Уткин Иосиф Павлович (1903-1944) Стихотворения
ТИПИЧНЫЙ СЛУЧАЙ
Двое тихо говорили,
Расставались и корили:
"Ты такая..."
"Ты такой!.."
"Ты плохая..."
"Ты плохой!.."
"Уезжаю в Лениград... Как я рада!"
"Как я рад!!!"
Дело было на вокзале,
Дело было этим летом,
Все решили. Все сказали.
Были куплены билеты.
Паровоз в дыму по пояс
Бил копытом на пути:
Голубой курьерский поезд
Вот-вот думал отойти.
"Уезжаю в Лениград... Как я рада!"
"Как я рад!!!"
Но когда...
Чудак в фуражке,
Поднял маленький флажок,
Паровоз пустил барашки,
Семафор огонь зажег...
Но когда...
Двенадцать двадцать
Бьет звонок. Один. Другой.
Надо было расставаться...
"До-ро-гая!"
"До-ро-гой..."
"Я такая!"
"Я такой!"
"Я плохая!"
"Я плохой!"
"Я не еду в Ленинград... Как я рада!"
"Как я рад!!!"
Ноябрь 1935
Примечания
Варианты окончания, в печ. тексте отброшенного:
У меня мороз по коже,
Как подумаю о них.
Ведь глупы? А как похожи -
Господи - на остальных!
______
Я стоял, как пень на взморье...
В этом лепете двоих
Я узнал и смех и горе
Мук своих
И мук твоих.
______
Я стоял - один прохожий
Прошептал, глядя на них:
"Как глупы... Но как похожи.
Господи, на остальных!"
______
"Как (сказал один прохожий)
Эти глупые похожи
На других, на остальных!"
РАССТРЕЛ
И просто так -
Без дальних слов -
Как будто был и не был...
За частоколами штыков
Так тяжело смотреть на небо...
И не борись...
И не зови...
И жизнь была не сладкой...
Как в лихорадке - грузовик,
И я - как в лихорадке.
Для волка сердце - ничего.
А много ли зверюге надо?
И с полушубка моего
Солдат весь путь
Не сводит взгляда.
Могу и душу подарить -
Вон там за следующей горкой...
. . . . . . . . . . . .
"Товарищ, дай-ка закурить..."
"Последняя махорка..."
Колдобный дуб на что велик,
А в бурелом - соломке ровня,
Как аллигатор, грузовик
Улегся у камеломни.
И офицер спросил:
"Готов?"
Я сосчитал штыки невольно.
Зачем им дюжина штыков?
И одного вполне довольно...
Потухли, ухнув, фонари!..
Жара... Во рту прогоркло.
"Т-т-т-оварищ... дай-ка закурить".
"Подохнешь без махорки..."
1924
СЕРДЦЕ
Ничего не пощадили -
Ни хорошее, ни хлам.
Все, что было, разделили,
Разломали пополам.
Отдал книги,
Отдал полки...
Не оставил ничего!
Даже мелкие осколки
Отдал сердца своего.
Всё взяла.
Любую малость -
Серебро взяла и жесть.
А от сердца отказалась.
Говорит - другое есть.
Июль 1935
КОМСОМОЛЬСКАЯ ПЕСНЯ
Мальчишку шлепнули в Иркутске.
Ему семнадцать лет всего.
Как жемчуга на чистом блюдце,
Блестели зубы
У него.
Над ним неделю измывался
Японский офицер в тюрьме,
А он все время улыбался:
Мол, ничего "не понимэ".
К нему водили мать из дому.
Водили раз,
Водили пять.
А он: "Мы вовсе незнакомы!.."
И улыбается опять.
Ему японская "микада"1
Грозит, кричит: "Признайся сам!.."
И били мальчика прикладом
По знаменитым жемчугам.
Но комсомольцы
На допросе
Не трусят
И не говорят!
Недаром красный орден носят
Они пятнадцать лет подряд.
...Когда смолкает город сонный
И на дела выходит вор,
В одной рубашке и кальсонах
Его ввели в тюремный двор.
Но коммунисты
На расстреле
Не опускают в землю глаз!
Недаром люди песни пели
И детям говорят про нас.
И он погиб, судьбу приемля,
Как подобает молодым:
Лицом вперед,
Обнявши землю,
Которой мы не отдадим!
1934
Примечания
1. Микада - от "микадо": титул японского императора.
ТЫ ПИШЕШЬ ПИСЬМО МНЕ
На улице полночь. Свет догорает.
Высокие звезды видны.
Ты пишешь письмо мне, моя дорогая,
В пылающий адрес войны.
Как долго ты пишешь его, дорогая,
Окончишь и примешься вновь.
Зато я уверен: к переднему краю
Прорвется такая любовь!
...Давно мы из дома.Огни наших комнат
За дымом войны не видны.
Но тот, кого любят,
Но тот, кого помнят,
Как дома - и в дыме войны!
Теплее на фронте от ласковых писем.
Читая, за каждой строкой
Любимую видишь
И родину слышишь,
Как голос за тонкой стеной...
Мы скоро вернемся. Я знаю. Я верю.
И время такое придет:
Останутся грусть и разлука за дверью
И в дом только радость войдет.
И как-нибудь вечером вместе с тобою,
К плечу прижимаясь плечом,
Мы сядем и письма, как летопись боя,
Как хронику чувств, перечтем.
1943
ПЕСНЯ О МАТЕРИ
(1914 г. )
Вошел и сказал:
"Как видишь, я цел,
Взять не сумели
Враги на прицел.
И сердце не взяли,
И сердце со мной!
И снова пришел я,
Родная, домой.
Свинцовые ночи
Не ждут впереди!"
И орден
Пылал у него на груди.
А очи - как дым!
А сердце - как дым!
Так радостно жизнь уберечь
молодым!
И больно сказала
Седая мать:
"Мой милый,
Устала я плакать и ждать.
Я знаю, как много
Страданий в бою.
Но больше боялась
За совесть твою.
Скажи:
Человеком
На фронте ты был?.."
И глухо сказал он:
"Семнадцать убил..."
И годы - как дым,
И радость - как дым,
Так горестно жизнь потерять
молодым!..
И больше никто
Говорить не мог.
И молча солдат
Ступил за порог,
А сзади, как водная
Муть глубока,
Глазами старухи
Смотрела тоска.
Он шел к горизонту,
Тоска - впереди,
И орден...
Дрожал у него на груди.
Ах, бедная мать!
Ах, добрая мать!
Кого нам любить?
Кого проклинать?
1924
АТАКА
Красивые, во всем красивом,
Они несли свои тела,
И, дыбя пенистые гривы,
Кусали кони удила.
Еще заря не шла на убыль
И розов был разлив лучей,
И, как заря,
Пылали трубы,
Обняв веселых трубачей.
А впереди,
Как лебедь, тонкий,
Как лебедь, гибкий не в пример,-
На пенящемся арабчонке
Скакал безусый офицер.
И на закат,
На зыбь,
На нивы
Волна звенящая текла...
Красивые, во всем красивом,
Они несли свои тела.
А там, где даль,
Где дубы дремлют,
Стволами разложили медь
Другую любящие землю,
Иную славящие смерть...
Он не был, кажется, испуган,
И ничего он не сказал,
Когда за поворотным кругом
Увидел дым, услышал залп.
Когда, качнувшись к лапам дуба,
Окрасив золотистый кант,-
Такой на редкость белозубый -
Упал передний музыкант.
И только там, в каменоломне,
Он крикнул:
"Ма-а-арш!"-
И побледнел...
Быть может, в этот миг он вспомнил
Всех тех,
Кого забыть хотел.
И кони резко взяли с места,
И снова спутали сердца
Бравурность нежного оркестра
И взвизги хлесткого свинца...
И, как вчера,
Опять синели выси,
И звезды падали
Опять во всех концах,
И только зря
Без марок ждали писем
Старушки в крошечных чепцах.
1925
Примечания
Маяковский полемизировал с "Атакой" в стихотворении "Долой!
Западным братьям" (1929): "Поэтами облагороженная война и
военщина должна быть поэтом оплевана и развенчана".
БОГАТЫРЬ
Тихо тянет сытый конь,
Дремлет богатырь.
Дуб - на палицу, а бронь -
Сто пудовых гирь!
Спрутом в землю - борода,
Клином в небо - шлем.
На мизинец - город, два,
На ладошку - семь!
В сумке петля да калач,
Петля для забот.
Едет тихо бородач,
Едет да поет:
"Мне путей не писано,
Мне дорог не дано.
В небе солнце высоко,
Да - стяну арканом!
Даром ведьма хвалится -
Скверная старушка.
Дуб корявый - палица,
Раскрою макушку.
Попищит да свалится
Чертова старушка!"
Тихо тянет сытый конь,
Дремлет богатырь.
Бледной лунью плещет бронь
В шелковую ширь;
Свистнул - старый сивка вскачь,
Лоскутом хребет,
В небо - стон, а бородач
Скачет да поет:
"Мне путей не писано,
Мне дорог не дано.
В небе солнце высоко,
Да - стяну арканом!
Врешь, Кащей, внапрасную,
Голова упрямая,
Соколицу красную
Не упрячешь за морем,
А игра опасная -
Тяжела рука моя!"
И несется красный конь,
Свищет богатырь.
Алым клыком в лоскут - бронь
Выгнувшую ширь.
Всё туда, хоть без дорог,
Темно ли, светло,
Всё, где в каменный мешок
Солнце утекло.
В версту - розмашь битюга,
Бег сильней, сильней!
Смерть - парижская Яга,
Лондонский Кащей!
<1923>
ДЕТЯМ УЛИЦЫ
Ужасом в сердце высечен
Желтый поволжский год.
Сколько их, сколько... тысячи!-
Улицей снятых сирот.
В грязном, дырявом рубище,
В тине вечерней мглы -
Сколько их, дня не любящих...
Эй, прокричите, углы!..
Слышите крик рыдающий,-
Мерьте отчаянья прыть!
Нам ли, судьбу уздающим,
Эту тоску забыть?
В бочке, под лодкой, под срубами
Будут ли вновь они?
Иерихонскими трубами1,
Помощи голос, звени!
Сталью налитые руки
К детским протянем рукам.
Ужас голодной муки,
Нет, позабыть не нам!
В грязном, дырявом рубище,
В тине вечерней мглы -
Сколько их, дня не любящих...
Эй, прокричите, углы!..
1923
Примечания
Впервые опубликовано в газете "Власть труда" (Иркутск), 1923, 12 июня.
Датируется по содержанию. В помещенной в том же номере ВТ статье
"О беспризорном ребенке" говорилось: "Беспризорные дети - это...
наш позор, наша обязанность, наш долг; это тяжелое наследие прошлого надо изжить".
1. Иерихонскими трубами - мощным гласом; по библейской легенде,
крепостные стены города Иерихона разрушились от звука труб осаждавших его воинов.
ПАРТИЗАН
На стременах он тверже, пожалуй.
Ишь, как криво под валенком пол!
До Саянов,
Как раз от Урала,
На кобыле
Хромой пришел.
Вот сейчас - шестьдесят отчёкал.
Если нужно -
Не слезет сто.
Весь продрог,
Отморозил щеки,
Отморозил -
И хоть бы што!
А от пашни не больше году,
И тогда никто не ждал,
Он сказал отцу:
"За слободу
Хочь умру... "-
И коня оседлал.
И теперь, не моргнувши глазом,
Полетит даже против скал.
Он за год
Уж четыре раза
Перевязку в крови таскал...
Вот сейчас - шестьдесят отчёкал.
Если нужно -
Не слезет сто.
Весь продрог,
Отморозил щеки,
Отморозил -
И хоть бы што!
Хорошо б
Дремануть немножко!
Хорошо б
Курнуть с пути!
И двойную собачью ножку
Закосневшей рукой скрутил.
_____
На пороге помощник гаркнул:
"В штаб. Живее! Помер! Н-ну?!"
Торопливо замял цигарку,
Неуклюже повернул.
На стременах он тверже, пожалуй.
Ишь, как криво под валенком пол!
Вкось до штаба -
Не больше квартала,
Он же черт ее сколько брел...
_____
Командир проскрипел:
"В "Кольках"
В потребилке - пороховик.
Понимаешь?"
Смолчал. Только
Вскинул пару бровей на миг.
"Чтобы завтра же,
Нужно скоро...
А теперь, брат, давай - пожму.
И, бледнея, левой - на ворот
Нацепил Ильича ему...
_____
Петухи до зари кричали,
А потом замолчали вдруг.
В эту ночь мужики слыхали
Взрыв на семьдесят верст вокруг...
Он остался.
Попал с размаху
(Ночь запутала) -
На патруль.
Говорят, что его папаху
Искромсало шестнадцать пуль.
1923
ПИСЬМО
...Я тебя не ждала сегодня
И старалась забыть любя.
Но пришел бородатый водник
И сказал, что знает тебя.
Он такой же, как ты, лохматый,
И такие же брюки-клеш!
Рассказал, что ты был под Кронштадтом.
Жив...
Но больше домой не придешь...
Он умолк.
И мы слушали оба,
Как над крышей шумит метель.
Мне тогда показалась гробом
Колькина колыбель...
Я его поняла с полслова,
Гоша,
Милый!..
Молю...
Приезжай...
Я тебя и такого...
И безногого...
Я люблю!
1923
СЧЕТ
Брату1
1
Очень ласково цепкой лапой
Приласкал нас Британский Лев2.
Много будут и долго плакать
Наши матери нараспев.
Лондон.
Лордам,
Обеим палатам
Счет - мой стих.
За моего убитого брата
И еще миллионы таких.
Сознаюсь - довольно долго
Головами не торговал.
Но считаю -
Не меньше, чем доллар,-
Каждая
Голова.
Ну, не их, не британцев, и петь ли,
Не о них ли, сиротка мой?
Очень ловко - английские петли
Крутит добрый поручик Джой...
2
Счет второй...
Только как мы положим?
Я на счетах прикинуть хотел.
Нет, не Крым!
А Поволжье
С трехмилльонной армией тел...
Да, ужасно горды англичане,
Даже к голоду гордость есть.
А ведь крошечным Клашам, Таням
Было по пять, по шесть.
В каждой хате
(Да, в каждой хате!)
Мне печальный скрипит напев.
Я боюсь, что волос не хватит
У тебя,
Британский Лев.
Много, много чужим и близким
Ваш приезд, чужеземцы, принес.
У моей знакомой курсистки
Провалился недавно нос.
3
Я к великим британским сагибам3,
Как индус, умиленьем прожжен.
О, какое большое спасибо
Можно просто сказать - ножом!
Но всегда,
Хоть и злоба точит,
Хоть и плещется мыслями желчь,
Помню я,
Помним мы -
Не рабочий
Приходил наши села жечь.
Нам обоим Восток зажженный
Неиспытанно души жжет.
И мы оба - с портовым Джоном
Исторический пишем счет.
И когда нам столетия свистнут
(Это время вот-вот!),
Мы предъявим министрам
Из наганов
Свинцовый счет.
* Старший брат Уткина Александр
в 1919 г. был расстрелян белыми.
Британский Лев - английский герб.
<1924>
Примечания
1. Старший брат Уткина Александр в 1919 г. был расстрелян белыми.
2. Британский Лев - английский герб.
3. Сагибы (сахибы) - так называли в Индии европейцев,
главным образом англичан.
21 ЯНВАРЯ 1924 ГОДА
Каждый спину и душу сгорбил,
И никто не хотел постичь.
Из Кремля прилетели скорби:
"Двадцать первого... умер... Ильич!"
И, как будто бы в сердце ранен,
Содрогаяся до основ,
Зарыдал хор рабочих окраин,
Надрывая глотки гудков.
И пошли с похоронным стоном,
И от стонов кривился рот.
Но читал я на красных знаменах,
Что Ильич никогда не умрет.
Но видал я, как стены дрожали,
Услыхавши клятвенный клич.
И, я знаю, в Колонном зале
Эту клятву слыхал Ильич.
Ну, так работу скорь,
Крепче клинок меча!
Мы на железо - скорбь,
Мы на борьбу - печаль.
Шире разлет плеча:
- Нет Ильича!
Конец января - начало февраля 1924
РАССКАЗ СОЛДАТА
Я люблю пережитые были
В зимний вечер близким рассказать.
Далеко, в заснеженной Сибири,
И меня ждала старуха мать.
И ходила часто до порогу
(Это знаю только я один)
Посмотреть на белую дорогу,
Не идет ли к ней бродяга-сын.
Только я другой был думой занят.
По тайге дорога шла моя.
И пришли к ней как-то партизаны
И сказали,
Что повешен я.
Вскипятила крепкий чай покорно,
Хоть и чаю пить никто не смог,
И потом надела черный
Старый бабушкин платок.
А под утро, валенки надвинув,
В час, когда желтеет мгла,
К офицерскому ушла овину -
И овин, должно быть, подожгла.
Отпевать ее не стала церковь.
Поп сказал:
"Ей не бывать в раю".
Шомполами в штабе офицерском
Запороли мать мою!..
Вот когда война пройдет маленько
И действительную отслужу,
Я в Сибирь,
В родную деревеньку,
Непременно к матери схожу.
1924
Примечания
Впервые напечатано в журнале "Огонек", 1924,
No. 42, с. 1, под загл. "Рассказ партизана".
НАЛЕТ
До курных хат - недалеко,
И кони ладно пропотели.
Буран косматым кулаком
Мотал и ёжил ели.
И брал на грудь буранный гул
Сосняк глухой и древний.
И псом испуганным в снегу
Корежилась деревня.
Полковник вырос над лукой:
"Закладывай патроны!"
И каждый скованной рукой
Тугой курок потрогал.
И застонал оконный звон!
Обезумевший вдрызг,
Всю ночь казачий конный взвод
Дырявил шкуры изб.
И никогда, как в тот восход,
Под розовевшим небом
У проруби багровый лед
Таким багровым не был...
Нагайка кинула коня.
Буран - опять напевней...
На дыбе дымного огня
Шаталася деревня...
1924
РОДИНА
Ты не будешь любовью пройдена,
Как не будешь пройдена вширь,
Моя снежная, зябкая родина,
Старушонка седая - Сибирь!
Хоть совсем ты теперь не такая,
Времена - что по ветру дым:
Говорят, даже раньше тают
И твои голубые льды.
Не такая!
А белый и вьюжный
Мне буран завывает:
"Айда!"
Потому что совсем не хуже
Черно-бурая стала тайга;
Потому что на гиблой дороге
Еще часто, качаясь, идет
И татарин - байбак кривоногий,
И барсук остроскулый - ойрот.
Ах, старушка!
Буянный и вьюжный,
Мне буран завывает:
"Айда!"
Потому что совсем не хуже
Черно-бурая стала тайга...
А к тебе и на лучших оленях
Мне теперь не добраться к весне:
Я зимую, где мудрый Ленин
Отдыхает в полярном сне.
Только здесь не останусь долго:
Убегу я в Сибирь,- что ни будь!
Хорошо погоняться за волком,
Хорошо в зимовье прикурнуть!
Ты не бойся - я здесь не подохну!
Мой родной криволапый медведь!
Эх, на день бы собачью доху,
Хоть на день
Поносить,
Одеть...
<1925>
НА СМЕНУ
Памяти погибших коммунаров
Снимают постовых!
Дымятся волчьи ямы.
Снимают - постовых!
Глотает волчья сыть;
Как хорошо, что молоды, друзья, мы
И можем отошедших заменить.
Уроки баррикад.
Премудрости восстаний.
Большому научил артиллерийский дым!
Нас позовут,
И мы придем,
И встанем,
И, как они,
До смены простоим.
__________
В дрожащей кузнице -
Огонь и трепет стали.
Велик кузнец!
Но больше тем велик,
Что если руки - бить,
Ковать устали,
К нему придет
И сменит ученик...
<1925>
ПОХОД
Пылает пыль.
Закат глубок.
Закат и золото
Тумана.
Звенит мой
Дымный котелок,
Позвякивает бердана.
И всё растет
Дорожный шов...
Последний дом
Смывают дали...
Я не простяся,
Так ушел.
Меня не провожали.
Любовь и дружба,
Вам пылать
И в дым побед
И в дым пожарищ!
... Не плакала
Старуха мать,
Не обнимал
Товарищ.
Рули, солдатское весло!
Я молча
Старую покинул,
Я знаю:
Старой тяжело
Смотреть
На душегуба
Сына.
Ах, мать,
И я тоской томим,
Но мне ясна
Сноровка века.
И ты, родимая,
Пойми
Закон земли
И человека.
Ну кто из нас,
Подумай,- зверь?
Мы мучаемся, убивая,
И ты, пожалуйста,
Не верь
Неумным краснобаям.
Но знаем мы:
Предел тревог
В боях,
В смертях
И ранах!
. . . . . . . . .
Звенит мой
Дымный котелок,
Позвякивает бердана,
А в сердце
Теплый водоем,
И я кричу соседу:
"Эй, кабардинец,
Попоем
Про матерей
И про
Победу!"
<1925>
БАЛЛАДА О МЕЧАХ И ХЛЕБЕ
За синим морем - корабли,
За синим морем - много неба.
И есть земля -
И нет земли,
И есть хлеба -
И нету хлеба.
В тяжелых лапах короля
Зажаты небо и земля.
За синим морем - день свежей.
Но холод жгут,
Но тушат жары
Вершины светлых этажей,
Долины солнечных бульваров.
Да горе в том, что там и тут
Одни богатые живут.
У нас - особая земля.
И всё у нас - особо как-то!
Мы раз под осень - короля
Спустили любоваться шахтой.
И к черту!
Вместе с королем
Спустили весь наследный дом.
За синим морем - короли.
Туман еще за синим морем.
И к нам приходят корабли
Учиться расправляться с горем.
Привет!
Мы рады научить
Для нужных битв мечи точить!
<1925>
ОКТЯБРЬ
Поля и голубая просинь...
И солнца золотая рябь;
Пускай кричат, что это осень!
Что это, черт возьми, октябрь?!
Октябрь, конечно, маем не был,
И всё же, клясться я готов,
Что видел голубое небо
И реку голубых цветов.
И тишь - особенную тишь!
И росы - крошечные росы,
Хоть рвал с посахаренных крыш
Буран серебряную россыпь.
Хоть генеральские стога
Вздымались пламенем крылатым
И от крови, как от заката,
Алели хрупкие снега.
Хоть этот день я был без хлеба,
Да-да!.. Но клясться я готов,
Что видел голубое небо
И реку голубых цветов!
<1925>
КАНЦЕЛЯРИСТКА
Л. Хребтовой
Где хитрых ног смиренное движенье,
Где шум и дым,
Где дым и шум,-
Она сидит печальным отраженьем
Своих высокопарных дум.
Глаза расширились, раскинулись,
И реже
Смыкается у голубых границ
Задумчивое побережье
Чуть-чуть прикрашенных ресниц.
Она глядит, она глядит в окно,
Где тает небо голубое.
И вдруг...
Зеленое сукно
Ударило морским прибоем!..
И люди видеть не могли,
Как над столом ее, по водам,
Величественно протекли
И корабли,
И небосводы.
И как менялась бирюза
В глазах глубоких и печальных,
Пока... не заглянул в глаза
Суровый и сухой начальник...
Я знаю помыслы твои
И то,
Насколько сердцу тяжко,-
Хоть прыгают, как воробьи,
По счетам черные костяшки.
Октябрь 1925
ВЕТЕР
Старый дом мой -
Просто рухлядь.
Всё тревожит -
Каждый писк.
Слышу, ветер в мягких туфлях
Тронул старческий карниз.
Как влюбленный, аккуратен
Милый друг!
К исходу дня,
В мягких туфлях и в халате,
Он бывает у меня.
Верен ветер дружбе давней.
Но всегда в его приход
Постоит у дряхлых ставней
И, вздыхая,
Повернет.
Я не знаю, чем он мучим,
Только вижу:
Всё смелей
Он слоняется, задумчив,
Длинной хитростью аллей.
И когда он, чуть печален,
Распахнулся на ходу,
То поспешно зашептались
Сучья с листьями в саду...
Я опутал шею шарфом,
Вышел... он уже готов!
Он настраивает арфу
Телеграфных проводов...
1925
Примечания
В автографе - помета: "Крым. Гаспра".
Маяковский написал пародию на это стихотворение:
Кружит, вьется ветер старый,
Он влюблен, готов,
Он играет на гитаре
Телеграфных проводов.
Месяц выкруглил колени
Из-под юбки облаков...
(В. Маяковский, Полн. собр. соч., т. 13, М., 1961, с. 149).
БАРАБАНЩИК
Е. Зозуле1
Шел с улыбкой белозубой
Барабанщик молодой...
Пляшут кони,
Льются трубы
Светлой медною водой.
В такт коням,
Вздувая вены,
Трубачи гремят кадриль,
И ложатся хлопья пены
На порхающую пыль.
Целый день идут солдаты.
Грязь и молодость в лице.
И смеется в ус хвостатый
Ресторатор на крыльце...
Всех их бой перекалечит.
И тогда
Тоска и страх
Высоко поднимут плечи
На костлявых костылях.
"Братья,-
Нежности... и пищи!
Нежность, счастья... и воды..."
И пройдут в лохмотьях хищных
Исступленные ряды.
И опять с лицом паяца,
С той же сытостью в лице,
Будет в ус себе смеяться
Ресторатор на крыльце...
Барабанщик,
Где же кудри?
Где же песня и кадриль?
К Эрзеруму2
Скачут курды3,
Пляшут кони,
Дышит пыль...
<1927>
Примечания
Впервые напечатано с подзаг. "Стихи о европейской войне".
1. Зозуля Ефим Давидович (1801-1941)-советский писатель.
2. Эрзерум - город в северной Турции, в период
первой мировой войны павший под ударами русских войск.
3. Курды - тюркская народность, населяющая небольшими
группами Армению, Азербайджан, Грузию, Иран, Турцию и другие страны Востока.
СИНИЦА
Мне всегда зимою снится -
Этот сон я берегу -
Серебристая синица
Звонко плачет на снегу.
А подвыпивший прохожий
Метит камнем в певчий цвет.
Правда? как это похоже
На твою судьбу, поэт!..
В мае нежность постучится,
Грея крыши, плавя снег,
И влюбился под синицу
Тот же самый человек!
В день, когда борьба воскреснет,
Он согреет гнев и пыл
Боевой, походной песней -
Той, что я ему сложил!..
Ты, поэт, борьбой измучен?
Брось,
Борьба во всем права!
Гнев и нежность нас научат
Уважать твои слова...
<1927>
ЗАКАТ
Солнце - ниже,
Небо - ниже,
Розовеет дальний край.
Милый друг, присядь поближе,
Хватит хмури -
Поболтай.
В этом гвалте,
В этом шуме
Нам трудненько уберечь
Плодовитое раздумье,
Вразумительную речь.
И нередко гром пророчил
Надо мной
И над тобой,
Но испытанные очи
Нам завещаны борьбой.
И простится, что испугом
Как-то нас брала беда.
Что ж, и лучшая подруга
Ведь лукавит иногда...
Всё равно -
Закат ли розов,
Или чернь ночных одежд -
Всё равно -
Кипят березы
Побеждающих надежд!
Мы до копаной постели
Сохраним свое лицо,
Если мы с борьбой надели
Обручальное кольцо...
Солнце - ниже,
Небо - ниже,
Тих разлив второй зари.
Милый друг,- еще поближе.
К сердцу ближе.
Говори.
1925
Примечания
напечатано с подзагл. "На стихотворение Голодного `Поэтам Екатеринослава`".
ПЕСНЯ О ПЕСНЕ
Пусть другой гремит и протестует -
Каждой песне свой предел и путь.
Я хотел бы девушку простую
На раздумье мудрое толкнуть.
Пусть прочтет
И пусть закусит губы,
Девичью пушистую губу,
Пусть прочтет
И пусть она полюбит
Нашу грусть, и радость,
И борьбу.
1925
Примечания
Впервые напечатано под загл. "Песня о моей песне".
МОЛОДЕЖИ
Нас годы научили мудро
Смотреть в поток
До глубины,
И в наших юношеских кудрях
До срока -
Снежность седины.
Мы выросли,
Но жар не тает,
Бунтарский жар
В нас не ослаб!
Мы выросли,
Как вырастает
Идущий к пристани корабль.
1925
СУНГАРИЙСКИЙ ДРУГ
Тревожен век.
И мне пришлось скитаться.
И четко в памяти моей
Глаза печального китайца
В подковах сомкнутых бровей.
Мы верим тем,
Кто выверен в печалях;
Я потому его и помню так,
Что подружились мы
И повстречались
За чашей круговых атак.
Да,
Никогда нам так не породниться,
Как под единым знаменем идей!
И в ногу шли:
Китаец желтолицый
И бледнолицый иудей.
Года летят,
Как зябкие синицы,
Как снег,
Как дымное кольцо,
И мне теперь почти что снится
Его раскосое лицо.
Года летят,
Как зябкие синицы,
Как конь летит из-под плетей!..
И мне теперь,
Пожалуй, только снится
Восторг атак на родине моей...
Мой друг живет на дальнем берегу,
На дальней Сунгари -
И это неизбежно,-
Но для него я строго берегу
Мою приятельскую нежность.
Я не скажу ему:
"Сюда, мой друг, скорей!"
Я не скажу,
Прекрасно понимая,
Что родину и матерей
Никто и никогда не забывает!
Но если крикнут боевые птицы
У сунгарийских грустных пустырей,
Сомкнутся вновь -
Китаец желтолицый
И бледнолицый иудей.
1925
ПАМЯТИ ЗАМУЧЕННЫХ
Наш путь крестами обозначен.
Но крепок дуб от старческих морщин!
Закал борьбы: теряя, мы не плачем,
И, проклиная, мы молчим.
В нас многое захолодила снежность,
Но, чуждая никчемных слов,
И в нас есть дружеская нежность
И комсомольская любовь.
И если так, то в черный день утраты,
Как самым-самым дорогим,
Мы вам, товарищи... ребяты,
Любовь и нежность отдадим!
Всему есть срок... сорвется голос ровный,
В шеренге дней и дни расплаты есть:
Мы не откроем рта, но будут многословны
Огонь и сталь, наган и месть!
Первая половина 20-х годов (?)
Примечания
Впервые напечатано с посвящением "Польским солдатам-комсомольцам".
ГОСТЕПРИИМСТВО
Мы любим дом,
Где любят нас.
Пускай он сыр, пускай он душен.
Но лишь бы теплое радушье
Цвело в окне хозяйских глаз.
И по любой мудреной карте
Мы этот странный дом найдем -
Где длинный чай,
Где робкий фартук,
Где равно - в декабре и в марте -
Встречают
Солнечным лицом!
1925
МУДРОСТЬ
Когда утрачивают пышность кудри
И срок придет вздохнуть наедине,
В неторопливой тишине
К нам медленно подходит мудрость.
Издалека. Спокойствием блистая
(Будильник скуп! Будильник слаб!),
Как к пристани направленный корабль,
Она величественно вырастает...
Но вот пришла. И многое - на убыль:
Непостоянство, ветреность, порыв...
И перламутровый разлив
Уж редко открывает губы.
И пусть потом нам девушка приснится,
Пусть женщина перерезает путь,-
Мы поглядим не на тугую грудь,
Мы строго взглянем под ресницы.
И пусть - война. Воинственным азартом
Не вспыхнем, нет, и сабли не возьмем.
Есть умный штаб. Есть штаб, и в нем
Мы прокорпим над паутиной карты.
И ждем побед,
Но в том же мерном круге
(Победы ждем без ревностей глухих)
Не как лукавую любовницу - жених,
Как муж - степенную и верную супругу.
1925
СВИДАНИЕ
И ночь эта
Будет богатой,
И я
Улыбнуться не прочь -
Уж бронзовый якорь заката
Бросает московская ночь.
Мне ветер
Приятельски машет,
И, путаясь и пыля,
Как зелием полные чаши,
Шипят
И кипят
Тополя.
Привет,
Замечательный вечер?
Прощай,
Мой печальный порог!
Я вышел.
А ветер - навстречу
И лег по-собачьи у ног...
_______
Когда - собеседник небрежный -
К нам радость заглянет на миг,
Мы лучшие мысли и нежность
Сливаем в девический лик.
И в этот закат не случайно
Мне машут радушным крылом
Медлительная окрайна
И мирный садовничий дом.
О молодость,
Где бы я ни был,
О юность,
Зимой и весной
Со мною -
Бубновое небо,
И плотская нежность -
Со мной!
Сквозь смуту житейских вопросов,
Сквозь пышные годы мои
Прошли ароматные косы,
Как две золотые струи.
И может быть, в годы железа
И я быть железным сумел,
Чтоб в лад боевой марсельезы
Мне девичий голос гремел.
Как рад я,
Что к мирным равнинам
Так выдержанно пронес
И мужество гражданина,
И лирику женских волос...
________
Над крышей садовника - дрема,
И дремлет садовник давно,
Сугробы пахучих черемух
Совсем завалили окно.
Я скромностью не обижен
И, встав на чужое крыльцо,
За снегом черемухи
Вижу
Смеющееся лицо.
Но чуток холера-садовник,
Хоть видно и без труда,
Как дышит и мирно и ровно
Седая его борода...
Пусть молодость - нараспашку,
Но даже и молодость - ждет.
Я жду.
По знакомству дворняжка
Меня в ожиданьи займет.
Я жду и теперь, как когда-то.
Но только прошу:
"Не про-срочь!
Ты видишь -
Уж якорь заката
Бросает московская ночь".
Июнь 1926
НОЧНОЙ РУЧЕЙ
Вот он!
Слушайте и пейте.
Вот он!
Чей-то и ничей.
Как серебряная флейта,
Лег в песчанике ручей.
Он течет
и балагурит.
А на нем,
ясна, чиста,
Золотой клавиатурой
Отразилась высота.
Я застыл благоговейно,
Очарован высотой,
Надо мною
муравейник,
Муравейник золотой!
Вот где чаянья сбылися:
Ничего у пыльных ног,
Только рюмки кипарисов
Узкой скатертью дорог.
И еще,
Под шалью яркой,
Да еще,
В тиши и тьме,
Чернобровая татарка,
Синеглазая Этьме.
Счастлив я
И беззаботен!
Но и счастье
И покой
Я, ей-богу, заработал
Этой раненой рукой.
Да,
Я прожил не играя,
Всё я знал:
И плоть и кровь.
Спой же песню, дорогая,
Про счастливую любовь!
Хлынет синяя улыбка,
Захлестнет веселый рот,
И серебряная рыбка
Между губ ее мелькнет.
Мне бы надо осторожней,
Я запутался, ей-ей,
В этом черном бездорожье
Удивительных бровей.
Эти
чертовские веки...
Этот
чертов синий цвет!
Но в каком, скажите, веке
Был рассудочным поэт?
Ноябрь 1926
Примечания
Впервые напечатано под загл. "Крымские ночи. Ручей".
СЛОВО ЕСЕНИНУ
...У людей, которым не по душе
кипенье и цветенье отчизны, которые
сами себя признают негодными для
того, чтобы жить и работать, нельзя
отнимать права умереть...
М. Горький1
Красивым, синеглазым
Не просто умирать.
. . . . . . . . . . .
Он пел, любил проказы,
Стихи, село и мать...
Нам всем дана отчизна
И право жить и петь,
И кроме права жизни -
И право умереть.
Но отданные силой
Нагану и петле,-
Храним мы верность милой,
Оставленной земле.
Я видел, как в атаках
Глотали под конец
Бесстрашные вояки
Трагический свинец.
Они ли не рубили
Бездарную судьбу?
Они ли не любили
И землю,
И борьбу?
Когда бросают женщин,
Лукавых, но родных,
То любят их не меньше
И уходя от них.
Есть ужас бездорожья,
И в нем - конец коню!
И я тебя, Сережа,
Ни капли не виню.
Бунтующий и шалый,
Ты выкипел до дна.
Кому нужны бокалы,
Бокалы без вина?..
Кипит, цветет отчизна,
Но ты не можешь петь!
А кроме права жизни,
Есть право умереть.
1926
Примечания
1. Эпиграф - строки из статьи М. Горького "О пользе грамотности",
написанные в защиту стихотворения Уткина. Горький возражал критику Д. Ханину,
опубликовавшему статью ("На литературном посту", 1928, No. 1) о мелкобуржуазных
уклонах в творчестве Уткина, особенно заметно будто бы сказавшихся на "Слове Есенину".
КУРГАН
Ты не мучь напрасно взора,
Не придет он,
Так же
вот,
Как на зимние озера
Летний лебедь не придет.
Не придет к тебе он больше,
Нежной молодостью пьян,-
У границ шляхетской Польши
Поднял грудь седой курган...
Ничего ему не снится,
И ничем он не томим:
Сыплют хвойные ресницы
Сосны желтые над ним.
Но, идя
Вторым походом,
Обещаю, слышишь, мать,
Самым нежным,
Красным всходом
Холм заброшенный убрать!
А пока...
Не мучай взора,
Не придет он...
Так же
вот,
Как на зимние озера
Летний лебедь не придет.
1926
Примечания
Маяковский в статье "Как делать стихи", говоря о недостаточно внимательном
отношении поэтов к слову, приводил в качестве примера "Курган"
(Полн. собр. соч., т. 12, М., 1959, с. 109). Он же критиковал это
стихотворение, в беседе с сотрудником газеты "Эпоха" в 1927 г.:
"Ясно видно, что тут [в первой и последней строфах "Кургана"] не иначе
как за волосы притягиваются ненужные слова только для того, чтобы
получить рифму на "Так же вот!" А потом, как это мило звучит, напоминая
русское слово "живот". А дальше еще про лебедя! Ведь он никогда "не придет",
так как лебедь большей частью не ходит, а летает или плавает" (там же, с. 487).
СТИХИ О ДРУЖБЕ
Я думаю чаще и чаще,
Что нет ничего без границ,
Что скроет усатая чаща
Улыбки приятельских лиц,
Расчетливость сменит беспечность,
И вместо тоски о былом
Мы, встретясь,
Былую сердечность
Мальчишеством назовем.
Быть может,
Рассудочной стужей
Не тронем безусых путей.
Быть может,
Мы будем не хуже,
И все-таки будем не те...
Вот девушку любим и нежим,
А станет жена или мать -
Мы будем всё реже и реже
Любимой ее называть...
1926
Примечания
Впервые напечатано под загл. "О дружбе", с посвящением Марковскому,
Анисимову, Павлову, с ошибочной, по-видимому, датой: 1925.
Печ. и датируется по изд. 1944, с. 142.
СТИХИ КРАСИВОЙ ЖЕНЩИНЕ
Приподнимет
Гордо морду,
Гордо стянет
Профиль птичий...
Сколько стоит
Ваша гордость?
Цену - вашему величью?..
Так идет.
Ей очень грустно
(От утрат, видать, печали!).
Не твоим ли пышным
Бюстом
Перекоп мы защищали?..
Счастлив я,
Что этим годам
Отдал всё -
И смех,
И грусть,
И с любимым небосводом
Преждевременно прощусь.
Это - капли,
Это - крохи,
Если взять наш век премудрый.
Что же дали вы эпохе,
Живописная лахудра?
Разве - это
Ищут люди?
Разве - это
Людям надо?
То кокетничает
Грудью,
То кокетничает
Задом.
Если вам уж неизвестно,
Разрешите, я замечу,
Что совсем в другое место
Спрятан разум человечий...
_______
Опадет черемух снежность,
Опадет и вновь родится.
К нам же молодость и нежность
Никогда не возвратится.
К нам всегда приходит мудрость
Через белые равнины.
Опадут,
Отпляшут кудри,
Зацветут седины.
И как в бешеном стакане,
Память вздрогнет
И запляшет...
Чем же вас тогда поманит
Дорогая прошлость ваша?..
Я не знаю лучше участь,
Голубей не вижу свода:
Умереть, борясь и мучась,
Умереть в такие годы.
И меня в суровой ломке
Лишь одно страшит немало:
Как бы гордой незнакомкой
Жизнь меня не миновала.
Всё!-
И нежность песнопенья -
Всё!-
И даже нежность тела -
Для железного цветенья,
Для единственного дела...
А тебе, как влага туче,
Красота дана природой.
На костер ее!
Чтоб лучше
Освещалася свобода.
Женской нежностью томима,
Не богатых,
Не красивых -
Назови твоим любимым
Воина трудолюбивых!
Не поймешь -
И будет худо.
Жизнь идет, а годы скачут,
И смотри - тебя забудут,
Как красивую собачку...
1926
Примечания
Впервые напечатано под загл. "Стихи красивой девушке". А. А. Жаров и
А. И. Безыменский откликнулись на это стихотворение Уткина ("Стихи
красивой девушке" Жарова и "О девушках" Безыменского). Маяковский в
выступлении на диспуте "Леф или блеф?" 23 марта 1927 г. подверг критике
стихотворени Уткина за небрежность языка: "Когда Уткин пишет стихотворение
о лахудре: "Не твоей ли пышной грудью защищали Перекоп?" - ведь это неверно.
Почему? Да потому, что мы Перекоп не защищали - Перекоп защищали белогвардейцы,
а красные его брали... Он же [Уткин] просто берет веками данное сравнение...
выражение, наиболее часто встречающееся, но к факту [оно] не имеет отношения"
(Полн. собр. соч., т. 12, М., 1959, с. 337-338).
СЕСТРА
Когда, упав на поле боя -
И не в стихах, а наяву,-
Я вдруг увидел над собою
Живого взгляда синеву,
Когда склонилась надо мною
Страданья моего сестра,-
Боль сразу стала не такою:
Не так сильна, не так остра.
Меня как будто оросили
Живой и мертвою водой,
Как будто надо мной Россия
Склонилась русой головой!..
1943
ГИТАРА
А. Жарову
Не этой песней старой
Растоптанного дня,
Интимная гитара,
Ты трогаешь меня.
В смертельные покосы
Я нежил, строг и юн,
Серебряную косу
Волнующихся струн.
Сквозь боевые бури
Пронес я за собой
И женскую фигуру
Гитары дорогой!
Всегда смотрю с любовью
И с нежностью всегда
На политые кровью,
На бранные года.
Мне за былую муку
Покой теперь хорош.
(Простреленную руку
Сильнее бережешь!)
...Над степью плодоносной
Закат всегда богат,
И бронзовые сосны
Пылают на закат...
Ни сена! И ни хлеба!
И фляги все - до дон!
Под изумрудным небом
Томится эскадрон...
...Что пуля? Пуля - дура.
А пуле смерть - сестра.
И сотник белокурый
Склонился у костра.
И вот, что самый юный
(Ему на песню - дар!),
Берет за грудь певунью
Безусый комиссар.
И в грустном эскадроне,
Как от зеленых рек,
Повыпрямились кони
И вырос человек!
...Короткие кварталы -
Летучие года!
И многого не стало,
Простилось навсегда.
Теперь веселым скопом
Не спеть нам, дорогой.
Одни -
Под Перекопом,
Другие -
Под Ургой1.
Но стань я самым старым,-
Взглянув через плечо,
Военную гитару
Я вспомню горячо.
Сейчас она забыта.
Она ушла в века
От конского копыта,
От шашки казака.
Но если вновь, бушуя,
Придет пора зари,-
Любимая,
Прошу я -
Гитару подари!
1926
Примечания
Александр Алексеевич Жаров ответил на "Гитару" посвященной Уткину
поэмой "Гармонь" ("Комсомольская правда", 1926, 1 сентября).
1. Урга - старое название Улан-Батора, столицы Монгольской
Народной Республики; в 1921 г. Красная Армия при поддержке местного
населения изгнала из Монголии войска интервентов, пытавшихся превратить
ее в плацдарм для нападения на Советскую Россию.
ДВАДЦАТЫЙ
Через
Речную спину,
Через
Лучистый плёс
Чугунной паутиной
Повис тяжелый мост.
По краю -
Тишь да ивы,
Для отдыха - добро!
А низом - прихотливо
Речное серебро.
На тишь,
На побережье
Качает паровик...
"Я, милая, приезжий,
Я в отпуск,
Фронтовик..."
Сады родные машут!
Здесь молодость текла,
И золотые чаши
Подняли купола.
Привет вам, отчьи веси1!
С победой
И весной!..
Но что-то ты невесел,
Мой город дорогой.
Дома тихи
И строги.
И не слыхать ребят,
И куры на дороге,
Как прежде, не пылят.
И яблони бескровны,
И тяжелы шаги,
И на соседских бревнах
Служивый... без ноги.
Да, ничего на свете
Так, запросто, не взять,-
Когда родятся дети,
Исходит кровью мать!
Но вот
И наши сени.
Но вот
И милый кров,
Где первые сомненья,
Где первая любовь.
И в этом
Всё, как прежде,-
И сад,
И тишь,
И крик:
"Я, бабушка,
Приезжий,
Я в отпуск,
Фронтовик".
И, взгляд подслепый бросив,
Старуха обмерла:
"Иосиф. Ах, Иосиф!
Я так тебя
Ждала!"
И я в объятьях стыну...
"Иосиф, это ты?!"
. . . . . . . . . . . .
Чугунной паутиной
Качаются мосты.
И мчатся эшелоны
Солдат,
Солдат,
Солдат!
Тифозные перроны
Под сапогом хрустят.
По бедрам
Бьются фляги.
Ремень, наган - правей.
И синие овраги
Под зарослью бровей.
В брони,
В крови,
В заплатах -
Вперед,
Вперед,
Вперед!-
Страдал и шел
Двадцатый,
Неповторимый год!!!
1927
Примечания
Впервые напечатано с подзаг. "Вступление к поэме".
1. Веси - деревни, села.
ПЕСНЯ
На Карпатах,
На Карпатах,
Под австрийский
Свист и вой,
Потерял казак папаху
Вместе с русой головой.
Задремавший подорожьем,
Ветер дрогнул,
И с полей
Он пошел зеленой дрожью
По букетам тополей.
Он подался до Кубани,
День ли,
Два ли протекло -
Он добрался до Кубани,
Свистнул в желтое стекло.
В хате девка молодая,
Позабыв про хоровод,
На бубнового
Гадает,
На червового кладет.
Или девке это снится?
Вышла девка -
Ни души.
Тишь,
И лунные лисицы
Шнырят по двору
В тиши.
И смекнула молодая:
Этот посвист
Не к добру,
И стоит она,
Рыдает
Па порхающем ветру...
...И гремим,
И протестуем,
И терзаем
Мы любя.
Эту песенку простую
Написал я
Для тебя.
В ней, наивной
И напевной,
Много доброго тепла.
Чтобы более душевной
Ты, любимая, была.
Нам,
Прошедшим зной и снежность,
Нам,
Вдыхавшим пыль и дым,-
Нам нужны
Друзья и нежность
Много больше, чем другим.
1927
Примечания
Впервые напечатано под загл. "Песня девушке".
АЗОРСКАЯ ПЕСНЯ
Где-то на Азорских островах
Девушки поют чудную песню.
В тихих и бесхитростных словах
Вымысел скрывается чудесный.
Девушки бровями поведут,
Головы нерусские наклонят,-
И по океану
вброд
идут
Ярые буденновские кони.
Ленты боевые на груди,
Куртки знаменитые из кожи.
Конница идет!
А впереди
Парень - на азорских не похожий.
Тонкий и кудрявый, как лоза,
Гибкий, как лиана, и высокий.
У него
Хорошие глаза
С южной украинской поволокой.
Для него
Платки девчаты ткут,
Юноши идут к нему брататься.
От него,
Как от огня, бегут
Толстые смотрители плантаций!
...Не могу я песню позабыть!
По Москве хожу как сумасшедший.
Я хотел бы парнем этим быть,
В песню иностранную вошедшим.
Много я бы мог перетерпеть:
Тропики, контузию, осколок.
Только б о себе заставить петь
Молодых азорских комсомолок.
Думаю, в бою, не на словах,
Многое друзья мои терпели,-
Чтобы на Азорских островах
Девушки по-комсомольски пели.
1936
ВЕТЕР
Одинокий, затравленный зверь,-
Как и я, вероятно, небритый,-
Он стучится то в окна, то в дверь.
Умоляя людей: "Отвори-и-те..."
Но семейные наглухо спят.
Только я, не скрывая зевоты,
Вылезаю к товарищу в сад,
Открываю окно: "Ну, чего ты?.."
Что поделаешь... ветру под стать,
У семейных считаясь уродом,
Не могу, понимаете, спать,
Если рядом страдает природа!..
1939
НАРОДНАЯ ПЕСНЯ
"Ну-ка, двери отвори:
Кто стоит там у двери?"
"Это нищий, Аннушка".
"Дай краюху старику
Да ступай-ка на реку:
Кто там стонет,
Будто тонет?"
"Это лебедь, Аннушка".
"Ну, так выйди за плетень:
Почему такая тень?!"
"Это ружья, Аннушка".
"Ну, так выйди за ворота,
Расспроси, какая рота:
Кто? Какого, мол, полка?
Не хотят ли молока?"
"Не пойду я, Аннушка!
Это белые идут,
Это красного ведут,
Это... муж твой, Аннушка..."
1939
ТРОЙКА
Тройка мчится,
тройка скачет...
П. Вяземский
Мчится тройка, скачет тройка,
Колокольчик под дугой
Разговаривает бойко.
Светит месяц молодой.
В кошеве широкой тесно;
Как на свадьбе, топоча,
Размахнулась, ходит песня
От плеча и до плеча!
Гармонист и запевала
Держит песню на ремне,
Эта песня побывала
И в станице и в Кремле.
Ветер по снегу елозит:
Закружит - и следу нет,
Но глубокие полозья
Оставляют в сердце след.
Как он близок, как понятен,
Как народ к нему привык,
Звонких песен, ярких пятен
Выразительный язык!
Мчится тройка, смех игривый
По обочинам меча.
Пламенеет в конских гривах
Яркий праздник кумача.
Кто навстречу: волк ли, камень?
Что косится, как дурной,
Половецкими белками
Чистокровный коренной?
Нет, не время нынче волку!
И, не тронув свежий наст,
Волк уходит втихомолку,
Русской песни сторонясь.
А она летит, лихая,
В белоснежные края,
Замирая, затихая,
Будто молодость моя...
1939
Примечания
И. Сельвинский писал: "Смело и как бы с вызовом берет он [Уткин] эпиграфом
знаменитые строки Вяземского... Соревнование с песней поэта пушкинской школы
удалось Уткину на славу... Жаркое дыхание... удаль и какая-то заливистая сила,
уносящая душу, как ветер облако, обогатились в этой песне чертами, присущими
советскому стиху". "Какой поэт отказался бы подписаться под этими строками?" -
пишет дальше Сельвинский, цитируя последнюю строфу
("Литературная газета", 1944, 2 декабря).
БРАТСКАЯ МОГИЛА
И хоть бесчувственному телу
Равно повсюду истлевать...
А. Пушкин
Славлю смерть у сопки Заозерной!1
Ну, а я? Неужто - не в бою?
И не в братскую сойду могилу,
а позорно
На отлете где-нибудь сгнию?
Понимаю, что не в этом дело.
Знаю с малых лет, что все равно,
Так сказать, бесчувственному телу
Истлевать повсюду. Знаю... Но...
Если посудить да разобраться,
Нелегко, товарищи, тому,
Кто боролся на земле за братство,
Под землей остаться одному...
1940
Примечания
1. Славлю смерть у сопки Заозерной. Высота Заозерная - место ожесточенных
боев советских воинов с японскими захватчиками, вторгшимися в июле-августе 1938 г.
на территорию Дальнего Востока в районе озера Хасан; в результате упорных боев
интервенты были наголову разбиты.
ПЕТЛИЦЫ
Не могли бы вы, сестрица,
Командиру услужить?
Не могли бы вы петлицы
На шинель мою нашить?
Может быть, вдали, в разлуке,
Невзначай взглянув на них,
Я с волненьем вспомню руки,
Нашивавшие мне их.
Сердцу станет так приятно!
...А когда война пройдет,
А когда меня обратно
К вам победа приведет,
Может быть, тогда, сестрица,
Уцелевшие в огне
Эти скромные петлицы
Вам напомнят обо мне...
6 июля 1941
* * *
Я видел девочку убитую,
Цветы стояли у стола.
С глазами, навсегда закрытыми,
Казалось, девочка спала.
И сон ее, казалось, тонок,
И вся она напряжена,
Как будто что-то ждал ребенок...
Спроси, чего ждала она?
Она ждала, товарищ, вести,
Тобою вырванной в бою,-
О страшной, беспощадной мести
За смерть невинную свою!
1941
Примечания
Впервые напечатано под загл. "Красноармейцу". Первой публикации предшествовало:
"Изнасилованную и убитую девочку немцы выбросили на помойку... Заметив детей,
собиравших в поле цветы, немецкий летчик расстрелял их на бреющем полете
(По материалам Информбюро)".
ЕСЛИ Я НЕ ВЕРНУСЬ, ДОРОГАЯ...
Если я не вернусь, дорогая,
Нежным письмам твоим не внемля,
Не подумай, что это - другая.
Это значит... сырая земля.
Это значит, дубы-нелюдимы
Надо мною грустят в тишине,
А такую разлуку с любимой
Ты простишь вместе с родиной мне.
Только вам я всем сердцем и внемлю.
Только вами и счастлив я был:
Лишь тебя и родимую землю
Я всем сердцем, ты знаешь, любил.
И доколе дубы-нелюдимы
Надо мной не склонятся, дремля,
Только ты мне и будешь любимой,
Только ты да родная земля!
1942
Примечания
Впервые опубликовано в газете "Правда Востока" (Ташкент), 1942, 15 марта,
с заключительной пятой строфой, в цикле "Письма". Последняя строфа:
Но вернусь... И на письма отвечу,
Нет, я верю - не дуб в полумгле,
Не разлука, а нежная встреча
Сильных ждет на родимой земле!
ЗАЗДРАВНАЯ ПЕСНЯ
Что любится, чем дышится,
Душа чем ваша полнится,
То в голосе услышится,
То в песенке припомнится.
А мы споем о родине,
С которой столько связано,
С которой столько пройдено
Хорошего и разного!
Тяжелое - забудется.
Хорошее - останется.
Что с родиною сбудется,
То и с народом станется.
С ее лугами, нивами,
С ее лесами-чащами;
Была б она счастливою,
А мы-то будем счастливы.
И сколько с ней ни пройдено,-
Усталыми не скажемся
И песню спеть о родине
С друзьями не откажемся!
1942
ЗАТИШЬЕ
Он душу младую
в объятиях нес...
М. Лермонтов
Над землянкой в синей бездне
И покой и тишина.
Орденами всех созвездий
Ночь бойца награждена.
Голосок на левом фланге.
То ли девушка поет,
То ли лермонтовский ангел
Продолжает свой полет.
Вслед за песней выстрел треснет -
Звук оборванной струны.
Это выстрелят по песне
С той, с немецкой стороны.
Голосок на левом фланге
Оборвется, смолкнет вдруг...
Будто лермонтовский ангел
Душу выронит из рук...
1943
* * *
Лампы неуверенное пламя.
Непогодь играет на трубе.
Ласковыми, нежными руками
Память прикасается к тебе.
К изголовью тихому постели
Сердце направляет свой полет.
Фронтовая музыка метели
О тебе мне, милая, поет.
Ничего любовь не позабыла,
Прежнему по-прежнему верна:
Ранила ее, но не убила
И не искалечила война.
Помню всё: и голос твой, и руки,
Каждый звук минувших помню дней!
В мягком свете грусти и разлуки
Прошлое дороже и видней.
За войну мы только стали ближе,
Ласковей. Прямей. И оттого
Сквозь метель войны, мой друг, я вижу
Встречи нашей нежной торжество.
Оттого и лампы этой пламя
Для меня так ласково горит,
И метель знакомыми словами
О любви так нежно говорит...
1944
Примечания
Впервые опубликовано газете "Горьковская коммуна", 1944, 19 мая,
под загл. "Песенка офицера".
ПОСЛУШАЙ МЕНЯ
Послушай меня: я оттуда приехал,
Где, кажется, люди тверды, как гранит,
Где гневной России громовое эхо,
Вперед продвигаясь, над миром гремит.
Где слева - окопы, а справа - болота,
Где люди в соседстве воды и гранат
Короткие письма и скромные фото,
Как копии счастья, в планшетах хранят.
Здесь громкие речи, товарищ, не в моде,
Крикливые песни совсем не в ходу,
Любимую песню здесь люди заводят -
Бывает - у смерти самой на виду!
И если тебя у костра попросили
Прочесть, как здесь принято, что-то свое -
Прочти им, без крика, стихи о России,
О чувствах России к солдатам ее,
Как любят их дети, как помнят их жены...
И станут тебе моментально слышны
И снег и деревья - весь слух напряженный
Овеянной стужей лесной тишины.
И как бы при звуках родной им трехрядки,
Словам твоей правды поверив не вдруг,
Веселый огонь молодой переглядки,
Искрясь, облетит их внимательный круг.
И кто-то дровец, оживляясь, подбросит,
И кто-то смущенно оправит ружье,
И кто-то любимую песню запросит,
И кто-то тотчас же затянет ее...
В холодных порядках серебряной чащи
Осыплется пепел с верхушек седых:
Как будто простое, солдатское счастье
Горячим дыханьем коснется и их.
А русская песня, что с кривдой не в мире,
Пойдет между тем замирать на лету,
Потом, разрастаясь все шире и шире,
Как храбрый разведчик, уйдет в темноту.
1944
Примечания
Впервые опубликовано в газете "Литература и искусство", 1944, 1 апреля,
под загл. "У костра", с подзаг. "Из фронтовой тетради".
ПЕСЕНКА
Подари мне на прощанье
Пару милых пустяков:
Папирос хороших, чайник,
Томик пушкинских стихов...
Жизнь армейца не балует,
Что ты там ни говори!..
Я б хотел и поцелуи
Захватить, как сухари.
Может, очень заскучаю,
Так вот было бы в пути
И приятно вместо чаю
Губы теплые найти.
Или свалит смерть под дубом.
Все равно приятно, чтоб
Отогрели твои губы
Холодеющий мой лоб.
Подари... авось случайно
Пощадят еще в бою,
Я тогда тебе и чайник,
И любовь верну свою!
1933
РАЗГОВОР
Два товарища хороших
Вдоль по улице брели,
Два товарища хороших
Разговор такой вели:
"Я,- сказал, который старше,-
Не загадываю впредь,
Но хотел бы с песней, с маршем
За свободу умереть!
Если мне судьба свалиться -
Так уж лучше за Мадрид,
За испанскую столицу",-
Первый парень говорит.
А другой глядел на небо,
Где сквозили синь и медь.
И сказал другой:
"А мне бы...
Не хотелось умереть.
Ни на шаг не отступая,
И при жизни я могу
Быть героем,
уступая
Смерть и музыку врагу".
1937
МОРЯК В КРЫМУ
Моряк вступил на крымский берег -
Легко и весело ему!
Как рад моряк! Он ждал, он верил
И вот дождался: он в Крыму!
В лицо ему пахнуло мятой,
Победой воздух напоен.
И жадно грудью полосатой,
Глаза зажмурив, дышит он.
А южный ветер треплет пряди
Волос, похожих на волну,
И преждевременную гладит
Кудрей моряцких седину.
Как много видел он, как ведом
Ему боев двухлетний гул!
Но свежим воздухом победы
Сегодня он в Крыму вздохнул.
И автомат, как знамя, вскинув,
Моряк бросается вперед.
- Туда, где флотская святыня!
- Где бой!
- Где Севастополь ждет!!
Апрель 1944
ВОЛОСЫ
Н. А. Гнуни
Молчи, скрывайся и таи.
Тютчев
По кухне и счастье усвоено...
Я нежен,
А щеточник - тих:
Он волосы
понял по-своему,
Он делает
Щетки из них.
А мне они -
целью и знаменем.
Я знаменем сделать
готов
И волосы
черного пламени,
И пламя
гражданских трудов!..
Теперь я
почувствовал это.
Теперь я
прекрасно пойму.
Зимою -
мерещится лето,
А летом -
лелеешь зиму...
Я предал военную
молодость
Смиренью высоких забот,
И видишь,
крылатые волосы
Жемчужная изморозь жжет...
Всё к лучшему,
к лучшему,
к лучшему.
И осень,
и проседь забот.
Так яблоня
голыми сучьями
Плоды налитые несет.
Всё к лучшему,
к лучшему,
к лучшему.
Но в двадцать четыре мои,
Подумай!
Совсем - как по Тютчеву
Скрывайся...
Молчи...
И таи...
Бубновое небо,
бубновое.
Но звезд
не достать и с горы.
Идеи-то, видишь ли,
новые,
Да люди
уж очень
стары.
Но трогай!
Но трогай!
Но трогай!
Качай, бесколесая жизнь!
И если лежать...
У порога -
Конем запаленным
Ложись!
Ах, милая,
милая,
милая,
Мы камень еще подожжем
Моей поэтической силою
И черным
атласным огнем!
Так пусть мне -
И целью
и знаменем,
Я знаменем
сделать готов
И волосы
черного пламени,
И пламя
гражданских трудов!..
...А ты,
мой соседушка
скромненький,
Ты руки
труди и труди,
От щетки -
приветливей в комнате,
От песни -
светлей на груди.
1927
ПЕСНЯ БОДРОСТИ
Други,
Это не годится!
Чуть волна на горизонте -
Вы сейчас
На квинту лица,
Весла к черту
И - за зонтик.
Пусть волна
Поднимет лапу,
Пусть волна
По веслам стукнет -
Не смеяться и не плакать,-
Песню,
Мужество
И руки!..
Кормит жизнь
Мудреной смесью,
Пробуй всё, ценитель тонкий:
Не всегда медовый месяц,
Есть и прачка и
Пеленки.
Так чего же горячиться,
Если горечи подлито?
Пробуй,
Пробуй -
От горчицы
К мясу больше аппетита.
На Босфор склонились птицы,
И не смотрит тополь хмуро -
Тополь по осень
Гордится
Золотистой шевелюрой.
Чем же наша участь плоше?
Ах, и в будущем
И в прошлом
Столько девушек хороших
В нашем городе хорошем!..
Весел я,
Но глупо думать -
Мол, поэт в веселом рвенье
Вовсе выкинул из трюма
Грусть
И мудрое сомненье.
Никогда с одной улыбкой
Человек не станет нашим.
Хорошо,
Что плачет скрипка,
Хо-ро-шо,
Что парень пляшет.
Только нам
Ложиться рано
(Не родился и не помер)-
Уйма блох
И тараканов
В нашем строящемся доме.
Значит -
Рано ставить точку.
Это будет,
Это после.
Ну-ка, братцы,
Ки-пя-точ-ку!
Ну-ка, милые,
За весла!
Пусть волна
Поднимет лапу,
Пусть волна
По веслам стукнет -
Не смеяться и не плакать,-
Песню!
Мужество!
И руки!..
1927
ВЕСНА - ЛЕТО
Оптимистические строфы
Как сажа свеж,
Как сажа чист,
Черт-трубочист качает трубы.
Вдруг солнце - трах!
И трубочист
Снегам показывает зубы.
И сразу - вниз,
И сразу - врозь
Труба, глаза и ноги,
И воробьев счастливых горсть
Метнулась по дороге.
Взглянул вокруг,
И - мать честна!-
И городу и парку,
Загнув рукавчики, весна
Закатывает парку.
Под песню трудится кума -
Счастливая натура!
И сводит каждого с ума
Весенняя колоратура.
И вот -
Отчаянный пример:
Подснежники у постового?!
- Товарищ милиционер,
Вы - девушка,
Даю вам слово!
И вот,
Любезные мои,
Извольте,- как по нотам,
В такт дискантуют воробьи
Над золотым пометом.
Ах, понимаю,
Как не петь?
Не петь или не пикать? -
Когда графин
Горит, как медь,
Когда ручьи -
Как никель.
Когда вот так
Поет весна:
Без темпа
И без метра,
И дирижирует сосна
И лирикам
И ветрам.
Я это пел,
Когда апрель
Дымился на бульварах,
Когда жемчужная капель
Клевала тротуары.
Когда, тетрадь
Скрутив в комок
И трижды кроя матом,-
Хотел влюбиться
И не смог
Рабфаковец косматый.
Теперь под солнечным огнем
И радостно, и тяжко!
Давайте окна распахнем,
Как душную рубашку.
И на ребяческую прыть
Равняясь по поэту,
Чтоб даже деньги позабыть...
Которых, кстати, нету.
<1928>
Примечания
Впервые напечатано под загл. "Весенняя тема", без 4-х последних строф.
СОМНЕНЬЕ
Ты прости, что, временем пустая,
Жизнь моя
Варначества полна:
Это я
За молодость хватаюсь,
Как за берег -
Глупая волна...
Трудная и голубая
Мне страна мерещится во мгле...
Надо жить,
Трудясь и рассыпая
Жемчуг смеха
По большой земле.
Чтоб в зубах кинжальной белой стали
Заливались хищные лучи,
Чтоб на яблонях,
Качаясь, хохотали
Черные
Глазастые грачи.
Чтобы сразу
Таяла усталость,
Становилось сразу веселей,
Если вдруг
Подруга засмеялась
Над охапкой снеговых лилей.
И когда мечтательный соратник
Опускает голову порой,
Я в глаза ему:
"Красавец, голубятню,
Голубятню синюю открой".
Мир хорош
Солеными руками...
Не беда, что мужеству челна
Африканскими белками
Угрожает
Черная
Волна.
Трудная и голубая,
Посмотри,
Страна плывет во мгле...
Надо жить
Трудясь и рассыпая
Жемчуг смеха
По большой земле.
Смейся, милый,
Умоляю, смейся,
Ни к чему трагическая тишь.
Говорят,
что никаким злодейством
Старый мир не удивишь.
И без нас зажгут огни акаций,
И без нас весной
Пройдет вода...
В чем угодно -
буду сомневаться.
В революции,
товарищ,-
никогда.
Июнь 1928
Примечания
Впервые напечатано под загл. "Лучшему другу".
ЗИМА
Средь седых
И старящих,
Сводящих с ума,
И моя,
Товарищи,
Тащится зима.
Постучится палочкой,
Сядет у стола:
"Ну-с, Иосиф Павлович,
Вот и я
Пришла..."
Я склонюсь,
Задумавшись,
А вокруг, звеня,
Девушки
И юноши
Окружат меня.
Не кряхтя,
Не ахая,
Не зная забот,
А играя сахаром
Молодых зубов!..
Но, шапчонку комкая,
Старый гражданин,
Я перед потомками
Не склоню седин.
Бьет
В кремлевском знамени
Алая струя.
Это - кровь!
И в пламени
Капля есть
Моя...
Средь седых
И старящих,
Сводящих с ума,
И моя,
Товарищи,
Тащится зима.
Постучится палочкой,
Сядет у стола:
"Ну-с, Иосиф Павлович,
Вот и я
Пришла..."
1928
Примечания
Впервые напечатано под загл. "Октябрьская тема". В своих воспоминаниях Уткин
передает, как реагировал Маяковский на публикацию стихотворения "Зима":
"Я прихожу в редакцию "КП" (газеты "Комсомольской правды"). Маяковский здесь.
Он меня встречает мрачно:- Ну, что это вы, собственно говоря, молодой человек,
решили с потомками говорить? Тогда, значит, вы думаете, что вам уже время труды
подытожить, боитесь, что потомки вас не оценят,- и начал мне "выкладывать".
Я было попробовал отвечать, а потом стал выдыхаться.- Вы понимаете, когда это
люди делают?- Причем все время повторял слово "потомки" и бил меня этими
"потомками", как молотком, по голове... Потом видит, что я молчу, он вдруг
говорит каким-то странным согретым голосом: "А как там у вас насчет сахара?"
Я сказал. Он говорит: "А сахар хороший, это я мог бы себе в стакан положить""
("Маяковский и советская литература", М., 1964, с. 280-281).
ДЕВУШКЕ
Ни глупой радости,
Ни грусти многодумной,
И песням ласковым,
Хорошая, не верь.
И в тихой старости,
И в молодости шумной
Всегда всего сильней
Нетерпеливый зверь.
Я признаюсь...
От совести не скрыться:
Сомненьям брошенный,
Как раненый, верчусь.
Я признаюсь:
В нас больше любопытства,
Чем настоящих и хороших чувств.
И песни пел,
И в пламенные чащи
Всегда душевное носил в груди
И быть хотел -
Простым и настоящим,
Какие будут
Только впереди.
Да, впереди...
Теперь я между теми,
Которые живут и любят
Без труда.
Должно быть, это - век,
Должно быть, это время -
Жестокие и нужные года!
1926
ПЕСНЯ РЫБАКА
В тополях пылает осень...
И ко мне издалека
Ветер тянет
И доносит
Песню рыбака.
Ты поешь, рыбак, понурясь.
Чем уж плакать,
Лучше петь -
Про безжалостные бури,
Про ограбленную сеть...
На Ай-Петри1,
Ветром схвачен,
Снег ложится серебрясь.
Эти песни,
Не иначе,
Только песни сентября.
А весной
Взойдут баштаны,
И, по-прежнему любя,
Загорелая Татьяна
Снова выйдет
До тебя.
Снова будут неизменны -
Только время побороть -
И серебряная пена,
И сатиновая водь.
И опять
Ты будешь весел
И восторженно опять
Распахнешь объятья весел
На сверкающую гладь.
В тополях пылает осень...
И ко мне издалека
Ветер тянет
И доносит
Песню рыбака.
1926
Примечания
1. Ай-Петри - одна из горных вершин в Крыму.
УГЛЕКОП
Хорошо в груди носить надежды,
Если дома -
И огонь и хлеб.
Пуст мой сад,
И дом мой пуст, как прежде.
Слеп мой сад,
И дом мой слеп.
Мне давно, как радость, неизвестен
Аромат покоя и вина.
Не поет с весны веселых песен
Утомленная жена.
Да, в такой ли траурной одежде -
Песни петь,
Плясать ту-степ1?!
Хорошо в груди носить надежды,
Если дома -
И огонь и хлеб...
На Восток покоем многоводья
Ветер водит дымные суда...
Нет, не ветер!
Это уголь водит,
Это воля -
Моего труда.
О, страна величия и торга!
Чтоб и нам плоды твои постичь,
Хорошо бы пятому Георгу2
С бородой
И голову остричь!
Нам давно, как радость, неизвестен
Аромат покоя и вина.
Не поет с весны веселых песен
Утомленная жена.
Но тогда припомнили б мы снова
Старой песни мудрые слова.
Время ждет.
Но будь готова,
Коронованная голова!
1926
Примечания
1. Ту-степ (от англ. two-step - двойной шаг) - европейский танец, популярный в 20-е годы.
2. Георг V (1865-1936) - английский король.
ПРОИСШЕСТВИЕ
Вот какое дело было:
В доме девушка жила.
Уходила, приходила
И однажды не пришла.
Утром в теплую погоду
На реке, у сточных труб,
Перевозчики Освода1
Под мостом поймали труп.
Увидали, изловили,
Заявили в комсомол.
Изловили, заявили,
Написали протокол.
Из Казани, из Рязани
Мать приехала и брат.
Посидели, поглядели
И уехали назад.
Две без малого недели
Волновался целый дом:
Как, мол, так, на самом деле?!
Не смогли!.. Недоглядели!..
Волновались две недели -
Да и кончили на том.
А теперь повестки в суд,
Понимаете, несут.
Говорят, что по закону
Незнакомый и знакомый -
Все ответственность несут...
Октябрь 1935
Примечания
1. Освод - "Общество спасения на воде", существовавшее в СССР до 1941 г.
ПОСВЯЩЕНИЕ
Трудно нам с тобой договориться,
Трудно, милая, трудней всего:
Резко обозначена граница
Счастья твоего и моего.
И, усталые, полуживые,
Зубы стиснувши и губы сжав,
Мы с тобой стоим, как часовые
Двух насторожившихся держав.
Ноябрь 1935
ПОЧЕМУ?
Берег на берег глядит.
Подними свои ресницы:
На одном - сосна стоит,
На другом - трава лоснится.
Разделила их река.
Но стоят они родными:
Мост, как длинная рука,
Протянулся между ними.
Почему же, мальчик мой...
Это так обидно, право!..
Между мною и тобой
Никакой нет переправы?
1936
КОНДРАТИЙ РЫЛЕЕВ
...За тяжкий труд моих страданий
Вознагражден и я, поэт,
Не шубой славы стародавней
С царевых плеч... Не чином. Нет!
Но тем, что все мои печали,
Мужавшие день ото дня,
Народной болью прозвучали!
И тем - что слушает меня
Народ на площади морозной,
Не утирая слез с лица,
Как слушали еще при Грозном
На Красной площади слепца.
1936
* * *
Задала любовь задачу
Нам с тобою вместе жить,
Да не вышло нам удачи
Дело трудное решить.
Кто ошибся: ты ли, я ли,
У кого белей виски,-
Не скажу. Но простояли
Восемь лет мы у доски.
Разошлись... И слезы в горле.
Нет, не слезы - это кровь!
Мы, как дети, просто стерли
Нерешенную любовь...
Март 1936
КАССИР
Тосе
На вокзале хмуро... сыро...
Подойти сейчас к кассиру
И сказать без всякой фальши
"Дайте мне билет подальше.
Понимаете... мне худо..."
А кассир: "Билет?.. Докуда?
До какого то есть места?"
- "Неизвестно!"
- "Не-из-вест-но?
А в каком, простите, классе?"
Пригибаюсь к самой кассе:
"Хоть на крыше, хоть в вагоне!..
Пусть в огонь!
Но только пусть
Этот поезд не догонит
Ни моя любовь,
Ни грусть..."
1935
ПЕСНЯ ОБ УБИТОМ КОМИССАРЕ
Близко города Тамбова,
Недалёко от села,
Комиссара молодого
Пуля-дура подсекла.
Он склонялся,
Он склонялся,
Падал медленно к сосне
И кому-то улыбался
Тихо-тихо, как во сне.
Умирая в лазарете,
Он сказал:
"Ребята... Тут
Есть портрет... Елизавета -
Эту девушку зовут.
Красным гарусом расшитый -
Вот он, шелковый кисет!
Ну, так вы ей... напишите,
Что меня...
в помине нет..."
Мы над ним
Не проронили
Ни единого словца.
Мы его похоронили
Честь по чести, как бойца.
Но тамбовской ночью темной,
Уцелевшие в бою,
Мы задумались,
И вспомнил
Каждый девушку свою...
1935
Примечания
Ранняя редакция имела заключительную строфу, впоследствии отброшенную поэтом:
...Я хотел бы, дорогая,
Жизнь свою прожить любя.
Жить - любить, и, умирая,
Снова вспомнить про тебя!
Положено на музыку В. Кручининым.
ЛЮБОВНАЯ-ГОВОРНАЯ
Глупым недугом разлуки
Добрым людям сводит руки.
Наплодили Люды... Лиды...
Людоеды - инвалидов!
Очень больно, очень грустно,
Что любовь, как говорят,
Только лишняя нагрузка
Для трудящихся ребят.
Бродит Ваня по аллее:
"Что с тобою?" - "Я болею..."
А расспросишь инвалида,
Выясняется, что... Лида!
...Полюбить меня готовясь,
Ты люби меня на совесть.
Ты люби на самом деле,
Чтоб глаза мои блестели!
То ли дело... то ли ласка!
То ли служба... то ли дом!
Надоела неувязка
Между лаской и трудом!
Ты люби меня не вздорно.
Ты люби сто лет подряд!
Ты люби, чтоб крепла норма
У меня и у ребят!!
Люди встретят, люди спросят:
"Как работаем, Иосиф?
Как живется? Ничего?.."
Поведет Иосиф усом:
"Как живется? На пять с плюсом.
Я влюблен. Работа - во!"
Декабрь 1935
ФИЛОСОФСКОЕ
Мы с тобою станем старше.
Загрустим. Начнем седеть.
На прудах на Патриарших1
Не придется нам сидеть.
Потолчем водицу в ступе,
Надоест, глядишь, толочь -
Потеснимся и уступим
Молодым скамью и ночь.
И усядется другая
На скамью твою, глядишь..
Но пока что, дорогая,
Ты, по-моему, сидишь?
И, насколько мне известно,
Я! - не кто-нибудь другой -
Занимаю рядом место
С этой самой дорогой.
Так пока блестит водица
И не занята скамья,
Помоги мне убедиться
В том, что эта ночь - моя!
1935
Примечания
1. Патриаршие пруды - сквер в Москве.
СЕМЕЙНАЯ ХРОНИКА
Доктора... они не понимают:
Малярией, говорят, томим.
Мне прописано. Я принимаю
Добрые советы
И хинин.
Это только для меня зацепка -
Оставаться целый день с людьми.
Не придумали еще рецепта
Против неудавшейся любви.
Я спасался...
Семенил ногами,
Падал и садился на коня...
Это старое мое недомоганье
Много лет преследует меня!
Видимо,
Одних разъездов мало.
Видимо, и здесь опять
Огневые средства аммонала
Следует, как в море, применять.
Мы с тобою, если разобраться
(Попросту и честно говоря),
Не способные прорваться
На соединение моря.
Да, моя любимая,
Не смейся:
Мы остались разными людьми...
Резкий климат тихого семейства
Не способствует работе
И любви.
А советы
Помогают слабо.
Да и слушать стало их невмочь.
Ты одна мне, милая, могла бы
В этом деле чем-нибудь помочь.
...Над страной
Всё небо в крупных звездах.
Я стою в раздумье у дверей.
Надо рвать...
И пусть летят на воздух
Камни... кровь... но только поскорей!
1935
ЛЫЖНИ
Вы уедете, я знаю,
За ночь снег опять пройдет.
Лыжня синяя, лесная
Постепенно пропадет.
Я опять пойду средь просек,
Как бывало в эти дни.
Лесорубы, верно, спросят:
"Что ж вы, Павлович, одни?.."
Как мне гражданам ответить?
О себе не говорю!
Я сошлюсь на сильный ветер
И, пожалуй, закурю.
Ну, а мне-то...
Ну, а мне-то?..
Ветра нет... ведь это ж факт...
Некурящему поэту
Успокоить сердце как?
Или так и надо ближним,
Так и надо без следа,
Как идущим накрест лыжням,
Расходиться навсегда?..
1935
Примечания
Одна из ранних редакций (декабрь 1934) имела окончание, от
которого поэт отказался. После строфы 5 в машинописной копии было:
Как, однако,
это мелко -
Поднимать любовный гам
И потом,
как эта белка,
Падать замертво
к ногам!
Одиноко жить
на даче,
Чтобы, сердце
раздробя,
Мелкой дробью
неудачи
Настигала - жизнь
тебя!
Или так
любимой надо,
Надо,
кутаясь в меха,
Оторачивать наряды
Лестной
горечью стиха?
Там же было снятое позже посвящение: "Е. Р."
(Елене Раковской, первой жене поэта).
О СЛАВЕ
От тебя-то я не скрою,
Расскажу тебе одной:
Иностранного покроя
Есть костюмчик выходной.
Модный. Новый. Как с иголки!
Не костюм - смертельный яд.
От такого комсомолки
На ногах с трудом стоят.
Только мне, скажи на милость,
Мне-то что, в веселых, в них,
Если ты остановилась
На петлицах голубых?
А меня от них чего-то
Нынче тянет на кровать.
Выходной. А неохота
Новой тройки надевать.
Лягу я. Сомкну ресницы.
Позабуду про Москву.
Пусть мне что-нибудь приснится:
То, что будет наяву.
Я не летчик - я не бравый.
Но мне кажется: в Москве
Все мы, девушка, от славы
На каком-то волоске.
Я проснусь, глаза открою,-
И глядишь: в другой судьбе
Парень штатного покроя
Станет нравиться тебе.
Я тогда обед устрою,
Тройку вытащу опять!
...Или, может быть, не стоит
Беспокоиться - и спать?
1935
ПОСВЯЩЕНИЕ
Так много врем, так мало верим...
Пять лет прошло теперь почти,
Как, с возмущеньем хлопнув дверью,
Меня оставили мечты.
Остатки счастья проживая,
Менял я женщин и места.
Душа моя, как нежилая,
Была огромна и пуста.
Глубокой мглой и дремой облит,
Я шторы наглухо спустил
И спал... пока твой светлый облик
Меня опять не осветил.
И в это радостное утро,
Давно забытое почти,
Я увидал опять как будто
Знакомое лицо мечты.
В моей разбуженной прихожей
Я узнаю ее, любя...
Она, как в зеркале, похожа,
Моя родная, на тебя!
<1935>
* * *
На столе - бутылка водки,
Под столом - разбитый штоф.
Пью и плачу я... ах, вот как
Обернулась ты, любовь!
Я - и душу, я - и тело...
Я и водку начал пить...
Для меня ты не хотела
Юбки новой позабыть.
Ах, всё чаще, чаще, чаще
Вижу я твое манто.
Проезжает мое счастье
В лакированном авто.
Юбка, шляпка дорогая,
Сумка с модным ремешком...
Наплевать... Любовь, я знаю,
Ходит под руку пешком.
Он не знает, он не спросит,
Любишь ты или шалишь.
Поиграет он и бросит,
И укатит в свой Париж.
Побледнеют твои губы,
Ручка высохнет твоя...
Кто тебя тогда полюбит,
Парижаночка моя?
Кто такая - не она ли
Ходит в кофте голубой?..
На каком-нибудь канале,
Может, свидимся с тобой?
<1935>
ПИСЬМО
Мы не рыбы и не птицы,
И в отечестве своем
Мы привыкли веселиться
И печалиться вдвоем.
Одиноко мне и жарко.
Напишу возьму письмо.
Есть конверт. Наклею марку.
Пусть идет себе само.
Все сто семьдесят мильонов
Письма пишет, писем ждет,-
Парень с сумкой почтальона
К одному из них придет.
Кто он? Летчик? Врач? Учитель?
Кто? Профессия не в счет!
"Распишитесь. Получите",
И получит. И прочтет.
А потом к столу присядет
И напишет мне ответ.
Кто?.. Чарджуйский, скажем, дядя,
Не писавший двадцать лет,
У которого баштаны
И который сбился с ног.
У которого бесштанный
Старший сын и пацанок.
Но который на рассвете,
Пораскинувши умом,
На мое письмо ответит
Вразумительным письмом.
Потому что и в Чарджуе
И в любом другом краю
Люди наши боль чужую
Принимают как свою!
Март 1936
Примечания
Из нескольких рукописей одна - под заглавием "Стихи от жары".
МАРУСЯ
Партизанская песня
Маруся, Маруся, зеленые очи,
Родная сибирская кровь!
Как вспомню - так вздрогну, так память грохочет
Огнем партизанских боев.
...Гремят батареи, гудят переправы,
Строчит пулемет, как швея.
Винтовка и лошадь, да звезды, а справа,
Маруся, кожанка твоя!
Мы близкие люди, мы дети предместий,
И ты говоришь мне сквозь гром:
"Мы вместе играли, мы выросли вместе
И вместе, наверно, умрем".
А враг не сдается. А пуля не дремлет,
Строчит пулемет, как швея!
И ты покачнулась, и тихо на землю
Упала кожанка твоя!
Я помню тот вечер, я знаю то место,
Где грустно сказала она:
"...Мы вместе играли, мы выросли вместе,
Но я умираю... одна".
Маруся, Маруся, зеленые очи,
Родная сибирская кровь!
Как вспомню - так вздрогну, так память грохочет
Огнем партизанских боев.
Март 1936
ЛЮБОВНАЯ ШУТОЧНАЯ
Не дивимся, если хлопец
Ходит с дивчиной за тын.
А дивимся, если хлопец
Ходит по двору один.
Мы таких сейчас к ответу -
Хоть в каком он будь чину:
"Есть супруга или нету?
Если нет, то почему?"
Побалакаем. Расспросим.
Вызовем. Поговорим.
Не согласен? Перебросим
На работу
В Крым.
Пусть попробует на юге,
Где сама земля как печь,
От воды
и от супруги
Хлопец сердце уберечь!
...Не дивимся, если дядя
Ходит с дивчиной за тын,
А боимся, если дядя
Долго ходит холостым.
Мы таких сейчас к ответу:
"Почему и отчего
Промышляете
и нету,
Дядя,
саду своего?"
Побалакаем. Расспросим.
Вызовем. Поговорим.
Не согласен? Перебросим
На работу,
Но... в Нарым.
Пусть на Севере далеком,
Где снегов белеет гладь,
Где, насколько хватит око,
Человека не видать,
Где медведь идет по следу,
Где и птице негде сесть,
Пусть попробует к соседу
В сад супружеский залезть!
Июнь 1936
НА МОЖАЙСКОМ ШОССЕ
Не люблю, если сыро и гнило.
Красотой этих мест покорен,
Для своей односпальной могилы
Я бы выбрал Можайский район.
Журавель над крестьянским колодцем,
Солнце-еж копошится в овсе.
И, как песня, петляет и вьется
Уходящее в небо шоссе.
Мне приятно: семейные козы,
Холм зеленый да речка вдали...
Уступите мне, люди колхоза,
Если можно, немного земли.
Говоря без стыда и зазнайства,
Честный лирик, не шелопай,
В коллективном советском хозяйстве
Я имею свой маленький пай.
Мне не надо паккардов1 очкастых,
Стильных дач... Я прошу об одном:
Отведите мне скромный участок
В две сосны под зеленым холмом.
Это мало. И думаю, это
Не испортит природы красот.
А засеете... Сердце поэта
Снова чистым зерном прорастет.
Не имея других капиталов,
Это сердце, питавшее стих,
И при жизни собою питало
Современников славных моих.
Сентябрь 1936
Примечания
1. Паккард - марка легкового автомобиля.
ОТКРОВЕННОСТЬ
Ты устала, дорогая.
Триста с лишним дней в году!
Дни труда...
И ты в трамвае
Задремала на ходу.
Крепко сомкнуты ресницы.
Брови подняты дугой.
Кто тебе сегодня снится,
Мой товарищ дорогой?
Это, может быть, красавец
По лицу
И по уму,
Я деталей не касаюсь...
Но завидую ему.
Я себя последней спицей
Не считаю. Нет!
И мне
Тоже бы хотелось сниться
Многим девушкам
В стране.
Но тебе,
С которой вместе
Общим делом
Я живу,
Для которой столько песен
Написал я
Наяву,
Мне б особенно хотелось
Передать во сне привет.
Это, верно... мягкотелость?
Что ж поделаешь...
поэт!
1934
БАТЯ
По Кузнецкой улице
Ехал поп на курице...
Едет батюшка пешком,
Тарантас накрыт мешком -
А навстречу аккурат
Подымается отряд.
Дескать, батя, что везешь?
Дескать, стой, владыко!
Дескать, ми-и-и-ленькие, ро-о-о-жь.
Дескать, батя... а не врешь?
Дескать, покажи-ка.
Заглянули в тарантас.
Увидали... вот так раз!
В девятнадцатом году...
Ну и батя, ловко!-
В огороде, во саду
Родилась винтовка?!
Знаменитый урожай.
"Ну-ка, батя... подъезжай".
У попа в глазах черно.
"Господи Исусе..."
(Трехлинейное зерно
Не в поповском вкусе!)
Комиссар протер очки.
"Что же, благочинный,
Угадали мужички
Волка под овчиной?"
Да как взглянет на лицо,
Да как скинет ружьецо!
"На заборе про актрис
Интересно пишут...
Ну-ка, батя... становись.
Почитай афиши!.."
По Кузнецкой улице
Поп лежит на улице.
А на гору аккурат
Подымается отряд.
Октябрь 1934
ДЕТИ ОКТЯБРЯ
...Плыл туман
за ледяной горою,
И земля осталась
в стороне.
Но лицом
доподлинных
героев
Обернулись
путники
к стране.
В южный зной
и в северную
вьюгу,
Вековую
тьму
растеребя,
Так вот выглядят
на Севере,
на Юге
Подлинные
дети
Октября!
17 июня 1934
ЖЕНИХИ
Мама в комнате не спит.
Папа в комнате сопит.
И у мамы
И у папы
Недовольный явно вид.
Дочь приветствует в прихожей
Двадцати примерно лет,
На Онегина похожий,
В сапогах казенной кожи,
Бедный, видите ль, поэт!
А за городом, в усадьбе -
Как богат, хотя и сед, -
В сорока верстах от свадьбы
Славный вдовствует сосед.
И у мамы -
Грустный вид.
И у папы -
Грустный вид.
Мама в комнате не спит.
Папа в комнате сопит.
И у мамы
И у папы
Явно недовольный вид.
...Дорогая, дай усесться,
Дай мне место поскорей
Возле... где-нибудь... у сердца,
Рядом с нежностью твоей.
Да не бойся, сделай милость.
Ты взгляни на старый быт:
Мать легла и притворилась,
Что не видит
И что спит.
И никто нас не попросит
Не тушить с тобой огня.
И никто теперь не спросит,
Сколько денег у меня.
Сколько денег,
Сколько душ?
Сколько яблонь,
Сколько груш?
Кто богаче: ты ли, я ли -
И другую ерунду.
А соседа... расстреляли
В девятнадцатом году!
1934
РАЗЛУКА
Разлука уносит любовь...
Кукольник
Ветер. Листья облетели.
И уже недели две
Серебристый шар метели
Куролесит по Москве.
Но пускай заносит зданья
Вьюга, снег... Ты не грусти.
Всё равно путей свиданья
Никому не занести.
И недолгими снегами
Ты была разлучена.
Жизнь стояла между нами,
Как Китайская стена.
Но в степи дорожной пыли
И в пыли людской молвы
Мы с тобой не позабыли
Климат любящей Москвы.
Ну, так дай скорее руки!..
Видишь: жизнью снесена,
Сметена стена разлуки,
Как Китайская стена.
1934
БАРАБАН
Пионерская песня
По ду-плу пу-сто-му дя-тел
Два ча-са дол-бит под-ряд.
Он к ко-стру как пред-се-да-тель
Со-би-ра-ет мой от-ряд...
Утро будет синим-синим,
Синим будет небосвод,
И под синей парусиной
Лагерь лесом проплывет.
Мы подбили крепко ноги,
Подковали каблуки,
И далекие дороги
Далеко недалеки!
Мы горячим сердцем видим
Все четыре стороны:
Если Гитлер -
ненавидим!
Если Либкнехт -
влюблены!..
Далеко, за синим морем,
Есть такие города,
Где о берег солью, горем
Бьет немецкая вода.
Мы в немецкие ворота
Грянем как-нибудь опять...
Мы их вызовем: "Эй, кто там!
Поднимайтесь! Будет спать!"
И на площади базарной
Вскинет каску динамит,
И винтовкой по казармам
Бунт солдатский прогремит!!
По ду-плу пу-сто-му дя-тел
Два ча-са дол-бит под-ряд.
Он к ко-стру как пред-се-да-тель
Со-би-ра-ет мой от-ряд...
<1935>
* * *
Какой контраст!.. Подумать стыд:
Куда ни глянь - повсюду,
Как медь пасхальная, блестит
Астральная посуда.
А посмотри на этот клен,
На этот чистый воздух:
Он ясен, он не застеклен
И держится на звездах!
Я сам под краном этих дней
Преображен и вымыт!
Насколько все-таки вредней
Для нас московский климат.
Я говорю про грустный быт,
Где в черепках разбитых
На медном примусе кипит
Пустая кипень быта.
Давай вдыхать простор Невы,
Глядеть на небо чаще,
Чтоб смыслом этой синевы
Прониклось наше счастье!
Февраль 1935
ПРОВОКАТОР
Н. Асееву
На углу Поплавской
Господин живет:
Борода - коляской,
Колесом - живот.
Кто такой - не знаю,
Он не говорит, -
У него пивная
Под названьем "Крит".
Музыка... и целый,
Целый день подряд
В "Крите" офицеры
За столом сидят.
Пиво и горошек
В ресторане "Крит"!
Господин хороший
Что-то говорит.
"Сорок первый номер.
Только поскорей...
В этом самом доме -
Комиссар еврей..."
Застучит калитка...
Через пять минут
На смерть и на пытку
Парня проведут.
Проведут за город
По дороге той,
По которой скоро
Мы придем домой!
...На углу Поплавской
Я сойду с коня.
"Будь, братишка, ласков,
Подожди меня".
Пиво и горошек
В ресторане "Крит"...
Господин хороший
За столом сидит.
"Сорок первый номер...
Ну-ка, господин,
В этом самом доме
Кто живет один?"
Посинеют жилы
У него на лбу.
"Раньше двое жили,
Да один... в гробу!"
...Три минуты время
И от силы - пять;
Подтяну я стремя,
Сяду я опять.
Пиво и горошек
Прямо - на полу...
Господин хороший
Прикорнул к столу!
Март 1935
Дата публикации: 27.09.2010, Прочитано: 17578 раз |
