков Иисусов, если человек полагает, что надо оставаться в простоте, что не нужен фантастический вздор «о том, что вверху», если человек не хочет видеть, что в формах нашего здания слиты воедино все формы жизни, но говорит о «разорванных фантастических формах», ему надо сказать: «Знание, проникающее в область веры гораздо лучше, чем наивная простота, пусть даже святая, и ни один дурак, вошедший в Царствие Небесное, не стоит столь высоко, как знающий, достигший вершин благости».
Такие мысли необходимы для того, чтобы мы, по крайней мере, уяснили себе, что ни в коем случае в наших принципах не может быть заложена какая-либо борьба с религиозными сообществами; если же кто-то выступает, выставляя нас врагами какого-либо религиозного течения, то это клевета. Уже то, что человек делает это, доказывает, что он не хочет нас понять. Мы должны, по крайней мере, знать об этом; мы должны избегать любых агрессивных тенденций против каких-либо религиозных сообществ, так же, как должны мы избегать любых агрессивных тенденций по отношению к естественной науке по той причине, что она сама по себе придёт к встрече с духовной наукой! Ни с какими религиозными сообществами мы не должны бороться. В действительности борьба не может исходить от нас, ибо нашей натуре чуждо нападение. Атаковать – это нечто далекое от нас. Совершенно необходимо понять как аксиому, что если у нас нет мира, то это оттого, что мир не нравится нашим злым соседям; ибо наша натура не такова, чтобы вести борьбу. Пусть попробуют как-нибудь оставить нас с миром, оставить нас в покое, в ином случае мира не будет. Пусть попробуют! Но мы, само собой разумеется, должны проникнуться таким образом мыслей. Гораздо более грешно, когда с нашей стороны приплетаются те или иные догматы или культовые дела, часто даже без их понимания. Мы должны их понимать; но если мы понимаем их правильно, то тогда нашим принципом становится только что данный принцип. Мне точно так же хотелось бы апеллировать к вашему пониманию принципа мира, мирного сосуществования. Как должен я призвать вас быть терпеливыми в нынешнее время, так должен я призвать вас быть бдительными, бодрствовать для того, чтобы исполнить то, что необходимо, чтобы действительно сохранить доверенное нам священное достояние. Ибо мы должны всё больше и больше идти через мир с силой внутренней уверенности, чтобы суметь твердо занимать ту позицию, на которую хочет поставить нас духовная наука.
Мистерия Голгофы и принцип Христа внутренне связаны с необходимостью видеть в мире духовное. Однако чистого созерцания окажется недостаточно, если вы захотите учиться познавать Мистерию Голгофы как всего лишь историческую действительность. Единственно духовным образом может быть понята Мистерия Голгофы, и тот, кто хочет иметь дело с наукой, которая получает всё внешним образом, получает извне, тот, кто не хочет созерцать новое откровение, которое всегда может влиться в нас в отношении к Мистерии Голгофы, не поймёт того, что напевали в середине 19 столетия, в 1838 году, напевали, исходя из чего-то иного, из того, что, начиная с Мистерии Голгофы правило среди земного человечества, вечно меняясь и вечно пребывая. Позвольте мне зачитать вслух одно место, которое может описать нам, как противостояло Мистерии Голгофы то, что не могло понять эту Мистерию Голгофы.
ОТЛУЧЕНИЕ
Эпическая поэма Юлиуса Мозенса 1838
Перевод с немецкого А.Демидов
ПЕСНЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Как юных пальм листы озеленяли
На праздник Пасхи весь Ерусалим!
Под звуки лир псалмы хвалы звучали,
Лишь крайний дом, где в озлобленье страшен
За дверью укрывался Агасфер,
Стоял, не освящен и не украшен.
И тысячи людей сюда толпами
Из ближних мест и издали текли,
Как волны вод, гонимые ветрами.
И Божий Сын, исполненный смиренья,
На собственную жертву нисходя,
Здесь совершал последнее схожденье;
И весь народ, торжественно встречая,
Стелил свои одежды перед Ним,
Ему под ноги ветви постилая.
И лишь один, в себе замкнувшись, сидя,
Лишь Агасфер был яростью объят,
И тайно тяжкий день Ему предвидел.
Уйдя в себя, он слышал, как катился
За разом раз «Осанна!» громкий вскрик,
И, молча, в сердце он ожесточился.
Но толпы иудеев утихали,
Легла повсюду ночь. О, в эту ночь
Жестокие страдания настали!
Есть ночи: вся природа в них стремится
Таинственно и бодрствуя без сна
В болезненной молитве преклониться.
Тут глаз ничей не должен закрываться,
Безбожная иль добрая душа
Не смеет сном блаженным наслаждаться.
В такую ночь Сын Божий без зазренья
Был предан в руки мирового зла,
Став жертвой клеветы и преступленья.
В ту ночь и Агасфера дрожь объяла,
Как в лихорадке, до самих костей,
И он, скорбя, заговорил: « С начала
Какой народ терпел беду доныне,
Как изначально терпит Израэль?
Имея Божий страх, во всем повинен?
Бессилен, слаб, труслив и малодушен,
Он тупо служит всем, как будто скот,
Хоть должен быть лишь Господу послушен.
Ведет нас к рабству всякая дорога,
Будь то в Египет, будь то в Вавилон,
А всё – служа единственному Богу!»
И словно солнце в глубину тумана
Ушел в себя как прежде Агасфер:
Как глубока, как бесконечна рана!
Как от властей подземных твердь земная,
Раскалываясь до глубин ядра,
Жар огненного сердца обнажает,
Так он, узрев внутри себя внезапно
Первопричину зла, где вечна боль,
Промолвил то, что лишь разумным внятно:
«Земля, Земля! Тебя лишь час прославил,
Когда Господь держал тебя в руках,
Ты впала в грех, и Бог тебя оставил.
Неверный Бог обманывает Землю;
В любви, в слезах, была она верна,
Детей питая честно и приемля;
О, человек, ты вскормлен и воспитан,
Что ж рвёшься ты за гордым Богом вслед?
Ведь ты – бастард; пути к Нему закрыты.
И вырвать я хочу до основанья
Стремленье к Богу, память из груди;
Сколь скудно ты, Отца обетованье!
Ты из Земли и на Земле возникнув, -
О, человек, - ты на Земле живешь
И канешь в Землю-Мать, навек поникнув».
Он смолк. Но вот тот день Страстной занялся
Подобно блёклому, печальному цветку;
Днём муки он отныне назывался.
И весь народ, виясь подобно рою,
К судилищу направился, спеша,
Где был Спаситель, на помосте стоя.
Тёрн на главе служил венцом кровавым,
Пурпурный плащ и трость в Его руке;
Наряд Царя потешил их на славу.
Услышал Агасфер и шум и крики:
«На крест Его, распни Царя, распни!»,
Призыв убить и яростный и дикий.
Всё яростнее крик, подобный грому,
«Он совращал народ, долой Его!»,
Тут Агасфер стал на ступени дома.
Народ стекался; словно ключ из ада,
Чернь чёрта била снизу в верхний мир,
И смех язвительный – он был для них отрадой.
Чтоб уничтожить выданного Бога,
Который шёл, качаясь, между них,
Неся свой крест к последнему итогу.
Тысячекратно возгласы звучали:
«Он совращал народ, долой Его!
Царь Иудейский, чтоб тебя распяли!»
«Смерть Назарею, и, да слава Богу!»
Воскликнул Агасфер, но замер вдруг;
Пал под крестом Христос к его порогу.
Из-под креста Его подняли войны,
И Агасфера попросил Христос:
«Дай у крыльца мне отдохнуть спокойно!»
Но Агасфер сказал Ему с издевкой:
«Что ж не помог Тебе Отец с Небес?
Назвался Божьим Сыном Ты уловкой!
Ты говоришь ли правду, или лжешь Ты,
Ступай от моего порога прочь,
Нигде теперь покоя не найдешь Ты!»
«Так и тебе ни мира, ни покоя!»
Сказал в ответ Господь. «Живи внизу;
Ты ныне вечной жизни удостоин!»
Едва Господь промолвил это слово,
Вдруг в страхе на лицо пал Агасфер
В нём дух его был сокрушен сурово.
Таинственно и страшно отлученным
Стал Агасфер. Но, да минует нас
Тот жребий, часом жертвенным рожденный!
ПЯТАЯ ПЕСНЬ
Земля и Небо слёзы горько лило,
Когда на крест был вознесен Христос,
И даже Солнце больше не светило.
Спаситель умирал. С последней силой
«Свершилось!» на прощанье вскрикнул Он,
Земное сердце сталь меча пронзила.
И обуял природу вскрик ужасный
До мозга кости принизав её,
Неизмеримо горестный и страстный,
Как будто бы саму её пронзило
Стальное жало смерти и её
Грудь матери смертельно поразило!
И страх, и ужас обуял природу,
Её покрыл тяжелый, душный мрак
Вблизи, вдали, повсюду без исхода.
Как птичка, клекот коршуна услыша,
Земля затрепетала до глубин
Трясясь внутри и поднимаясь выше.
Расторглись связи, силы не держали,
Заколебалась внутренность Земли,
А мертвецы проснулись и восстали.
«А вдруг Он Бог, и умереть был должен?»
Промолвил тихо Агасфер. «Но я?
Неужто смерти мне избегнуть можно?»
Но как назло по лестнице дрожащей
Власть тайная гнала его вперед,
Сквозь страхи и сомнения всё дальше.
Но вот он, окружен глухой стеною,
Колеблясь, шаг за шагом шел вперед
Объятый сном, как сонный под Луною.
Из той огромной и пустой могилы
Никак не мог он выхода найти
Куда же завлекли его же силы?
Не мог понять, как он сюда забрался
И осознать не мог он, где же он
В столь страшный час совсем один остался.
Вдруг он воскликнул, страхом утесненный
Как, я теперь в дом Йеговы пришел?
Как, я достигнул храма Соломона?
Ведь на земле Христу он причастился,
Принявшем смерть в обличии людском,
И он с умершим Богом примирился.
Кто эту тайну разгадать сумеет?
В «Святом Святых» был коронован он,
Куда я даже заглянуть не смею?»
И вот он, сердца смелым побужденьем,
На зыбкие ступени наступил,
Что вместе с почвой вдруг пришли в движенье.
Когда же он туда поднялся храбро
Раздралась сверху донизу пред ним
С ударом громовым завеса храма;
И в блеске молний и велик, и страшен
Сам Михаил с пылающим мечом
Встал перед ним на Кодеш ха-Кадашим.
Стопы оперлись в свод огня и пара,
Из пламени он руку простирал,
И говорил из громового жара:
«Кого здесь ищешь? Осужден был демон
Безжалостный народа твоего;
Сын Божий уничтожил власть его!»
«Йегова?» - Агасфер воскликнул с дрожью.
Сказал Архангел: «Идол был и Он!
БОГ ИСТИНЫ поверг Его к подножью,
Всех идолов поверг без сожаленья
Чтоб из людей Земли один народ
Стал в Нём единым, как и всё творенье!»
Ты сам себя обрек на жизнь земную,
Бери же часть, которую хотел,
И к жизни будь прикован напрямую!
Бесследно минут дни твои повсюду,
И минут бесполезно для тебя, -
Хоть минут, но как вечность долги будут!
Лишен ты смерти сладкого покоя,
Лишен людского утешенья - сна,
Лишен спокойствия и всякого устоя;
Но полон милосердья неземного
Сын Божий в вышнем Царствии Небес,
И Он готов помиловать любого.
Тебе и детям Он для разрешенья
Загадок твоей собственной судьбы
Дать трижды хочет перевоплощенье,
Пока твой путь ко благу не направлен,
Пока к Отцу на грудь ты не прильнёшь,
Лишь так ты будешь от Земли избавлен.
И в первый раз пути достичь возможно
А во второй - Бог даст тебе совет
Но уж на третий - всё исполнить должно!
Иначе будешь ты блуждать по свету,
Покуда не настанет Страшный Суд,
И кончится история планеты».
Вдруг всё угасло в пламени чудесном,
Лишь дикий вихрь свирепствовал кругом,
И ночь нахлынула и мрачна, и безвестна…
Это опять-таки пример того, как человеческая душа проникается и дискутирует с тем, что подступает во времени. И сейчас, после того, как эти образы прошли сквозь наши души, мне хотелось бы напомнить вам о том, что я уже говорил однажды в этом месте: мы должны изменить образ наших воззрений, если хотим по-настоящему заглянуть в духовный мир. Мы не должны думать, что мы можем воспринимать его так, как можем мы видеть чувственный мир. Мы даже должны привыкнуть к иной форме выражения. Деревья, реки, горы, всё это мы видим, воспринимаем, находясь в физическом мире. Однако духовных существ мы переживаем так, что мы должны сказать: они видят нас, они воспринимают нас. Для истинного понимания Мистерии Голгофы надо, однако, это знать, поскольку она может быть понята лишь на духовном уровне, в духовном. Но мы хотим понимать Мистерию Голгофы именно так.
Должны придти времена, когда благодаря действительному пониманию слов: «Не я, но Христос во мне», станет возможно правильным образом посредством знания подняться к духовному миру. В 1838 году появилась эта эпическая поэма «Агасфер» Юлиуса Мозенса; она дает нам понять, что при написании этой легенды, Мозенс действительно понимал ту трагическую судьбу, которая его постигла. Очень много времени, почти всю свою жизнь он был прикован к постели, так как его физическое тело было почти полностью парализовано. Вследствие этого и смог он подняться к высоким идеям. Он напоминает о том грешнике, о котором я говорил вчера, из романа «Маха гуру», который обрел своё искусство, уже будучи безумным. Он напоминает нам жену графа из польской драмы, которая именно в болезненном состоянии могла давать советы относительно связи с духовным миром. Сегодня задачей духовной науки является: дать людям возможность подниматься в духовный мир в здоровом, нормальном состоянии. Всё это – знаки той серьезности и того достоинства, с которыми мы должным относиться к задачам духовнонаучного движения. Сегодня, желая обобщить в одном слове, в одном изречении то, что могло бы как сила воодушевлять человека, мы резюмируем это в словах: Мистерия Голгофы показывает нам, что необходимо её духовное понимание, что мы должны искать Христа как Духа. – Затем мы также должны сказать: Христос видит нас, воспринимает нас.
Мы должны глубоко напечатлеть себе это и всегда держать перед глазами; наша духовно-душевная совесть должна испытывать удовлетворение, если мы представляем наше духовнонаучное познание таким образом, что с чистой совестью можем нести в душе эти слова: Христос может наблюдать за тем, что мы развиваем как нашу духовную науку. – Мы верим в это, и это может также воодушевлять нас, как когда-то воодушевляли людей слова Бернарда Клервоского: «Этого хочет Бог!», они становились словами, воплощенными в дела. У нас может быть то же самое; мы смеем верить, что правильно понимаем Христа, если живем под впечатлением слов: Христос знает нас. – И если вы поймёте это правильно, я мог бы не давать ничего эзотерического ни для вашей души, видящей в правильном свете нашу духовную науку, ни для вашего сердца, чувствующего в истинном смысле нашу духовную науку, кроме слов: Христос видит нас!
Пусть же живут в наших душах слова: Христос видит нас! - ибо мы смеем верить, когда правильно занимаемся духовной наукой: Христос видит нас!
