Волны и скалы (1962)

 

 
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ


ЭЛЕГИЯ

                   ..брату Алику

Стукнул по карману -
                                  не звенит.
Стукнул по другому -
                                  не слыхать.
В коммунизм - безоблачный зенит -
полетели мысли
                       отдыхать.

Но очнусь,
                и выйду за порог,
и пойду на ветер, на откос -
о печали пройденных дорог
шелестеть остатками волос.

Память отбивается от рук,
молодость уходит из-под ног.
Солнышко описывает круг -
жизненный
                отсчитывает
                                  срок...

Ленинград,
март, 1962






САЛЮТ МОРЮ


В ОКЕАНЕ

Забрызгана крупно
                            и рубка, и рында,
но румб отправления дан, -
и тральщик тралфлота
                                 треста "Севрыба"
пошел промышлять в океан.
Подумаешь, рыба!
                           Подумаешь, рубка!
Как всякий заправский матрос,
я хрипло ругался.
                          И хлюпал, как шлюпка,
сердитый простуженный нос.
От имени треста
                        треске мелюзговой
язвил я:
           "- Что, сдохла уже?"
На встречные
                    злые
                           суда без улова
кричал я:
             "- Эй вы, на барже!"
А волны,
            как мускулы,
                               взмыленно,
                                                пьяно,
буграми в багровых тонах
ходили по нервной груди океана,
и нерпы ныряли в волнах.
И долго,
            и хищно,
                         стремясь поживиться,
с кричащей, голодной тоской
летели большие
                       клювастые
                                       птицы
за судном,
              пропахшим треской!

Ленинград,
июль, 1961




ФИАЛКИ

Я в фуфаечке грязной
шёл по насыпи мола.
Вдруг откуда-то страстно
стала звать радиола:
     "Купите фиалки,
      вот фиалки лесные.
      Купите фиалки,
      они словно живые..."
..Как я рвался на море!
Бросил дом безрассудно.
И в моряцкой конторе
всё просился на судно -
на буксир, на баржу ли...
Но нетрезвые, с кренцем,
моряки хохотнули
и назвали младенцем!

Так зачем мою душу
так волна волновала,
посылая на сушу
брызги быстрого шквала?
Кроме моря и неба,
кроме мокрого мола
надо хлеба мне, хлеба!
Замолчи, радиола...

Сел я в белый автобус,
в белый, тёплый, хороший.
Там вертелась, как глобус,
голова контролёрши.
Назвала хулиганом,
Назвала меня фруктом.
Как всё это погано!..
Эх, кондуктор, кондуктор!
Ты не требуй билета,
увези на толкучку.
Я, как маме, за это
поцелую Вам ручку!

..Вот хожу я, где ругань,
где торговля по кругу,
где толкают друг друга,
и "толкают" друг другу.
Рвут за каждую гайку -
русский, немец, эстонец!..
О.. Купите фуфайку.
Я отдам - за червонец...

Ленинград,
март, 1962

 


* * *

Я весь в мазуте,
                        весь в тавоте,
зато работаю в тралфлоте!

..Печально пела радиола:
звала к любви,
                     в закат,
                                в уют!..
На камни пламенного мола
матросы вышли из кают.
Они с родными целовались.
Вздувал рубахи
                      мокрый норд.
Суда гудели, надрывались,
матросов требуя на борт...
И вот опять - святое дело:
опять аврал, горяч и груб...
И шкерщик встал
                          у рыбодела,
и встал матрос-головоруб...

Мы всю треску
                      сдадим народу,
мы план сумеем перекрыть!
Мы терпим подлую погоду,
мы продолжаем плыть и плыть...

..Я юный сын
                   морских факторий -
хочу,
      чтоб вечно шторм звучал,
чтоб для отважных
                            вечно -
                                     море,
а для уставших -
                         свой причал...
Ленинград,
март, 1962





НА БЕРЕГУ

Однажды
              к пирсу
                        траулер причалил,
вечерний порт приветствуя гудком.
У всех в карманах деньги забренчали,
и всех на берег выпустил старпом.

Иду и вижу -
                  мать моя родная! -
для моряков, вернувшихся с морей,
избушка
           под названием "пивная"
стоит без стёкол в окнах,
                                     без дверей!
Где трезвый тост
                         за промысел успешный?
Где трезвый дух общественной пивной?..
Я первый раз
                   зашёл сюда,
                                     безгрешный,
и покачал кудрявой головой.
И вдруг матросы
                         в сумраке кутёжном,
как тигры в клетке,
                          чувствуя момент,
зашевелились глухо и тревожно:
-Тебе чего не нравится,
                                    студент?!
-Послушайте, -
                       вскипел я, -
                                        где студенты?!
Я знаю сам моряцкую тоску!
И если вы - неглупые клиенты,
оставьте шутки,
                       трескайте треску!
Я сел за стол с получкою в кармане.
И что там делал,
                       делал или нет,
пускай никто расспрашивать не станет.
Ведь было мне
                      всего шестнадцать лет!

...Очнулся я, как после преступленья,
с такой тревогой,
                        будто бы вчера
кидал в кого-то кружки и поленья,
и мне
        в тюрьму
                     готовиться пора!..

А день вставал!
                       И музыка зарядки
уже неслась из каждого окна.
И, утверждая
                   трезвые порядки,
упрямо
          волны
                  двигала
                             Двина!
Родная рында
                     звала на работу.
И, освежая головы,
                             опять
летел приказ
                  по траловому флоту:
- Необходимо
                    пьянство пресекать!

Ленинград,
январь 1962




* * *

Бывало,
           вырядимся
                           с шиком
в костюмы, в шляпы, и - айда!
Любой красотке
                       с гордым ликом
смотреть на нас приятно,
                                     да!
Вина
       весёленький бочонок -
как чудо,
             сразу окружён!
Мы пьём за ласковых девчёнок,
а кто постарше,
                      те -за жён...

Ах, сколько их
                      в кустах
                                  и в дюнах,
у белых мраморных колонн, -
мужчин,
            взволнованных и юных!
А сколько женщин! -
                                 Миллион!
У всех дворцов,
                      у всех избушек
кишит портовый праздный люд.
Гремит оркестр,
                       палят из пушек,
дают
       над городом
                         салют!

Ленинград,
март, 1962




ПОРТОВАЯ НОЧЬ

Старпомы ждут своих матросов.
Морской жаргон
                        с борта на борт
летит,
        пугая альбатросов...
И оглашён гудками порт!
Иду. (А как же? - Дисциплина!)
Оставив женщин и ночлег,
иду походкой гражданина
и ртом ловлю роскошный снег,
и выколачиваю звуки
из веток, тронутых ледком,
дышу на зябнущие руки,
дышу свободно и легко!
Пивные - наглухо закрыты.
Темны дворы и этажи.
Как бы заброшенный,
                               забытый,
безлюден город...
                         Ни души!
Лишь бледнолицая девица
без выраженья на лице,
как замерзающая птица,
сидит зачем-то на крыльце...
- Матрос! - кричит, - Чего не спится?
Куда торопишься? Постой!
- Пардон! - кричу, - Иду трудиться!
Болтать мне некогда с тобой...

Ленинград,
март, 1962





ИМЕНИННИКУ

                ..Валентину Горшкову

Твоя любимая
                    уснула.
И ты, закрыв глаза и рот,
уснёшь
          и свалишься со стула.
Быть может, свалишься
                                    в проход.
И всё ж
            не будет слова злого,
ни речи резкой и чужой.
Тебя поднимут,
                      как святого,
кристально-чистого
                            душой.
Уложат,
           где не дует ветер,
и тихо твой покинут дом.
Ты захрапишь...
И всё на свете -
пойдёт
          обычным чередом!

Ленинград,
декабрь, 1961

 
 



МОРСКИЕ ВЫХОДКИ

(по мотивам Д.Гурамишвили)

Я жил в гостях у брата.
Пока велись деньжата,
        всё было хорошо.
Когда мне стало туго -
не оказалось друга,
        который бы помог...

Пришёл я с просьбой к брату.
Но брат свою зарплату
        ещё не получил.
Не стал я ждать получку.
Уехал на толкучку,
        и продал брюки-клёш.

Купил в буфете водку,
и сразу вылил в глотку
        стакана полтора.
Потом, в другом буфете -
дружка случайно встретил
        и выпил с ним ещё...

Сквозь шум трамвайных станций
я укатил на танцы
        и был ошеломлён:
на сумасшедшем круге
сменяли буги-вуги
        ужасный рок-энд-ролл!

Сперва в толпе столичной
я вёл себя прилично,
        а после поднял шум:
в танцующей ватаге
какому-то стиляге
        ударил между глаз!

И при фонарном свете
очнулся я в кювете
        с поломанным ребром..
На лбу болела шишка,
и я подумал: - Крышка!
        Не буду больше пить!..

Но время пролетело.
Поёт душа и тело,
        я полон новых сил!
Хочу толкнуть за гроши
вторые брюки-клёши,
        в которых я хожу...

Ленинградская обл.,
пос. Приютино,1957


ДОЛИНА ДЕТСТВА


ДОЛИНА ДЕТСТВА

Мрачный мастер
                       страшного тарана,
до чего ж он всё же нерадив!
..После дива сельского барана
я открыл немало разных див.

Нахлобучив мичманку на брови,
шёл в театр, в контору, на причал...
Стал теперь мудрее и суровей,
и себя отравой накачал...

Но моя родимая землица
надо мной удерживает власть.
Память возвращается, как птица -
в то гнездо, в котором родилась.
И вокруг долины той любимой,
полной света вечных звёзд Руси,
жизнь моя вращается незримо,
как Земля вокруг своей оси!

Ленинград,
9 июля 1962



ВИДЕНИЯ В ДОЛИНЕ

Взбегу на холм
                       и упаду
                                   в траву.
и древностью повеет вдруг из дола.
Засвищут стрелы, будто наяву.
Блеснёт в глаза
                        кривым ножом монгола.
Сапфирный свет
                          на звёздных берегах,
и вереницы птиц твоих,
                                   Россия,
затмит на миг
                    в крови и жемчугах
тупой башмак скуластого Батыя!..
И вижу я коней без седоков
с их суматошным
                          криком бестолковым,
Мельканье тел, мечей и кулаков,
и бег татар
               на поле Куликовом...
Россия, Русь -
                      куда я ни взгляну!
За все твои страдания и битвы -
люблю твою,
                    Россия,
                                старину,
твои огни, погосты и молитвы,
твои иконы,
                 бунты бедноты,
и твой степной,
                       бунтарский
                                       свист разбоя,
люблю твои священные цветы,
люблю навек,
                      до вечного покоя...
Но кто там
               снова
                         звезды заслонил?
Кто умертвил твои цветы и тропы?
Где толпами
                  протопают
                                 они,
там топят жизнь
                        кровавые потопы...
Они несут на флагах
                              чёрный крест!
Они крестами небо закрестили,
и не леса мне видятся окрест,
а лес крестов
                    в окрестностях России...
Кресты, кресты...
Я больше не могу!
Я резко отниму от глаз ладони
и успокоюсь: глухо на лугу,
траву жуют
                 стреноженные кони.
Заржут они,
                 и где-то у осин
подхватит эхо
                     медленное ржанье.
И надо мной -
                      бессмертных звёзд Руси,
безмолвных звёзд
                         сапфирное дрожанье...

Ленинград,
1960

 
 
 


БЕРЁЗЫ

Я люблю, когда шумят берёзы,
когда листья падают с берёз.
Слушаю, и набегают слезы
на глаза, отвыкшие от слез...

Всё очнётся в памяти невольно,
отзовётся в сердце и крови.
Станет как-то радостно и больно,
будто кто-то шепчет о любви.

Только чаще побеждает проза.
Словно дунет ветром хмурых дней.
Ведь шумит такая же берёза
над могилой матери моей...

На войне отца убила пуля.
А у нас в деревне, у оград -
с ветром и с дождём гудел, как улей,
вот такой же поздний листопад...

Русь моя, люблю твои берёзы:
с ранних лет я с ними жил и рос!
Потому и набегают слезы
на глаза, отвыкшие от слез...

Ленинградская обл.,
пос. Приютино, 1957


 
 
 

 
ПТИЦЫ РАЗНОГО ПОЛЁТА

-Мы будем
                  свободны,
                                 как птицы, -
ты шепчешь
                   и смотришь с тоской,
как тянутся птиц вереницы
над морем,
                над бурей морской...

И стало мне жаль отчего-то,
что сам я люблю
                        и любим...
Ты птица иного полёта...
Куда ж мы
               с тобой
                         полетим?!

Ленинград,
март 1962
  
 



УТРО УТРАТЫ

Человек
           не рыдал,
                        не метался
в это утлое утро утраты.
Лишь ограду встряхнуть попытался,
ухватившись за копья ограды...
Вот пошёл он,
                    вот в чёрном затоне
отразился рубашкою белой.
Вот трамвай, тормозя, затрезвонил:
крик водителя:
                   - Жить надоело?!
Шумно было,
                   а он и не слышал.
Может, слушал,
                      но слышал едва ли,
как железо гремело на крышах,
как железки машин грохотали...
Вот пришёл он,
                     вот взял он гитару,
вот по струнам ударил устало...
Вот запел про царицу Тамару
и про башню в теснине Дарьяла.
Вот и всё...
                А ограда стояла.
Тяжки копья чугунной ограды.
Было утро дождя и металла.
Было утлое утро утраты...

Ленинград,
1960


 
 



СТО "НЕТ"

В окнах зелёный свет,
странный, болотный свет..
Я не повешусь, нет,
не помешаюсь, нет...

Буду я жить сто лет,
и без тебя - сто лет.
Сердце не стонет, нет,
Нет,
     сто "нет"!

Ленинград,
сентябрь 1961
 
 
 



НЕНАСТЬЕ

Погода какая!..
                      С ума сойдёшь:
снег, ветер и дождь-зараза!
Как буйные слезы,
                           струится дождь
по скулам железного Газа...
Как резко звенел
                          в телефонном мирке
твой голос, опасный подвохом!
Вот, трубка вздохнула в моей руке
осмысленно-тяжким вздохом,
и вдруг онемела с раскрытым ртом...
Конечно, не провод лопнул!
Я
   дверь автомата
                          открыл пинком
и снова
           пинком
                     захлопнул!..

И вот я сижу
                   и зубрю дарвинизм.
И вот, в результате зубрёжки -
внимательно
                   ем
                       молодой организм
какой-то копчёной рыбешки...
Что делать? -
ведь ножик в себя не вонжу,
и жизнь продолжается, значит!..

На памятник Газа
                          в окно гляжу:
Железный!
       А всё-таки... плачет.

Ленинград,
1960

 




ВОЛНЫ И СКАЛЫ

Эх, коня да удаль азиата
мне взамен чернильниц и бумаг, -
как под гибким телом Азамата,
подо мною взвился б
                                       аргамак!

Как разбойник,
                     только без кинжала,
покрестившись лихо
                              на собор,
мимо волн Обводного канала -
поскакал бы я во весь опор!

Мимо окон Эдика и Глеба,
мимо криков: "Это же - Рубцов!",
не простой,
                     возвышенный,
                                            в седле бы -
прискакал к тебе,
                                в конце концов!

Но наверно, просто и без смеха
ты мне скажешь: "Боже упаси!
Почему на лошади приехал?
Разве мало в городе такси?!"

И, стыдясь за дикий свой поступок,
словно Богом свергнутый с небес,
я отвечу буднично и тупо:
- Да, конечно, это не прогресс...

Ленинград,
лето 1961



ЗВУКОПИСНЫЕ МИНИАТЮРЫ


ЛЕВИТАН

(по мотивам картины "Вечерний звон")

В глаза бревенчатым лачугам
глядит алеющая мгла.
Над колокольчиковым лугом
собор звонит в колокола.

Звон заокольный и окольный,
у окон,
           около колонн.
Звон колоколен колокольный,
и колокольчиковый звон.

И колокольцем
                             каждым
в душу-
любого русского спроси! -
звонит, как в колокол,
                                    - не глуше, -
звон
         левитановской
                                   Руси!

Ленинград,
1960






СТАРЫЙ КОНЬ

Хоть волки есть
                      на волоке
и волок тот
                полог,
едва он сани
                   к Вологде
по волоку
              волок.
Всё небо
             звёздным пологом
светилось.
               А ему
Казался волок
                     волоком,
закутанным во тьму...
И вдруг заржал он
                            молодо,
гордясь без похвалы,
когда увидел
                   Вологду
сквозь заволоку
                        мглы!

Ленинград,
1960


 
 


  
НА ПЕРЕВОЗЕ

Паром.
            Паромщик.
                               Перевоз.
И я
      с тетрадкой и с пером.
Не то,
         что паром паровоз -
нас
      парой вёсел
                        вёз паром!

Я рос на этих берегах!
И пусть паром - не паровоз!
Как паровоз
                  на всех парах -
меня он
            в детство
                          перевёз!

Ленинград,
1960
   
 




МАЛЕНЬКИЕ ЛИЛИ

(для детей)

Две маленькие
                      Лили -
                              лилипуты
увидели на иве жёлтый прутик.
Его спросили Лили:
                            "Почему ты
не зеленеешь,
                     прутик-лилипутик?"
Пошли
         за лейкой
                       маленькие Лили,
на шалости не тратя и минуты,
и так усердно,
                     как дожди не лили,
на прутик лили
                    Лили -
                             лилипуты.

Ленинград,
1960





 

РЕПОРТАЖ


НА РОДИНЕ

Загородил мою дорогу
грузовика широкий зад.
И я подумал: - Слава Богу!
Село не то, что год назад!

Теперь в полях везде машины,
и не видать худых кобыл.
Один лишь древний дух крушины
всё так же горек, как и был...

Да, я подумал "Слава Богу!"
Но Бог-то тут причём опять?
Уж нам пора бы понемногу
от мистицизма отвыкать!

Давно в гробу цари и боги!
И дело в том, наверняка,
что с треском нынче демагоги
летят из Главков и ЦэКа!

Ленинградская обл.,
пос. Невская Дубровка 1959






РЕПОРТАЖ

К мужику микрофон подносят.
Тянут слово из мужика.
Рассказать о работе
                              просят -
в свете новых решений ЦэКа!

Мужику
           непривычно трёкать.
Вздох срывается с языка.
Нежно взяли его за локоть:
тянут
        слово
                 из мужика!..

Ленинград,
апрель, 1962
 
 
 
 


О СОБАКАХ

Не могу я видеть без грусти
ежедневных собачьих драк...
В этом маленьком захолустье
поразительно много собак!
Есть мордастые - всякой масти,
есть поджарые - всех тонов.
Подойди -
                разорвут на части,
иль оставят
                вмиг
                      без штанов...

Говорю о том не для смеху.
Я однажды подумал так:
"Да, собака друг человеку, -
одному...
            А другому - враг! "

Ленинградская обл.,
пос. Приютино, 1957



АХ, ЧТО Я ДЕЛАЮ?


НА СТРОЕВОМ СМОТРЕ

Я марширую на плацу.
А снег стегает по лицу!

Я так хочу иметь успех,
я марширую лучше всех!

Моя весёлая родня
письмо получит про меня.

Его
     любимая моя -
прочтёт, дыханье затая.

Довольны мною все кругом!
Доволен мичман и старпом!

И даже - видно по глазам -
главнокомандующий сам!

Ленинград,
9 июля 1962






ЖАЛОБЫ АЛКОГОЛИКА

..Ах, что я делаю?
За что я мучаю
больной и маленький
свой организм?..

Да по какому ж
такому случаю?..
Ведь люди борются
за коммунизм!

Скот размножается,
пшеница мелется,
и всё на правильном
таком пути!..

Так, замети меня,
метель-метелица...
Ох, замети меня,
ох, замети...

И заметёт!..

Ленинград,
декабрь, 1961






ПРАЗДНИК В ПОСЁЛКЕ

Сколько водки выпито!
Сколько стёкол выбито!
Сколько средств закошено!
Сколько женщин брошено!
Где-то дети плакали...
Где-то финки звякали...

Эх, сивуха сивая!..
Жизнь была... красивая!

Ленинградская обл.,
пос. Невская Дубровка, 1959




* * *

Снуют. Считают рублики.
Спешат в свои дома.
И нету дела публике,
что я схожу с ума!
Не знаю, чем он кончится,
запутавшийся путь,
но так порою хочется
ножом...
куда-нибудь!

Ленинградская обл.,
пос. Приютино 1957






ДА, УМРУ Я!

Да, умру я!
И что ж такого?
Хоть сейчас из нагана в лоб!

Может быть,
гробовщик толковый
смастерит мне хороший гроб..
А на что мне хороший гроб-то?
Зарывайте меня хоть как!
Жалкий след мой
будет затоптан
башмаками других бродяг.
И останется всё,
как было -
на Земле,
не для всех родной...
Будет так же
светить Светило
на заплёванный шар земной!..

г. Ташкент,
1954




ХОЧУ-ХОХОЧУ!

РАЗЛАД

Мы встретились у мельничной запруды,
и я ей сразу
                прямо всё сказал!
- Кому, - сказал, - нужны твои причуды?
- Зачем, - сказал, - ходила на вокзал?

Она сказала: - Я не виновата...
- Ну, да, - сказал я, - кто же виноват?
Она сказала: - Я встречала брата.
- Ха-ха, - сказал я, - разве это брат?!

В моих мозгах чего-то нехватало:
махнув на всё, я начал хохотать!
Я хохотал. И эхо хохотало.
И грохотала мельничная гать.

Она сказала: - Ты чего хохочешь?
- Хочу, - сказал я, - вот и хохочу!
Она сказала: - Мало ли, что хочешь!
Тебя я слушать больше не хочу!

Конечно, я ничуть не испугался.
Я гордо шёл на ссору и разлад.
И зря в ту ночь сиял и трепыхался
в конце безлюдной улицы закат!..

Ленинград,
1960




УТРО ПЕРЕД ЭКЗАМЕНОМ

Тяжело молчал
                      валун-догматик
в стороне от волн.
А между тем -
я смотрел на мир,
                          как математик,
доказав с десяток теорем!..

Скалы встали
                   перпендикулярно
к плоскости залива.
Круг луны.
Стороны зари равны попарно,
волны меж собою
                          не равны.
Вдоль залива,
                    словно знак вопроса,
дёргаясь спиной и головой,
пьяное подобие матроса
двигалось
              по ломанной кривой.
Спотыкаясь даже на цветочках -
(Боже! Тоже пьяная "в дугу"!..) -
чья-то равнобедренная дочка
двигалась,
               как радиус в кругу!
Я подумал, это так ничтожно,
что о них нужна, конечно, речь,
но всегда
              ничтожествами
                                      можно,
если надо, просто пренебречь!
И в пространстве -
                           светлом,
                                       чистом,
                                                  смелом -
облако - (из дальней дали гость) -
белым,
          будто выведенным мелом,
знаком бесконечности неслось!

Ленинград,
1961






МУМ

(марш уходящей молодости)

Стукнул по карману, - не звенит:
             как воздух.
Стукнул по другому, - не слыхать.
             Как в первом...
В коммунизм - таинственный зенит
             как в космос,
полетели мысли отдыхать,
             как птички.
Но очнусь и выйду за порог,
             как олух.
И пойду на ветер, на откос,
             как бабка,
о печали пройденных дорог,
             как урка,
шелестеть остатками волос,
             как фраер...
Память отбивается от рук,
             как дура.
Молодость уходит из-под ног,
             как бочка.
Солнышко описывает круг,
             как сука, -
жизненный отсчитывает срок...
             Как падла!

Ленинград,
апрель, 1962




* * *

                          ..Валентину Горшкову

Ты называешь солнце
                                 блюдом...
Оригинально. Только зря:
с любою круглою посудой
Светило
            сравнивать нельзя!
А если можно,
                     значит можно
и мне,
         для свежести стишка -
твой череп,
                сделанный несложно,
назвать...
              подобием горшка!

Ленинград,
1960




ВЕТРЫ ПОЭЗИИ

* * *

Поэт перед смертью
                              сквозь тайные слезы
жалеет совсем не о том,
что скоро завянут надгробные розы,
и люди забудут о нём,
что память о нём -
                           по желанью живущих
не выльется в мрамор и медь...
Но горько поэту,
                        что в мире цветущем
ему
    после смерти
                         не петь...

Ленинградская обл.,
пос. Приютино, 1957






СКАЗКА - СКАЗОЧКА

Влетел ко мне какой-то бес.
Он был не в духе или пьян,
и в драку сразу же полез:
повёл себя, как хулиган!

И я спросил: - А кто ты есть?
Я не люблю таких гостей.
Ты лучше с лапами не лезь:
не соберёшь потом костей!

Но бес от злости стал глупей,
и стал бутылки бить в углу.
Я говорю ему: - Не бей!
Не бей бутылки на полу!

Он вдруг схватил мою гармонь.
Я вижу всё. Я весь горю!
Я говорю ему: - Не тронь!
Не тронь гармошку! - говорю...

Хотел я, было, напрямик
на шпагах драку предложить,
но он взлетел на полку книг:
ему ещё хотелось жить!

Уткнулся бес в какой-то бред
и вдруг завыл: - О, Божья мать!
Я вижу лишь лицо газет,
а лиц поэтов не видать...

И начал книги из дверей
швырять в сугробы декабрю...
Он обнаглел, он озверел!
Я... ничего не говорю.

Ленинград,
1960






ПОЭТ

                               ..Глебу Горбовскому

Трущобный двор.
                         Фигура на углу.
Мерещится, что это Достоевский.
И ходит холод ветреный и резкий.
И стены погружаются во мглу.
Гранитным громом
                           грянуло с небес!
Весь небосвод в сверкании и в блеске!
И видел я, как вздрогнул Достоевский,
как тяжело ссутулился, исчез.
Не может быть,
                      что это был не он!
Как без него представить эти тени,
и странный свет,
                        и грязные ступени,
и гром, и стены с четырёх сторон?!

Я продолжаю верить в этот бред,
когда в своё притонное жилище
по коридору,
                  в страшной темнотище,
отдав поклон,
                    ведёт меня поэт...
Он, как матрос, которого томит
глухая жизнь в задворках и в угаре.
- Какие времена на свете, Гарри!..
- О! Времена неласковые, Смит...

В моей судьбе творились чудеса!
Но я клянусь
                  любою клятвой мира,
что и твоя освистанная лира
ещё свои поднимет паруса!

Ещё мужчины будущих времён,
(да будет воля их неустрашима!) -
разгонят мрак бездарного режима
для всех живых и подлинных имён!

...Ура, опять ребята ворвались!
Они ещё не сеют и не пашут.
Они кричат,
они руками машут!..
Они как будто только родились!
Они - сыны запутанных дорог...
И вот,
        стихи, написанные матом,
ласкают слух отчаянным ребятам,
хотя, конечно, всё это - порок!..

Поэт, как волк, напьётся натощак,
и неподвижно,
                     словно на портрете,
всё тяжелей сидит на табурете.
И все молчат, не двигаясь никак...
Он говорит,
                что мы - одних кровей,
и на меня указывает пальцем!
А мне неловко выглядеть страдальцем,
и я смеюсь,
                 чтоб выглядеть живей!

Но всё равно опутан я всерьёз
какой-то общей нервною системой:
случайный крик, раздавшись над богемой
доводит всех
                   до крика и до слез!
И всё торчит:
в дверях торчит сосед!
Торчат за ним
                     разбуженные тётки!
Торчат слова!
Торчит бутылка водки!
Торчит в окне таинственный рассвет.

Опять стекло оконное в дожде.
Опять удушьем тянет и ознобом...
...Когда толпа
                    потянется за гробом,
ведь кто-то скажет: "Он сгорел... в труде.'

Ленинград,
1-9 июля 1962





ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ

ЛЕСНОЙ ХУТОРОК

(идиллия)

Я запомнил, как чудо,
          тот лесной хуторок.
Хутор - это не худо:
          это мир, не мирок!

Там, в избе деревянной,
          без претензий и льгот,
так, без газа, без ванной
          добрый Филя живёт.

Филя любит скотину,
          ест любую еду.
Филя ходит в долину,
          Филя дует в дуду!

Мир такой справедливый,
          даже нечего крыть...
- Филя, что молчаливый?
          - А о чём говорить?..

Ленинград,
1960


 

* * *

Я забыл,
            как лошадь запрягают.
И хочу её позапрягать,
хоть они неопытных
                             лягают
и до смерти могут залягать!

Мне не страшно.
                     Мне уже досталось
от коней - и рыжих, и гнедых.
Знать не знали,
                    что такое - жалость.
Били в зубы прямо
                            и в поддых!..

Эх, запряг бы я сейчас кобылку,
и возил бы сено, сколько мог!
А потом
           втыкал бы важно
                                    вилку
поросёнку жареному
                               в бок...

Ленинград,
1960

От автора

В этот сборник вошли стихи очень разные. Весёлые, грустные, злые. С непосредственным выражением и с формалистическим, как говорится, уклоном. Последние — не считаю экспериментальными и не отказываюсь от них, ибо, насколько чувствую, получились они — живыми. Главное — что в основе стиха. Любая "игра" не во вред стихам, если она — от живого образа, а не от абстрактного желания "поиграть". Если она — как органическое художественное средство. Это понятно каждому, кто хоть немножко "рубит" в стихах.

Кое-что в сборнике (например, некоторые стихи из цикла ("АХ, ЧТО Я ДЕЛАЮ?") слишком субъективно. Это "кое-что" интересно только для меня, как память о том, что у меня в жизни было. Это стихи момента. Стихотворения "Берёзы", "Утро утраты", "Поэт перед смертью..." не считаю характерными для себя в смысле формы, но душой остаюсь близок к ним.

Во всяком случае Бурыгиным, Крутецким и т. п. — тут не пахнет. И пусть не суются сюда со своими мнениями унылые и сытые "поэтические" рыла, которыми кишат литературные дворы и задворки.

Без них во всём разберемся.

В жизни и поэзии — не переношу спокойно любую фальшь, если её почувствую.

Каждого искреннего поэта понимаю и принимаю в любом виде, даже в самом сумбурном.

По-настоящему люблю из поэтов-современников очень немногих.

Чёткость общественной позиции поэта считаю не обязательным, но важным и благотворным качеством. Этим качеством не обладает в полной мере, по-моему, ни один из современных молодых поэтов. Это — характерный знак времени.

Пока что чувствую этот знак и на себе.

Сборник "ВОЛНЫ И СКАЛЫ" — начало. И, как любое начало, стихи сборника не нуждаются в серьёзной оценке. Хорошо и то, если у кого-то останется об этих стихах доброе воспоминание.

Ленинград

11 июля 1962 г.

Николай РУБЦОВ.