ПЛАЦКАРТА

* * *

За ночь в красном жару, как свеча, оплыла,
А к утру, когда думали: всё, - замерла,
Дух не выпустив, оцепенела.
На челе проступил освященный елей,
И когда за дверьми заходили смелей,
Содрогнулась - и вышла из тела.
Исступила, взлетела без мер и весов,
И себя увидала меж гор и лесов,
И себя оглядела, как страж.
Параллельно, зеркально средь свар и кружал
Витьеватый изгиб арматуры лежал,
Бурелом, террикон, такелаж.
И трелевочный трактор, и чвак от квача...
Так на лицах у жертв торжество палача
Обличает зловещая дипса.
Корм с конем разошлись. Голос был, но осип,
Был цветочек неправдоподобно красив,
Но от крови младенческой слипся.
И тогда обратилась к себе, как к чужой:
- Оставайся, Россия, отдельной душой
И, паря, на царя уповай.
И, покудова я из-под гор и дерев
Буду этот полет созерцать, замерев,
Исступления не прерывай.
И когда возыграет, возблещет труба,
В сонме вестников я не узнаю тебя,
Близорукая для высоты,
Не услышу свидетельств на Страшном суде,
И не встречу тебя никогда и нигде,
И не вспомню, что я - это ты.

* * *

Проводник одеял не дает...
Пробуравились в узкий проход,
Скарб устроил во братской могиле
Кто успел, и на верхний полок
Барахлишко свое заволок
Тот, кто выдался ростом и в силе.
Проводник не дает одеял...
И билеты уже проверял,
И про чай уже обезнадежил.
На полати, на нары, на печь -
Только тулово вытянуть, лечь, -
Так в столице народ обезножел.
Не ложимся и милости ждем.
А снаружи Никола с гвоздем
Так и пьявит в окно, так и садит.
Повернись к нему голым лицом -
Сдавит голову льдяным кольцом,
Отвернись - донимает и сзади.
Не решится никто, ни един!
Проводник сам себе господин.
Накуражился он, нахамился.
Он для зайцев купе откупил,
Он вагон от щедрот протопил -
И ни Бога над ним, ни комиссий.
Я к соседке взываю: - Пойдем!
Ты с дитем, а Никола с гвоздем.
Ин застудишься на боковушке. -
Ни за что, говорит, не пойду!
Пусть сомлеет дитя в холоду,
Пусть примерзнет щекою к подушке!
Подымаюсь, зубами скрыплю -
Я себя, как соседку, люблю.
А в проходе шатает и водит.
Предвкушаю великую прю.
Не прошу - лишь упорно смотрю...
Проводник одеяла находит!
Потянулись за мной, побрели,
Прижимая к груди, понесли...
Проводник! Ты хотел униженья
Паче гордости? Дует в окно...
И в каком еще порнокино
Живописнее телодвиженья?
Скоро, скоро!.. В сортире мокро,
Но открыто - и это добро.
По душе разливается нежность.
Бьет об ноги чужие, ведет...
Скоро кончится этот проход -
Упокоюсь, угреюсь, угнезжусь.
Отчураться бы как, отслужить,
Чтобы бешеный свет притушить,
Чтобы вырубить страшный динамик,
Чтобы ревность унял проводник...
Снова он в коридоре возник,
Снова зыблется тенью над нами...
Он ведет пересчет одеял!
Той рукою, какой выдавал,
Сбоку щупает: ну-ка, не два ли?
И суха его длань, точно мел...
Кто б отважился, кто бы посмел
Посягнуть?.. Это, право, едва ли.
И на мне одеяло одно...
О, как тянет, как дует в окно!
Как на стыках то ухнет, то эхнет!
О, какое сырое белье!
Проводник, это все не твое, -
Неужели радеешь о всехнем?
И ведь утром подымешь чуть свет,
Чтоб собрали постель, чтоб билет
Возвратить для отчета в конторе,
Чтоб успели курнуть натощак,
Чтобы, дурни, в своих же вещах
Не ошиблись себе же на горе...

* * *

Чего нам Бог не дал,
Об этом черт сведал...
Уж давал-наддавал,
Задарил-забаловал.
Человек терпел, терпел -
И очерепел...
Что за член, что за уд
В этом теле точию?
Как у вас его зовут?
Просто: "Очередь".
Щит от солнца горит
На реке Каяле...
Человек говорит:
- Вы здесь не стояли!
На смерть - не на живот
Огорчилась:
Я стояла тут, да вот -
Отлучилась.
Ты куда меня повлек,
Бесноватый?!
Трудовой человек,
Трудоватый...
Неминучая беда,
Сгинь-провались!..
Я стояла тут, когда
Вы не родились.

* * *

Чтобы не впасть в прострацию,
Утешайтесь едой -
Росной от радиации
Редискою молодой.
Лакомитесь убоиной -
Никто же не обонях, -
Водочкою, настоянной
На нефтяных камнях.
Лабораторным, мешаным
Брашном в конверте потчуйтесь,
Персиком вердепешевым,
Убиенным во отрочестве.
Обольщайтесь нетварною
Опытною кашицей,
Как гречкою антикварною,
Раритетною ржицей.
Конусными терриконами
Шлаки стоят в отвале.
Не небрегли законами -
В очереди вставали.
Известчатый храм утробы
Пусть рухнет, как Карфаген! -
Великим стояньем добыт
Обмерзлый канцероген.
Изблевывали, икали,
Звали в корчах капут,
Но у хозяв не крали -
Лопали, что дадут!

* * *

Не переплюнешь слова покаянья
Через губу...
Эти проплешины, эти зиянья,
Эти табу!
Вдарь головой в потолок огоньковский,
Вырвись из рук -
И заблукаешься: вот он каковский -
Чтения круг.
Ты не устал, добросовестный критик,
Сроки мотать?
Много в науках различнейших гитик -
Дай почитать!
Я ли кичиться закваской заштатной
Потороплюсь?
Юность моя в мини-юбке цитатной,
Грех мой - педвуз!
Как зачинаю и как я рожаю,
Вам ли не знать?
Этих... ну как их... кому подражаю,
Дай почитать!
Понаторевший в забористых ковах
Для дураков,
Где матерьяльца набрал ты для новых
Патериков?
Юность моя в красноглазой герани,
Прелая гать!
Пропуск на право сиденья в спецхране
Дай почитать!
Вызрела плоть в безвоздушье кримплена -
Не перемочь.
Плачь, невостребованного колена
Блудная дочь!
Примешь подачку из рук скудоума
За Благодать,
Выживший выкидыш книжного бума:
Дай почитать!
Академическим компрачикосам
Видно насквозь,
Эким винтом и с каким перекосом
Выгнута кость.
Орденоносцем иль форточным вором -
А помирать...
Ну уж хоть подпись-то под приговором
Дай почитать!






БАЛ

Единожды спустив коту дикарство,
Заделывает тушинское царство
Прореху миром - так заведено
В мешке непредсказуемых отсрочек,
Фатальных каламбуров, краестрочий, -
Чти сверху вниз, кому посвящено.
Да, это он, оставленный на семя,
Торговый выкрест, земец-иноземец,
Толмач слоновый Кизолбай Петров.
Здесь депутат Верховного Совета
И царь бескнижный, грамоте не сведый,
Так или эдак ставят на воров.
Пиши закон, а выйдет душегубство,
Дитя роди - сугубое сугубство
Его отметит, разведя в веках
С сиамским братом из одной опары,
И вылепит мистические пары,
И вразноброд расставит на лотках.
Ах, так бы влекся суженый к невесте,
Как озабочен церемониймейстер,
Чтоб по размаху огнеперых крыл
В фигуре исторического бала
Тень со своею затенью совпала
И чтобы каждый по теченью плыл,
Пронумерован, взыскан льстивой сводней -
Тот из Эдема, тот - из преисподней, -
И эти грани отметает Бал.
За дам легко прослыли кавалеры,
Засеменили шеры и машеры
(И чтобы каждый - плыл, а не стоял!),
Вот спаяны помазаньем и сплетней
Два Николая - первый и последний.
Последнему наследник обагрил
Мундир - и каламбур готов лукавый,
И царь, метафорически кровавый,
Кровавой сворой выведен в распыл.
Один получит Крым, другой - Цусиму,
Амвросию не вняв и Серафиму
Не присягнув, под маской в пол-лица
Танцуйте, государи-антиподы
Единственной фамильи и породы,
Да противуположного конца.
Кто в наших далях вашу камарилью
Займет единомысленной кадрилью, -
Кругом то недогляд, то недород.
И лжецаревич девятьнадесятый
Рукою помавает вороватой
Наследнику - и манит в хоровод.
Приверженный значительным идеям,
Был самозванец греком, иудеем,
Латином, турком, лютором и проч.,
Потерся в шкуре йога и даоса...
А жертвенный наследник у матроса
На шее виснет и не спит всю ночь...
Бал подбирает и тасует пары,
И то и дело назревают свары,
И веера топорщатся в углу.
И на хлыстовский вальс, ревнив и плутен,
Спешит зазвать Столыпина Распутин,
А тот нейдет и гибнет на балу.
А кто, впадая в самовластья морок,
Там без партнера делает "семь сорок",
Большие пальцы в проймы заложив?
Четвертый Рим он ладит над Москвою
И поражен сухоткой мозговою,
Предания земле не заслужив.
И кто, как этот, на коленца ярый?
И кто страстями здесь ему под пару?
Толстой-отступник? Аввакум-распоп?
Лихой у нас танцкласс, благая школа
Коснения в гордыне и раскола, -
Горелый сруб и неотпетый гроб.
И, в розвальнях солому разрывая,
Въезжает в круг Россия сырьевая,
Сменявшая Христа на "Капитал".
Она ведет: "Горят, горят пожары",
И ей уж точно не хватает пары,
Ее никто не ждет, и кончен бал.
И, восприняв как должное страданье,
В далекое и дольнее посланье
Ее ссылает спонсор или шеф,
Чтоб начинала - сызнова здорово -
Плясать от печки в Ницце, как в Перово,
И в Вермонте, что столь похож на Ржев.
 
 


ПОВОРОТ КЛЮЧА В ЗАМКЕ
 
* * *

Поворот ключа в замке,
Тайная его природа...
Нет ни в стуке, ни в звонке
Этакого поворота.
Поворот в замке ключа -
Подается двери глыба...
Судорога вдоль плеча,
Как разминка перед дыбой.
В укрощенном сквозняке -
Запах тюрем и окраин...
Поворот ключа в замке
Значит, что пришел хозяин!

* * *

Меня не любит зеркало одно -
Лицо мое в нем жалко и грешно,
Крива фигура, коробом одежа.
А ведь в иное поглядишь стекло, -
Не ах, конечно, но в глазах светло
И не крива пословичная рожа.
Зачем опять я подхожу к нему,
Пристрастному к уродству моему,
Раскрывшему обман благообразья?
Зачем тьмократно кану в эту тьму
И глаз не отведу ни в коем разе?
Чтоб жидкой ртутью смоченный металл
Предательски врасплох меня застал
И мертвенно отобразил на глади.
Насильно мил не будешь - и не лезь, -
Вся правда о тебе таится здесь -
В нелюбящем, отсутствующем взгляде.

* * *

Дети ближе нас к небытию,
Все еще с оглядкой, на краю
Сладкого провала, но спиною
К бездне безответной - не лицом,
В тяжбе меж началом и концом,
Меж безмолвием и тишиною.
И дитя пугает образ сна,
В одурь впавший взрослый, чья вина
Первородна и ясна лишь Богу,
Из-под спуда выпроставший ногу,
Коей неживая желтизна
Вызывает смутную тревогу.
Будет двигать стул, истошно петь,
Об пол бить мячом, дверьми скрипеть,
Размыкать пельменные зеницы
Пальцами, чтоб только добудиться,
Гнев навлечь - пускай! - но убедиться
В том, что здесь не смерть, еще не смерть...
 
* * *

Рассыпься, виденье, исчезни!
И грех уж прощен, а меня,
Как после тяжелой болезни,
Все тянет соснуть среди дня.
И с приторным снадобьем рюмка
Мутна между праздных бумаг,
И в шелковой наволке "думка"
Тверда под щекой, как кулак.
За что же бессилием мает
И недоумением бровь,
Как бес, выгибает, ломает
Спаленная страстью любовь?
 
* * *

...И охладела я великим охлажденьем,
И гордость разлилась, что вешняя река.
Как предается мир истошным наслажденьям,
Так предавалась я всеведенью греха.
А жизнь как бы извне пришла, растормошила,
И стало горячо на грани забытья.
Жалею обо всем, чего не совершила,
И не стыжусь всего, что совершила я.
 
* * *

Грех - это мера одиночества.
Нет праведничества на всех.
Рискнувшему на иноходчество
Во вспомоществованье - грех.
Что устоявшему в прощении!
А падшего суди молва...
Благодарю за попущение, -
Его заботами жива.
 
 * * *

Когда, истощены виною,
Мы пошатнемся на стезе,
Несовершенное дурное
Нас подпитает, как НЗ.
Был некто. Он людей извечно
Не понимал и не любил,
Но не теснил движеньем встречным
И дальним светом не слепил.
 
 
* * *

- Уходи, я тебя не держу!
(Чем, коль руки дитенок ей вяжет?)
Зубы стиснет, внушительно скажет:
- Не гони - я и так ухожу.
- Да ведь я и в дому как в лесу,
Ведь меня и слепой изобидит!
(Не выносит, терпеть ненавидит.)
- Я не Бог, я тебя не спасу. -
И застрявшую в молнии ткань
Рвет на куртке угрюмо и туго...
Если б солнышком брезжила рань!
Если б так не любили друг друга...
 
* * *

Вкруг рта усугубляют алость
Закушенные удила.
Душа смиренная осталась,
Душа смятенная ушла.
Сперва поблизости бродила,
А после подалась блуждать
И всех на грех опередила,
Чтоб никого не осуждать.

* * *

Втяну, привставши на носки,
Потустороннюю прохладцу...
Пускай там не видать ни зги!
Смерть - тоже способ повидаться.
В гроб, точно ива в водоем,
Клонюсь, клонюсь - и все мне мало.
С тех пор, как не были вдвоем,
Я головы не подымала.
Едва ли вживе был ты ближе,
А вот сейчас - заподлицо.
Смотрю на мертвого - и вижу
Перемещенное лицо.
  
* * *

Вместе и по одному
Средь удолий и угодий
Не изменим ничему -
Даже пушкинской погоде.
И пребудет все точь-в-точь -
Без опоры под пятою.
...И вакхическая ночь
С византийской запятою.
  
* * *

Спаси, Господи, тех, кто в пути,
А меня накажи и прости, -
Я плохого Тебе не желала,
И до самого света жиляло
Сердце, бьющееся в клети.
Накажи всевеликим сиденьем,
Сухооким невидящим бденьем
За дерзание встать и уйти, -
Я плохого Тебе не желала,
Далеко не ушла, хоть восстала...
Спаси, Господи, тех, кто в пути!
 
* * *

Цепляясь ногтями за оскользи, лезть
Из раструба или колодца
За сполохом Слова, Которое Есть, -
А что же еще остается!
И - сквозь жестковыйный поток силовой -
Нырять, как на дно за монетой,
Как новорожденные - вниз головой -
За словом, которого нету.
 
* * *

Вниманья - ноль на то, что зубы скалю
Средь призванных невест.
Пронзилась вертикаль горизонталью -
Образовался крест.
В клубок страстей унылые ранжиры
Слепились сгоряча.
Мне ключ давали от пустой квартиры, -
Я не взяла ключа.





ТАЛДЫ-КУСТАНАЙ

* * *

Я хорошо отдохнула
В этих местах.
Даром спину не гнула -
Отсиживалась в кустах.

Веснух меня не удушит,
И ближний не обвинит.
Отча клятва иссушит,
А матерня искоренит.



Третий путь

Prison, зона, призонье, Талды-Кустанай, третий путь...
Раскали моё сердце искрящим скрежещущим треньем,
Закали моё сердце сторожким безгневным терпеньем,
Чтобы - вира по малой - мне суть ухватить и тянуть.
Волоки, формируй, дислоцируй на третьем пути,
Распашную тоску унимай вологодским конвоем.
Мы гуднём в унисон, мы лужёною глоткой повоем...
Застрели при попытке, обжалуй, прости, отпусти!
Мазохистские радости, банный шипучий охлёст, -
И, куда ни взгляну, всюду чудное вижу безволье.
Но когда естество бездыханной заполнено болью,
На запястье садятся щегол, зимородок и клёст.
Тот, кто может летать, не обязан, по совести, петь.
Вот один - он молчит и скребёт перекрещенным клювом,
Вот другой - хохотун с серебристым и волглым поддувом.
Вот иной: он не горд, и в силке он не станет хрипеть.
Чистым звуком пойдёт, и зайдётся, и будет идти
Допокуда, дотудова, не обинуясь плененьем,
Чтобы мы отвлеклись, чтобы мы развлеклись его пеньем
На этапе, прогоне, на базовом третьем пути.
И, десяткою римской обманной сойдясь-разойдясь,
Рельсы фокус оптический нам при разгоне покажут,
Будто луч от войны, никогда не оконченной, ляжет,
Будто клеят окно, от вибрации загородясь.
Ну, наддай, умоляю, стальную десятку удвой,
Объяви недобор на кону у последнего века!
Не хватило очка одного, одного человека,
Чтобы партию кончить... Зверей, вологодский конвой!

* * *

Наслоенья воздушного плоя,
Рифли хвои - как оттиск колёс,
И октябрь - молодой монголоид -
Столь шафранен и редковолос.
Иномарочный, инобытийный,
Инородческий, съехал с шоссе,
Отпечатав спортивный ботинок
В травянистой косой полосе.
Как же короток твой промежуток,
Как багряный твой сыр черновик,
Если рыхлый сплошной первопуток
На Покров его выбелил вмиг.
И занудой бумагопрядильной
Поползёт моровая зима...
Жги, монгол! Как в горячке родильной,
Пусть всё тает и сходит с ума!
Пусть останется голое место,
Ржавый мусор в углах... Как всегда
Накануне ремонта и бегства,
Пусть гнилая сочится вода.
Жги и рви! Ничего не оставим!
Все промоины, все бочаги
На своем настоим и поставим
Иероглиф "не видно ни зги".
А потом, на пути к автопарку,
Нас самих победит этот мрак,
И накроет твою иномарку
Молескиновый тёмный армяк.
Тем ещё веселей роковое
Целованье кромешное, тем
Лишь подспудней, как тление хвои,
Тяга смертная... Бог с ним со всем!

* * *

Гопник, срезавший мой кошелёк
Под прострации злую сурдинку,
Не пришёл- и со мной не возлёг -
От ристалища и поединка.
Не особенно я молода,
Чтобы требовать ласк и свиданий,
Но ещё завожусь иногда,
Если высплюсь и выпарюсь в бане.
- Божий бич! - говорю, не сменя
Ни полслова в приветствии гуннам. -
Значит, снова избрал ты меня,
Предпочтя и богатым, и юным?
Как бы свился с привоем подвой!
Жаль, что нежность - убойная сила.
Не побрезгуй, рискни головой -
Поцелуй меня, новый Аттила!
Не печалься, что нет куража!
Сколько раз под покровом либидо
Начиналось родство с грабежа,
А любовь начиналась с обиды!
Голливудский отвалится китч,
И останется детский затылок...
Так куда ж ты бежишь, Божий бич?
Иль не щедро тебе заплатила?
И куда ты звонишь наугад,
Отлистав телефонный двухтомник,
И толкаешь - и пальцы дрожат -
Мой жетончик в монетоприёмник...

* * *

Великий Пан воскрес! Я слышала вполуха,
Как он три шкуры драл и очищал мездру.
Студента зарубив, процентщица-старуха
Охаживать взялась дебильную сестру.
Отечество мое! Оставим разговоры...
Где не найдёшь концов, там проходных дворов
Вели не забивать. Твои пророки- воры,
Начальники твои- сообщники воров.
И если не воскрес Великий Пан, то в детях
Откуда этот страх с клыком, как у волчат?
И твой народ - "челнок", а человек твой - в нетях:
Он не рождён ещё и даже не зачат.
И паника зовёт в толпу, на пир оптовый,
К содомскому греху и свальному стыду.
И если раб и червь ползёт, на всё готовый,
То я уж от него и глаз не отведу.

* * *

Наездники, как запятые,
Набычили шеи над луками.
Поднесь их штандарты простые
Романтику мнятся фелуками.
Пускались в галоп- и рысили...
(Такая она - партизанщина)
Не произносите: Россия, -
Скажите: большая Рязанщина.
Нет, - Родина, мать-командирша!
(Такие они, обожатели)
Заласившийся вицмундирчик:
"Зачем вы меня обижаете!"
И дрека накушались с перцем,
А не холодца планетарного,
И китель с простреленным сердцем
Без номера сгнил инвентарного.
И номенклатурный опричник
Не смотрится Божьим угодником,
И классов начальных отличник
Засел в выпускных второгодником.
Не топлено в доме номада...
Наветренная, неукромная
Межотраслевая громада,
Сама по себе неподъёмная!
Кадрили твои, контрдансы, -
Все столпнические стояния...
История, словно гражданства,
Лишила тебя обаяния.

* * *

Постигал мастерство перевода
Комильфо у таких камельков,

Где реалия - к слову "свобода"
Сопричастность тамбовских волков.
Гимназист, обчитавшийся книжек,
Белены обожравшийся зэк.
Вечный Янус вождей или выжиг,
Вечный хлеб эмигрантских газет.
Этот бред, прижигавший, как ляпис,
И преемственный русский садизм,
Где некрасовский жуткий анапест
Вскроет чирей чадаевских схизм.
Исполать тебе, пращур любезный!
Ты ль подгадывал, втиснут в пластрон,
Что по разные стороны бездны
Встречь друг другу мы руки прострём?
Как, нарочно дерзя и буяня,
Провоцирует взбучку бутуз,
Я лишила тебя обаянья -
И мятусь!
И пускаю слюну, как глупя,
На позор вавилонской грызне...
Кровь моя, голубым-голубая,
Я заставлю тебя покраснеть!

В самосуде артельны миряне -
И, се, аз вымираю...

* * *

Парус на бом-брам-стеньге,
Чтоб кораблю плыть.
А я получу деньги
И буду на них жить.
Они мне достались даром -
Или в поте лица.
Я запасусь товаром,
Но хватит ли до конца?
Светлое от тёмного
Уже отделять не нам,
Как постное от скоромного
По нынешним временам.
Всё это давно вкупе,
Но, чур, вида не подавать!

У меня ничего не купят,
Если вынесу продавать. 

* * *

Сукровицей брусничной
     мокнет давнишний срез.
Скептику досаждает
     однообразье средств.
Ржавые серп и молот -
     выше гангрена ползёт.
Голод, балагула-голод
Трупов арбу везёт.
Зубы в жёлтых коронках,
Стены и пол в коврах.
Страх и трепет Библейский -
     генный придонный страх.
Крысы в сочных помойках,
Мыши в злачных полях, -
Нет, комиссар Голод
     тучен, а не костляв...
Спелые гроздья гнева, -
Съесть бы, да не достать.
Голод вычистит чрево,
Высвободит Благодать.
Будто наслойка ила -
Крупа, вермишель, мука.
Завалило, забило
Музычку родника.
Иду к своему раскопу,
      на городище свищу.
Господи, Твоя воля!
      Подчиняюсь - ропщу.
Не вылетает слеток -
Жму кулаки к груди:
Батюшка-Голод, деток,
Деточек пощади!
Будто подсос включили -
Обнажились края.
Крестное: "Или! Или!..",
Местное: или- или
Путать устала я.
Мешки растряси, Россия,
     узлы свои развяжи.
Одышливая дистрофия,
Мясистый загривок лжи.
Не заключай Завета
     и не берись за гуж.
Бессолевая диета -
     слёзных каналов сушь.
Нас, не едавших досыта,
Голодом и спасёшь:
Контур проступит. Остов.
Замысел и чертёж.
Селятся червь и шашель
В закром, сарай, подклеть.
Господи, гнев Твой страшен,
Забвенья не одолеть!
Дай мне сил это видеть,
Не прятаться, а водить...
Господи,
     я никуда
          не хочу
              от Тебя уходить! 



				  

ШИТЬЕ ЗОЛОТОЕ, СЛОВА

* * *

Театрализовала транспорт тесный
Компания глухонемых детей
Своей беседой бурно-бессловесной
И вопиющей пластикой своей.

Заворожила эта пантомима
Всех говоряще-слышащих вокруг
Без помощи костюма или грима,
А лишь усильем мышц лица и рук.

Здесь не было повторов и дефектов
Или манеры подбирать слова,
Ни оговоров и ни диалектов -
Того, чем речь изустная жива.

Здесь монолога не перебивали,
Был цепок каждый взгляд и не дремал.
Глухонемые дети ликовали,
Когда их собеседник понимал!

Они сошли на остановке нужной
И на ходу моих коснулись плеч.
И я вдруг ощутила, как натужно
Стремятся связки звук живой извлечь...

* * *

Как писать? Через "о"? Через "а"?
С мягким знаком? Без мягкого знака?
О шитье золотое, слова!
В узелках и зигзагах изнанка...

Кровь из пальца подсасывай - знай,
Не давай опрометчивых справок, -
Через "о", через "а", через край...
Боже праведный, только б не навык!




Из цикла "Благоверная"
Посвящается сестре боярыни Морозовой - Евдокии Урусовой.


1

Душа из муки выделяется,
Как из-под мялицы - костра.
Права она иль ошибается, -
Не то, не то... 
Она - сестра.

- Платон мне друг, а в Боге - истина! -
Воскликнул бы христианин. -
Изыди вон, молвы корыстина!
Бог - друг, и я иду за Ним.

Соломы клок на санном полозе,
И гнев Тишайшего Царя...

- Сестра! О чем ты днесь?
- О болози...
О благе, громко говоря.

2

Такие мысли, сны такие,
Что крепче помнится в раздоре
О благоверной Евдокии,
Чем о блаженной Феодоре.

Когда вовне темно и плохо,
Женой становится юница.
От первого лица - эпоха,
Но суть ее - вторые лица.

3

Осеняет Благодать
И во славе, и во гное...
Что труднее: обладать
Или разделять иное?

Время лезет вкось ростком,
Забивает самомненье.
Любящий и сквозь раскол
Выплачет соединенья.

Жизнь расходится по швам,
Смельчаки рождают трусов.
Это внятно даже Вам,
Верноподданный Урусов.

И заводит вновь с утра
О сестре Блаженной речи
Благоверная сестра
В предстоянье Вечной Встречи.

4

По порядку наступит последнее время,
Календарную бестолочь опередит,
И молчальники слова испросят у неми,
И жена от жены понесет и родит.

Отступается мир, незадачливый спорщик,
И когда ты бежишь за моей кошевой,
То не горб златотканый покров твой топорщит,
А солдатский мешок вещевой.







УТЮГ

Характеристика

Март. Обветрены уста...
Живописные места!
Жаль, что рейсовый автобус
Ходит только до моста.
Если б угры или фрязи
Обжились в таком краю,
Под бетон ушли бы грязи
В туристическом раю.

Что ты, что ты! Тьфу, не сглазь, -
Пусть уж лучше будет грязь!
Просто власть лукавым глазом
До нее не добралась.
Пешеходу грейдер сносен
Чуть ли не до посевной.
Правда, есть еще и осень, -
Но не сразу ж за весной!

Так куда же я иду
По замерзшему пруду,
Посередке, там, где с лодки
Самый раз кидать уду?
Правда, если встанешь рано,
Прежде целого села,
Правда, если рыбохрана
Накануне подпила.

Снег уже слоится весь,
Как бумаги чистой десть...
Я иду пока что к цели,
И она пока что есть.
Очевидна и конкретна,
Казуистики чужда.
По зиме - три километра,
Летом - больше вдоль пруда.

Что ж! Для цели - невдали,
Хоть считай на лье и ли.
Там жила в усадьбе тетка
Гончаровой Натали.

Там в моей каморе дымной
Даже мыши не живут.
Там меня Марин Владимной
Соблазнительно зовут.

Там, не по летам мудра,
Нечистоты из ведра
Льет в канаву Антонина,
Медицинская сестра.
И такие знает были,
Что не в радость ей и флирт.
Мы с ней делим быт бобылий,
Пьем неразведенный спирт.

Там от инея пернат
И нахохлен старый сад.
Досыпает до подъема
Специальный интернат.
Где я вкусы возмущаю,
Набекрень нося берет,
Где я тайно замещаю
Кадр, гуляющий декрет.

Где, прошедший сквозь барак,
В винно-водочных парах
Невменяемый директор
Топит совесть или страх.
И душой своей незлою
Заодно со всей страной
Грезит "Малою землею",
"Возрожденьем", "Целиной".

Там сейчас, как дважды два,
Спит и мой четвертый "А"...
В спальне утром плюс двенадцать
По причине воровства.
Всей стране легко ли, туго ль
На недвижимом возу.
Кочегары хитят уголь -
Сраму ни в одном глазу.

Если страж подслеп и хром,
Вор не зазрится вором...
А мальчишечьи покои
Пахнут что твой гипподром...
Плавно, будто бы намылясь,
Нарождается заря...
У окна - однофамилец
Пламенного Кобзаря.

Отвращает корешей
Серной течью из ушей.
Он из дома новым папой
Вытолкан сюда взашей.
Их стеречь остался на ночь,
Перестроживши на дню,
Воспитатель Петр Иваныч, -
Я сейчас его сменю.

Здесь мужчина-педагог
Без натяжки царь и бог.
Он изъяны дисциплины
Мордобитьем превозмог:
- Придавлю тебя, нахала,
Аж посыпется труха!
Руки ложь на одеяло
От онанова греха...

Бледен изжелта, как воск,
С опухолью, жрущей мозг,
Дрыхнет Паша-обаяша,
Избежав моченых розг.
Вспыльчивее дикобраза,
Благороден, словно лев...
Предки Пашу в год два раза
Навещают, протрезвев.

Положительный Блинов
Вовсе пусть не видит снов -
Ни родителей кровавых,
Ни дорожных катастроф...
От него лежат налево
Малолетние дельцы -
Братья Жора и Валера,
Антиподы-близнецы.

Генетический каприз -
Квазимодо и Нарцисс.
Собирают с однолеток
Препорядочный акциз.
Входят в прочный, регулярный,
Сводный летом и зимой
Продотряд каникулярный
Не берущихся домой.

Мамки - нощные бойцы,
Забубенные отцы, -
Вот и мают кошт казенный
Антиподы-близнецы.
Государственной заботе
Предоставлены они.
Педагог, забудь о льготе,
Отпускные скомкай дни.

Смена утренняя - крест:
Поголовный диурез...
А напротив спят девчонки -
Восемнадцать койко-мест.
Воспитания пробелы,
Роковые имена -
Нелли, Стеллы, Изабеллы,
Точно в "Яме" Куприна.

В изголовии - киот
Из журнала дамских мод,
Бонбоньерки из открыток
С видами целебных вод.

Сучки, язвы и занозы -
Слабый пол в четвертом "А".
Неестественные позы
И заемные слова.

У одной туберкулез,
У другой педикулез,
А у третьей, перестарки,
Кукиши грудных желез.
И подглазья посинели
На потраву стукачам,
Но - секрет полишинеля
Их забавы по ночам.

Воздух мартовский сквозист...
Время - точный прогнозист.
Я иду после ангины
И несу больничный лист.
Наста корка вырезная,
Желтой наледи наплыв...
Я стихи пишу - я знаю,
Что такое перерыв.

Это значит - все с нуля,
Снова с "до", засев на "ля".
Выстлалась на месте вспашки
Целиковая земля.
Ни былиночки, ни щели -
Лишь сорняк да самосад.
Время - хитрые качели:
Вверх - вперед, а вниз - назад.

Не воздам я по грехам
Ни орлам, ни петухам,
Ибо временные кадры
Втуне детям и стихам...
Гололедка на угорье
Да поваленный забор, -
Здесь натура в переборе,
А дизайна недобор...

Кто стоит сам по себе -
Вне общины, не в гурьбе,
Без пальтишка, в непотребном
Интернатовском хэбэ?
Коридором крался длинным,
Вахтенного обминул,
Требованья дисциплины
Не чинясь перешагнул!

Он дверной откинул крюк...
Ну, подарок, ну, кунштюк!
Как зовут его, не помню,
А по прозвищу - Утюг.
Здесь, где верховодит навык -
Не эксперимент сырой,

Где ни левых нет, ни правых,
А единый общий строй!..

Раз, в утробном ни гугу,
Стало тошно Утюгу.
Сочлененья он расправил -
Дескать, больше не могу.
И в щелеобразный выход,
Подтянувшись на руках,
Устремился слишком лихо,
Сплющив голову в висках.

Нет бы уповать на вдруг,
Как прибоя, ждать потуг...
Акушер щипцы отбросил,
Буркнул: - Тоже мне утюг!.. -
В мир, на диво гармоничный,
Прибыл он, полуживой,
Но за то, что выбил днище,
Поплатился головой.

Не умен и не дурак,
Акушерский этот брак
В сильных чувствиях замечен
Тоже не был - ну никак...
Упасает око веко,
Я пасу четвертый "А",
Маленького человека
Различая, но едва.

Да и чем еще судьба
Сверх конического лба
Одарила самозванца
И восставшего раба?
Древа жизни хилый листик,
Не мизер и не ва-банк,
Должностных характеристик
Неприметный левый фланг.

Из варяг идя и грек,
Личность нажил имярек,
Дополнительности признак
Внес в понятье "человек"...
Хоть картина Рафаэля
И превыше сапога,
Ординарность в самом деле
Мне мила и дорога.

Но герой, попавши в круг,
Спился с круга, сделав крюк,
А нарушил распорядок
Снова именно Утюг!
Тут бедняга на сердяге,
Сирота на сироте.
Тут боишься в передряге
Молвить слово в простоте...

Из утюжного житья
Почерпнуть могла бы я
Матерьяльца лишь на очерк
"Многодетная семья".
Где родят без понуждений,
А и требуют наград, -
Вот дитя без рассуждений
И попало в интернат.

Впрочем, шлянье во дворе
Без пальтишка на заре
Попаданием чревато
К Антонине, медсестре.
Но гулять полуодетым
Он привычен по утрам,
Ибо семьям многодетным
Не до выдуманных драм.

Может, кто его побил?
Может, образ в нем сгубил
Воспитатель Петр Иваныч,
Мужеложец и дебил?
Пахнет малый, как творожный
Завалявшийся сырок...
(Глаз таможный, смех безбожный
Мне откликнутся в свой срок!)

Отворяю горлом звук,
Строгостью глушу испуг:
- Ты кого тут ожидаешь?
- Вас! - осклабился Утюг...
Я б хотела, чтоб холера
Иссушила мой состав.
Чтобы Жора и Валера
Шли, объятья распростав.

Чтоб, не застегнув штанов,
Мчался горестный Блинов,
Чтоб за Пашей-обаяшей -
Строем - десять пацанов,
На которых за полгода
Я ухлопала пять лет,
У которых ни свободы,
Ни ее эрзаца нет.

У которых из слюнявок
Детство вырвала беда,
У которых только навык
И надежда - кой-когда.
Чтоб они ко мне навстречу
Вышли сонмом, чуть дыша.
Чтобы встала выше речи
Их молчащая душа...

Мой глотательный недуг
Выполоскан - и затух.

Мне навстречу в одиночку
Никакой пришел Утюг.
Умилителен, но скучен,
Как тут воду ни мути.
Он - почти - благополучен,
Он безнравственен - почти.

Утюга отец и мать
Не душить, так обнимать
Будут дома в дни каникул -
Тоже надо понимать!
- Это что еще за штуки
Ты устраиваешь тут?! -
Ледяные в цыпках руки
Шею давят, книзу гнут...
- Ну чего ты! Ну идем,
Через пять минут подъем... -
И малиновая пена
Заливает окоем...

Скоро все мои пробелы
Явят - это не секрет -
Нелли, Стеллы, Изабеллы
Той, гуляющей декрет.
И меня с моим беретом
На большие времена
Вмиг затмит авторитетом
Постоянная она.

Под вишневую пургу
Я отсюда убегу.
Что скажу я на прощанье
Преданному Утюгу?
Мы присядем на дорогу
В отцветающем саду.
Я предам любовей много,
А героя не найду.

Где поймешь, где угадаешь,
Перейдешь на воляпюк . ..

- Ты кого тут ожидаешь?
- Вас! - ответствует Утюг.





РАЗНЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ


* * *

О, виталище, жизнище - не превзойти
Этой степени, ибо не степень,
Но - как "кладбище", "капище"… Жилой хрусти,
Сердцевину высасывай, цепень!

Как в заросшую мочку не вденешь серьги,
Не пробив каплевидную мякоть, - 
Алой выступи каплей, на ноготь сбеги,
Запекись - не разваживай слякоть.

Уж и так твоя влага смочила постель
И межгрудие вдоль оросила…
Черным горлом руладу кати, свиристель,
Щекочи хохолком что есть силы.



* * *

И колебалося устройство мировое,
И колыхалася фантомная ветла
Над самой жизнию, над самой головою,
И крыша ехала и мультики везла.

А кто и в непогодь лежит неколебимый,
Неколыхаемый, кому порукой дождь,
Что греза сбудется, свершится сон любимый,
Еще побегает амурной Коломбиной,
Еще изверится и в почте голубиной,
Еще удавится, докукою горбимый
За сына пьяного, за похотную дочь!



* * *

Как на запах кошачьей мочи муравей -
И как кошка за муравьем,
За цепною реакцией жизни моей
Я спешу, как спешила вдвоем

С тем, кто путал порядок на каждом шагу -
Лево-право, продай и купи, -
И кого я никем заменить не могу
В разошедшейся рыхлой цепи. 



* * *

Мне все равно, с какого языка
Тебя перевели…
Манежная предснежная тоска
От неба до земли.

Ноябрьская сажевая плоть,
И лишь душа с мыска
Белеет, как посоленный ломоть
В котомке бедняка.

Она одна и зрячим не видна,
И плачет, ё-мое.
Неужто плесень - или седина -
Пробила и ее?

Простим брыкунью за последний бзик, 
Дадим перегореть.
Мне все равно, и на какой язык 
Перетолмачат впредь…

Вот-вот занижут край над этой мглой,
Над бездною курной
Метельною, нательною иглой,
Поземкою свивной.



* * *

Нам не хватало на такси, 
И мы в окно слетались к чаю.
Скучала ль ты? - меня спроси,
И я отвечу: и скучаю, - 
Но вряд ли по тебе, мой друг, 
Опившись зельем забытущим…
Я шлю благословенье ждущим
И чающим! Таких наук

Не превзошла - не обессудь.
Но тою мутною зимою
С глициниевой бахромою
На скользкий путь, трамвайный путь,

На узкий заглубленный рельс,
На подколесник маслянистый
Легко вставала, сноровисто…
И разве я из умных эльз,

Чтобы толкать беду плечом
И наперед будить немилость?
Мне полной мерой обломилось,
И молодость тут ни при чем. 

Скучаю только по руке - 
Еще с обводкою объятья,
Уже парящей налегке,
На реактивном сквозняке,
На грани счастья и проклятья.



* * *

Не называй своего имени, когда звонишь.
Или, если ты думаешь, что я могу обознаться
И воркнуть светски: "Кто это?", - 
			    тогда, малыш,
Дело плохо, и нам пора закругляться. 

По тому же, что мы заострили, судя,
				пришла весна, - 
Не дождаться ей Сретенья, 
		равноденствия не достигнуть,
И нетрезвая данность дана нам с тобой сполна.
Тут ни дать и ни взять. Тут не выскочить - 
				только спрыгнуть.

Да и разве зовут по имени в этом бреду?
Лишь по уровню тайной влажности различают.
И прощения здесь не ждут, и души не чают,
Но бегут по-щенячьи, разлапясь на поводу. 

Никогда, никогда не бери от меня кольцо
С моим знаком двухвостым, с сомнениями двойными!
От всего отпереться могу, не признать в лицо.
Но по голосу…Больше не смей называть мне имя!



* * *

Окошки вымыты, синь осени густеет,
Стекло тончайше изнутри потеет,
Слезу наружную выдавливает злей.
Заготсогрев - и так вот зиму зимски:
Задвижка резкая и рамы профиль римский, 
Бумага липкая и тряпки для щелей.

И кисть вылезлива, и вязок жизни клейстер…
Все неотчетливей, как чеховский почтмейстер,
Себя в ней чувствуешь, едва осознаешь
Средь дум полуночных и бесов полудённых,
А упасаешься от сквозняков студеных,
Стремянкой стукаешь и на весу поешь.



* * *

От прибрежной своей полосы,
От косы, что от уха до уха
Улыбается влажно и глухо,
Наберись неподъемного духа - 
Никогда не смотри на часы.

Ты, как прежде, не здесь и нигде -
Блазнишь, дразнишь и дашься едва ли.
Ты все ближе, все ближе к воде, -
Шаг еще - поминайте, как звали!

Ну как знаешь: не хочешь - не снись.
Все проходит, и это не вечно…
Не смотри, не смотри - отвернись:
Там идет запрещенное нечто.

Там в артельный большой котелок
С пенным супом чужих суеверий
Брошен пряностью наш каталог
Предыдущих прохватистых серий.

И, к слиянию с небом гребя,
Где вода как расплавленный барий,
Не смотри, умоляю тебя, - 
Скуден кадр, и бездарен сценарий.

Это чтобы управить тоской,
Плетью щелкает высокомерье.
Это ветер сугубо морской, -
Я нечаянно хлопнула дверью.



* * *

Рук в мольбе тиарой не складывала,
Не поплевывала через плечо,
Но на каждый пустяк загадывала,
Что увижу тебя еще.

Я в себе, как в лавке посудной,
Тщилась вечное не побить.
Я любила, ибо абсурдно
Было видеть - и не любить.

Я тебя по углам не скрадывала,
Но в безвылазной меледе
Я на темной воде загадывала
И на огненной на воде.

А когда только тень покачивалась,
Только зыбка - или ладья - 
Лунным стоном твоим просачивалась,
На него я не оборачивалась -
На него отзывалась я.

Знаешь, сколькие разобиделись,
Этим эхом соблазнены?
Что за жертвы принесены,
Чтобы мы с тобой не увиделись?

Ведь по нашей однокоренности
В обезумевшем казино
Ставки делались…Но о ревности
Ничего мне знать не дано.

Лишь вцеплялась в рукав репейником
Благовещенская ветла…
Рыбья кровь твоих европеянок
По сусалам моим текла.



* * *

Устами нанесенный алыми,
Ожог засох - тавро осталось.
Ведь знаешь ты, что ритуалами
Я никогда не соблазнялась.

И все же зарекаюсь вздрагивать
При встречах, бороздами лоб свой
Пластать…Примусь волынку тягивать,
Не причиняя неудобства

Тебе…Но если, Кто заведует,
Нас без плацкарты на вокзале
Не бросил, попрошу как следует,
Чтобы не сильно наказали

Тебя: чтоб призраком являться я
Не смела в перекрестье рамы;
Чтоб жертвы или спекуляции
Нам не извлечь из этой драмы…

А ты ответно в осень охряную -
Хоть это и не очень срочно -
Не приходи ко мне на похороны
И не оплакивай заочно.



* * *

Я ни с чьим не спутаю этот рот
На кону последнего целованья,
Сколь ни втянет общий водоворот
В круговое улово расставанья.

И когда с последним лязгом засов
Отсечет от времени сикось-накось,
Я ни с чем не спутаю этот зов,
Тонкий сон, сиамский био-танатос.



* * *

Я снова усну на молитве,
На имени четном твоем,
И снова в душевной ловитве
Мы порознь ночь проведем.

И слез моих ветер не вытер,
Преемник не выжег, пока
Ты носишь мой теннисный свитер,
Чья ткань и тонка, и крепка. 

А я все твое износила
На долгие годы вперед…
Мою окаянную силу
Мне утро с лихвою вернет.

Я в коробе стану копаться,
Где жизни накопленный лом…
Бессчетно я ранила пальцы 
Тобой возвращенным кольцом.



* * *

Вся ваша музыка, ребята,
Сведется к коде, к лишней теме,
Где tempo, кажется, rubato,
То бишь, похищенное время.

Она сладка и безнадежна,
Как утренняя сигарета…
Тоска по милости вельможной
В глазах имперского поэта.

Но милость с жертвою к итогу
Подводят, кто бы ни мирволил,
Лишь с тем, что ты позволил Богу.
А вот что Бог Себе позволил,

Не знает ни сосед по даче,
Ни Аполлоний из Родоса,
Хоть, видно, так или иначе
Мы все умрем от передоза.



* * *

…разула глаза,
Замолчала на всю дискотеку -
В изумление впала (уж будто нельзя
В изумление впасть человеку
Ни в рассрочку и ни в ипотеку).

Вот такие коврижки, такие дела…
Ну, допустим, что Киса и Ося
Были здесь. Но Маруся-то здесь не была,
Да и Вася в полнейшем забросе,
Без понятия в данном вопросе.

И в общественном мнении нос не дорос,
Не возникло реакции в массе.
И никто никогда так не ставил вопрос
И не звал ни Маруси, ни Васи.



* * *

Слезами радости манагеры не плачут.
Засядут в офисы, чего-то там толмачат.
И, как в ноздрю казак упихивает донник,
Они пырком толкают стилус в наладонник.

Их тянет в офис. Что за топос этот офис?
Там дебет-кредит, сальдо-бульдо, счет и опись.
Там надвигаются валы клиентской базы,
Там где хрусталь, а где свинец, поймешь не сразу -
Такие стразы…

Объем продукции растет, как сливки в крынке,
Но кто ведет учет потребностей на рынке?
Быть может, кейтеринг пойдет и тем, и этим?
Быть может, мАркетинг, а может быть, маркЕтинг?
А то придумали франчайзинг, лизинг, толинг,
А прежде был лишь пионеринг-комсомолинг.

Но слезы радости не вышибить глаголом,
Когда меж боулингом выбор и пейнтболом,
Когда различье меж компанией и фирмой -
Как между Мьянмою и киплинговой Бирмой.

И я вот думаю: а не послать все на хер?
Что я манагеру, и что мне он - манагер?
Ведь слезы радости - совсем другое дело:
Я ими плакала, я через них глядела
На мир не в фокусе, на небо без предела…



* * *

Человеческий род измельчал, как урюк,
Перед схваткою КАСКО с ОСАГО.
Сослуживец отца говорил: "Я курю
Папиросы лишь сорта "Чужаго"".

А баталия между "Рено" и "Пежо"
Столь масштабна и бескомпромиссна,
Что надуешь желвак, погрозишься: "Ужо!.." -
И останешься без организма.

Черномырд говорит, шестерит Черномор,
Тридцать витязей бьются колами,
Телевизор гудит, и берет на измор
Перхоть люту Закон о рекламе.

А Чужаго, Живаго - всего ничего.
Вон - сидят, наблюдают они - кто кого:
Хитрово - Дурново, Дурново - Хитрово,
И опять изберут не того.



* * *

"Во сколько же рвануло?" "До восьми…"
"Нет, точно в восемь с четвертью рвануло".
"Да ладно! Девять, ей же свят, минуло
По Гринвичу…" "Ну что вы, черт возьми,
Все брешете! Вы, может, по Перми
Сверяетесь?" "Да залепите дуло!"

Вставала нелинейная заря,
И кто же знал, что в это время года -
В начале марта или октября -
В подъезде, где ни одного урода,
Куют кольчугу три богатыря?

В разгаре отопительный сезон,
В депрессии ремонтные работы.
Какой-то в этой ковке был резон -
Аукционный бум, большие лоты -

Поди узнай! Ведь спор не о самом
Событии - о временах и сроках.
Сгорело все - и трупов нет на дрогах,
Бездомных нет…
            "В каком часу?" "В седьмом…"

				
				
* * *

Тома три прочла Абрама Терца,
Утопила истину в вине.
Волновалась: выдержит ли сердце.
Выдержало - что ему во мне!

У него стабильная работа,
Соцпакет, прямые номера.
Вывело меня из оборота,
Помахало вслед - и с плеч гора.

И фонит, меня оставив с носом,
Даже не марая рук доносом:
Кто на то поставлен, те придут
И за это тихое увечье -
Ультразвуковое бессердечье -
Выходных пособий не дадут.



* * *

Когда разряжен основной аккумулятор
И понесли на постном масле чепуху,
И требухою понесло на весь Алатырь
(А этот город уважает требуху,
Как, впрочем, и Тамбов, и Улан-Батор),
Когда нечисто бреет эпилятор
И песни группы "Эмульгатор" на слуху,

Тогда последствий не ищите понапрасну
И вычеркните сам союз "тогда",
Как вычеркнули имя ручкой красной
Из списков пайщиков в День Мира и Труда.



* * *

И в Бодайбо такая же погода,
Как в Вышнем Волочке,
Когда сидишь три с половиной года
На облучке.

Когда висишь полвека, даже с гаком,
На волоске
Над мусорным чревоугодным баком
В зловонном протекающем мешке.



* * *

Молитесь, сильные, молитесь
Герою в мертвенном плаще.
Колитесь, сирые, колитесь,
Как вам херово и ваще.

Колись, расхожая калика,
Зачем ты родилась на свет.
Колись, подъездный нарколыга, -
Тебе нигде преграды нет.

Колись, погановский пещерник,
Подтопленный со всех сторон,
Как ты у тещи скрал наперник
С керенками - и дунул в схрон…

Стоит УБОПовский УАЗик -
Вместилище горячих тем,
Внутри блаженствует Чумазик,
И глух, и нем.

Его падучая ломает, 
Рот у него наоборот,
Но в нем участье принимает
Весь виртуальный наш народ.

А день зато на удивленье -
На нем и сделаем акцент, -
Пусть атмосферное давленье
Чуть шестьдесят один процент.



* * *

Генно-модифицированный,
Сверху инициированный,
На один бок купированный,
На другой атрофированный,
Ночью расконвоированный,
Утром лоботомированный,
Нелегитимизированный,
Нелегитимизированный…



* * *

За все, за все меня прости!
За регистрацию компьютера в сети,
За хромосом набор, за выборов итоги,
За куздру глокую, за пробки на дороге.

Еще за то меня прости,
Что, трепыхаясь в бережной горсти,
Сомнением себя не утруждаю -
Безоговорочно факт спама подтверждаю.



* * *

Беседа ли, беседа,
Смиренная беседа...
И не ходи к соседу,
А возлюби соседа.

За спички, соль и сахар,
Что дал бы - и не ахал.
Что мог бы быть и хахаль,
А вот поди ж - не хахаль.

Оно ему не надо -
Он не вознегодует
На дум твоих Анадырь,
На тягот Акатуи.

На все, что душу пилит,
На все, что сердце илит,
Смолчит, проинфантилит,
Профершпилит, промылит.

Беседа ли, беседа.
Смиренная беседа…
Ты не ходи к соседу -
Еще убьешь соседа.



Тост
За состраданье к вымороку муки,
Сиречь, за счастье, полни через край!
За мхатовскую паузу разлуки,
Которую срывала то и знай.

За быль пространства - махом, без закуски,
За первородство и за вторчермет,
За то, что я - как бы сказать по-русски -
Бесхозный подозрительный предмет.





Чума в Москве
 
Что крысы составляют большинство,
что верховодят между прочих тварей
на всех концах обоих полушарий -
не есть ли здесь природы торжество.
                       Владимир Салимон
 

Корабли плывут из Зурбагана, - 
С этого, пожалуй что, начни…
Только не вините тарбагана,
Суслика стоячего - ни-ни!

Скользок человечий путь и темен,
Слеп вовне, самим собой незрим…
То ли это Гаммельн, то ли Бремен -
То ли - на поверку - Третий Рим.

На Большой Калужской - ужас чумный.
Так, выходит, по твоей вине,
Бурый щур, помоечный и трюмный,
Семь холмов опять в карантине?

Юрок путь, и валовым народам
Натуральней - вовсе не скорей -
Гнать его, держать его по водам -
Вот тебе и порт пяти морей!

Суматошат крысы по Неглинной
До Петровских нетовых ворот,
До горы - такой же - Соколиной,
А корабль очередной плывет.

Он плывет от Западного Мыса
По теченью Западных Ветров.
В чреве у него седая крыса
Чрево бережет для докторов.

И не отпереться вирулентной,
Потому что отвалили мы
Только ей из всей живой Вселенной
Звание Носителя Чумы.

Так и будет в сотне рефератов,
Диссертаций, презентаций, да!
Астрахань и жаровой Саратов
Больше не возникнут никогда.

Но на Швивой горке и на Лысой,
А на Соколиной уж кольми
Завершен над чумоносной крысой
Суд приговоренными людьми.

Пригрозит реформой коммунальной,
Кладбищем, концертами в тюрьме
Мегаполис безнациональный 
Нецивилизованной чуме.

Пусть не будет ни гербов, ни отчеств,
Ни архивов, ни перипетий -
Только лепота открытых обществ
Перед безобразьем автаркий.

Ну, а если Бофорт урагана
Не учует и впитает хлябь
Суслика, блоху и тарбагана
И пустой раскольничий корабль?

Потому, наверное, матросов,
С фукусов объевших весь хитин,
Мучает последний из вопросов:
Кто тогда объявит карантин?

Только ржа на занавес железный
Вместо чайки чеховской слетит.
Только крыса прошмыгнет над бездной,
Гнилостной воды не замутит.



Эйфория

Информация - блеф: остается дежурная фраза,
Да пошлейшего слогана пшик, да кроссворда зараза.
Переменчив канон: победил - не увидел - ушел.
Человек опьянел - закосел, раскумарился, вмазал - 
Или захорошел… Кто сказал, что ему хорошо?

Опьянел человек! Кто поднес эту мертвую чашу
К воспаленным губам? Заварил эту черную кашу?
Кто наполнил насосик шприца и по вене пустил
Эту дурь, эту шмаль? Кто пустил по деревне парашу,
Что теперь все ништяк и что Сам недоимки простил?

Информации нет! И в какой-нибудь Джамахерии 
Человек не трезвей, чем в каком-нибудь Кременчуге,
Но в крутейшей еще и пустейшей еще эйфории
Пребывает, судьбе доверяя, как левой ноге.

Опьянел человек - исторически и превентивно,
И какой с него спрос, что не убран маис и овес,
Но соколья каннабис-трава так духмяно и дивно
Разрослась? Что по семени время, какой с него спрос?

Человек загулял - и поди удержи эту лаву!
Срубишь наркокартель - синдикат вырастает за ним,
И содомским князьям, и народу гоморрскому славу
Мы поем, мы въезжаем, как в новый Иерусалим. 

Нам такое питье налито и намешано зелье,
Чтоб от них не случилось раскаянье или похмелье -
Только мультик чудной, только дозой снимаемый страх.
И не скажет никто в неразымчивом этом веселье,
В душегубке, поддавшей газку на почин новоселья: 
О, трезвитесь, бодритесь - стоит Судия при дверях!..




В электричке

Кое-как пристроясь сбоку - 
Целлюлит об целлюлит, - 
Ты мудруешь над судоку,
А душа твоя болит - 

Видно, где-то сплоховала…
Перестань себя казнить, -
Не успеешь к сериалу,
Не поймешь, упустишь нить, -

Значит, взыщешь на ток-шоу,
Благо, дело к выходным.
Бог с ней, с выдумкой трэшовой, 
С персонажем внеземным!

Мне ль не знать, как одиноко
На пустынном берегу!
Дай сюда свою судоку - 
Отгадаю, что смогу. 

Он кадрил тебя на танцах - 
Кто б такому отказал!
Не всегда сидели в шанцах - 
Вылезали на базар.

Правым галсом, левым галсом -
Грудь упруга, ткань туга.
Домогался, домогался -
Не домогся ни фига. 

Ты ему сказала прямо
Про развратные дела,
Как тебя учила мама,
Как сама она жила:

Умирала - не давала
Поцелуя без любви.
Опера Леонкавалло…
Калевала… Се ля ви.



Китеж 
Поэт, не дорожи любовию народной…
                  Пушкин
 
Живешь - день на день не приходится,
Ныряешь из дерьма в болото 
Своей единоличной Хортицы,
А ведь поговорить охота - 

Хоть, в пику жизни, очарованной
Дебильной глянцевой раскраской,
Тяжелой прозою рифмованной,
Как завещал старик Некрасов.

Ах, до чего не алконостое,
Не сиринное правит племя!..
Хоть про "лихие девяностые", - 
Не понимаю, чем не время. 

Чем оно хуже всех проглотистых,
Что в базу данных не забили,
Унылых и неповоротистых?..
Что до меня - меня любили

Тогда не только мэны с дринками
И женами на пересменке,
Но целыми пластами, рынками
Оптовыми - и без наценки. 

Где от подлодки и до лифчика
Все покупалось-продавалось,
Где Гюльчатай открыла личико,
Олеся вдрызг расколдовалась.

Когда теперь скольжу по вывескам
Под кризисный тихушный кипеш,
Я рынок лицезрю на Киевском
Вокзале - под названьем "Китеж".

Я вспоминаю ту символику,
Тектонику и биомассу.
Там наливали алкоголику,
С бомжом делились. Пусть не в кассу

Веселые экспроприаторы
Несли, а боссу заносили,
Но олигархи-аллигаторы
Еще Украйну от России

Не оторвали окончательно,
Бесповоротно не отгрызли…
Какие пироги с зайчатиной,
Какие радужные мысли!

 
Не знаю, чем я им потрафила, 
Предвестникам Сарданапала,
Но молодая злая мафия
Кричала: "Ты куда пропала?"

И улыбалась, белозубая,
Когда я терлась у лабазов.
О да, торговля - штука грубая,
Особенно без прибамбасов - 

Маркетинга или промоушна,
Рекламных пестрых вышиванок, - 
Но выживанье правомочное
Хохлушек тех и молдаванок,
Чьи горла с утреца промочены,
Милей мне нынешних обманок.

Парад всеобщей безысходности 
Мне горше старческою горсткой
Уцепленной - без срока годности - 
Жратвы диковинной заморской.

Куда пропала я? А вы-то где,
Оксанки, Василинки, Таньки?
Куда девались к вящей выгоде?
В путанки подались иль в няньки?

Где ваше упованье дошлое 
Насчет разживинки? Оно,
Как мое прошлое,
В пыль снесено.

О, счастье полууголовное,
Ты стертому подобно файлу - 
С артелью женской рыболовною,
С полупудовою кефалью 
И с опустелыми руками,
Исколотыми плавниками.

Оставим разговоры нба вечер.
И я примкну к беседе пылкой.
Я выгодно вложила ваучер,
Я тоже разживусь бутылкой.

Мы не изменим соприродности,
Не поместим, как наши внуки,
С использованным сроком годности
Историю во лженауки.

Ни жилки нам на этом прииске… 
Да что сквозь слез вблизи увидишь!
Куда пропал, вокзал мой Киевский,
Надежды затонувший Китеж?


SMS

Крик птицы сотовой -
Дрожит Бирнамский лес.
Рот терракотовый
В формате sms.

Зимой голодною
Сменила наугад
Жизнь черноплодную
На sms-формат.

И там - с купюрами,
Но высвечены дни
Миниатюрами -
Руке твоей сродни.

В одно нажатие,
В сто шестьдесят щелчков…
Гомеопатия
Встречающих зрачков.


* * *

Трогала - затрагивала…
(Рубчик - как вельветный)
Узнавала - вздрагивала -
В полосе газетной.
(Шовчик косметический,
Вынутый отросток)
Отрок еретический
Уриэль Акоста

Столько нес анафему,
Сколько я - разлуку,
А поди потрафь ему
Ссылкою в Калугу,

Объяви амнистию,
Выбей послабленье
На взысканье истины
Белого каленья.

Пламя взлета шатловского,
Роево гуженье…
Сколько раз отшатывалась
От изображенья -

В рамке политической,
В выборной агитке…
(Шовчик косметический
От испанской пытки)

В клип гигиенический
На забаву черни
Вправлен лик мистический…
(Зуд шизофренический,
Уд периферический,
Жизни иссеченье.)


* * *

Никогда не ведаю часа-пояса,
Даже малой разницы не ухватываю,
В закромах копаяся, в спудах рояся, -
Полседьмое или, там, полдевятое.

До темнадцати меньше, чем до светладцати, -
Вот и все, что можно понять, пожалуй,
Пред лицом сумятицы, циферблатицы.
Ноги свесить: "Время, где твое жало?"

Если стрелки есть, значит, есть и стрелочник,
Мозаичник, плиточник и отделочник.
Если зелень прыгает электронная,
В этом что-нибудь надо искать резонное:

Оставаться с таком, кривиться тиками,
Расспросив о роли судьбу-вампуку,
Допытав ее, под какими никами
Здесь плагины грузят - любовь, разлуку, -

Чем отлично рыбье от старческого дыхание,
Или Млечный путь от пути дыхательного,
Или массовое сознание
От коллективного бессознательного.




Неразрывный пробел


          1

Я умирала от болевого шока...
Как это было - нет, не давно! - далеко - 
Не далеко. Хотя уж так далеко,
Что вспоминать об этом - и то легко.
Мужество? Что за блеф! Я кричала, выла, - 
Только на это и оставалось силы, - 
Волосы липли, как водоросли, к лицу.
О как прекрасно, когда красота не властна,
А в безобразии более нет соблазна,
Гордости нет и спеси, - дело к концу!
Сутки я выла, и двое, и трое суток,
Каждую паузу, интервал, промежуток
Между каленьем, околеваньем зря.
Полным сознаньем, наитием, откровеньем,
Чистою Благодатью, ангельским пеньем
Сопровождался скрежет зубовный, большая пря. 
Ох уж мне этот библейский зубовный скрежет!
Страха давно не внушает, а ухо режет,
Монстр фонетический, жупел переводной.
Только когда из себя его исторгаешь,
Душу, еще живую, навек пугаешь,
Как эмбриона анестезирующей иглой
Перед абортом...Так и душа, ручонкой
Загородясь, в своей рубашонке тонкой,
В коей, как говорится, и родилась,
Мечется, утомляясь сверхсильной гонкой,
Как красота, над телом теряет власть...
 
          2

Так и вижу девочкою с серсо,
Простоволосой и не вельможной…
Иногда кажется: тебе можно все!
А все ли можно?..

Ты - насущный хлеб
на последний грош,
Луч в решетке острожной!
Иногда кажется, что ты - лжешь,
И тогда - тошно.

Скудоумы сличают твои черты
В Лувре или Прадо.
Иногда кажется: несравненна ты!
…А как же правда?

Самодурский бзик,
золотой ранет,
Лукуллово брашно…
Иногда кажется, что тебя - нет!
И тогда - страшно…


     Неразрывный пробел

Корректор ставит знак вопроса,
Верстальщик морщится - беда!
И так-то кос, и смотрит косо,
И ну поди пойми - куда.

Хватается за парабеллум
Неистовый полиграфист
И неразрывным жжет пробелом,
Хоть по натуре пацифист.

А ты с радушием зулусским
Как есть приемлешь все, что ест
Тебя же, и пробелом узким
Избыток метишь узких мест,

Шарахаешься оробело
Да шапку жамкаешь в руке,
Чуть неразрывного пробела
Мелькает вешка вдалеке.

А за тобой трусит от века 
Тень колченогая твоя.
Чего боишься ты, калека?
Забвения? Небытия?

Да неужели будет хуже,
Чем было, - после стольких слов?
Да неужели место уже
Найдется для твоих мослов?

Ткань дестовая огрубела,
И для победного конца
Лишь неразрывного пробела
И не хватает спрохвальца.

Он установит котировку
И обеспечит хлеб да соль…
А ты пиши свою диктовку,
Глаза верстальщику мозоль.

А там, глядишь, дойдет до дела - 
До неразрывного пробела.
Пиши, пиши: "…и рады мы
Проказе матушки-Чумы!"

 
   * * *

Если дождь идет шестые сутки,
И при этом вы не во Вьетнаме,
Трудно засыпать "под шум дождя".
Но по узкогорловой побудке,
По натекам на стекле и раме
Можно, никуда не выходя, 
Уловить порядок допотопный,
Что-то воссоздать или образить,
Пролопатить заскорузлый слой 
До младенческой воды укропной,
До тепличной первородной грязи,
До первоосновы нежилой.






МАТЧАСТЬ
 
* * *

Чей хлеб я ела -
В корень подъедала,
Кому надоедала -
И надоела,
Чью душу тырила, чью жизнь крала, -
Помилуйте, - что, право, за дела!
Не так и много я у вас брала!
Так в плен берут мюриды газавата,
Так скальп врага снимает Гайавата,
Так серб взимает родину хорвата, -
Благодарите, что скромна была!
 
 
 
* * *

Если смерть - панацея от скрипа дивана,
То пускай не нирвана, но все без обмана.
 
Гильотина от насморка, слово от дела…
Мать ученья, матчасть - повторять надоело,
 
А по новой учить - несварение мозга
Получить, пока в бочке не вымокла розга.
 
И не вычислить ни за какие коврижки,
Кто гуляет в шиншилловом скромном пальтишке - 
 
Возглавляет она комитет колымажный,
Или зам по развитию шкуры продажной,
 
Или пресс-секретутка развесистой сети,
Или просто овца… Разберутся и дети, 
 
Что к чему и какая летит иномарка,
И какого нам ждать к именинам подарка.
 
Это знал и ее непосредственный грумер,
Только вот поскрипел-поскрипел, да и умер…
 
Я одна ни мур-мур, ни тум-тум в этом рынке,
Ни синь пороха, ни опиатной росинки…
 
 
 
* * *

За злоехидные скрипты
И за медийный яд
Пойдем на вы, пойдем на ты,
А далее - Царьград.
А там - Кувейт, а там - Китай,
Где миллиард с лихвой.
Но, сколько шапку ни кидай,
Ответишь головой.
 
Какая жесть, какая честь -
Филологическая месть
За этот мат, 
За банкомат,
За этот чат,
Где все кончат.
 
Кто против нас не воевал -
Тем в рот рахат-лукум!
Мы будем говорить: "Цхинвал",
Писать: "Батум", "Сухум".
 
 
 
* * *

По опросам, среди трендов модных
Впереди железный купорос.
Не стреляют - и на летний отдых
Здесь царит ажиотажный спрос.
 
Двушка здесь дешевле, чем однушка,
Мэр здесь - душка и в чести порнушка, -
Жалко, в щелку не видать ни зги.
А на тему, будет ли войнушка,
Даже и помыслить не моги,
 
И не смей об этом заикаться
На малопонятном языке.
Пусть жестковолосый камикадзе
Пьет свое последнее сакэ. 
 
 
 
* * *

Лишь судьи остались да зрители - 
Букмекеры или фанаты.
Все ясно: сменились носители,
Назрели другие форматы.
 
А форвард - он, как виноградину,
Раскатывал мяч, не грубя,
И всаживал под перекладину
В падении через себя. 
 
 
 
* * *

Никогда не ведаю часапояса,
Даже малой разницы не ухватываю,
В закромах копаяся, в спудах рояся, -
Полседьмое или, там, полдевятое.
До темнадцати меньше, чем до светладцати, -
Вот и все, что можно понять, пожалуй,
Пред лицом сумятицы, циферблатицы.
Ноги свесить: "Время, где твое жало?"
Если стрелки есть, значит, есть и стрелочник, 
Мозаичник, плиточник и отделочник.
Если зелень прыгает электронная,
В этом что-нибудь надо искать резонное:
Оставаться с таком, кривиться тиками, 
Расспросив о роли судьбувампуку, 
Допытав ее, под какими никами 
Здесь плагины грузят - любовь, разлуку, - 
 
Чем отлично рыбье от старческого дыхание,
Или Млечный путь от пути дыхательного,
Или массовое сознание
От коллективного бессознательного. 
 
 
 
Рождение
Адриану

Мне шесть утра. Пришла пора
Покинуть первозданный морок, 
Где нет сегодня и вчера.
Мне шесть пятнадцать… тридцать… сорок.
 
Мне неповадно, валко, шатко…
Мир безнадежно переврет,
Какая боль, какая схватка
Сопровождала мой черед.
 
Все ближе свет, проход все уже,
Все неустойчивей штатив.
О том, что ждет меня снаружи,
Я не имею директив.
 
Но добытийные виденья,
В залог схороненные мной 
На самом дне, на дне рожденья, - 
Не отберут на проходной. 
 
 
 
* * *

Возникай, циркулярная мука,
Начинай потихонечку петь.
На игле твоего ультразвука
Я готова сидеть и корпеть.
 
Без подсчета расчесов, зализов
Дам насытиться как на убой.
Принимаю твой зуммерный вызов,
Отвечаю бессонной борьбой.
 
В ложе тьмы, как в глубокой галоше,
Будто в жмурках - наощупь искать, 
Или хлопать и хлопать в ладоши - 
Летной выучке рукоплескать. 
 
Становись беззаконней, безвестней,
Невесомей, паря надо мной,
О, любовь - комариная песня,
Зыбкий зов серенады ночной!
 
 
 
* * *

На даче спят… 
Пастернак 
И маркиз там де Сад,
И аббат там Прево,
Когда в доме все спят
Или нет никого.
 
А бывает и так,
Что полслова всего - 
И - довременный мрак,
В мире нет никого.
 
А когда времена
Обступают сполна,
Вот тогда ты одна.
Супергетеродна.
 
 
 
* * *

Эпоха здорового образа жизни - 
Упал на Кубани, отжался на Жиздре.
 
Эпоха штрих-кода, кредита и гона
О подвигах с-пальчика и бибигона.
 
Пейзаж одноразовый прячет природа
От проводов трупа и трубопровода,
 
Скрывает вампир отпечатки укуса,
Таит кокаин безоглядная туса,
 
Хоронит жена дивиденды от мужа,
А все остальное - наружу, наружу:
 
Грошовый тариф, краткосрочная ссуда,
Партийное дзюдо отсюда досюда,
 
Лазанья, ботвинья, вершки и коренья,
И бумер, и баррель, и индекс паденья.
 
Жестокая пьянка, сквозная проблевка,
И евро, и доллар, и снова Рублевка.
 
Онлайн и оффтоп - внутривенно, подкожно,
И можно значительно больше, чем можно:
 
Погуглить вопрос, почитать Мураками
И, век отмотав, помереть дураками - 
 
В плохом изложенье, в чужом переводе…
Не зря побирушка молчит в переходе.
 
Она провела переходный период
Достойно, но завтра оформят ей привод
 
И задним числом завизируют реверс
За бессветофорную пробку на север.
 
На что в этот раз уповать побирушке?
На то ли, что близок износ крупорушки,
 
На то ль, что в хрустальнейшее из утр
Сломается этот безумный компьютер,
 
Сотрет адреса, искривит аватары,
И возобновится прием стеклотары…
 
 
 
* * *

Хочешь знать обо мне еще больше? Изволь!
Я живу, как в открытом окне.
Проверяется имя мое и пароль 
На сиреневом влажном огне.
На такой глубине совершается боль,
Что наружу выходят лишь камень да соль,
Лишь безмолвие рвется вовне,
Создавая отскок, рикошет, карамболь…
Что еще хочешь знать обо мне?