Стихозарения

*   *   *

Ни движенья, тихо, тихо. 
Живота рассказ о сущем. 
Он в предчувствии сосущем 
навивает чёрный стих о 

том, что тихо - это плохо, 
что за тихо - будет громко. 
Будет - лихо, немощь вздоха, 
лапти, посох и котомка... 

Это тягостное - тихо, 
это трепетное - громко... 
Будет - лихо... был бы выход 
неба ясного, средь, гром, как. 

Чрез пупка овал незримо 
токи вещие проходят... 
Ка бы чаша сия мимо... 
но судьбою верховодят... 

И судьбы, касаясь края 
рукавом души несмелой, 
озираюсь - замирая, 
ожидаю - онемелый. 

1990 январь.





*   *   *

Плотнее шторы сердца занавесив, 
Укутав душу в шубу из снегурок 
Я вышел черным ходом, легковесен, 
Как выплюнутый на асфальт окурок. 

И тихо брел по площадям и скверам, 
Взвалив всю тяжесть дня себе на плечи, 
Невзрачный как сортирная фанера, 
Багровый, угорающий, как вечер. 

Метель срывала шапки с пешеходов, 
Захлестывала грудь горстями снега, 
А я тянул в надрыве нить исхода, 
Седой и постаревший на полвека. 

На зимний день бросая взгляд вампира, 
Я хмурых мыслей гнал лихую поступь, 
И щекотала шею мне рапира, 
Которую отвесть не так уж просто. 

И мир безвкусно сер и безответен, 
Лишенный именин и воскресений, 
Залаял неприветливо на ветер, 
Застыл в устах - собакою на сене. 

1987





*   *   *

Ты была крышей мира и выше 
Были только ворота рая. 
Убелённою шапкой нависшей 
Ты искрилась на мир взирая.

Но мечтала ты о полётах 
Провожая в ночи птичьи стаи, 
Занимала тебя забота -
Выразительный след оставить.

И отколотая ледорубом, 
Альпиниста с унылой миной, 
Возопив йерехонски грубо, 
Сорвалась и стала лавиной.

Вот когда прогремел твой голос 
Столько лет набиравший силы. 
Ты летишь - за тобой всё голо 
Лишь развалин седых могилы.

Горцы цыкают на горянок, 
Заставляют молиться Богу, 
Только ты прорываясь рьяно, 
Отпираешь им в рай дорогу.

1987





*   *   *

Полет петли над головой -
Подножка за безволье. 
И огорожен свет стеной, 
И огорошен болью.

И века выкованный крик 
На веках дрожью ожил.
Души надушенный парик
Спорю. Парить негоже.

Беда бодает в бок быком, 
Стена возьми, да хрустни. 
Boт выход - выдолблен проем. 
Бреду в бреду и грусти.

На сердце - клещ, в устах - печать,
Глаза терзают землю.
Пора постичь, пора кончать
Ту жизнь, что не приемлю.

1987





*   *   *

Любви раскинулись шатры,
Где рта вулкана раны.
Но ожил огнь, пролился с крыш
Палитры лик шафранный.

Нарыв созревший у земли,
Нарыв любви горячей,
Одновременно прорвали
Из недр надрывным плачем.

Трещит земля, вулкан живой, 
Лавинным ртом хохочет.
Облава лавы огневой,
Облапя льет, поточит.

Шатры шафраново горят
Шарфами пепла щерясь,
Симфоний взрывов звукоряд
Хоронит чувства ересь. 

1988





*   *   *

Катит ял по водам Леты, 
В нём плывёт моя душа. 
За душою - ни монеты, 
За душою - ни гроша.

Я ли, я ли, тот что в яле 
Катит зыбких волн поверх. 
Кого музы не прияли. 
Кому белый свет померк.

И не лермонтовский Янко 
Я с подругой на борту, 
А глупец с подругой пьянкой 
Жизни сторону по ту.

Ял мой шаток и капризен 
вряд ли справится с волной. 
Водки - море, шансов - мизер 
Выплыть - волею одной.

1989





*   *   *

Рвали волосы, как цветы на лужайке, 
Дорожили каждым прожитым днём. 
А когда посетили моря синего чайки, 
Мы их встретили красным огнём.

Море синее стало буро
И в серебренных отблесках счастья
Золотилисъ погоны МУРa
На заре, воспетой отчасти.

И когда подоспел прохожий 
Без Луны в душе и без дроби. 
Я ему ответ что ожил 
От любви заветного хобби.

1989





*   *   *

Оранжевая на грязно-белом 
В полутонах уходящей ночи 
Судьба начертанная мелом. 
И крик душ, что есть мочи.

В фиолетовость судьбы поверя 
Разум утопив в колодце дум 
Жизнь гоня как раненного зверя 
На лиловый - чёрный лил в бреду.

Но зарёвый - розы внёс оттенки 
И окрасом радостным горя 
Зайчиком разгуливал по стенке... 
И душа рвалася за моря.

1989





*   *   *
                             Анне Барч, до смерти боящейся 
                                летающего племени моих тараканов

Дул мороз в дуду оснежья 
и сребристый вихрь носился. 
За окно нырнуть грозился, 
рам неплотно легших, между.

Анна, Анна, - пел муллою 
ветер, словно песнь Корана. 
И луна светив нал мглою 
мне подмигивала - Анна.

И часы стучали - Анна. 
И стучало сердце - Анна, 
И неслось из неба - Анна,
Гончей вестью урагана.

И в наплыве нежном мыслей 
Я как сыр купался в масле 
И в душе тонул той тьмы след, 
что накоплен был за массу лет

А сама "хозяйка бала" 
(та, что носит имя Анна) 
озираясь беспрестанно 
вся испуганно дрожала. 

И глазами точно жало, 
хоть меня и провожала, 
но порой глядела странно -
всё боялась таракана.

1989





Потеря качеств

Пропала жизни Радость.
        Она не захотела
Трястись со мной полями,
        Резвяся оголтело.

За ней ушла Решимость
        Трусцою старой клячи.
Устав стоять на стреме
        Убрел мой конь Удачи.

Потом исчезла Мудрость.
        Ее не много было.
Но и она устала,
        Все стало ей постыло.

Я шатко шел, слабея,
        Совсем прижатый к краю. 
Но тут пропала Личность.
        Куда ушла - не знаю.

Искать eё в угаре 
        Моя yсталa Coвесть,
За ней она погналась 
        По следу свежей крови.

Без этих ценных качеств 
        Моя Душа черствела 
И словно от проказы 
        Помчалась прочь из тела.

1986





*   *   *
                                                  Ирине-Лизе Мялик

Судьба отвергла все пути.
Все планы подняла на вилы.
Жить задыхаясь и нести
Свой тяжкий крест не стало силы.

Померкнул свет в твоих очах,
В душе пролилось море скорби.
И веры нет и дух зачах
И доля бедственная горбит.

Не стало в мире миражей 
Что снова б голову вскружили,
И след простыл тех ворожей,
Что вдруг тебя заворожили.

Родная, прах от ног стряхни.
Прочь прогони ты бесовщину.
К чему в стенаньях дни и дни 
Плясать под ихнюю сурдину.

Твой день наступит, жди и верь
Весенней силой пробужденья.
Проявится цена потерь,
Отступят боль и наважденье.

Под ярким солнечным лучом
Ты обретешь души чертоги
И будет сердце горячо
Светить тебе в пути-дороге.

1987





 Сибирская фантазия

 Я помчался на тачанке
 В лес в Сибирь к кемеровчанке,
 Что с ружьем в тайге застыла 
 Глаз на мушке навострила.

 У нее в очах раскосых 
 Столько страсти, столько о́гня,
 Тронул я ее за косы,
 Приголубил, нежно, обнял.

 Но она вскочив на лыжи,
 Мне дала прикладом в зубы:
 "Ненавижу хамов рыжих 
 Обращающихся грубо.

 Мы хакаски и тувинки - 
 Чингиз-хановы потомки,
 Мы не то что ваши жинки,
 Беззащитны как зайчонки.

 Честь блюдем в тайге безбрежней,
 За позор жестоко платим.
 Возвратим вас к жизни прежней,
 Вновь в ярмо законопатим".

 Так ответила мне дева.
 Я ж стоял обидой мучим…
 Недовольный полный гнева,
 Мчал назад по снежным кручам.
                                           
1986





*   *   *

Ума - палата № 6... 
Себе желал бы лучшей доли,
Чем жить и ждать благую весть,
Нисходит что по Божьей воле.

Знаю!
Движеньем мысли охваченный сполна,
Ощупывая мир исследующим взором,
Взойду истиноловом на
Свой Эверест, ещё не скоро.

Пронизывая духом - "Я",
Оболочки, тонкие, носимых тел,
Умирая, воплощаясь, вновь живя,
Положенного увижу предел.

И тогда
С высоты грядущих рас и эпох,
Углублённым, вещего, зреньем,
Погляжу на себя и воскликну - О, Бог,
Каким был я в сущности жалким твореньем!"

А пока -
Ума-палата № 6.
И нужно жить и как-то гресть...

1988






*   *   *

 Твѣрдолобый Бряцелапъ
 Безъ любви бредётъ по свѣту.
 Сатаны покорный рабъ
 Пьетъ забвѣнье безъ просвѣту.

 Рядомъ рушатся мiры, 
 Слёзъ ручьи, полнятъ озёра. 
 Он разводитъ бѣдъ костры 
 Прибирая безъ разбора.

 Ротозѣевъ и зевакъ 
 Трубнымъ рыкомъ поражаетъ, 
 Беспощаденъ, золъ и нагъ,
 Онъ доволенъ урожаемъ.

 Рукоплещущихъ несчѣсть, 
 Лицемеровъ толпы пляшутъ, 
 Имъ его закваску нѣсть,
 Испивать гнилую чашу.

 Будетъ онъ крушить сердца. 
 Кто не съ нимъ - садись в ковчѣги. 
 Плыть въ слезахъ вамъ до конца 
 И искать иные брѣги.

 1886 (1986)





*   *   *

Тихо осѣнь входитъ в душу.
    Грустью за сердце берётъ.
Незамѣтно подкрадётся
    струны лѣту оборвётъ.

Растыкаетъ всюду лужи,
    листья на земь уронитъ,
и босые кроны хладомъ
    омерзитъ и усыпитъ.

Всё замѣтней проступаетъ
    желтолистый ликъ ея,
навострили лыжи, птицы 
    в чужезѣмныя края.

Звери, твари сгинутъ в норы, 
    лесъ запрѣтся на замокъ.
И безрадостно расплачась
    нѣбо выплеснѣтъ потокъ.

Месятъ землю дожделеи.
    Мокно нонче на дворѣ.
Утекаетъ на телѣге
    Настроѣнье… На заре

Чвано чавкаетъ телега.
    Ну, пошёлъ, тяжеловозъ!
- Эй, возница, ты ль далѣко?
    - До весны. Что за вопросъ.

1986 (1986)





*   *   *

Прошёл "Алексий-с гор потоки".
На горизонте Спасов день.
В глазах весны зеленооких
глядятся лики деревень.

Не за горами май и грозы
готовят яростный набег.
Кряхтят, чахоточно, морозы
харкая лёгкие на снег.

На талый снег закостенелый,
что притаился меж бугров.
Что воплотится в огалтелый
поток кочевников-ручьёв.

Последний раз заиндевеньем
Забвенят землю холода.
И заклокочет дивным пеньем
весна разверстая, тогда.

1987




*   *   *

По коленям онемелым,
По губам смертельно-белым,
Ходит дрожь.
Кто тебя вдали приметил,
Кто тебе расставил сети
Эй, не трожь.

Долгий вечер ожиданья,
Мне принёс одни страданья,
Сердцу - сбой.
Пусть святые в высшем ранге,
Сберегут тебя, мой ангел,
Бог с тобой.

1985




*   *   *

Я послал запрос на радость
    В небеса.
И услышал без отрады
    Голоса:
"Где в юдоли веселиться
    Песни петь.
Надобно переселиться
    Умереть".

1985





*   *   *

Печать печали на челе
У задождливевшей недели.
У храма толчея калек,
Едят и пьют, лохмотья делят.

Копилкой медною трясет
Хромой урод с прекрасным сердцем.
Народ усердно подает
Несчастным божьим иждивенцам.

Просвещено сознанье масс, - 
Тот не увидит рай во веки
Кто милосердно не подаст
Сколь, сам не ведая, калеке.

А в храме празднично как в старь,
Все дышет духом обновленья,
Сияет золотом алтарь,
И режут купол песнопенья.

И голубь, рвущийся к Христу,
И Ангел в куполе парящий,
Кидают душу на приступ,
Быть заставляют, говорящей. 

1988





*   *   *

Был ярок я, но не удал, 
И вот я встретил идеал. 
Оригинал иль копию - 
Сокрытых дум утопию. 

Тебя на воле дремлющей 
Я принял всеобъемлюще. 
И полюбил всезначуще 
Душою чистой, алчущей. 

Но ты была в апатии 
Ко всей мужицкой братии. 
Огородилась знаемо 
Стеной непробиваемой. 

Не стал я исключением 
Хоть падал на колени я. 
Тянул минуту каждую 
Любви ответной жаждуя. 

И жизнью сильно тёртая, 
Озлобленная, гордая, 
Ты выскользнула птицею 
Воздавши мне сторицею. 

И пью вино "Иверия" 
И в образы не верю я. 
Душа в рубцах и трещинах, 
Лишь память мне завещана. 

За днями дни потянутся, 
Со мной мечты расстанутся. 
Душа в огне проплавится 
Все по местам расставится. 

1984





*   *   *

Дурманящий, ночи испив напиток,
Дрожащими руками быстро скручивая,
Иероглифами испещрённый свиток,
С печатью на лице благополучия,
Увидел вдруг - Луна не светит,
Исчезли звёзды, ночь на исходе,
Попав в раскинутые сети
Захлёбывалась в розовом восходе.

О рок, я непростительно опаздывал.
Не поспевал к восходу в тела оболочку
И Бог мне в мыслях пауз не давал
И наказать грозил за проволо́чку.
(Мгновенье и разрежет жизни про́волочку)

И как с бодуна конница Будённого
Стремленьем жечь и резать полная
В пылу и прелести рискованного
Летела, степи кровью полня.
Лихих казаков-чубарей
И присягнувших на верность золотопогонников,
Прижимала к кромке морей.
(Эх где же был тогда, тот дух могуч богатырей
Прошедший воду и огонь веков)

Так я...
сравнявшись с мысли бегом
Внутри ощутил силу молнии
И року бросил: "Знай, мол, нет",
И торопим рассвета приоткрывающимся веком,
Нырнул немедля юркой векшей
В покинутое тело на кровать.
Чтоб откровенья луч поблекший
В крови зари не запятнать.

1988





*   *   *

Нет. Не идут стихи.
Стреляй хоть, режь хоть,
Пытай паяльной лампой плоть.
Рви рот гранатой в брызгах требухи,
Ушей тетрадь лопать в переполохе...
Всё фальшь. Не скачут мыслей блохи.

Сразили критики. Матерые, целых трое.
Шумно говорили, умно насупив дугою брови.
Мол, не в том месте копаешь, роешь,
Да и не глубоко. Без крови.

Мол, нонче, ты куда не плюнь, все пишут, пишут…
Поэтов самозваных пруд пруди.
И каждому долби в Парнасе нишу,
За то, что в муках невесть что родит.

Им с высоты сорока лет мол,
Видны, как линии на ладонях в брешах мои вирши.
А посему, чтоб высоко о себе не думал -
Слетай, как флаг тирана с пристрелянной Рейхстага крыши.

А я ни А, ни Бэ, в ответ не вякнул.
Соглашался. Да норку рыл в себе, похожий на ежа,
И как тюльпан, о рынке ведая, не вянул,
Но шею тонкую готовил для ножа.

Потом бродил, вытаптывая снеги.
Московскими дворами, головочугунный.
С предчувствием тугим, опущенновекий,
Как Рим за день до наступленья гуннов.

Уж вот снега бегут и дни длинеют.
И бьются ласточки в окно - тепла предтечи.
Поэты музами беременеют, 
Свинеют пузами...
А я аборт тащу словечий
И руки скользкими медузами 
В крови полощатся по плечи.

1989