В антропософской литературе в своё время не прошло незамеченным, что учредительные акты Европейского Экономического Сообщества (ЕЭС, с 1992 г. Европейский Союз) были знаменательным образом подписаны главами правительств шести стран-участниц 25 марта 1957 года, в день праздника Благовещения Марии, и не где-либо, а в столице католического мира Риме. Можно думать, что создатели ЕЭС хотели привести своё начинание в связь с вековой традицией церкви и, быть может, руководящими ею силами. Ведь тогда, в самом деле, речь шла о своего рода «зачатии» большого общеевропейского дела, правда, сугубо экономического содержания (по крайней мере, для начала), но всё же с возможностью расширения и углубления сотрудничества членов ЕЭС в перспективе и в иных аспектах. Во всяком случае, в 1957 году выбор места и момента подписания соглашений об учреждении ЕЭС мог восприниматься как дань той европейской традиции, из которой вырастала современная Европа. Ведь тогда предстояло решить множество проблем, осложнявших торговые отношения стран-участниц. В таком контексте даже понятно, что проблема послевоенного политического – и не только политического – примирения двух ведущих стран Сообщества, Франции и Германии, была осознана или, по крайней мере стала обсуждаться, не на подступах к Римским соглашениям, а уже после того, как они были заключены. Инициативу проявил генерал де Голль в канун референдума по Конституции V Республики во Франции, когда было уже ясно, что население одобрит предлагаемое генералом изменение политического строя страны.
Референдум во Франции проходил 28 сентября 1958 г., но уже 14-15 сентября де Голль встречался с канцлером ФРГ Аденауэром, стоявшим у власти в Западной Германии уже 11 лет, тогда как де Голль ещё лишь готовился к президентским выборам, назначенным на 21 декабря (и им выигранным). Встреча, проходившая в поместье де Голля Коломбе ле-дез-Эглиз, освещена им подробно в написанных позже «Мемуарах надежд». Встреча эта положила начало целой серии встреч и обмену письмами руководителей двух соседних государств, приведших в конце концов к заключению союза между Францией и ФРГ в 1963 г. Этому последнему событию предшествовала их совместная поездка в Реймс в 1962 г., где в знаменитом соборе, рассказывает де Голль, «первый француз и первый немец объединили свои молитвы, чтобы по обе стороны Рейна дружба навсегда вытеснила несчастье войны» [Шарль де Голль. Мемуары надежд. М., 2000. С.166].
Мемуары политиков зачастую опускают детали, не предназначенные для огласки, и если таких деталей в мемуарах нет, это не значит, что за пределами последних не осталось ничего имеющего значение для общественности. – Здесь вовсе не предпринимается попытка установить, о чём де Голль в своих мемуарах умолчал. Чисто симптоматически здесь можно лишь указать на момент, быть может особо сближавший двух политиков, де Голля и Аденауэра, 13 лет спустя после окончания Второй мировой войны.
В книге воспоминаний одного из русских эмигрантов так наз. «первой волны» «Право на прошлое» князя А.П. Щербатова (1910-20003) имена Аденауэра и де Голля встречаются в своеобразном контексте. – Кн. Щербатов – один из тех представителей европейской (не только русской) аристократии, на которых и в нелёгкие для них годы лежала печать особого, утончённого консерватизма. Они тяготели к людям «своего круга», легко узнавали друг друга, а для признания человека своим в ходу было определение его как человека «милого».
В пёстрых своих воспоминаниях кн. Щербатов выдерживает всё же некоторые сквозные линии, и одна из них – Священная Римская империя, идее которой, как ни странно, был привержен автор, выходец из России. Щербатов рассказывает, как 1932 году судьба привела его в монастырь Санкт-Бенедиктберг на стыке Германии, Голландии и Бельгии, где он вёл беседы с аббатом, отцом Ремуальдом Вальтерсом. Весьма расположенный к русскому своему гостю аббат как бы в продолжение темы разговоров сказал: «Дорогой Алексей Щербатов, я хотел бы вас познакомить с очень интересным человеком, бывшим мэром города Кёльна, Конрадом Аденауэром. Думаю, вам будет интересна эта встреча уже потому, что он рассматривает Европу, как и вы, с точки зрения Священной Римской империи (СРИ)». Предложение аббата вызвало у Щербатова интерес, но любопытно, что и Аденауэр откликнулся на предложение встретиться. Встреча князя Щербатова с Аденауэром состоялась тогда же в небольшом городке «между Кёльном и Аахеном»: «Мы расположились за столиком в саду и долго говорили о положении дел в России, в этом вопросе Аденауэр был хорошо осведомлён. Он выразил надежду на грядущие перемены в советском правительстве и политике. Я же был тогда настроен очень проитальянски и утверждал:
– России нужен Муссолини.
– Может быть, сильная монархия помогла бы больше? – предположил Аденауэр.
Мы ещё поговорили о С<вященной> Р<имской> И<мперии>, Гитлере», – завершает свой краткий рассказ об этой встрече кн. Щербатов. [А.Щербатов. Право на прошлое. М., 2005. С. 171-174]
После войны, уже будучи канцлером ФРГ, Аденауэр опять принимал давнего своего русского знакомого (время новой встречи автором не указано), и, по-видимому, разговор опять вернулся к Священной Римской империя. Очевидно, в такой именно связи Щербатов роняет следующее своё замечание: «Интересно, что Аденауэр и де Голль понимали достаточно хорошо друг друга и оба желали возрождения С<вященной> Р<имской> И<мперии>. На этом [sic!]строилась их дружба и сотрудничество, в будущем вылившаяся в договор между Францией и Германией» [Там же, с.174]. Надо думать, вторая встреча Щербатова с Аденауэром происходила после 1958г, когда были уже все основания говорить о сотрудничестве двух ведущих политиков континентальной Европы. Один вопрос всё ещё служил камнем преткновения для Аденауэра в это время. Канцлера беспокоило будущее Германии, и собеседники обсуждали его в 1958 году и позже.
Сам де Голль в рассказе о встречах с канцлером (видно, вопрос этот последним не раз поднимался), счёл нужным специально об этом упомянуть: «В голове этого католика с берегов Рейна, вождя партии традиционных демократов, засела мысль, что Федеративная республика столкнётся с некоторыми неудобствами, если сразу поглотит протестантский, социалистический и прусский комплекс» [Op. cit. С.163]. Аденауэр, как известно, в своё время отклонил выдвинутое Москвой в 1950 г. (затем в развёрнутом виде – в марте 1952 г.) предложение о воссоединении Германии в обмен на её политическую нейтрализацию. Какие бы цели в отношении Германии не преследовал в эти годы Сталин, восстановление её территориального единства и внеблоковый статус в той или иной мере, а чем дальше, тем больше, позволили бы ей вернуть себе положение европейской Середины и, как в прежние времена, играть роль фактора политического равновесия между Востоком и Западом. Аденауэр решительно отверг советское предложение и тем самым – открывавшуюся перед Германией в тот момент возможность восстановления былого её европейского статуса. Среди его мотивов, несомненно, было опасение, что включение «отягчённых» протестантско-прусским наследием восточных земель в состав ФРГ чрезвычайно осложнит создание конструкции, в которой ФРГ в союзе с Францией (как во времена Карла Великого, когда обе страны находились в составе единого и неделимого имперского тела) отводилась роль стержня.
В данном контексте получает историческое подкрепление сделанное Рудольфом Штейнером в VII уроке Первого класса Высшей школы духовной науки 11 апреля 1924 г. на основе оккультных данных сообщение о мобилизации определённых сил в римской церкви, вызванной основанием Общины христиан в сентябре 1922 г. Приведём выдержку из вступительной части урока:
«Влиятельными людьми произносится: те, кто представляет собой принцип римской церкви, приложат все усилия к тому, чтобы сделать отдельные государства бывшей германской империи самостоятельными и, исключая преобладание [среди них] Пруссии, – я только пересказываю, – вновь воздвигнуть из самостоятельных государств Священную Римскую империю германской нации, которая, разумеется, если она будет воздвигнута столь влиятельной стороной, распространит свою власть на прилегающие соседние области. Ибо, – так говорят эти люди, – мы нуждаемся в этом, чтобы на этом пути до основания искоренить опаснейшие, наихудшие из существующих ныне движений. А если, – добавляют эти люди, – воздвигнуть Священную Римскую империю германской нации не удастся, мы найдём другие средства для основательного искоренения самых неприятельских, самых опасных движений современности, и это – антропософское движение и движение за религиозное обновление. – Я цитирую вам это почти дословно… Для движения, которое коренится в духе, речь идёт не о том, поистине идёт не о том, мои дорогие друзья, сколько членов оно насчитывает, но речь идёт о том, какая сила, происходящая из духовного мира, ему присуща. Противники видят, что ему присуща крепкая сила, потому они выбирают не лёгкие, но решительные и сильные средства».
По всем признакам идея воссоздания, – но для начала средствами экономической политики, – Священной Римской империи была реализована Римским договором о создании ЕЭС 25 марта 1957 г. (1923/24 + 33 = 1957). Конфессиональный характер объединения шести стран на основе рыночной интеграции был тогда затушёван (в частности, включением в состав ЕЭС протестантской Голландии), но не вовсе исчез, что и было замечено, судя по тому, что в противовес ЕЭС по инициативе Великобритании в Стокгольме в 1959 году была создана Европейская ассоциация свободной торговли (ЕАСТ) в качестве таможенного союза главным образом протестантских стран (за исключением политически нейтральной Австрии и Португалии, издавна следовавшей в английском фарватере). В такой связи учреждение ЕЭС читается как шаг к реализации идеи, продумываемой в Риме в 1923/24 гг., но теперь, 33 года спустя после создания Общины христиан и Общества Рождественского собрания, реализуемой в модифицированном виде.
В последующие годы состав ЕЭС постепенно был расширен за счёт включения в него стран Южной Европы, но решающую роль в трансформации ЕЭС в современный Европейский союз (ЕС) сыграла интеграция ЕАСТ в рыночные «европейские структуры», а вернее – поглощение ими ЕАСТ в 1990/91 г. (1957+33). (Проблема, заботившая Аденауэра в 50-х гг., была решена тогда же: ГДР в 1989/90 г. перестала существовать как выделенное из состава Германии государство, но это было уже не воссоединение Германии, каким могло бы оно быть ещё в начале 50-х гг., а инкорпорация восточных её земель в ФРГ.) Делать отсюда вывод, что протестантизм сдал позиции в объединённой Европе и «европейская идея» в римской интерпретации одержала верх, значило бы оставаться на поверхности явлений. Дело, по-видимому, гораздо сложнее. Привлечение к участию в «римском проекте» ЕЭС протестантской Голландии и в протестантской ЕАСТ двух католических стран было произведено по правилам высшего политического искусства – ради успеха дела как там, так и здесь требовалось участие потенциального оппонента. Примерно так же, по всей вероятности, обстоит дело с включением группы ЕАСТ в состав ЕЭС (Англия и Дания перешли в ЕЭС даже раньше, в 1973 г.), образованием «единого экономического пространства» и, в конечном итоге, ЕС (1992). Не наложились ли тут друг на друга католический и протестантский, так сказать, но открыто не заявленный, проекты объединения Европы?
Как явствует из текущих событий, ЕС в очередной раз находится на перепутье. Накопившиеся проблемы – финансовые, социальные, политические (в их числе региональные), внезапно обрушившаяся на Европу волна мигрантов – настоятельно требуют новых решений и новых подходов. Что же дальше? Ответ на этот вопрос не может быть однозначно простым. И всё же анализ комплекса еаропейских проблем позволил двум киевским авторам, А.И. Ганже и С.И.Климовскому, сформулировать свой ответ уже в названии выпущенной ими книге: «Европа примеряет имперскую мантию» (Москва; Киев. 2014).
240-страничная книга показывает основательное знакомство своих авторов с экономической, политической и т.д. историей становления современной Европы и её нынешними проблемами. Анализ совершающихся в этих областях процессов приводит их к убеждению, что ЕС движется к превращению в империю в том смысле, в каком это происходило Древнем Риме, когда его республиканский строй трансформировался в императорский и вся высшая власть сосредоточилась в руках обладателя «империя» с номинальным сохранением всех республиканских институтов (система принципата).
В нашу задачу не входит углубление в аргументацию авторов этой концепции, но совершенно особый интерес представляет сделанное ими наблюдение относительно сроков полномочий главы высшего исполнительного органа ЕС – председателя Европейской комиссии. В книге говорится: «Примечательно, что ни один из базовых документов Евросоюза, в том числе Маастрихтский договор, не содержит ограничительного числа сроков для избрания на эту должность одного и того же лица. Учитывая тщательность, с которой прописываются фундаментальные документы ЕС, и мировую тенденцию к ограничению для одного лица сроков пребывания на посту президента, сложно поверить, что это недосмотр главных архитекторов ЕС. Более вероятно, эта «дыра» в законах сознательно оставлена на тот случай, если ситуация будет требовать сохранить нужного человека (курсив мой.– Г.К.) на посту председателя Еврокомиссии, который де-факто равнозначен премьер-министру ЕС» (c.40-41). Свой вывод авторы формулируют со всей определённостью, хотя признают, что – на 2014 год, когда они заканчивали работу над книгой – ситуация оставалась открытой: «Явной персоны императора точно нет. Более того, нет даже президента». Между тем, продолжают они свои наблюдения, под появление «нужного человека», – в книге гипотетическое, – в ЕС очевидным образом готовится почва: стандартизация, плод усилий бюрократической мысли, приобретает в ЕС тотальный характер. «Известия из Евросоюза об утверждении стандартов огурцов и других продуктов, запрет на пользование словами «мама» и «папа» и замена их на «родитель №1» и «родитель №2» и тому подобное сначала воспринималось как эпизодические чудачества бюрократии. Но рост их числа и направленность наводят на мысль – это не случайность, а продуманная система, преследующая свои цели. Основную цель можно определить так – всеобъемлющая унификация и стандартизация, должная в итоге преобразовать Евросоюз в подобие модели социума в компьютерной игре «Империя». Смысл этой спецоперации – сделать общество и каждого человека полностью просчитываемым и управляемым» (с. 48).
В остающиеся до рубежного 2023/24 г. семь лет Европе, вероятнее всего, предстоят решения, определяющие надолго дальнейший её путь – либо к жесткой бюрократически-авторитарной модели общественного устройства, так или иначе воплощающей римскую, как считают киевские авторы названного труда, а быть может даже средневековую идею империи, либо Европа решится порвать со своим римским наследием и пойти по пути реального обновления в духе трёхкратно усиленного за истёкшие после 1923/24 г. сто лет, соответственно модифицированного импульса движения за религиозное обновление (1922 г.) и Рождественского собрания (1923/24 г.).
