ПОМЕРАНЦЕВ К.Д.

КИРИЛЛ ДМИТРИЕВИЧ (1906-1991)

Кирилл Померанцев — поэт, переводчик, журналист, антропософ. В 1920 г. вместе с родителями он эмигрировал в Константинополь, в 1927 г. перебрался во Францию. Во время Второй мировой войны участвовал во французском Сопротивлении. В 1930-е гг. был членом антропософского кружка, возглавляемого Асей Тургеневой — первой женой Андрея Белого и ученицей Рудольфа Штейнера. Влияние антропософии сказалось на мировоззрении Померанцева, на его поэзии отчетливой трагической нотой; оно ощутимо и в поздней мемуарной прозе, собранной в книге «Сквозь смерть».

Воспоминания Померанцева — это рассказ о «незамеченном поколении». О полузабытых, малоизвестных поэтах, прозаиках, художниках — в том числе о Владимире Смоленском, Юрии Одарченко, Александре Гингере, Сергее Шаршуне; о бывшем редакторе «Аполлона» Сергее Маковском, о философе Владимире Ильине, о колоритном дельце и литераторе Владимире Крымове. Со смертью Померанцева, одного из старейших сотрудников «Русской мысли», обрывается связь между литературными поколениями эмиграции — в Европе остается все меньше тех, кто еще помнит дореволюционную Россию.

Павел Кузнецов

Кирилл Дмитриевич Померанцев (1906 – 1991) был одним из замечательных поэтов русского зарубежья, фигурой колоритной и неординарной, последним из могикан парижской эмиграции. Его предельно простая по форме, почти разговорная по интонации поэзия глубоко философична, исполнена неизменного стремления к высшему знанию, к прорыву в область вневременных ценностных ориентиров, слабые отблески которых поэт чутко улавливал в явлениях повседневного ряда, в блоковской Радости-Страданье каждого невозвратимого Божьего дня.

Мне довелось работать с ним в парижском еженедельнике “Русская мысль” и удостоиться его личной дружбы – начиная с весны 1983 года и до весеннего дня его смерти.

К. Померанцев родился в Москве в 1906 году. Его отец был известным нотариусом, иногда сочинявшим шуточные стихотворения и даже поэмы. Детство Померанцева прошло в Полтаве, где семья пережила “февраль” и “гетманщину”. В 1919 году родители эвакуировались с мальчиком в Новороссийск, откуда переправились в Константинополь. Там Померанцев закончил Британскую школу для русских мальчиков, работавшую по системе российских реальных училищ. В 1927 году он отправился в Париж, где и провёл всю оставшуюся жизнь.

Получив американскую стипендию “Уитмора”, Померанцев поступает в техникум. Но вскоре бросает учебу, работает на бензоколонке, на заводе грампластинок и т.д. Во Франции это были годы тяжелейшего экономического кризиса. С началом войны он отправляется в Лион, где участвует в Сопротивлении. После освобождения Парижа работает в мастерской по модной тогда росписи шёлка – “ пошуарном ателье”, как говорили в эмиграции.

С 1946 года в квартире Померанцева регулярно устраивались литературные вечера, постоянными участниками которых были Иван Бунин, Георгий Иванов, Ирина Одоевцева, Борис Зайцев, Юрий Одарченко, Владимир Смоленский и другие поэты и писатели.

С характерной для него скромностью Померанцев говорил в поздние годы: “Я простой журналист, которому посчастливилось познакомиться со всеми русскими писателями и поэтами, жившими в Париже. Со многими из них меня связывала тесная многолетняя дружба”.

С начала 1950-х годов стихи, философские статьи, критические отзывы и проза Померанцева широко публиковались во всей эмигрантской периодике, включая “Новый журнал”, “Возрождение”, “Мосты”, “Опыты”, “Континент”, “Русскую мысль”, “Новое русское слово” и другие. В альманахе “Мосты”, в частности, увидела свет его повесть “Итальянские негативы” (№10, 1963 и №11, 1965), иллюстрированная Юрием Анненковым.

Стихи К. Померанцева входят в наиболее представительные антологии эмигрантской поэзии. Но до сих пор появился лишь один крошечный сборник его стихов, вышедший в парижском издательстве “Ритм”. Книжку эту Кирилл Дмитриевич не любил, даже стеснялся её и изымал у своих друзей и знакомых, поскольку составитель её позволил себе ничтоже сумняшеся “поправить” многие стихотворения на свой вкус (мне пришлось назвать это в тогдашней рецензии “досадными опечатками”).

Первой публикацией поэта на Родине стала большая подборка в журнале “Октябрь” (№8, 1989), составленная давним московским корреспондентом К. Померанцева журналистом Игорем Васильевым. Померанцев писал ему в своё время: “Моим учителем был замечательный поэт Георгий Иванов, который, по моему мнению, достиг предела стихотворного ремесла: абсолютной точности и адеквации формы и содержания”.

Георгий Иванов, чья поэзия стала горестной вершиной всей эмигрантской лирики, был, судя по рассказам самого Померанцева и тому, что мне говорила в Париже И.В.Одоевцева, беспощаден к его первым поэтическим опытам. “Это имеет такое же отношение к поэзии, как НТС к освобождению России”, – съязвил Иванов. (Эту фразу Кирилл Дмитриевич любил повторять в редакции “Русской мысли” по отношению к некоторым стихотворным публикациям, заполнявшим литературные страницы отнюдь не из-за их художественных достоинств.)

Убийственный ивановский сарказм и систематический “разнос” помогли Померанцеву на всю жизнь сохранить величайшую самокритичность к своим произведениям, доходившую порой до самоуничижения.

Для понимания творческого наследия К. Померанцева необходимо также знать, что до последнего дня своей жизни он оставался убежденным адептом антропософского учения, толкующего, как известно, о цепочке земных перевоплощений человека на пути к высшему духовному совершенству, к возведению его в божественный ранг. Основателем антропософии был немецкий мистический философ Рудольф Штейнер, чьими ветхими переводными томами у Померанцева были забиты все шкафы и антресоли. Кирилл Дмитриевич был, безусловно, человеком разочарованным в горькой и предрешённой земной юдоли, и всё свое мужество, всю доброту и терпимость, всю скромность и обаяние он черпал именно из этой “благой вести” о реинкарнации – даже и тогда, когда уходил, по слову того же боготворимого им Георгия Иванова, “в отчаянье, приют последний”.

Его небольшую уютную квартиру на улице Эрланже, неподалёку от Булонского леса, освящал один предмет: в тёмной рамке, в поблекшем от времени паспарту – плоская, шитая серебром бархатная сумочка. Это была ташка, принадлежавшая самому Лермонтову, который называл её “перемётная сума моего таланта”. Она хранилась в семье А. П. Шан-Гирея. После смерти поэта в ташке были обнаружены рассыпавшиеся в прах цветы, черновые наброски стихов и любовные письма.

На стене в столовой висела большая картина, изображавшая Христа в пустыне. Лицо Спасителя было сплошным свечением. К. Померанцев скончался в Париже в ночь на 5 марта 1991 года, на 85-м году жизни.

Урна с его прахом замурована в колумбарии огромного кладбища Пер-Лашез. № 14201... За стеной – урна великой гречанки Марии Каллас. Там всегда живые цветы, записки. Ниша Кирилла Дмитриевича долго оставалась безымянной: “Всё, как прежде, и всё, как всегда”, в распроклятой судьбе эмигранта”. Но ведь сказано в метерлинковской “Синей птице” – так, чтобы не ведали страха и угрызений взрослые дети: “Мёртвых нет”.

Александр Радашкевич