Вся жизнь Рудольфа Штайнера была направлена на то, чтобы по-новому обосновать реальность духа применительно к познанию. Он сам был наполнен этой реальностью духа и обнаруживал ее в каждое мгновение — в этом можно было убедиться; наблюдая его в различных областях деятельности.
Как же выглядел обыкновенный рабочий день Рудольфа Штайнера на этапе его жизни между 1919 и 1924 годом, в то время, когда он неоднократно приезжал в Штутгарт? Я опишу это, исходя из воспоминания, которое весьма отчетливо запечатлелось в моей памяти.
Как-то раз зимой мы, учителя Свободной вальдорфской школы, узнали из телефонного разговора, что Рудольф Штайнер отбыл из Дорнаха и намеревается вечером этого же дня провести с нами конференцию. Маршрут, которым он обычно следовал на автомобиле в Штутгарт, был нам известен достаточно точно. Он всегда ехал через Шварцвальд, при этом предусматривалась короткая промежуточная остановка в Фрейденштадте. Поэтому мы предполагали, что он прибудет в Штутгарт примерно в девять часов вечера. Учительский коллектив собрался задолго до этого часа. Рудольф Штайнер появился действительно тогда, когда и ожидалось, и тотчас приступил к работе с нами, не позволив себе даже немного отдохнуть после довольно утомительной поездки. Конференция продлилась до позднего вечера, примерно до одиннадцати или половины двенадцатого. И все это время он в совершенно бодром настроении обсуждал с нами целый ряд актуальных школьных вопросов. Но уже за полчаса до окончания нашей конференции в соседнем зале стали собираться участники другого консультативного кружка. Это были преимущественно те, кто принадлежал к самым различным ветвям антропософской деятельности в Штутгарте, в том числе врачи, естествоиспытатели, руководители хозяйственных предприятий, финансисты. Всех просили прийти к одиннадцати часам вечера.
Когда конференция вальдорфского педагогического совета подошла к концу, некоторые члены нашего учительского коллектива, в том числе и несколько женщин, присоединились к собравшимся завсегдатаям консультативного кружка. Это были люди, регулярно принимавшие участие в беседах и обсуждениях и приглашавшиеся туда самим Рудольфом Штайнером. Он видел в деятельности Свободной вальдорфской школы важное и полное значимости выражение социальных инициатив, исходящих от духовной науки.
Ближе к полуночи началось новое совещание. Для себя лично Рудольф Штайнер не сделал даже очень короткого перерыва. Теперь он выслушивал с большим вниманием и терпением порой довольно пространные доклады представителей отдельных рабочих направлений. Время от времени делал какое-нибудь замечание. А по окончании каждого доклада сам начинал задавать серьезные вопросы, касающиеся сути работы.
Лишь иногда его удовлетворяли ответы, которые мы были способны дать. И это побуждало его делать, со своей стороны, новые основополагающие комментарии к отдельным проблемам. То были не крупицы, а нечто вроде целых слитков золота, раздариваемых нам тогда в позднее время. Часы бежали. Понятно, что не все участники оказались в состоянии справиться с чрезмерным напряжением ночной умственной работы. Как только у кого-нибудь веки наливались свинцовой тяжестью или взгляд чьих-либо глаз становился необычно застывшим и отрешенным, Рудольф Штайнер тут же неожиданно рассказывал анекдот. Рассмеявшись, все чувствовали себя бодрее.
И на этом заседании, так же, как во время разговора об учреждении школы, все словно мимоходом затронутые вопросы имели самое непосредственное отношение к центральной теме.
Около четырех часов утра Рудольф Штайнер дружеским, мягким голосом посоветовал одному из старейших членов кружка без колебаний все же идти домой. Однако обсуждения продолжались до седьмого часа. Затем постепенно люди начали расходиться. Но Рудольф Штайнер задержался еще надолго, чтобы перекинуться парой слов с оставшимися. И тут я заметил, как издатель одного из наших журналов подошел к нему, спрашивая об обещанной ему статье. В новом номере журнала эта статья занимает главное место, и выйти без нее журнал не может. Издатель выразил надежду, что Рудольф Штайнер в самые ближайшие дни предоставит ему эту статью. «Подойдите сюда еще раз примерно к половине восьмого, — сказал приветливо Рудольф Штайнер, — я ее сейчас и напишу».
В половине восьмого редактор действительно смог забрать эту статью. В восемь часов Рудольф Штайнер находился уже во дворе Вальдорфской школы, чтобы затем присутствовать на занятиях в отдельных классах. Как обычно, он и сейчас позволял занятиям идти своим ходом, но порой сам вмешивался в урок, вставлял неожиданное и весьма полезное остроумное замечание или набрасывал на доске мелом один из своих удивительных цветных рисунков, служивший иллюстрацией к тому, что изучалось на уроке. Учителя и ученики приходили в изумление, и в классной комнате возникало в равной степени как веселое, так и благоговейное настроение.
Ближе к полудню мы, учителя, обратили внимание, что Рудольф Штайнер не зашел ни в один из классов, занятия в которых вели педагоги, принимавшие участие во втором, ночном заседании, продлившемся до самого утра. Нас глубоко тронул этот столь человечный жест.
В полдень Рудольф Штайнер направился из школы в клинику, руководимую врачами с антропософской ориентацией. Там тщательно подготовились к его посещению и показали ему некоторых самых сложных пациентов. Он в консультативной форме немногословно и в то же время необычайно конкретно высказал свои соображения и указания.
Наступила вторая половина дня. К этому времени в нижней части города уже собрались сотрудники предприятия «Грядущий день». И — не делая никакого перерыва — Рудольф Штайнер принялся обсуждать с ними крайне сложные финансовые вопросы. Это продолжалось не один час. Настал вечер.
Только теперь Рудольф Штайнер отправился в свою штутгартскую квартиру на Ланхаузштрассе, чтобы затем, спустя короткое время, оказаться в большом лекционном зале дома Густава Зигле. Там были давно заняты не только сидячие места, слушатели стояли плотными рядами вдоль стен, в проходе и в непосредственной близости от докладчика. С бодростью и упругостью молодого человека тогда уже почти 60-летний Рудольф Штайнер читал полуторачасовую публичную лекцию. Затронутые в ней сложнейшие духовные вопросы были представлены с присущими ему силой, человечностью и со всем тем пылким темпераментом, о которых я уже говорил.
Многие ли из присутствующих догадывались, что этой творчески построенной лекции предшествовали двадцать четыре часа беспрерывной тяжелой работы в совершенно других областях? А многие ли поверили бы этому, даже если бы им рассказали?
После лекции, завершившейся под бурю аплодисментов, у Рудольфа Штайнера, как мне рассказывали, было более спокойное время, которое он использовал для того, чтобы перекусить. Однако его уже ждала группа людей, заранее записавшихся к нему на индивидуальные беседы. Эти беседы опять затянулись до ночи.
Если рассказывать об одном рабочем дне Штайнера, просто перечисляющем события, может возникнуть подозрение, что это выдуманная легенда. Но на самом деле все это реальная действительность. И как таковая она всего лишь фрагмент еще более обширной деятельности человека, который не только говорил о духе, но и на глазах у всех являл своей жизнью его неисчерпаемые возможности.
Год 1922-й стал для Рудольфа Штайнера годом особенно плодотворной работы, но и годом труднейших испытаний. Его результатом были важные циклы лекций за рубежом. Из них в апреле я прослушал так называемый «Гаагский научный курс». В июне того же года состоялся представительный конгресс «Запад—Восток», возможно, самое торжественное и самое блестящее публичное лекционное мероприятие антропософского движения из числа тех, которые проходили при жизни Рудольфа Штайнера. В новогоднюю ночь с 1922 на 1923 год великолепное деревянное здание Гетеанума в Дорнахе, творение Рудольфа Штайнера, которому он на протяжении целого десятилетия отдавал свои лучшие силы, стало жертвой огня.
В Голландии мне довелось впервые воочию наблюдать, как виртуозно Рудольф Штайнер вживался в дух другого народа. Повсюду за рубежом, где ему доводилось читать лекции, ничто из окружавшей его действительности не оставалось для него чуждым. Казалось, будто он очень глубоко знаком с сущностью других народов, их душой. Его выступления в Норвегии, Дании, Швеции, Финляндии, Англии, Италии или Швейцарии позволяли косвенно понять психологию соответствующих народов и их культуру. Так, благодаря его лекциям, хотя они прямо и не касались нидерландской действительности, я впервые почувствовал себя погрузившимся в мир этой страны. Переживание, столь глубоко взволновавшее меня, я смог тогда отразить в статье, появившейся в журнале «Три» в 1922 году под заголовком «От Гаагского научного курса к Венскому конгрессу «Запад-Восток».
В Вене Рудольф Штайнер ощущал себя духовно целиком и полностью на родной земле. Здесь в студенческие годы и в первый период его литературной деятельности было посеяно многое из того, что позже дало жизнеспособные всходы в его научных трудах. И теперь, на торжественном конгрессе, все это самым значительным образом предстало перед всем миром. То, чем Рудольф Штайнер был обязан своей родине, он возвращал в виде богатого духовного дара. Уже в первой половине XX столетия на своих лекциях, целиком посвященных взаимоотношениям Запада и Востока, он говорил именно о тех проблемах, которые сейчас, во второй половине этого века, постоянно занимают наши мысли.
Тогда, в 1919 году, обсуждая вопросы создания школы, Рудольф Штайнер так высказался о цикле лекций в Христиании, посвященных народной душе: «Фактически эти лекции преследовали цель заложить основы мира и помочь избежать насильственных столкновений...». Оглядываясь назад, понимаешь, что совершенно аналогичное можно сказать и о венских лекциях конгресса «Запад- Восток».
Во время конгресса «Запад—Восток» мы могли ежедневно замечать, что при всей серьезности, с которой он обсуждал значительные вопросы, им нисколько не упускались из виду и мелочи повседневной жизни, напротив, он даже умел подметить в них самые привлекательные и интересные стороны. Забавный пример тому — его выступление на закрытии конгресса, когда он еще раз с приветственными словами обратился к его участникам. В эти прекрасные и торжественные дни, говорил Рудольф Штайнер, я постоянно размышлял о том, как вернее всего можно было бы охарактеризовать душу австрийского народа. Зал, естественно, тотчас застыл в напряжении. «И я не смог найти ничего лучшего, — продолжил Рудольф Штайнер, — как то, что в Австрии повсюду можно выпить чашечку хорошего кофе!» Нужно хотя бы немного знать венцев, чтобы понять, какое ликование охватило присутствующих.
Между гаагским научным курсом и конгрессом «Запад—Восток» в Вене произошло событие, которое особенно глубоко врезалось мне в память: это был выпад против Рудольфа Штайнера в мюнхенском отеле «Четыре времени года». В тот период он, насколько мне известно, впервые выступал в различных крупных городах Германии с публичными лекциями, которые организовывались не антропософскими рабочими группами, а каким-то концертно-лекционным бюро. На эти лекции стекалось необычно много слушателей, и напрашивалось предположение, что Рудольф Штайнер не упустит возможность популяризировать антропософию. Но вместо того он выступил с лекцией о пути, ведущем к сверхчувственному познанию. Эта лекция, отличавшаяся математической точностью выражения мыслей, предъявила к слушателям высокие требования. Казалось, Рудольфу Штайнеру было важно, чтобы знания, изложенные в этой лекции, были восприняты как можно большим количеством людей, ибо он, отступив от своих традиций, повторял ее — лишь с незначительными изменениями — на протяжении всего своего турне.
Когда мы, то есть живущие в Штутгарте сотрудники, узнали, что Рудольф Штайнер будет выступать в Мюнхене, то некоторые из нас собрались туда поехать. Просочились слухи, что националистические круги определенного толка планируют совершить на него нападение. Нам хотелось быть там, чтобы в случае необходимости оградить или защитить его. Мы нашли Рудольфа Штайнера таким же спокойным и уравновешенным, как всегда. Однако те, кто был знаком с ним поближе, очевидно, смогли заметить в нем некоторую утомленность — многолюдные публичные лекции плотно следовали одна за другой. Во второй половине дня в отеле «Четыре времени года» мы устроили небольшое дружеское чаепитие. Рудольф Штайнер приветливо обратился к каждому из нас, указал на статью о гаагском научном курсе, опубликованную им в журнале «Гетеанум», и рассказал немного о предстоящем большом мероприятии в Вене. С какой заботой говорил он о различных путях, которыми можно добраться до этого прекрасного города! Нашим австрийским друзьям, присутствовавшим на том чаепитии, все это было хорошо известно. Но он, скорее всего, знал, что некоторым из нас никогда не доводилось бывать в Вене.
Перед лекцией приехавшие единомышленники в общих чертах распределили задачи и роли с теми, кто жил в Мюнхене. Большинство выбрали местом своего расположения зал. На меня и одного из наших штутгартских друзей выпала задача прикрывать Рудольфа Штайнера с тыла. Из вестибюля отеля ему на пути к трибуне предстояло пройти через дверь, ведущую к сцене. Нам было поручено охранять именно эту дверь.
И в тот вечер целые толпы слушателей устремились на лекцию. Вначале ничего особенного не происходило. Рудольф Штайнер вошел через ту самую дверь в лекционный зал и начал выступление в своей неспешной манере. Но в зале, несомненно, ощущалась необычно гнетущая, если не сказать удушливая, атмосфера. Сам Рудольф Штайнер, казалось, говорил с трудом, как бы пробираясь через что-то с большим напряжением. Вдруг погас свет. Подручные людей, замысливших нападение, добрались до выключателей. Продолжала гореть лишь одна маленькая лампа на кафедре лектора. Настрой темного зала был совершенно непонятен. Впоследствии мне казалось, что большинство людей было лишь напугано и пребывало в страхе. Но одновременно смутно ощущалась некая тревога, скрытая угроза. В этой ситуации Рудольф Штайнер проявил наивысшее присутствие духа: ясным голосом, четко выговаривая слова, он спокойно продолжал свое выступление, не сделав ни малейшей паузы. От такого совершенного владения собой люди, приготовившиеся в зале к нападению, явно растерялись и пребывали в нерешительности. Все замерли. Рудольф Штайнер продолжал читать лекцию поистине могущественным тоном и с полным присутствием духа. Он заговорил о духе, и в его голосе послышались отголоски удивительного колокольного звона, когда он, отчеканивая каждое слово, сказал: «И таким образом исследователь духовного мира хорошо знаком с духом. Но кто знаком с духом, того и дух берет под свою защиту».
В этот момент зал озарился светом — некоторые из наших друзей пробились к выключателям и заняли там посты. Большая часть слушателей неистово аплодировала, и Рудольф Штайнер смог без каких-либо новых инцидентов продолжить свою лекцию. Однако напряжение в зале все еще не исчезало. И едва он закончил лекцию, как в самый разгар аплодисментов начались насильственные действия со стороны определенной группы людей. Но наши друзья тотчас бросились вперед, образуя перед Рудольфом Штайнером как бы живой барьер, и он смог беспрепятственно добраться до своего номера в отеле. Попытки ринуться за ним сумели предотвратить мы оба, охранявшие дверь, — пришлось собрать все наши силы, чтобы выдержать напор со стороны зала. А там разыгрывалась самая настоящая рукопашная схватка. Все это продолжалось недолго: вмешались блюстители порядка и выпроводили нападавших из зала. Однако, когда мы позже ужинали вместе с Рудольфом Штайнером в одном из верхних залов отеля, с улицы доносились горланившие что-то голоса. Получившие незадолго до этого отпор хулиганы хотели таким образом заявить о себе. Лишь поздно ночью их голоса затихли.
Мы, принадлежавшие к кругу его друзей, радовались, что нападение удалось отбить. Но одновременно чувствовали себя удрученными оттого, что вообще оказались возможными эти дикие и, я даже бы сказал, угрожающие выходки против человека, который являлся носителем чистой духовности и чистой человечности. Самообладание его нисколько не покинуло, и он оживленно беседовал с нами на самые различные темы. Я припоминаю, что помимо прочего разговор касался горного монастыря на полуострове Афон в Греции. О нападении он не обмолвился ни одним словом.
На следующее утро, совсем рано, мы вместе с Рудольфом Штайнером отправились в Аугсбург. На перрон в Мюнхене пришли несколько верных друзей, пожелавших его проводить. В Аугсбурге, после непродолжительного отдыха, Рудольф Штайнер сел на скорый поезд, который должен был доставить его в Мангейм. Там вечером предстояло ему читать следующую лекцию из той же серии. Большинство из нас, переживших описанный драматический вечер, поехали вместе с ним на поезде до Штутгарта. Там, после того, как мы попрощались с Рудольфом Штайнером, он долго еще смотрел в нашу сторону из окна своего купе. Выражение его лица поразило меня. В нем было много такого, чего нельзя описать словами и о чем он явно избегал говорить вслух: никогда не забывайте этих минут — они предвещают куда большие коренные изменения и последствия их окажутся куда тяжелее, чем вы сегодня можете себе представить!
Прошло больше десяти лет, прежде чем я понял, что же тогда произошло. В тот вечер на нас — пока только как бы через щелочку — взирала рожа дьявола, который вскоре вознамерится погрузить Центральную Европу в непроглядную тьму и навлечь на нее невыразимые бедствия.
С тех событий прошло несколько месяцев. Рудольф Штайнер без новых помех занимался своей обширной деятельностью, пребывая в основном в Дорнахе. Вместе с тем он снова посетил Вальдорфскую школу и провел конференцию с учителями. Осенью 1922 года он прочитал так называемый «Педагогический курс для молодежи», предназначенный преимущественно примкнувшим к нему молодым людям.
В конце того же года, сразу после Рождества, были объявлены следующие лекции Рудольфа Штайнера в Дорнахе, на которых намеревался присутствовать и я. Но определенные обязательства задержали меня, и я смог отправиться в Дорнах и Базель лишь в ночь под Новый год. В этот раз, как никогда, я радовался тому, что вновь увижу Гетеанум. Образ этого ни с чем несравнимого здания завладел мною настолько сильно, что я во время ожидания на какой-то промежуточной станции даже написал письмо, в котором детально остановился на архитектурных формах Гетеанума. Одновременно мои размышления были как бы эстафетой, переходившей от старого года к новому, который должен был начаться всего через несколько минут.
В Базель я прибыл очень ранним утром. При таможенном осмотре один из служащих меня спросил, не в Дорнах ли я направляюсь. Когда я подтвердил это, он сказал: «Тут произошло нечто серьезное — сегодня ночью Гетеанум сгорел дотла». Эти слова были для меня подобны удару дубинкой. Поначалу я никак не мог до конца воспринять их.
От Базеля на электричке можно доехать до Дорнаха примерно за полчаса. В поезде пассажиры только и говорили о Гетеануме. Но, несмотря на горькую печаль, охватившую меня, во мне все же теплилось отрадное чувство — все люди вокруг говорили о происшедшей катастрофе как об ударе судьбы, настигшем их всех. С большим уважением и даже с сочувствием они упоминали имя Рудольфа Штайнера.
Когда я прибыл в Дорнах, было все еще темно. Несколько друзей, знавших о моем приезде, встретили меня на станции. Они опасались, что внезапность известия о катастрофе еще сильнее потрясет меня. Мы побрели пешком в направлении Дорнахского холма. Нас встретил запах гари. И вскоре перед нами на фоне бледного неба возникла темная масса обрушившегося здания. Отдельные его фрагменты ярко светились и еще тлели, кое-где виднелись устало колеблющиеся языки пламени. Три гигантских деревянных зала, почти полностью уничтоженных пламенем, были похожи на потухшие факелы. Чувство, владевшее каждым, было не только скорбью по поводу утраты здания, драгоценного, уникального здесь на земле явления; это была боль, охватывающая обычно людей, когда судьба забирает у них друга, когда близкое существо расстается с нами до конца нашего странствования по земле.
Медленно бредя вдоль пожарища, я встретил Рудольфа Штайнера. Разве можно найти какие-нибудь слова при виде такой утраты? Я поприветствовал его почтительно, и он в душевном порыве взял меня за руку. «Десять лет работы...» — вот единственное, что он произнес. Но каждое слово отозвалось в моем сердце. В его лице, в его глазах после этой ночи ужаса и скорби можно было прочитать и нечто совершенно другое. Беда не ограничивается только уничтожением десяти лет труда, пожар был еще и предвестником грядущих событий, предостережением времени.
Первого января 1923 года Рудольфом Штайнером давно была запланирована очередная лекция курса. Собравшиеся в Дорнахе друзья и те, кто интересовался этими лекциями, посчитали вполне естественным, что после всех этих событий, потребовавших неслыханного напряжения сил, Рудольф Штайнер отменит лекцию. Для нас стало неожиданностью известие о том, что он и слышать не хочет ни о какой отмене: мероприятие состоится точно в указанное время.
Уже задолго до начала лекции помещение одной из пристроек, так называемой столярной мастерской, которую пощадил огонь, было забито до отказа. Сотни людей застыли в молчании. Когда Рудольф Штайнер вошел, все встали. Люди, мне кажется, в этот момент были подобны одному большому сердцу, переполненному сочувствием учителю, на которого судьба обрушила жестокое испытание. Характерными шагами, как бы продвигаясь на ощупь, величественно неся голову и держа прямо весь корпус, Рудольф Штайнер прошел к сцене и поднялся на нее. Он начал словами: «Что я должен сказать о нашем Гетеануме? С любовью мы строили его, с любовью в нем работали, наша любовь не покидала его, когда мы видели его смерть. А теперь продолжим нашу работу». И, как будто не произошло ничего особенного, он, полностью владея собой, принялся ясным и спокойным голосом развивать перед нами непростые идеи о познании природы.
Всего три фразы об ударе судьбы, способном уничтожить любого другого человека. Совсем тихо и необычайно проникновенно сказал я себе тогда, что наше время тоже имеет своих героев и что боги непременно окажутся рядом с тем человеком, который находит в себе силы своим горем заплатить им дань.
