|
·Главная·Содержание GA·Русский архив GA·Каталог авторов· | Glossary compiler | |
МАЧЕРЕТ Я.А.
ЯКОВ АБРАМОВИЧ. (19.09.1899, Чернигов, +14.09.1986, Москва)
Мой отец, Яков Абрамович Мачерет, родился 19 сентября 1899 года в г.Чернигове. Его дед был земельным арендатором. Семья жила в доме с садом и большими хозяйственными строениями. Отец рассказывал, что мальчиком вместе с соседскими ребятами он лазил через забор в соседский сад воровать яблоки, хотя своих было предостаточно. Это была мальчишеская романтика.
В 1908 году отец поступил в Черниговскую гимназию, которую окончил в 1917 году с золотой медалью. Он был самым младшим в семье и рос с двумя старшими братьями и сестрой. У родителей было имение под Черниговом на притоке реки Десны - Стрижене. До сих пор это место называется «Мачеретовщина». {Предки моего деда были выходцами из Италии, из мест, где растет тростник «очерато».) Место это очень красивое, большие заливные луга, живописные рощи; летом - необыкновенное купание в реке Стрижены зимой - катание на лыжах. Летом за Десной были летние военные лагеря. Отец рассказывал, что по вечерам оттуда в наступающей тишине и опускающихся сумерках красиво и торжественно доносилось пение вечерней молитвы: «Боже, царя храни...»
В гимназии был революционный кружок, в который входил и отец. Собирались на Десне, на островах, приплывали туда на лодках, остерегаясь полиции.
Мой дед умер в 1913 году, и отец остался на попечении старшего брата. После окончания гимназии в 1917 году он подал заявление в Лесной институт в Петрограде, куда и был зачислен. Но не поехал учиться, получив извещение, что занятия откладываются. В апреле 1919 года он начал работать заведующим Остерской гарнизонной школы (г.Остер), а в августе-октябре во время наступления Деникина эвакуировался из города. Потом он был инструктором губернского отдела народного образования до мобилизации в 1920 году, когда стал инструктором при черниговском Увоенкоме. В июне 1922 года он демобилизовался и с сентября этого же года начал учиться в Московском университете на математическом отделении физико-математического факультета. Во время учебы он был вынужден подрабатывать телефонистом «РОСТА», грузчиком в студенческих артелях.
С начала 1925 года по сентябрь 1927-го Я.А.Мачерет был заведующим школой ликвидации неграмотности на Петровской ткацкой фабрике в Москве (бывшая Семеновская застава). Рабочие любили своего молодого учителя и в знак благодарности подарили ему часы. С 1928 по осень 1929 года он преподавал математику в опытно-показательной школе 2-ой ступени в поселке «Юная республика» (Щелково Московской области). Отец рассказывал, что время было тяжелое, дети были полуголодные, и осенью ребята вместе с преподавателями собирали в лесу грибы, которые составляли основу их рациона. «В этой школе было очень много одаренных и талантливых детей» - вспоминал он. Во время одной из поездок в Щелково он через своего друга по университету В.Л.Теуша познакомился со своей будущей женой А.Д.Монаховой.
В сентябре 1929 года Я.А.Мачерет был откомандирован на работу в научно-исследовательский институт сооружений в качестве младшего научного сотрудника, а в следующем году начал преподавать математику в Архитектурном институте, затем работал в Академии Воздушного флота им. Жуковского. С января 1933 года после перевода конструкторского факультета Архитектурного института в состав Инженерно-строительного института им. В.В.Куйбышева он перешел на работу туда. В 1938 году Я.А.Мачерету научным советом Ленинградского университета была присвоена ученая степень кандидата физико-математических наук, и он был утвержден доцентом кафедры математики. В это время родились я и мой брат.
Летом 1941 года, когда начались бомбардировки Москвы, отец дежурил на крыше нашего четырехэтажного дома на Самотечной улице, мы с мамой спускались в бомбоубежище, а в сквере перед нашими окнами поднимались аэростаты. Строительный институт был эвакуирован в г.Новосибирск, а отец добровольцем пошел в - ополчение, но его отко мандировали сопровождать эшелоны, которые шли из Сибири на фронт. Моя мать с нами, детьми 6 и 8 лет, уехала в эвакуацию в Горьковскую область. Зимой 1942 года отец приехал за нами и хотел вывезти нас в Новосибирск. Сделать это не удалось, мы остались, и он начал работать в средней школе с. Мотовилово учителем физики и математики. Село, где мы жили, было большим, оно располагалось вокруг большого озера. Школа помещалась в здании каменной церкви, а мы жили рядом в классе деревянного здания бывшей школы. Мы часами смотрели в окно, ожидая, когда появится мама с санками. Она ездила менять вещи на продукты. В июне 1943 года отец получил вызов из Москвы на работу в Наркомат строительства предприятий тяжелой промышленности, и мы всей семьей вернулись в темную, холодную, но уже оживающую Москву вместе с маленьким братом, родившимся в деревне.
С 1943 года Я.А. Мачерет работал доцентом на кафедре математики в МИСИ им. В.В.Куйбышева и начинал работу над докторской диссертацией «Исследования упругих и остаточных деформаций методом применения операционных исчислений при решении инженерно-деформационных уравнений». У него был целый ряд научных статей и работ, которые были напечатаны отдельными изданиями или вошли в сборники МИСИ, ОНТИ и Стройиндустрии. Все основные работы отца лежали в области прикладной математики и строительной механики и, по отзывам его коллег, были высокого уровня. С 1957 года он работал во Всесоюзном инженерно-строительном институте, а с 1962 года - в Московском Экономико-статистическом (Плехановском) институте. В 1965 году он ушел на пенсию.
Такова внешняя канва его жизни.
После ухода на пенсию отец более интенсивно и углубленно стал заниматься антропософией.
В декабре 1985 года он перенес тяжелый инсульт, от последствий которого скончался 14 сентября 1986 года, не дожив до своего 87-летия 5 дней.
Зайцева Вера Яковлевна
Восптминания об отце
Мне хочется рассказать о некоторых людях, связанных с моим отцом, Яковом Абрамовичем Мачеретом, и также о некоторых своих ранних воспоминаниях.
Внутренняя сторона жизни отца, незаметная для нас, детей, выявлялась в его поступках и определенных принципах и установках.
Отец не разрешал, чтобы у нас дома все время говорило радио. Это было заведено им с самого начала. В детстве нам со старшим братом разрешалось слушать только хорошие детские передачи и музыкальные инсценировки, которых в то время было достаточно много, и они находились на высоком художественном уровне. Я запомнила передачу «Звездный мальчик» по Оскару Уайльду.
Помню, как я, будучи школьницей и увлекшись книгой Жорж Санд «Консуэло», стала читать ее за столом во время обеда. Отец сделал мне одно замечание, потом - второе... Поскольку я не реагировала, он встал, взял книгу и выбросил ее в окно с 4-го этажа на проезжую часть Самотечной улицы.
Вообще же, отец был мягким человеком, редко повышал голос, но его слово всегда имело вес и не только в кругу семьи, потому что он был человеком очень честным, знал цену словам и не говорил их попусту.
Как-то мой старший брат со своим товарищем стал в моем присутствии зачитывать пикантные места из книги Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль», и они страшно хохотали. Отец очень рассердился, и после ухода товарища моему брату досталось «на орехи».
Когда я была студенткой, отец учился в вечернем университете марксизма-ленинизма при МГК КПСС в 1950-52 гг. Это было обязательно для всех преподавателей. У меня марксизм-ленинизм вызывал такое неприятие во время учебы, что я не могла понять, как он вместе с другим преподавателем с кафедры математики шутя, быстро и весело просматривал билеты перед экзаменом по этому предмету. Еще он рассказывал мне о том, какие Интересные лекции читает им один лектор о мировой истории и внешнеполитических отношениях стран и государств.
Лишь теперь я понимаю, что отец находил интерес ко всему и потому мог этим заниматься.
В конце 50-х годов мы поехали с ним в Ясную Поляну, и везде - в поезде, в имении Льва Толстого, в лесу, в поле - нам встречались разные люди: мужчины и женщины, старые и молодые, которые охотно вступали с ним в разговор, и часто рассказывали о себе, о своей жизни, о самом сокровенном. Он вызывал в людях доверие.
После окончания музыкальной школы по классу фортепиано в старших классах средней школы я стала заниматься музыкой с папиным гимназическим другом по Чернигову Николаем Павловичем Станишевским. Он в 20-е годы дал несколько замечательных концертов в Петрограде, и на этом по условиям того времени его концертная деятельность закончилась. Внешне он очень походил на Листа. Он был замечательным педагогом-музыкантом, давал уроки музыки и выступал с частными концертами во многих домах московской интеллигенции в близких ему кругах. В частности, его хорошо знала старшая сестра В.В.Леоновича Вера Владимировна,. Он задавал мне играть замечательные произведения и развивал вкус к музыке. Николай Павлович приносил книги, которые, наверное, только он один мог разыскать в букинистических магазинах того времени. (До сих пор вспоминаю книгу Елены Гуро.) Когда я училась на 2-ом курсе института, он подарил мне старинного издания книгу Эдуарда Шюре «Великие посвященные». И только тогда я стала понимать, что Николай Павлович, как и отец, интересуется чем-то, что позже стало для меня Антропософией. За крепким чаем отец и Николай Павлович могли вести долгие беседы. А позже, когда я водила к нему на занятия свою дочь, я узнала, что Николай Павлович Станишевский переписывал целые циклы лекций Рудольфа Штайнера.
В начале 70-х годов мой отец, Яков Абрамович Мачерет, познакомил меня с Марией Николаевной Жемчужниковой и ее семьей: дочерью Ниной Ивановной и ее сыном Мишей, который был на два года старше моей дочери. Тогда же я познакомилась с тетей Марии Николаевны - Т. Г. Денисман. Это знакомство перешло потом в многолетнюю дружбу между нашими семьями, которая длится до сих пор. Отец бывал в гостях у Марии Николаевны в Москве, а летом ездил к ним на дачу в Фирсановку. Мария Николаевна незадолго до своей кончины подарила мне икону Архангела Михаила, написанную монашкой Дивеевского монастыря и первоначально принадлежавшей Марку Владимировичу Шмерлингу. М.В.Шмерлинг и М.Н.Жемчужникова были членами московской антропософской группы. Когда мы жили на даче на реке Истре, то всей семьей ездили к Марку Владимировичу в деревню в Сокольники. Это было очень живописное место. Марк Владимирович и его жена жили при детском интернате. Жена Марка Владимировича шила для детских кукольных представлений, которые она ставила здесь, замечательных кукол.
К нам на дачу в деревню Вельяминово приезжал В.Иванов (тогда начинающий антропософ), позже он приезжал со своей женой Людмилой.
Папа был знаком с Юрием Александровичем Михиным, который до революции был известным юристом, и его женой Евгенией Ивановной, она была чудесным душевным человеком. Мы с папой и дочкой бывали у них в гостях на Арбате, где они жили после возвращения из лагерей. Папа рассказывал, что Юрий Александрович, несмотря на преклонный возраст, служил для многих примером стойкости и мужества при всех ужасах лагерей. У него были очень больные ноги, и было трудно найти подходящую обувь. Позже он познакомил меня со своей племянницей Татьяной Борисовной Шанько, хорошо знавшей Михаила Чехова и видевшей его игру на сцене. Я стала заниматься с ней эвритмией и читать антропософскую литературу.
Через Т.Б. Шанько я познакомилась с ее двоюродной сестрой Н.Н. Энглер.
В 1964 году родители отдыхали летом под Ленинградом на Стрельне, где рядом с нами жил Алексей Дмитриевич Лебедев - известный химик и антропософ, который был лично знаком с Доктором Штейнером и слушал его лекции. Это был еще очень живой и бодрый человек. Он был в ссылке в Нарыме, потом его направили в Башкирию, куда к нему приехала жена. В 1954 году его перевели работать на Йошкар-Олинский комбинат, откуда он окончательно переехал в Ленинград только после смерти жены. У меня сохранился его подарок - книжечка изречений разных философов и писателей, сделанная из школьной тетради и красочно раскрашенная им самим. На Стрельне чуть подальше от нашего дома жил другой член петербургской антропософской группы Сергей Васильевич Зетилов - талантливый инженер-механик. Папа говорил, что он очень хорошо умел заниматься с молодыми людьми. И одно время я посещала его группу.
Поддерживал отец контакт с Виталием Александровичем Богословским, который одно время жил у нас в Москве, а затем по состоянию здоровья переехал в Тбилиси. Во время Идриарта в Тбилиси я вместе с Е.Гульбиной и Д.Усачевым побывала у него в гостях.
Отец поддерживал отношения с тбилисскими антропософами и месяцами жил в Тбилиси. Амиран Андреевич Баланчивадзе, бывая в Москве, почти всегда останавливался у нас. Начиная с 1961 года, у нас на даче и в Москве бывал Георгий Алексеевич Кавтарадзе. В 1975-76 гг. отец вместе с мамой ездил отдыхать к нему в Гагры.
В 60-е годы мы жили на улице Шухова, а недалеко от нас на Шаболовке жил Вениамин Львович Теуш, папин друг-антропософ и наш родственник по матери: он был женат на маминой младшей сестре. Теуш преподавал в техникуме в Рязани. Там он познакомился с Александром Исаевичем Солженицыным. Отец несколько раз бывал у Александра Исаевича на даче в Солотче (я узнала об этом много лет спустя). Когда в 1965 году был «открыт» архив Солженицына у Теуша, поздно вечером к нам прибежала его жена Сусанна Лазаревна и рассказала, что у них был обыск и все рукописи Александра Исаевича забрали. У нас тоже находились его произведения: кроме изданного рассказа «Один день Ивана Денисовича» хранились рукописи его произведений «Матренин двор», «Техникум», «Случай на станции Кречетовка», «Правая рука», «Раковый корпус» и др. Но к нам, к счастью, никто не пришел.
Летом следующего года (мама рассказала мне об этом гораздо позже) отец уехал в Орджоникидзе, где после реабилитации жила Т.Б.Шанько. Ей не давали прописки в Москве. Едва отец уехал, как к нам явился следователь из МВД, который искал отца. Мама дала ему адрес Татьяны Борисовны, и он приехал в Орджоникидзе почти сразу вслед за отцом. Они говорили целый день до позднего вечера. И об Антропософии тоже. Отец потом рассказал мне, что он старался объяснить следователю, что такое Антропософия, а следователь оказался незаурядным человеком, и он даже заинтересовался этим. Во всяком случае «следственных» последствий этого разговора не было.
Не знаю, когда отец познакомился с Марией Александровной Скрябиной, но очевидно знал ее давно, так как все время бывал на концертах В.В.Софроницкого в Доме-музее Скрябина и в квартире сестер. Он хорошо знал сестру Марии Александровны, уехавшую потом с семьей в Америку. С 1981 года и почти до самой последней болезни он вместе с Марией Александровной и Людмилой Иосифовной Шульгиной занимался антропософией по понедельникам. Однажды моему младшему брату Юре довелось провожать вместе с папой М.А.Скрябину (в очередную поездку ее в Дорнах) на вокзал, и Юре было доверено нести чемодан Марии Александровны.
Среди друзей отца был Владимир Владимирович Леонович - антропософ, искусствовед и орнитолог, а также музыкант Игорь Сац, автор музыки к «Синей птице» Метерлинка, и Петр Александрович Шумский - гляциолог с мировым именем и антропософ. Были у отца антропософские друзья и в Риге, особенно эти связи укрепились после поездки на антропософский съезд.
Отец часто жил у Н.Н.Энглер в Ленинграде. Летом 1982 и 1983 годов он был в местечке Лисий Нос на побережье Балтийского моря под Ленинградом у Н.Н. Энглер. Там образовалась небольшая группа для антропософской работы.
Из его ленинградских знакомых бывала у нас этнограф Нина Ивановна Гоген-Торн. Она пережила ГУЛАГ. После ее смерти в 1986 году была издана книга ее воспоминаний «Метопа». В моей памяти остался ее последний приезд в Москву. Она рассказывала, как во время экспедиций по отдаленным уголкам России местные шаманы показывали ей свое умение: они ставили на дорогу чурбаки-столбики вместо фигурок, и те начинали двигаться.
Отец любил Крым. Больше Кавказа. Об этом он писал в письме к моей дочери. Особенно он любил Коктебель. Он хорошо знал вторую жену М.Волошина, Марию Степановну, которую Волошин спас от смерти во время прихода белых. Когда мы с мужем в начале 60-х годов приехали в Коктебель на майские праздники, Мария Степановна водила нас по дому Волошина: я видела голову царевны Таиах в зале на 1 -ом этаже, мы были в мастерской и выходили на плоскую крышу дома, откуда открывался вид на залив и на Карадаг. Мы поднимались на гору к могиле М.Волошина. Отсюда были видны гряды гор до самой Феодосии: по этой дороге Макс ходил пешком в феодосийскую гимназию. Была весна, цвели тюльпаны. Вся дорога в гору была в султанах цветущего вереска. У меня дома в Москве долго стоял букетик вереска как память о М.Волошине и Коктебеле.
Мои воспоминания об отце и людях, окружавших его, может быть, носят личный и отрывочный характер. Но мне хотелось изложить в них только некоторую фактическую сторону его жизни. Мое общение с отцом в кругу семьи, его внимание и любовь, мудрая помощь в сложных жизненных ситуациях - это было «даром» отца. И я бесконечно благодарна ему за то, что он ввел меня в Антропософию.
Другие стороны жизни отца - его работа в Антропософии, общение с людьми близкими ему, и иные аспекты его жизни - остаются за рачками этих воспоминаний.
Вера Яковлевна
Зайцева Октябрь 2003 года, Москва
Мой отец, Яков Абрамович Мачерет, родился 19 сентября 1899 года в г.Чернигове. Его дед был земельным арендатором. Семья жила в доме с садом и большими хозяйственными строениями. Отец рассказывал, что мальчиком вместе с соседскими ребятами он лазил через забор в соседский сад воровать яблоки, хотя своих было предостаточно. Это была мальчишеская романтика.
В 1908 году отец поступил в Черниговскую гимназию, которую окончил в 1917 году с золотой медалью. Он был самым младшим в семье и рос с двумя старшими братьями и сестрой. У родителей было имение под Черниговом на притоке реки Десны - Стрижене. До сих пор это место называется «Мачеретовщина». {Предки моего деда были выходцами из Италии, из мест, где растет тростник «очерато».) Место это очень красивое, большие заливные луга, живописные рощи; летом - необыкновенное купание в реке Стрижены зимой - катание на лыжах. Летом за Десной были летние военные лагеря. Отец рассказывал, что по вечерам оттуда в наступающей тишине и опускающихся сумерках красиво и торжественно доносилось пение вечерней молитвы: «Боже, царя храни...»
В гимназии был революционный кружок, в который входил и отец. Собирались на Десне, на островах, приплывали туда на лодках, остерегаясь полиции.
Мой дед умер в 1913 году, и отец остался на попечении старшего брата. После окончания гимназии в 1917 году он подал заявление в Лесной институт в Петрограде, куда и был зачислен. Но не поехал учиться, получив извещение, что занятия откладываются. В апреле 1919 года он начал работать заведующим Остерской гарнизонной школы (г.Остер), а в августе-октябре во время наступления Деникина эвакуировался из города. Потом он был инструктором губернского отдела народного образования до мобилизации в 1920 году, когда стал инструктором при черниговском Увоенкоме. В июне 1922 года он демобилизовался и с сентября этого же года начал учиться в Московском университете на математическом отделении физико-математического факультета. Во время учебы он был вынужден подрабатывать телефонистом «РОСТА», грузчиком в студенческих артелях.
С начала 1925 года по сентябрь 1927-го Я.А.Мачерет был заведующим школой ликвидации неграмотности на Петровской ткацкой фабрике в Москве (бывшая Семеновская застава). Рабочие любили своего молодого учителя и в знак благодарности подарили ему часы. С 1928 по осень 1929 года он преподавал математику в опытно-показательной школе 2-ой ступени в поселке «Юная республика» (Щелково Московской области). Отец рассказывал, что время было тяжелое, дети были полуголодные, и осенью ребята вместе с преподавателями собирали в лесу грибы, которые составляли основу их рациона. «В этой школе было очень много одаренных и талантливых детей» - вспоминал он. Во время одной из поездок в Щелково он через своего друга по университету В.Л.Теуша познакомился со своей будущей женой А.Д.Монаховой.
В сентябре 1929 года Я.А.Мачерет был откомандирован на работу в научно-исследовательский институт сооружений в качестве младшего научного сотрудника, а в следующем году начал преподавать математику в Архитектурном институте, затем работал в Академии Воздушного флота им. Жуковского. С января 1933 года после перевода конструкторского факультета Архитектурного института в состав Инженерно-строительного института им. В.В.Куйбышева он перешел на работу туда. В 1938 году Я.А.Мачерету научным советом Ленинградского университета была присвоена ученая степень кандидата физико-математических наук, и он был утвержден доцентом кафедры математики. В это время родились я и мой брат.
Летом 1941 года, когда начались бомбардировки Москвы, отец дежурил на крыше нашего четырехэтажного дома на Самотечной улице, мы с мамой спускались в бомбоубежище, а в сквере перед нашими окнами поднимались аэростаты. Строительный институт был эвакуирован в г.Новосибирск, а отец добровольцем пошел в - ополчение, но его отко мандировали сопровождать эшелоны, которые шли из Сибири на фронт. Моя мать с нами, детьми 6 и 8 лет, уехала в эвакуацию в Горьковскую область. Зимой 1942 года отец приехал за нами и хотел вывезти нас в Новосибирск. Сделать это не удалось, мы остались, и он начал работать в средней школе с. Мотовилово учителем физики и математики. Село, где мы жили, было большим, оно располагалось вокруг большого озера. Школа помещалась в здании каменной церкви, а мы жили рядом в классе деревянного здания бывшей школы. Мы часами смотрели в окно, ожидая, когда появится мама с санками. Она ездила менять вещи на продукты. В июне 1943 года отец получил вызов из Москвы на работу в Наркомат строительства предприятий тяжелой промышленности, и мы всей семьей вернулись в темную, холодную, но уже оживающую Москву вместе с маленьким братом, родившимся в деревне.
С 1943 года Я.А. Мачерет работал доцентом на кафедре математики в МИСИ им. В.В.Куйбышева и начинал работу над докторской диссертацией «Исследования упругих и остаточных деформаций методом применения операционных исчислений при решении инженерно-деформационных уравнений». У него был целый ряд научных статей и работ, которые были напечатаны отдельными изданиями или вошли в сборники МИСИ, ОНТИ и Стройиндустрии. Все основные работы отца лежали в области прикладной математики и строительной механики и, по отзывам его коллег, были высокого уровня. С 1957 года он работал во Всесоюзном инженерно-строительном институте, а с 1962 года - в Московском Экономико-статистическом (Плехановском) институте. В 1965 году он ушел на пенсию.
Такова внешняя канва его жизни.
После ухода на пенсию отец более интенсивно и углубленно стал заниматься антропософией.
В декабре 1985 года он перенес тяжелый инсульт, от последствий которого скончался 14 сентября 1986 года, не дожив до своего 87-летия 5 дней.
Зайцева Вера Яковлевна
Восптминания об отце
Мне хочется рассказать о некоторых людях, связанных с моим отцом, Яковом Абрамовичем Мачеретом, и также о некоторых своих ранних воспоминаниях.
Внутренняя сторона жизни отца, незаметная для нас, детей, выявлялась в его поступках и определенных принципах и установках.
Отец не разрешал, чтобы у нас дома все время говорило радио. Это было заведено им с самого начала. В детстве нам со старшим братом разрешалось слушать только хорошие детские передачи и музыкальные инсценировки, которых в то время было достаточно много, и они находились на высоком художественном уровне. Я запомнила передачу «Звездный мальчик» по Оскару Уайльду.
Помню, как я, будучи школьницей и увлекшись книгой Жорж Санд «Консуэло», стала читать ее за столом во время обеда. Отец сделал мне одно замечание, потом - второе... Поскольку я не реагировала, он встал, взял книгу и выбросил ее в окно с 4-го этажа на проезжую часть Самотечной улицы.
Вообще же, отец был мягким человеком, редко повышал голос, но его слово всегда имело вес и не только в кругу семьи, потому что он был человеком очень честным, знал цену словам и не говорил их попусту.
Как-то мой старший брат со своим товарищем стал в моем присутствии зачитывать пикантные места из книги Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль», и они страшно хохотали. Отец очень рассердился, и после ухода товарища моему брату досталось «на орехи».
Когда я была студенткой, отец учился в вечернем университете марксизма-ленинизма при МГК КПСС в 1950-52 гг. Это было обязательно для всех преподавателей. У меня марксизм-ленинизм вызывал такое неприятие во время учебы, что я не могла понять, как он вместе с другим преподавателем с кафедры математики шутя, быстро и весело просматривал билеты перед экзаменом по этому предмету. Еще он рассказывал мне о том, какие Интересные лекции читает им один лектор о мировой истории и внешнеполитических отношениях стран и государств.
Лишь теперь я понимаю, что отец находил интерес ко всему и потому мог этим заниматься.
В конце 50-х годов мы поехали с ним в Ясную Поляну, и везде - в поезде, в имении Льва Толстого, в лесу, в поле - нам встречались разные люди: мужчины и женщины, старые и молодые, которые охотно вступали с ним в разговор, и часто рассказывали о себе, о своей жизни, о самом сокровенном. Он вызывал в людях доверие.
После окончания музыкальной школы по классу фортепиано в старших классах средней школы я стала заниматься музыкой с папиным гимназическим другом по Чернигову Николаем Павловичем Станишевским. Он в 20-е годы дал несколько замечательных концертов в Петрограде, и на этом по условиям того времени его концертная деятельность закончилась. Внешне он очень походил на Листа. Он был замечательным педагогом-музыкантом, давал уроки музыки и выступал с частными концертами во многих домах московской интеллигенции в близких ему кругах. В частности, его хорошо знала старшая сестра В.В.Леоновича Вера Владимировна,. Он задавал мне играть замечательные произведения и развивал вкус к музыке. Николай Павлович приносил книги, которые, наверное, только он один мог разыскать в букинистических магазинах того времени. (До сих пор вспоминаю книгу Елены Гуро.) Когда я училась на 2-ом курсе института, он подарил мне старинного издания книгу Эдуарда Шюре «Великие посвященные». И только тогда я стала понимать, что Николай Павлович, как и отец, интересуется чем-то, что позже стало для меня Антропософией. За крепким чаем отец и Николай Павлович могли вести долгие беседы. А позже, когда я водила к нему на занятия свою дочь, я узнала, что Николай Павлович Станишевский переписывал целые циклы лекций Рудольфа Штайнера.
В начале 70-х годов мой отец, Яков Абрамович Мачерет, познакомил меня с Марией Николаевной Жемчужниковой и ее семьей: дочерью Ниной Ивановной и ее сыном Мишей, который был на два года старше моей дочери. Тогда же я познакомилась с тетей Марии Николаевны - Т. Г. Денисман. Это знакомство перешло потом в многолетнюю дружбу между нашими семьями, которая длится до сих пор. Отец бывал в гостях у Марии Николаевны в Москве, а летом ездил к ним на дачу в Фирсановку. Мария Николаевна незадолго до своей кончины подарила мне икону Архангела Михаила, написанную монашкой Дивеевского монастыря и первоначально принадлежавшей Марку Владимировичу Шмерлингу. М.В.Шмерлинг и М.Н.Жемчужникова были членами московской антропософской группы. Когда мы жили на даче на реке Истре, то всей семьей ездили к Марку Владимировичу в деревню в Сокольники. Это было очень живописное место. Марк Владимирович и его жена жили при детском интернате. Жена Марка Владимировича шила для детских кукольных представлений, которые она ставила здесь, замечательных кукол.
К нам на дачу в деревню Вельяминово приезжал В.Иванов (тогда начинающий антропософ), позже он приезжал со своей женой Людмилой.
Папа был знаком с Юрием Александровичем Михиным, который до революции был известным юристом, и его женой Евгенией Ивановной, она была чудесным душевным человеком. Мы с папой и дочкой бывали у них в гостях на Арбате, где они жили после возвращения из лагерей. Папа рассказывал, что Юрий Александрович, несмотря на преклонный возраст, служил для многих примером стойкости и мужества при всех ужасах лагерей. У него были очень больные ноги, и было трудно найти подходящую обувь. Позже он познакомил меня со своей племянницей Татьяной Борисовной Шанько, хорошо знавшей Михаила Чехова и видевшей его игру на сцене. Я стала заниматься с ней эвритмией и читать антропософскую литературу.
Через Т.Б. Шанько я познакомилась с ее двоюродной сестрой Н.Н. Энглер.
В 1964 году родители отдыхали летом под Ленинградом на Стрельне, где рядом с нами жил Алексей Дмитриевич Лебедев - известный химик и антропософ, который был лично знаком с Доктором Штейнером и слушал его лекции. Это был еще очень живой и бодрый человек. Он был в ссылке в Нарыме, потом его направили в Башкирию, куда к нему приехала жена. В 1954 году его перевели работать на Йошкар-Олинский комбинат, откуда он окончательно переехал в Ленинград только после смерти жены. У меня сохранился его подарок - книжечка изречений разных философов и писателей, сделанная из школьной тетради и красочно раскрашенная им самим. На Стрельне чуть подальше от нашего дома жил другой член петербургской антропософской группы Сергей Васильевич Зетилов - талантливый инженер-механик. Папа говорил, что он очень хорошо умел заниматься с молодыми людьми. И одно время я посещала его группу.
Поддерживал отец контакт с Виталием Александровичем Богословским, который одно время жил у нас в Москве, а затем по состоянию здоровья переехал в Тбилиси. Во время Идриарта в Тбилиси я вместе с Е.Гульбиной и Д.Усачевым побывала у него в гостях.
Отец поддерживал отношения с тбилисскими антропософами и месяцами жил в Тбилиси. Амиран Андреевич Баланчивадзе, бывая в Москве, почти всегда останавливался у нас. Начиная с 1961 года, у нас на даче и в Москве бывал Георгий Алексеевич Кавтарадзе. В 1975-76 гг. отец вместе с мамой ездил отдыхать к нему в Гагры.
В 60-е годы мы жили на улице Шухова, а недалеко от нас на Шаболовке жил Вениамин Львович Теуш, папин друг-антропософ и наш родственник по матери: он был женат на маминой младшей сестре. Теуш преподавал в техникуме в Рязани. Там он познакомился с Александром Исаевичем Солженицыным. Отец несколько раз бывал у Александра Исаевича на даче в Солотче (я узнала об этом много лет спустя). Когда в 1965 году был «открыт» архив Солженицына у Теуша, поздно вечером к нам прибежала его жена Сусанна Лазаревна и рассказала, что у них был обыск и все рукописи Александра Исаевича забрали. У нас тоже находились его произведения: кроме изданного рассказа «Один день Ивана Денисовича» хранились рукописи его произведений «Матренин двор», «Техникум», «Случай на станции Кречетовка», «Правая рука», «Раковый корпус» и др. Но к нам, к счастью, никто не пришел.
Летом следующего года (мама рассказала мне об этом гораздо позже) отец уехал в Орджоникидзе, где после реабилитации жила Т.Б.Шанько. Ей не давали прописки в Москве. Едва отец уехал, как к нам явился следователь из МВД, который искал отца. Мама дала ему адрес Татьяны Борисовны, и он приехал в Орджоникидзе почти сразу вслед за отцом. Они говорили целый день до позднего вечера. И об Антропософии тоже. Отец потом рассказал мне, что он старался объяснить следователю, что такое Антропософия, а следователь оказался незаурядным человеком, и он даже заинтересовался этим. Во всяком случае «следственных» последствий этого разговора не было.
Не знаю, когда отец познакомился с Марией Александровной Скрябиной, но очевидно знал ее давно, так как все время бывал на концертах В.В.Софроницкого в Доме-музее Скрябина и в квартире сестер. Он хорошо знал сестру Марии Александровны, уехавшую потом с семьей в Америку. С 1981 года и почти до самой последней болезни он вместе с Марией Александровной и Людмилой Иосифовной Шульгиной занимался антропософией по понедельникам. Однажды моему младшему брату Юре довелось провожать вместе с папой М.А.Скрябину (в очередную поездку ее в Дорнах) на вокзал, и Юре было доверено нести чемодан Марии Александровны.
Среди друзей отца был Владимир Владимирович Леонович - антропософ, искусствовед и орнитолог, а также музыкант Игорь Сац, автор музыки к «Синей птице» Метерлинка, и Петр Александрович Шумский - гляциолог с мировым именем и антропософ. Были у отца антропософские друзья и в Риге, особенно эти связи укрепились после поездки на антропософский съезд.
Отец часто жил у Н.Н.Энглер в Ленинграде. Летом 1982 и 1983 годов он был в местечке Лисий Нос на побережье Балтийского моря под Ленинградом у Н.Н. Энглер. Там образовалась небольшая группа для антропософской работы.
Из его ленинградских знакомых бывала у нас этнограф Нина Ивановна Гоген-Торн. Она пережила ГУЛАГ. После ее смерти в 1986 году была издана книга ее воспоминаний «Метопа». В моей памяти остался ее последний приезд в Москву. Она рассказывала, как во время экспедиций по отдаленным уголкам России местные шаманы показывали ей свое умение: они ставили на дорогу чурбаки-столбики вместо фигурок, и те начинали двигаться.
Отец любил Крым. Больше Кавказа. Об этом он писал в письме к моей дочери. Особенно он любил Коктебель. Он хорошо знал вторую жену М.Волошина, Марию Степановну, которую Волошин спас от смерти во время прихода белых. Когда мы с мужем в начале 60-х годов приехали в Коктебель на майские праздники, Мария Степановна водила нас по дому Волошина: я видела голову царевны Таиах в зале на 1 -ом этаже, мы были в мастерской и выходили на плоскую крышу дома, откуда открывался вид на залив и на Карадаг. Мы поднимались на гору к могиле М.Волошина. Отсюда были видны гряды гор до самой Феодосии: по этой дороге Макс ходил пешком в феодосийскую гимназию. Была весна, цвели тюльпаны. Вся дорога в гору была в султанах цветущего вереска. У меня дома в Москве долго стоял букетик вереска как память о М.Волошине и Коктебеле.
Мои воспоминания об отце и людях, окружавших его, может быть, носят личный и отрывочный характер. Но мне хотелось изложить в них только некоторую фактическую сторону его жизни. Мое общение с отцом в кругу семьи, его внимание и любовь, мудрая помощь в сложных жизненных ситуациях - это было «даром» отца. И я бесконечно благодарна ему за то, что он ввел меня в Антропософию.
Другие стороны жизни отца - его работа в Антропософии, общение с людьми близкими ему, и иные аспекты его жизни - остаются за рачками этих воспоминаний.
Вера Яковлевна
Зайцева Октябрь 2003 года, Москва
 на заглавную
|
О сайте • 10 самых • Обратная связь • Вход |
 к началу страницы
|
| © 2008 wws2102 | XHTML | CSS | Powered by Glossword 1.8.12 |
