ШКАПСКАЯ М.М.

МАРИЯ МИХАЙЛОВНА (урожд. Андреевская; 3 (15) октября 1891 — 7 сентября 1952) — известная русская поэтесса и журналистка. С 1920 по 1925 гг была связана с ленинградскими антропософскими группами. Была хорошо знакома с Е.И. Дмитриевой, А. Белым, К.Н. Бугаевой и М.А. Волошиным.

Дополнительно:
Родилась в Петербурге в многодетной семье мелкого чиновника. Из-за болезни родителей вынуждена была с 11 лет зарабатывать себе на хлеб: работала прачкой, составительницей прошений, статисткой в театральной труппе. Окончила гимназию и 2 курса Петербургского психоневрологического института. В середине 1910-х гг. некоторое время жила во Франции, изучала в Париже китайский язык и китайскую литературу, познакомилась с известными русскими литераторами. В 1920 по рекомендации Блока и Михаила Кузмина была принята в члены петроградского Союза поэтов, представив к рассмотрению еще не опубликованные стихи. В начале 1920-х Мария Шкапская издала семь поэтических сборников, а также книгу стихов для детей.
Ранние стихи Шкапской, составившие сборник «Час вечерний», написаны тонко и изящно, в духе умеренного акмеизма, но не отличаются особой оригинальностью. Напротив, поэзия Шкапской начала 1920-х гг. исключительно самобытна. Шкапская разрабатывает одну тему — тему «женской Голгофы», страстного пути женщины: жены, любовницы, матери. Поэзия Шкапской резко физиологична: ее темами становятся потеря девственности, зачатие, деторождение, аборт. Все эти физиологические явления, однако, интерпретируются Шкапской ещё и в мистическом ключе: мистическое значение крови, плоть мира в ее метафизическом смысле волнуют Шкапскую не меньше, чем модная проблема «реабилитации плоти». В ее стихах развертывается мистерия материнства. Через этот божественный дар лирическая героиня испытывает чувство мистической связи с матерью-землей, а сама Россия, переживающая муки творения нового мира, предстает роженицей. В то же время в стихах Шкапской ощущается неприятие крови, проливаемой во имя революции, опять-таки с чисто женской, «природной» мотивировкой, ибо женщина-мать органически не приемлет насилия и убийства. В поэтическом мире Шкапской образ крови-руды связан как с физиологическим, так и с духовным планом бытия: с мистикой плоти, с тайной наследственности, с исторической памятью. «…И какие древние тайны / В крови бессменной моей — / От первых дней мирозданья / Хранятся до наших дней». Лирическая героиня предстает как хранительница древнего ведовского знания, не случайно эпиграфом к сборнику «Кровь-руда» взяты слова из заговора на кровь.
Произведения Шкапской вызвали сочувственные отклики разных по идейным и творческим ориентациям писателей. Павел Флоренский называл ее «подлинно христианской — по душе — поэтессой» и ставил вровень с Цветаевой и Ахматовой. Максим Горький писал Шкапской: «До Вас женщина ещё не говорила так громко и верно о своей значительности». Однако в середине 1920-х гг. в советской литературной критике творчество Шкапской подверглось резким нападкам: в ряде рецензий говорилось о «пагубности» мировоззрения поэтессы, «насквозь физиологичном и иррациональном», которое «заводит в тупик», а сама Шкапская была названа «эпигоном упадничества». В результате со второй половины 1920-х гг. Шкапская отошла от поэзии и в дальнейшем выступала лишь с очерками о жизни рабочих и крестьян, написанными шаблонным языком раннесоветской публицистики.