1

    Дорога за город.
    Топот! Топот!
    А речь у кучера —
    ах, и лиха! —
    «Ого-го-го-го-го!»
    И воззови,
    и кричи Каурому — одурь! Аж в жару, до умору, аки чирки!


    О, летело поле! Село полетело…
    Ток… Скот…
    Овин… Жниво…
    А мы дворов, дыма —
    о, мимо! Мимо
    коров да задворок —
    оле, чмокалка! Мне дар кутилы пылит (украден маклаком)! Чело
    тинет с жару, кураж стенит…
    И лад в дали,
    диво — вид!
    Ольха… Полынь… Уныло пахло…
    Мята… Тьма на воле перепелов… А нам, татям,
    ах, ето пело поле! Потеха!
    Ревел клевер
    о лесе весело
    и о воле еловой —
    и летят ели!


    Но! Но, Каур! Я еду к Кудеяру. А конь — он —
    ну как скакун!
    Силач! Мы мчались
    и летели —
    ох и лихо!


    ……………………….


    Я с лавры вырвался —
    о мати! Тамо
    и кони — как иноки…
    И лети, богопасом, амо сапог обители —
    мати несет, оле, зело тесен. И там
    сени демон ономедни нес
    сорома морось,
    лепо сопел,
    манил: «О, воли нам!»


    ……………………….


    Липок дьявол, слов яд копил —
    нож оно, нож! Олово ль слово? Ложь оно, нож! Он
    воспел о воле псов!
    «Шарашь
    потоп!»
    И летели
    плотины древ, таче в утече мечет, увеча твердыни толп
    воров
    и черни, будто терпит и прет от дубин речи
    и трепа паперти —
    ух, и прет в терпиху,
    яру душу дуря,
    яро в омут умов оря,
    маня, ловя, воззовя: «Воля — нам!
    Раба — на бар,
    а на раба — барана!
    Ропот, ищи топор!
    Топор, ищи ропот!»
    О вера — зарево!
    Ее
    тот
    ли, буесловя, дьявол се убил?

    2

    Нам атаман,
    как
    иерей,
    мир указал. А закурим —
    мир озарим и разорим!
    Миру курим
    мы дым!
    Ужас, как сажу,
    метем!
    Яро горя,
    беда с усадеб
    тень холопий полохнет…


    Миру душу дурим!
    Мишуру рушим!
    Отчины — ничто!
    Мир обуян — гори! Пир огня — убор им!
    Мори пиром!
    Уничтожь отчину! —
    Вознесен зов,
    зов к силе. Пели сквозь
    топот
    и рев двери,
    ярость соря!
    Восплах ахал, псов
    яро хорохоря.


    О, до
    жути пир хмелем хрипит уж,
    и смеемси,
    аки на пиру до одури паника,
    и харь пот, рев. И носились они, вертопрахи,
    и кнезь таращил, ища рать, зенки:
    «Ущерб обрещу!»
    Яра харя,
    как
    у худого духу,
    отупел сослепу-то!
    А рать стара.
    Лелеет ее Лель,
    Лель одолел.
    (Или опоили?)
    Но стереть сон
    могим мигом!
    Но сметем сон —
    да в ад!


    Ад — жар. В ту темь и мороку ало зияя, и зола — укором, и метут вражда,
    угар бед, где брагу
    ту сосут,
    чем течет меч.
    Елозь в золе,
    адороба борода!
    Ад — жажда!
    Ад — еда!
    Туда пира цари падут —
    ада ртов отрада!
    Их и
    давили, в ад
    маня, ров дворянам
    вырыв,
    умереть в терему
    велев
    им. А чем велев? Мечами!
    Им, аду пира, дари пудами
    и не цени
    вора даров!
    Мир обуян — гори! Пир огнями убор им
    несет, мир им тесен!
    Наш меч ал. Плачь, емшан…

    3


    Ого — нюх юного!
    Шиш,
    молокосос! Соколом
    он туго, могутно
    у терема замер: «Ету
    уведу деву».
    «Али мила?»
    «Я ея,
    утушку-цацу… к шуту!»
    Окно — теньк! О, в окне — тонко:
    «А-а! Мама-а!»
    И тати:
    «Аха-ха-ха!
    и ее, и
    матушку-маму… к шутам!
    Им алеть телами!»
    Ала в хуле телу хвала!
    …Он, ковров не видя — дивен вор! — в окно:
    «О, ты-то
    иди.
    Али сдала, лад-сила?»
    Зело пьян, я полез.
    Я-то хотя
    доломан, а молод!
    «А-а! Ма-ма-а!»
    «Цыц!»
    Атата!
    О, да не по жопе надо!
    Он сапогом ее мог, опасно —
    он кован. Она — в окно,
    от хором… О, к саду — тенью… Не туда скоморох-то!
    Ее
    и нет! Куда скакнула шалунка! К саду, к тени —
    ищи
    ее,
    шиш,
    ухарь праху!
    И в ольхах лови,
    как
    у хат птаху.
    У, взял язву!
    Юла! Шалуну сунула шалью —
    и в рожу, и в рот! — «Оторви ужо, рви
    от сучьев!» — «Увечусь-то!»
    Ах он, аноха!
    Лапал —
    ручища! — «Тащи!» — «Чур!
    Ручищи, чур!
    А-а! Ма-а-ама-а!»
    Но ее он
    унес к сену —
    яти дитя.
    Ещё-то ко тёще
    тащат!
    Но он
    лишь ету цацу тешил.
    О, вот сила ж! Сжал истово —
    сила вола! Баловались…
    Сила! Сосватались! Сила-та! Всосались!..
    Вот суку-мать, аще теща — там у кустов…
    И орет! Ерои
    ети — зяти-витязи те!
    Еть ее, во соитии опоити — осовеете!
    Ах, ето потеха!
    Мама хамам:
    «Саван на вас!»
    Но взлетел звон
    меча… Зачем?
    Не обуян я у боен.
    У ребят я беру
    ее
    и зову юного, гоню: «Увози».
    А, к шутам! Им она мать, а с атаманом и матушка!
    Молодися с идолом!
    Отселе велес-то
    недале — на деле, ано наворовано на-еле. Да, неладен
    идол! Плоди
    котят-татяток!

    4

    Не вилы — ливень
    сено понес
    и мял емшан со сна шмелями
    и маки с усиками.
    Се, воя, с ливня пьян, вился овес,
    оторопело поле порото,
    оно
    мокло волком
    и ныло. Мечут в туче молыньи,
    моргая, а гром
    мир оглашал: «Горим!
    Я славен! — гневался. —
    Я Илия!
    Яро в туче лечу, творя
    потоп
    ада пен, горимир огнепада —
    иду, гроз вперив свиреп взор!» Гуди,
    летатель
    гор! Ветра, жарьте в рог!
    Лети, но гори, мирогонитель,
    и, опьянев, звеня, пой!
    Небу бубен
    и радугу дари!
    Иди!
    «И иду!» — Буди, и
    дебри, мир бед,
    как
    тень гор, дрогнет!

    _______


    ***на нежить иже на небе!
    Тю она! Речи чичера ноют,
    аще пёр тугу, трепеща.
    Тело колет,
    болит и лоб.
    Насморк сип. Искромсан
    дух, истят си. Худ
    шалаш —
    мокну сосунком!
    Но, стеня, тянет сон,
    уд унежив оков, иже нуду
    уняв в утине, сон осенит — увяну.
    …Ан сна
    оков и чар мощь, омрачив око,
    летак, сатаны натаскатель,
    яви дменьем дивя,
    и марами,
    он речи-тени кинет — и черно,
    и ало дымят ямы дола, и,
    намутя туман,
    виляя, поле мучил и чумел, опялив
    и диво-воду — чудо в овиди,
    и разлив явил зари
    потоп,
    и лалы по воде медово пылали.
    Не морок-сон ли, сильно скоромен? —
    Ту деву ведут,
    юну куничку — к чину кунью!
    А куница — цаца цац! И ну-ка,
    залазь!
    А хули, милуха,
    утолим-ка так милоту!
    И ей
    унзну…


    Оле, чур! Тру чело.
    Оле, шел пот, речил о боли — чертоплешило,
    и с чертогону течет у ног. Отречьси
    от чертенят! Уноси ноги и гони сон! Утянет речь-то
    акы в утробы в адовы. Вывода выбор, тувыка —
    молись силом.
    Я мру, чур мя!
    Иди
    себе, бес,
    и сон уноси.


    Ала молонья пьяно ломала
    ярок узор, грозу коря,
    ахи нежити, жениха
    мороку, и метала теми укором,
    али небо кобенила
    сила грома. Заморгались
    вымоин гор огни. Омыв
    адово мир, зримо вода
    яростиво рубит, и шарашит, и буровит, соря.


    ……………………….


    Иди
    и потопи
    лета темень! Говори, миров огнеметатель!
    Рок, сила! Шал и скор,
    носясь, он
    море в узилища тащил изувером —
    потоп
    он носил, а тополя лопотали сонно
    и ливень гневили.
    …Но светел, улетев, сон
    овил тополя вяло, потливо,
    и лавы бурь убывали.
    И еле с елей
    течет,
    и лапы ссыпали
    уже долгих игл одежу.
    Ясень умер, дрему неся
    и лень, и синели
    тучи, чуть
    морося сором.


    ……………………….


    Бор гробу во хмуру. Мхов убор. Гроб,
    как
    око,
    теменью немеет,
    как
    и шумом уши,
    а робостью — уют собора.
    И леса чухать птах учась, ели —
    как
    монахи. Шиханом
    леший шел,
    как
    поп,
    во вере тетеревов —
    невидаль, а дивен.
    Шел по плешь
    во хмызу, и лапищи щипали узы мхов.
    Вид у лешака шелудив.
    Он и во снах учухан совино.
    Или
    он ослеп, архиерей? Храпел сонно…
    Аль епархии храпела
    нелюдью лень?
    Али чума замучила?

    5

    Лари бояр я обирал —
    и на день мне дани!
    И зову юного, гоню: «Увози».
    Но вон
    еще,
    уведя, деву
    тащат.
    Ахти! Журка та кружит, ха!
    Косы, венец — в цене высок.
    И ребята: «Батя, бери,
    от мира дарим-то!
    И бей ее, и ***,
    и поркой окропи!»
    И, обругана гурьбой,
    алела.
    О***ет ее ухо —
    мат и тут и там.
    Уж я вяжу
    ее,
    а не лезу — зелена.
    Ей не мило зол имение —
    там ее мать…
    Тать,
    ее
    не убий, буен!
    Но он —
    аки наш Аника!
    Ее
    тень отстонет…


    ……………………….


    Но, взлетев, светел звон!
    Ух, рев вверху!
    Мечту во злобе на небо ль зовут? Чем
    нов звон
    тот?
    Уж я ль гляжу,
    и там — ого! — Богомати…
    О видение! И, ей-ей, не диво!
    Сиро в тине лени творись!
    Ох, и тупел сослепу тихо —
    и тины нити
    опутали… Вся сила! Виси, валися — свила тупо.
    Али мне лень мила,
    и мя теснит и тин сетями,
    и манит ям вмятинами?
    Али пел сопьяну, глазел, слеза-лгунья послепила?
    Ту зелием змеи лезут —
    оле, змеит и питием зело!
    Таче лень не лечат.
    Или
    овил чад ум удачливо,
    яря
    во себе бесов?
    Как
    у вод неводу, худо. В ендову
    сую ус,
    сую, опьянён… Я пою, ус
    в висок скосив.
    Он рот умилял, и муторно.
    Я бес, я у чар в яме! Нем я, врачуя себя,
    и чёрт речи
    меня лишил, я нем.
    Я, следя, лгу ему в уме. Угляделся.
    И себе на небеси —
    нема, как и лика камень,
    а чутка, как туча.
    Ясен зов Ее вознесся:
    «Я и надзор, и мама мироздания,
    беду судеб
    вижу, ран боль обнаружив.
    …И о плаче, печаль, пой,
    и воззови,
    и мир прими!»


    ……………………….


    Ее
    дивен мне вид!
    У дива на виду
    я утеснён, сетуя,
    и лоб томим от боли,
    от чуда-ладу: что
    Успенье псу?
    Молися силом!
    И омыты мои
    очиньки, лик… Ничо,
    вымолил, омыв
    ее
    укором тенет мороку.
    Зло переполз…
    Я славил боль, обливался
    ей, нем, ан знамение
    яро в тиши творя…
    Меня истина манит сияньем!


    Лети, сон, тенет носитель!
    Лети, чар рачитель!
    А тута,
    въявь:
    — Лезь, мамзель!
    — Залазь!
    — И повопи!
    — Цыц! —
    Убрав ее в арбу
    и обдав свадьбой,
    катили так
    и летели,
    как
    ада чада,
    а дар конокрада
    летел,
    ровно и он вор.
    Удал, сулил усладу…
    Сёла, лес,
    и луг, и Жигули,
    и город у дороги —
    о, мимо, мимо!
    Тю! О пирах ухари поют
    и о воде медовой!
    Их усы сухи.

    6

    Ого,
    топот!
    Ага,
    учуял я. Учу:
    «Молодь-зелено! Не лезь долом».
    Топот… Топот…
    «Он далече? Ладно!»
    И летели,
    и лепо пели
    мы там холмам лохматым,
    и маками
    низин
    яра залила заря
    у города дорогу.


    …Тише! Мститель летит, смешит
    воров —
    то гогот,
    то хохот:
    «Ого-го-го-го-го!
    Аха-ха-ха! Аха-ха-ха —
    ха!» Бах! —
    осело колесо.
    И жалко поклажи.
    Летит смерти хитрее мститель!
    Летел,
    как
    и чёрт с встречи
    с иконой — он окис!
    А вижу: на небе мать там ***на — ну, жива!
    И ***да над нами!


    Лети, о воитель,
    ха, Мономах!
    Лети, бар грабитель,
    лети на канитель!
    Нельзя, в ухабах увяз, лень…
    Нам — аман.
    Наш меч умер. Дремуч емшан.

    7

    Ха, в оковах
    ем я в яме
    уху.
    Ишь, а ныне, жаря еду, кутят у Кудеяра жены наши!
    Нежь жен,
    мило ври, мирволь им!


    Ах, уха
    аки бибика!
    Ох, и лечь нынче лихо!
    Как
    лапоть, си ищущи истопал.
    Верю в Юрьев
    мора денек. Шуба бабушке недаром
    и дарена, да не ради
    их ухи…


    Шабаш!
    Ров, двор
    и щелка… Дабы дыба да клещи
    мя трем смертям
    отдали… «Мил ад-то?» —
    Так жалил и пилил аж кат.
    Ад алкал. А клада
    иди
    ищи!
    А клада — гадалка
    ищи в сене, свищи!
    Огонь меня немного
    того… Ноготь —
    ого! Того…
    Акика!
    Так, кат,
    учи бичу!
    Моли шилом!


    Тот
    кат ли повалил, оголил, а вопил так,
    как
    от сапа сто
    волов.
    Икал. У ката кулаки —
    ины дыни
    ешь — не меньше!
    Он рот воплями мял повторно
    и мял после дел соплями,
    и, воркуя у крови,
    узел свил, слив слезу.
    Еда звучала палачу в заде —
    и прет, а терпи!


    Коты пыток!
    Раки кар!
    Кат — сам ада мастак!
    Яра татарья,
    яра харя!


    Шарашь,
    акы быка,
    овец, и сицево
    мочи бичом!
    Тело коли, шило! Колет,
    аки пика!
    Я следом оделся
    уколов. У зубов обузу волоку.
    «Иль язик изъяли?
    Мы дадым
    нового! Вон
    и повиси. Вопи,
    как
    колоколок!»
    Инно: в зубы да на дыбу. «Звони!
    И о вере вой!»
    Йок, а на кой?


    Каты, вы так!
    Кату — кутак!
    Но выдал клады — вон
    они, тут: инно —
    течет
    ета наша каша, нате!
    И уха на ***
    течет!
    Течет,
    как
    адова вода…

    8

    Не жив день, недвижен,
    и чуть тучи
    намутили туман.
    Вянет стен явь.
    А за кирпича лапами атака таима — палачи Приказа.
    Теперь трепет
    тише тешит.
    Ах, и так ты, пытка, тиха!
    Тишь у дыбы душит.
    Я не шишеня,
    дар я аду. Ну, да я рад
    аду суда.
    Дьявол — слов яд
    оговору сурового.
    Яду, судья!


    Ишь, и твари! Мука — везут. У зевак, у мира в тиши,
    сиволапо тащат. Опал, овис,
    ха, лег на виду… Съехал по плахе. Судьи в ангелах,
    да втащат в ад —
    ад же дан как надежда!

    9


    И летописи потели…
    Адов слог ал, глав ал глагол свода:
    то пот —
    чем течет меч!
    Топор плахам ахал про пот,
    ухал, плаху
    вымыв!
    Индо дни
    он метил, и темно
    махал по плахам
    мытым.
    О нас и писано:
    мол, занят ум смутьяна злом —
    то мот
    и вор крови.
    Или тем-то и отметили?
    Мора день недаром
    моту, мол, уныл… Хмелем хлынул, омутом —
    и пир хмелем хрипи!
    И позови воров, и возопи,
    в омут умов
    ори сиро!
    Ада
    идол, псов алы рыла восплоди
    и рты, вымыв, вытри!
    И шишара, шиши,
    шерёшь
    и тати —
    тут как тут.
    И опои,
    и наври рвани!
    И враз у пира втихаря о боярах — и твари пуза рви!
    И на холопа по лохани!
    А боль-злоба
    алела
    и ворковала во крови —
    от часа, что
    сила воспенилась, а псари мира спасали не псов, а лис,
    и летописи лисьи потели…

    10

    Может, ямы мятежом
    вырыв,
    топор искал плакс и ропот,
    и охал, пахарь праха, плахой
    им, а палача лапами
    те четвертованы. На вот — рев течет…
    Ям вера — ревмя.
    Ее
    нежа в уме, и не чёрт отречением уважен,
    а холоп отречен. Рок в корне чертополоха —
    закопан напоказ.
    И врыв, в яме сгинь, книг семя, вырви —
    и врозь взорви!
    И книжинки,
    воспылав от силы листов, алы, псов
    и лис они тревоги миговерти носили.
    Ума хула в хвалу хаму,
    и чёрту глаза лгут речи,
    которыми наго поганим мы роток.
    Хаму в умах
    оголи — хаму зароком око разума хилого.
    Топор отколе вело? Кто, ропот
    вил оголив,
    учил кличу
    мечом? О чем?
    «Бар грабь!
    Уничтожь отчину!
    Фу-ка, в узы бар, абызу — вакуф!
    Не жалеть тела жен!»


    Учил кличу
    тот супостат со пустот
    мира дыры. Да дыры — дар им!
    И тамо преследовал главодел серпом. Ати
    мира дырам! Чмары дар им —
    молот сокровищ или зуд узилищ и вор-костолом!


    Ропот, ищи топор!
    Топор, ищи ропот
    и мани толпы плотинами!
    Их ал путь у плахи,
    ал зла
    потоп!
    Ям вера — ревмя.
    Манишь, рев, к вершинам
    плоть толп.
    Небодум им удобен,
    а вера царева
    родит нам антидор.
    Но смутишь — удушит ум сон,
    и неметь в темени
    уму.
    И метет в те теми
    и неми шабаш имен и
    ада
    улова — и диаволу
    доход.

    11

    Но взнесен звон!
    Мило колокол им,
    яро, мило вещал, слаще воли моря!
    И рад устало — псина, раб, вора забава, базаров баран! Исполать, судари!
    Мы вечевым
    мира думу в ум ударим!
    Мором
    мира дом одарим!
    О вера-зарево!
    О, не раз озарено
    ее
    имя татями —
    их и
    ее
    имян гори, мир, огнями!
    Мир им —
    кабак.
    Он, небось, особенно
    мил им.
    Мора день недаром
    им ахал плахами
    и олуха хулой.
    Им и
    дайте топор — пропотеть, и ад,
    зияя из
    тени, заранее геенна разинет.
    Ее
    имя расписано до нас, и псарями
    оно
    воспето в рвоте псов —
    хам рока на кормах!

    12

    Веру доищи, одурев,
    и мало — колоколами,
    и рано — в звонари…
    Ала в хуле делу хвала!
    А народу хула в хвалу. Худо-рана
    течет —
    вымокал у ката кулак, омыв
    дел сих уд, и дух, и след.
    Народ чохом охоч до ран,
    он сир присно,
    и крут, как турки,
    и круче чурки,
    и серее ереси.
    Неодолим он, но мило доен,
    нечесан, а сечен,
    надзору роздан,
    надолго оглодан,
    натупо опутан,
    утоп в поту
    и о***л под оплеухой!