О песне

Создатель современного русского языка А.С. Пушкин чётко разделял две категории – поэзию и песню. Можно поискать точную формулировку в его ПСС, но смысл одного из его замечаний таков: в поэзии можно и должно развивать нерифмованные окончания строк, так называемые белые стихи; в песне же рифма ещё долго будет необходима; белый стих, положенный на музыку будет выглядеть нелепо.
Почему великий поэт так жёстко разграничил деятельность поэта и автора песенного текста? Почему для него стихотворение и песня – два категорически не совпадающих объекта творчества?

Песня, как мы знаем, состоит из двух, гармонично связанных между собой, частей – музыкальной и словесной. Мы здесь не будем подробно останавливаться на различии между музыкой и словом, между гармонией музыкального тона и речью. Заметим только, что в чистом виде это две совершенно разные категории. По-разному каждая из них воздействует на человека.

Чтобы создавать музыку, гортань не нужна, – достаточно иметь необходимый набор инструментов. Гортань (голосовые связки) здесь если и потребуется, то исключительно только для создания звуков в том же смысле, что и любой музыкальный инструмент. Но совсем иначе та же гортань используется для организации речи. И речь, и пение разыгрываются в основном в области рта и в области голосовых связок. Но речь в большей степени детализирована в области рта, тогда как пение без слов, музыкальный элемент песни, в большей степени опирается на возможности голосовых связок. Таким образом, музыкальное в большей степени сдвинуто вглубь человеческого организма, а речевое располагается ближе к выходу из него – во рту, от голосовых связок через области языка к зубам и губам.

Так же мы знаем, что музыка прямо воздействует на наши чувства, ощущения. Слыша те или иные звуки, музыкальные сочетания, музыкальные «фразы», человек сразу же ощущает в этих звуках печаль или радость, веселье или горе, воодушевление или унынье. Слова же в большей степени несут смысловую нагрузку. Чувства здесь мы можем ощутить, а можем и не ощутить, – всё зависит от нашего мыслительно-созерцательного проникновения в словесную вязь и от того, насколько эта вязь умело сконфигурирована мыслью автора, который эти слова произносит или записывает.

Живую человеческую речь можно сравнить с водным потоком, с водой. Музыка же больше похожа на воздух. Как и водный поток, ограниченный берегами и дном, встречающий на своём пути камешки и прочие твёрдые препятствия, так и речь имеет свои границы, своё русло и плотные образования в виде, например, твёрдых согласных звуков. Делает же возможной речь воздух, идущий из лёгких. Слышать речь – это подобно тому, как созерцать водный поток, находясь над ним – в воздушной среде. Мы видим только поверхность воды и то, что удаётся разглядеть в её толще вплоть до дна благодаря чистоте и прозрачности водной субстанции.

Музыка же подобна воздуху с его давлением, разрежением, ясностью, мрачностью, тенями, бликами, запахами и вообще всем, что мы встречаем в окружающей нас атмосфере. Созерцая музыку, мы находимся внутри этой атмосферы.

Древние греки музыку и поэзию относили к двум разным искусствам, у каждого из которых – своя муза, и человек по-разному соотнесён с этими творческими силами.

Мы кратко описали строгое различие между музыкой и поэзией. Однако между ними есть ещё и песня, состоящая из музыкальной и поэтической частей. В хорошей песне музыкальная и поэтическая половины гармонично сочетаются друг с другом, равновесно представляя как музыкальную, так и словесную стихии. Сила песни как раз в этом равновесии. Ни то, ни другое не должно превалировать. Но не может не превалировать что-то, взятое в своём наивысшем качестве, так как само есть целое. Хорошая музыка не нуждается в словах. Великая поэзия не нуждается в музыкальной обработке. И та, и другая являются целыми в себе, как воздух и вода, стихиями. В песне же каждая из них даны как бы в обеднённом, ослабленном виде, но, будучи соединёнными в единой песне или арии, или кантате, они могут явить всю силу песенного искусства. Когда мы слышим прекрасную песню, мы любуемся не музыкой и не словами, взятыми по-отдельности, но именно – их взаимной гармонией, их строгим, хоть и неуловимым сочетанием.

Песенное искусство не столь широко, глубоко и объемлюще, как, взятые по-отдельности, музыка и поэзия, но без него мир искусства обеднел бы, обеднело бы наше восприятие точно так же, как обеднело бы оно, если бы в воздухе мы не наблюдали прекрасные формы облаков, а над лесным ручьём или широкой рекой не поднималась бы лёгкая парообразная дымка, расцвеченная в тональности времени суток. И как эти облака и пар над рекой являются необходимой частью природы, так же необходимой частью искусства вообще, одним среди прочих искусств является песня – её создание и исполнение.

Приведём несколько примеров, где то или иное произведение может более правомерно выглядеть как только музыка, или только поэзия, либо как песня.

Возьмём творчество русского поэта Сергея Есенина. На многие его стихи написаны песни, но ценность их совершенно различна, как и ценность стихов, положенных в их основу, взятых без музыкального оформления. «Клён ты мой опавший...» – именно как песня является прекрасным гармоничным произведением. Взятое же без музыки, оно является вполне обычным, можно сказать, заурядным стихотворением. Совсем иначе слушается «Письмо к матери». Здесь музыка явно неуместна и только мешает сосредоточиться на поэтическом содержании и интонациях, которые поэт вложил в совершенные формы повествования.

Так же выглядит убогим романс на великое стихотворение А.С. Пушкина К*** «Я помню чудное мгновенье...».

А вот песни В.С. Высоцкого совершенно невозможно разделять на «отдельно музыку» и «отдельно стихи». То и другое явно теряет от такого разделения, разлучения. Их сила в единстве музыкального и поэтического элементов (надо уточнить, что максимальная их сила дана ещё и исполнением самого автора, его личным участием, его особой харизмой).

А Рихард Вагнер с его операми? Почему этот великий композитор сам писал либретто для них? Мы больше чем уверены – всё по той же причине. Либретто, прочитанное отдельно от музыки выглядит слабее, чем спетое в арии. Текст либретто, например оперы «Парсифаль», намного слабее поэтического текста Вольфрама фон Эшенбаха или Кретьена де Труа. Да и музыка из арий этих опер, взятая отдельно от текста, уступает по своей силе музыке без слов, например – в прелюдиях и во всех местах, где слова не нужны. Но сами арии в их цельности являются вершинами «песенного» искусства. В них человеческий голос несёт музыкальное, а слова – поэтическое, содержание, и в исполнении мастеров оперной сцены дарит нам неизгладимые впечатления.

Постараемся теперь ответить на вопрос: почему же А.С.Пушкин допускал и даже приветствовал «белую» поэзию, поэзию без рифмы, тогда как для песенного искусства он такую возможность полностью отвергал, по крайней мере – в русском языке?
Оба эти направления искусства развиваются по своим законам. И это развитие имеет разную скорость и разную способность принимать те или иные формы. Есть и ограничения, связанные с возможностями человеческого существа в его телесной организации.

Делать окончания строк в стихотворном произведении без рифмы, причём – в обязательном порядке, относительно работы над поиском рифмы сильно напоминает игру в поддавки относительно игры в шашки. Это – та же работа, только вывернутая наизнанку. Здесь делается то, что нельзя там.

В песне, как мы теперь знаем, часть стихотворного произведения жертвуется музыке. Жертвуется, как правило, усложнённое содержание. Музыка же жертвует для песни сложность формы. В этом компромиссе и возникает песня: поэзия с обеднённым содержанием плюс музыка с обеднённой формой. Однако, форма поэтического произведения должна быть здесь наиболее строго совершенной, так же как и содержание музыкальной составляющей.

Рифма – элемент поэтической формы. Если этот элемент убрать, то песня получится слабая или вообще – никакая. Рифму придётся замещать чем-то другим. Но музыкальная часть и так по форме совершенна, и менять здесь что-то – только портить. Отсутствие рифмы в песне приводит к разбалансировке всего произведения, и не хватит никаких инструментов, чтобы равновесие было восстановлено. В самой же поэзии (не в песенном искусстве) такой саморегулирующей, восстанавливающей силой в данном случае является насыщенное содержание, а так же созвучия, аллитерации, ассонансы, диссонансы, то есть все те элементы, которые вполне доступны в белом стихе.

На наш взгляд, именно такую разницу, такое отличие между стихами и песнями, между поэзией и песенным искусством видел А.С.Пушкин.

Ещё немного о песенном искусстве.

Произведения песенного искусства можно условно разделить на три группы по способу их возникновения или создания и форме существования.
Первую группу можно назвать музыкально-поэтической. К ней смело можно отнести «правильные» оперы, те же оперы Вагнера, в которых первичным носителем является музыкальный элемент и общая идея. Текст появлялся немного позднее и в большей степени адаптировался под музыку, чем музыка – под текст. Опера – это крайний вариант песенного искусства с опорой на музыку.

Вторую «радикальную», прямо противоположную, группу занимает древнее творчество народных сказителей, где музыка вливалась в повествование, в сказ народного певца, ясновидца-сказочника. Здесь слово и дух, стоящий за этим словом, являлись носителями, основой, а музыкальный элемент делал это слово гармонично звучащим в соответствии с возможностями тех, кто должен был его воспринять. Между этими крайними проявлениями песенного искусства стоит целый ряд разнообразных жанров, где одно ищет опору в другом и в равной степени является и носителем, и несомым элементом.

И ещё немного слов о прошлом и будущем песни.

Итак, мы ощущаем разницу между тоном (звуком, музыкальным элементом) и словом (речью, словами, языком). В глубокой древности, задолго до возникновения искусств, люди тоже общались друг с другом, но делали они это иначе, чем теперь. Человек тогда почти непрерывно пел. Это пение сопровождало многие его дела и все его ощущения. Он охотился и пел. Он пахал землю и пел. Он обустраивал жилище и пел. Он ухаживал за любимой женщиной и пел, а та пела, глядя на него, на их дом, на их детей, на целый мир вокруг. Чем больше человек осваивал окружающую его природу, тем больше возникала потребность общаться друг с другом, внося в это общение элементы внешней для глаз и ушей природы, как-то связывать эти элементы со своими внутренними переживаниями. Человеку становился необходим язык, речь, слышимая ясно и чётко ушами другого человека и несущая в себе все нужные интонации и смыслы. И эта древняя речь была песней. Песней без слов, если её содержанием были только эмоции, и песней со словами, когда нужно было сообщить что-то смысловое.

Однако, это не следует понимать так, как если бы современный человек с его современной телесной и душевно-духовной организацией вот так ходил бы и пел на своём родном языке. Выглядело бы это гротескно, анекдотично. В той древности, когда человек издавал певучие звуки и для внешнего наблюдения показалось бы, что он поёт, люди не были разделены на отдельные народы. Не было такой сильной дифференциации, как это стало в более поздние эпохи. Однако изменились условия жизни, и сам человек менялся как внешне, так и внутренне. Земная атмосфера становилась всё более прозрачной, тонкой, сухой; всё меньше паров было растворено в ней, насыщало её туманной влагой. Вода же, водная стихия, становилась всё более плотной, менее текучей и испаряемой. Всё сильнее на морской глади вычерчивалась граница между двумя стихиями – водной и воздушной. Человек всё больше сил стал тратить на развитие зрения и слуха. Всё детальнее становилось его внешнее восприятие, а сознание всё больше связывало себя с органами чувств и с той природой, к которой они были обращены. И так же как в природе Земли всё больше вырисовывалась граница между стихиями, и сами эти стихии меняли свои свойства в сторону обособления, так и в человеческом существе всё больше происходило разделение на внутреннее и внешнее, всё больше выстраивалась граница и обособление с усилением свойств в пределах этой границы, этого внутреннего относительно того внешнего. К внутреннему прежде всего следует отнести развитие индивидуального начала, самоидентификацию, становление и укрепление всего, что так или иначе связано с этим началом, с человеческим Я.

К внешнему, к тому, что сильно связано с углубляющейся детализацией природных стихий относится всё бо́льшая детализация и точность восприятий органов чувств. Ради этих более тонких восприятий совершенствовались в сторону утончения и дифференциации сами органы чувств. Мы стали различать больше цветовых оттенков, резче видеть очертания предметов, больше выделять из общего шума различные тоновые, звуковые нюансы, целые тональные группы, цепочки логически взаимообусловленных звучаний, гармонию, музыку леса, поля, соловья, человека...

Человеческий организм, как известно, более чем на 80% состоит из воды, он – ходячий водяной столп. И этот «водный объект», водяной столп постоянно соприкасается с воздухом атмосферы Земли. Поэтому совсем не удивительно, что развитие человека привело к развитию его способности воспринимать и воспроизводить звуки. Что делает человек, когда поёт? – Он приводит свой водно-воздушный организм в ритмическую связь с воздухом земной атмосферы. При этом он ведь сам себя слышит. И это слышание при одновременном воспроизведении естественным образом сочетается с одной стороны с ритмами сердцебиения и дыхания, и – с другой стороны – с его душевной жизнью, с его эмоциями, симпатиями, антипатиями, радостью, страданием и прочим.

В Библии, в Ветхом Завете, есть указание на одно важнейшее событие, произошедшее ещё в доисторические времена – это неоконченное строительство Вавилонской башни. Этой башней, этим событием указывается на эпоху в человеческой эволюции, когда древний общий язык превратился в языки – в языки разных племён и народов.

Собственно от этого события и следовало бы отталкиваться, когда мы говорим о начале речевой активности человечества в том же смысле, что и теперь, в нашу современную эпоху (конечно, со всеми оговорками). Это был переход от общения, в котором звуки лишь сопровождали это «телепатическое» действие, к общению, для которого эти звуки становились и стали опорой и единственно возможным способом коммуникации между всё больше обособляющимися в своей душевной жизни человеческими существами.

Тогда язык стал песней народа. У каждого народа была своя песня. Лишь гораздо позднее, при ещё большем огрублении телесности и уплотнении душевной жизни, возникла не-песенная речь. И сама организация слов в этой речи всё больше стала разделяться на рутинную, бытовую прозу и поэзию, которой владело ограниченное число «продвинутых» людей – людей с особым талантом и прошедших специальное обучение у мудрецов того времени.

Музыку, как отдельный вид искусства, в природе услышать невозможно. Её там просто нет. Все эти гармоничные звуки в мир впустил человек через музыкальное творчество. Но как оно могло возникнуть, если человек не мог его подслушать у природы? – Оно пришло в древности от учителей, от вождей человечества. Они уже тогда имели в своём существе могучее индивидуальное начало и крепкую телесную организацию. Точно так же, как первый Заратустра в доисторические времена научил людей сеять зёрна пшеницы и собирать урожай, чтобы потом испечь хлеб, другой посвящённый своей эпохи дал человечеству музыку и первые инструменты для её исполнения. Первоначально музыка использовалась как дар богов и применялась исключительно в мистериальных и ритуально-религиозных целях. К таким древнейшим инструментам можно отнести некоторые виды барабанов, бубнов, простые духовые инструменты типа дудочки, свирели, пан-флейты, и древние струнные инструменты, отличавшиеся простотой изготовления и ярким звучанием. К особым инструментам можно отнести разнообразные варианты колоколов и колокольчиков...

В историческую эпоху музыкальные инструменты используются повсеместно. Так на древнейших египетских фресках, дошедших до наших дней, можно обнаружить изображения людей или существ очень похожих на людей, которые держат в руках самые настоящие музыкальные инструменты. А уже в древней Греции и в древнем Риме они были в большом разнообразии форм и размеров.

Мы можем заметить, как музыка и речь с каждой новой эпохой всё более усложнялись. В конце концов речь разделилась на разговорную, художественную (риторика, ораторское искусство) и литературную, на устную и письменную. Музыка, став совершенно самостоятельным видом искусства, совершенствовалась как в инструментальном, так и в певчески-голосовом отношении.

Пение, то древнее пение, которое было прародителем и для музыки, и для речи, пожертвовав той и другой могучие силы, хоть и не в первозданном виде, но всё-таки дошло до наших дней в широком спектре песенно-певческого искусства, в котором речь и музыка неразделимы.

В будущем всё недуховное, лишнее, наносное будет, как некий сор, выведено за пределы чистого, совершенного искусства. Само же искусство всё в большей степени будет становиться инструментом созидания, творения новой Земли и нового человека. Музыкальное, речевое и песенное искусства помогут человеку подняться на такую духовно-душевно-телесную высоту, когда он сможет одухотворить всё земное пространство, и на Земле не останется ни одного камешка, ни одной частички, которые были бы неподвластны могучему человеческому духу, выросшему до божественной высоты, до силы истинного творца своего будущего, несущего за это будущее полную ответственность перед всеми теми существами, которые вели его, помогали и оберегали в прошлом.

Да простят читателя автора за излишнюю пафосность этих строк. Однако, чтобы как-то не слишком длинно и подробно сказать о целях и имея в своём распоряжении лишь ограниченные возможности современного отдельно взятого языка, понимая к тому же, что для многих людей категории «дух» и «душа» – лишь некие условные, эмблематизированные, аллегорические слова, хотя на самом деле это – не так, автор прибег к традиционному способу – сообщить лишь общие черты, дать некий общий смысл. Кто хочет понять, станет размышлять и искать источники для более развёрнутого понимания. Тот же, кто ленив и инертен для собственного труда на ниве мышления, – останется, конечно при своих незамысловатых комфортных убеждениях. Но автор и не собирается кого-то убеждать или переубеждать в чём-либо. Здесь была представлена, причём лишь в очень общих чертах, картина или описание результатов одного очень частного размышления, которому автор предался, исходя из некоторых особенностей своего расположения – по месту и времени – относительно трёх обсуждаемых в работе категорий. И особенно интересной в этом отношении ему показалась категория «песня». Побудительным моментом явилось вышеприведённое (не дословно) высказывание А.С. Пушкина о рифме в поэзии и в песне.

Москва. 6 - 28 июня 2018